Глава 18

Мрачная, безлунная ночь тяжело опустилась на твердыню замка Дунгельд. У Амисии учащенно стучало сердце. Она исподтишка наблюдала за одиноким стражником, стоящим к ней спиной на парапете. Сейчас настало время ей сыграть свою роль. Она не имела права сплоховать – в таком случае весь план пошел бы насмарку.

– Сэр Освальд… – Рыцарь обернулся к девушке, подозрительно сощурившись при ее приближении. – Надеюсь, вы не откажетесь согреться ягодной наливкой.

Амисия протянула ему наполненный до краев кубок, огромным усилием воли унимая дрожь в руках, чтобы не расплескать ни капли.

Усомнившись в искренности такого неожиданного предложения, Освальд даже отступил на шаг назад.

С медоточивой улыбкой Амисия пустилась в покаянные объяснения:

– В последние дни я долго перебирала в уме свои глупые девчоночьи выдумки и пришла к заключению, что мне пора повзрослеть, залечить старые раны, начать новую жизнь.

Это была чистая правда; от нее Амисия незаметно перешла к лукавству. Подняв повыше гравированный серебряный кубок, тускло блеснувший в темноте, она продолжила:

– Пусть наши с вами раздоры канут в прошлое. Забудем долгие годы холодной неприязни, которые разделяли нас с тех самых пор, как вы уронили с этой самой башни моего нефритового единорога.

Освальда не оставляли сомнения. По своему положению он стоял выше всей челяди и пропускал мимо ушей досужие толки, однако и до него доходили слухи о войне характеров, которая велась между этой девушкой и ее отчимом. Но мыслимо ли было отвергнуть знак примирения, предлагаемый падчерицей самого барона Гилфрея, которая когда‑нибудь станет полновластной хозяйкой замка. Ждать этого оставалось, как видно, недолго – здоровье барона ухудшалось с каждым днем.

Амисия едва не прыснула, когда сэр Освальд взял протянутый ему кубок и лихо осушил его, запрокинув голову. Принимая из загрубелых рук порожний сосуд, девушка присела в вежливом реверансе и склонила голову, чтобы спрятать непрошеную усмешку.

Освальд про себя подивился женской переменчивости, но тут же вернулся к своим обязанностям.

Прошло совсем немного времени после ухода Амисии, когда он почувствовал, что его одолевает дремота. Он на миг привалился к шершавой каменной стене, но вовремя одернул себя и начал притопывать ногами. Оставалось только надеяться, что ночная прохлада разгонит сонливость; пару раз тряхнув головой, Освальд направился в дальний конец парапета. Кто же мог предполагать, что его так развезет от какой‑то наливки?

Остановившись между башенными зубцами, начальник стражи тщетно вглядывался в сумрачную морскую даль. Внизу с оглушительным шумом бились волны. Немудрено, что он не услышал, как кто‑то подкрался к нему сзади. На голову Освальда обрушился тяжелый удар, от которого он лишился чувств. Одетый в темное человек подхватил падающего рыцаря и взвалил его, как куль, себе на плечо.

– Эх, Освальд, Освальд, что тебе стоило отправить меня в ночной дозор – так нет. Теперь мучайся с тобой, – еле слышно ворчал Джаспер, сваливая свою бесчувственную ношу на пол в пустующей каморке. Впрочем, он прекрасно знал, что начальник стражи свято блюдет свои обязанности – крутой нрав хозяина был тому порукой.

В тот вечер у барона так распухли ноги, что он не смог спуститься к ужину. Сэр Освальд всполошился и решил самолично заступить в ночной дозор вместо Джаспера. Все планы заговорщиков помешать завтрашней казни повисли на волоске. Но такой поворот событий можно было предвидеть: случись что за время недомогания барона, отдуваться пришлось бы начальнику стражи, поэтому Освальд счел за лучшее не смыкать глаз.

Джаспер с самого начала терзался мрачными сомнениями. Среди заговорщиков он был единственным, кто мог беспрепятственно проникнуть в крепость до захода солнца и одолеть стоящего на парапете Освальда. Но Освальд, скорее всего, успел бы позвать на помощь. Джаспер благословлял Амисию за ее выдумку со снотворным зельем.

Не теряя времени, Джаспер стянул с Освальда форму караульного, крепко‑накрепко связал своего пленника по рукам и ногам, а потом заткнул ему рот кляпом. Прихватив смоляной факел, предусмотрительно оставленный в углу, он затворил за собой дверь, зажег факел от пламени Масляной коптилки над лестницей и поспешил выйти на парапет – однако не для того, чтобы охранять крепость от нашествия. Широкие взмахи горящего факела известили кого следует, что путь свободен.

К тому времени, когда серые предрассветные сумерки тронули восточный край неприветливого неба, в каморке на верхнем этаже замка уже было тесно от скопившихся здесь людей. Стражник в караульном мундире с чужого плеча стоял в дозоре подле кованой двери, запертой на засов. До назначенного бароном рокового часа оставалось совсем немного; во дворе замка уже собирались молчаливые толпы подневольных работников.

Из дверей башни показалась Амисия. Она всегда избегала пользоваться парадным входом и теперь в нерешительности остановилась перед длинной деревянной лестницей, ведущей вниз, в главную залу, а оттуда во двор. У подножия ступеней уже ожидала леди Сибилла, которая жестом приказала дочери спуститься. Лицо хозяйки замка выглядело привычно‑отрешеннным. Хотя Амисия внутренне ликовала в надежде на благополучный исход, она тоже изобразила полную безучастность.

Сколько раз она завидовала материнскому самообладанию, да так и не научилась его перенимать. Но сейчас нельзя было допускать ни малейшего промаха. Поначалу напускное равнодушие далось ей с трудом, но когда она мысленно представила, что будет дальше, в ее душу закрался неподдельный страх.

Между тем из прохода в крепостной стене появились два дюжих конюха, которые на сцепленных руках несли Темного Лорда. Теперь на лице Амисии – почти без всяких усилий с ее стороны – отразились душевные муки, какие и ожидал узреть ее отчим.

Барон возблагодарил небеса за то, что утро выдалось пасмурным. Терпеть блеск солнечных лучей было бы выше его сил – у него и так раскалывалась голова после ночных возлияний. Он до рассвета в одиночку праздновал свою победу. Миг полного торжества был уже совсем близок. С казнью Галена Фиц‑Уильяма замок Таррент, оставшийся без наследника, становился легкой добычей. Вдобавок Гилфрей не сомневался, что Фаррольд в конце концов приползет к нему на коленях, а потом еще произведет на свет отпрыска, который со временем приберет к рукам Райборн. А Амисия пусть до поры до времени посидит взаперти.

Слуги с величайшей осторожностью поставили Гилфрея на ноги рядом с падчерицей, которая попортила ему столько крови. От него повеяло такой лютой ненавистью, что Амисия едва не отшатнулась.

Гилфрей натужно выпрямил опухшие колени. От боли у него потемнело в глазах. Лица тех, кому он отдавал приказ, расплывались, словно в тумане – он различал лишь цвета гарнизонной формы.

– А ну, привести узников из подземелья – пусть предстанут перед моим судом, – потребовал он и самодовольно отметил, что стражники со всех ног кинулись выполнять это распоряжение. Не зря он всех держал в страхе без малого два десятка лет. Вот и сейчас никто не посмел его ослушаться, вся челядь стянулась к месту казни. Будут знать, как он поступает с теми, кто встает ему поперек дороги.

Тонкие губы Гилфрея растянулись в хищной ухмылке, когда он перевел мутный взгляд от угрюмых лиц на громоздкую дубовую колоду, водруженную посреди двора. Амисия вздрогнула.

Почуяв невольный ужас падчерицы, барон злорадно хмыкнул. Пусть даже он ошибся, полагая, что слуги будут только рады поглазеть на казнь – теперь его тщеславие было вполне удовлетворено. А чернь всяко поймет, что с ним шутки плохи.

Борясь с подступившим страхом, Амисия опустила глаза и видела лишь утоптанную сотнями ног землю. Только сейчас она осознала, что, несмотря на присутствие множества людей, вокруг царит мертвая тишина.

Сэр Джаспер, который явился вслед за бароном, тоже отметил это гробовое молчание. Казалось, сами каменные стены застыли в ожидании.

Раздавшиеся в этой тишине шаги отозвались гулким эхом. Все взоры устремились к сводчатому выходу из подземелья, откуда пара стражников выводила пленных. Внимание всех присутствующих было приковано к одному человеку, который хранил полную невозмутимость, обводя толпу взглядом серебристо‑зеленых глаз. Когда злорадно ухмыляющийся барон поймал на себе этот пронизывающий взгляд, его на мгновение обдало холодом.

Гилфрею не терпелось приблизить исход дела. Забыв о своем недомогании, он сделал шаг вперед – и тут же был за это наказан новым приступом боли. Однако он лишь поморщился и во всеуслышание прокаркал, превозмогая мучение:

– Дабы явить всем и каждому, что ждет посягнувшего на мою собственность, приказываю для начала отрубить вору руки. А разбойник пусть смотрит, как это делается.

Полные ужаса глаза Амисии, устремленные на черноволосого пленника, потеплели, когда тот ответил ей нежданной улыбкой и едва заметно подмигнул.

Барон пришел в неописуемую ярость и взревел хуже, чем от боли:

– Нет! Стойте! Приказываю прежде казнить Волчью Голову! Пусть разбойник умрет первым. – Гилфрей метал громы и молнии, словно мог убить врага взглядом.

Не обращая ни малейшего внимания на беснующегося барона, Гален двинулся вперед; стражники, которые вывели его из подземелья, даже не шелохнулись. Подойдя к Амисии, он остановился и с поклоном поднес к губам ее руку.

Гилфрей в исступлении забыл даже о страшной боли. Он выхватил из ножен кинжал и бросился на разбойника, которого побоялись остановить подлые трусы‑стражники.

Раскрасневшись от смущения, Амисия подняла влюбленный взгляд от темноволосой головы, склоненной над ее ладонью. Она уловила блеск клинка и с душераздирающим криком метнулась на ничего не подозревавшего Галена.

От неожиданности он опрокинулся навзничь, а маленькая фигурка Амисии застыла у него на груди, защищая от разящего удара. Падая, Гален успел заметить, что Уилл без труда скрутил обезумевшего барона. Потом рыцарь с такой же легкостью отобрал у Гилфрея и кинжал, и меч, прежде чем отшвырнуть скрюченного от боли злодея в сторону, прямо на ступени деревянной лестницы, словно мешок требухи.

– Вот что значит любовь! – насмешливо протянул Уилл, взирая сверху вниз на распростертого у его ног двоюродного брата. – А ведь был человек неробкого десятка! – Он заткнул баронский кинжал за голенище своего сапога, а затем, держа в каждой руке по мечу, вновь повернулся к поверженному врагу.

Гален ответил приглушенным смешком. Ему было нечем оправдаться: у всех на виду он сжимал в объятиях единственную виновницу своего непростительного легкомыслия – ту, которая, не раздумывая, закрыла его своим телом.

Только сейчас до Амисии дошло, что все собравшиеся глазеют не на свалившегося, как сноп, барона, а на них с Галеном. Она попыталась подняться, но Гален только крепче прижал ее к груди. Он сел, а потом поднялся на ноги, бережно обнимая молодую жену.

Тут Гилфрей пришел в чувство и обнаружил, что являет собой жалкое зрелище: скрюченный и беспомощный, он валялся под ногами у каких‑то самозванцев, одетых в цвета его гарнизона и приставивших острия мечей к его груди.

– Да будет вам известно, грязные негодяи: я – вассал короля! – Брызгая слюной, как всегда в минуты гнева, барон разразился угрозами. – Король с вас шкуру спустит!

– Ах ты Господи, страх‑то какой! – притворно содрогнулся Уилли. Гилфрея передернуло.

В стороне от людского кольца, сомкнувшегося вокруг барона, Амисия, которую Гален так и не выпустил из своих надежных объятий, будто читала мысли отчима: кто же это такой? Как его сюда занесла нелегкая? Переводя взгляд с Уилла на Галена, Гилфрей в конце концов узнал и второго наследника Таррента и задохнулся в бессильной злобе.

– Его величеству будет затруднительно услышать твои вопли из крепостного подземелья. – Кольцо вокруг барона разомкнулось, чтобы Гален со своей избранницей могли подойти к нему вплотную. – Милостивый господин, – продолжил Гален с ехидной усмешкой, – едва ли твой высокий покровитель сочтет, будто от тебя Англии больше проку, чем от Уилли из Уильда. – Гален учтивым жестом указал на своего кузена, а тот, в свою очередь, отвесил куртуазный поклон.

У Гилфрея отнялся язык. В это время на крепость налетел порыв ветра, ворвавшийся в ворота с ураганной силой. Казалось, он разметал все на своем пути, расчистив путь к кучке людей у подножия деревянной лестницы.

Можно было подумать, что тот же ветер принес в крепость отряд всадников, неожиданно показавшийся у распахнутых ворот. Гилфрей сразу выделил одного, ехавшего впереди с гербом Таррента на щите. Но и без этого опознавательного знака ошибиться было бы невозможно: в Дунгельд прибыл прославленный Ледяной Воин.

– Смотри, вот и они, – шепнул Гален, сжимая руку Амисии под взглядом отца. – Но если бы не ты, спасать меня было бы уже поздно.

У Амисии перехватило дыхание, когда она со всей отчетливостью осознала, что ее любимый был на волосок от верной смерти. Гален почувствовал ее волнение и заговорил так, чтобы слышала она одна:

– Ты сохранила мне жизнь, призвав на помощь Карла и Уилла. – Под его ласковым взглядом потемневшие глаза Амисии снова засветились мягким медвяным блеском. – Я у тебя в неоплатном долгу. – Невзирая на любопытство толпы и даже на приближение воинов, Гален наградил Амисию страстным поцелуем, которому она не могла, да и не хотела противиться.

– Этому не бывать! – Гилфрей со всего размаху хлопнул ладонью по гладкой деревянной ступеньке, чтобы только напомнить о себе всем присутствующим. – Я не склоню головы перед знаменами Таррента! – От слепой ярости у барона помутился рассудок: разве мог он подкрепить свой воинственный клич ратным делом? Ему оставалось лишь метать злобные взгляды то на предводителя отряда, то на Галена с Уиллом.

– При чем тут знамена Таррента? – равнодушно спросил Гален, отпуская от себя Амисию.

До сих пор Гилфрей не удосужился повнимательнее всмотреться в лица вооруженных людей, которые повергли его ниц. Только теперь до него дошло, что это были – все, как один, – крестьяне из деревушки Брейстон.

– Над тобой одержали верх жители Райборна, которых ты довел до крайности. Точно так же растерял свою власть и твой король: его губит непомерная алчность и гордыня.

Гилфрею нечего было возразить. Он отвернулся от Галена и оказался лицом к лицу с тремя всадниками, которые спешились и приближались к нему. Первым, кого он узнал, был… Фаррольд. Фаррольд! Стало быть, его отпрыска втянули в эту подлую смуту!

– Презренный выродок! – обрушился Гилфрей на сына. – С этой минуты ты лишен наследства. Подыхай в нищете! Никто не возьмет к себе на службу рыцаря, который предал родного отца. – Вся желчь барона выплеснулась на Фаррольда потоками брани. – Тупая башка! Кретин! А ведь мог бы стать основателем династии, прославить свой род. Мог бы по праву взять в свои руки все поместье Райборн!

– Ошибаешься, у него нет такого права, – негромко, но твердо возразил молодой рыцарь, выступая вперед. Он снял шлем, затем стянул с головы подшлемник и тряхнул густыми каштановыми волосами. – По закону поместье принадлежит мне.

Леди Сибилла, которая стойко переносила все испытания последних дней и лишь истово молилась у себя в опочивальне, едва не лишилась чувств. Хорошо, что Анна вовремя успела ее подхватить; Амисия тоже бросилась на помощь.

– Сгинь, нечистая сила! – задохнулся Гилфрей. – Ведь ты убит. Мертвецы не поднимаются из земли!

– На сей раз по‑твоему не вышло, – отозвался молодой рыцарь. – Ты убил моего отца, это верно, однако до меня твои руки не дотянулись.

Сибилла судорожно вздохнула. Все происходящее казалось ей призрачным видением. Рыцарь, склонив голову набок, приблизился к ней:

– Матушка?

Сибилла оторопела. Ей на выручку опять пришла Анна:

– Не сомневайся, Сибилла, этот юноша – твой сын, брат‑близнец Амисии. Мэг унесла его новорожденным младенцем прямо из колыбели и бросила в лесу на верную смерть. – Даже теперь, спустя много лет, Анна с содроганием вспоминала тот жуткий час.

Во дворе снова воцарилась полная тишина. Все обратились в слух, жадно ловя каждое слово.

– Из окна твоей спальни я увидела, как Мэг уносит младенца, и тут же послала следом за ней Джаспера. Он подобрал ребенка и отвез его к другу Конэла, графу Тарренту.

Из горла барона вырвался надтреснутый вопль. Сэр Джаспер вместе с Эдгаром подхватили Гилфрея под мышки и без всяких церемоний оттащили в сторону, освободив место для тех, кого так давно ожидали в замке.

– Мы пестовали его, как родного сына, – впервые заговорил граф; он стоял позади своего воспитанника, положив руку ему на плечо. – Из него получился доблестный рыцарь: Конэл мог бы им гордиться.

Сибилла безмолвно переводила взгляд с забытого, но такого знакомого лица старинного друга на другое знакомое лицо – точный портрет ее покойного мужа в молодости. По ее щекам стекали слезы. Она усердно молилась за свою дочь – и свершилось чудо: Амисия осталась цела и невредима, да впридачу обвенчалась с достойнейшим человеком. Но чтобы ожил Конэл – об этом она не смела и помыслить!

– Конэл? – трепетно прошептала она, тронув кончиками пальцев встрепанные подшлемником каштановые волосы.

– Тирнэн, матушка. – Его ответ прозвучал не менее взволнованно: он всю жизнь ждал этой минуты.

– Тирнэн… Это второе имя твоего отца. Прекрасный выбор.

Сквозь счастливые слезы Сибилла улыбнулась графу Гаррику: он заменил отца ее сыну, а она некогда приняла в свой дом наследника Таррента. Эти двойные узы связывали их семьи не менее прочно, чем дружба и брачный союз.

– Мы остереглись давать ему редкое имя, чтобы не возбудить подозрений Гилфрея, – негромко пояснил граф Гаррик, сокрушенно покачивая заметно поседевшей головой. – Прослышав о гибели Конэла, мы с Нессой собрались в Райборн, чтобы разделить твою скорбь, но тебя слишком поспешно обвенчали, а вскоре к нам привезли младенца. Мы боялись оставить его без присмотра.

– Когда я оказался в этих краях, – вступил в разговор Гален, – мне не сразу стало ясно, что здесь происходит. В гарнизоне почти не осталось воинов. – Он рассказал, как ему удалось воплотить свой план. – Настала пора восстановить справедливость. Люди Райборна заслуживают лучшей участи.

По толпе пронесся одобрительный гул.

– А теперь, с вашего позволения, матушка, – произнес Тирнэн, возвышая голос, чтобы всем было слышно, – я собираюсь заявить о своих законных правах на это поместье. Даже король Иоанн не сможет отрицать, что оно принадлежит мне по праву рождения.

Толпа разразилась приветственными возгласами. Поднялся невообразимый радостный гвалт. Среди всеобщего ликования Анна знаком попросила Уилла о помощи, и они, взяв под руки леди Сибиллу, проводили ее в опочивальню. Вынужденный пост и тягостные треволнения последних дней совсем подорвали ее силы.

Амисия проводила уходящую мать взглядом, полным любви и сочувствия. Тревожные мысли осаждали ее беспорядочной чередой. Теперь многое предстало в ином свете. Больше всего Амисия мучилась от собственной несправедливости по отношению к Галену – ведь она приписывала ему корыстную расчетливость. Какой уж тут расчет: ее наследство растаяло, как дым. Что она может принести богатому и знатному лорду?

Она украдкой скосила глаза на Галена. Тот оживленно пересказывал своему отцу, как развивались события минувшим утром. Внешность графа была поистине поразительной: серебристая седина на висках составляла заметный контраст с черными волосами и столь же заметно гармонировала с серебристым блеском его глаз. При взгляде на него становилось ясно, в кого пошел его сын. Подумать только: ведь Амисия больше всего опасалась, чтобы ее высокое происхождение не оттолкнуло Галена. Как быстро все переменилось!

Гален, как всегда, почувствовал ее взгляд. Обняв Амисию за плечи, он привлек ее к себе. Его переполняло счастливое возбуждение от одержанной победы и чувство восхищения этой маленькой, хрупкой женщиной, которая стала его союзницей и спасла ему жизнь. Тем сильнее он был поражен смятением, отразившимся на лице Амисии. Он собрался было заговорить, но его опередил Тирнэн.

– Амисия! – тихо позвал он. – Фаррольд сказал, что тебя ни с кем невозможно спутать; так оно и есть.

Юноша был высок и широкоплеч, но когда Амисия взглянула ему в лицо, ей почудилось, что она смотрится в зеркало.

– С возвращением в замок Дунгельд, – запинаясь, произнесла Амисия, лихорадочно припоминая учтивые фразы, которым в детстве ее обучала Анна. – Добро пожаловать в Райборн…

Она осеклась: эти слова прозвучали неуместно. Так можно было приветствовать заезжего путника, но не хозяина замка. Совсем смутившись, Амисия робко закончила:

– …это твой дом.

– Мой дом, – задумчиво кивнул Тирнэн, с раскаянием сознавая, чем чревато его появление для сестры. – Но ведь это и твой дом. Так было раньше, так будет и впредь.

– Позволь тебе возразить, – дружески улыбнулся Гален. – Вам обоим предстоит перемена мест. С этого дня Дунгельд переходит в твое распоряжение, а Амисия, обвенчавшись со мной, должна считать своим домом замок Таррент.

– Там вас примут как родную, и не только потому, что вы спасли Галену жизнь. – Граф впервые заговорил со своей молодой снохой. – Мы с Нессой, да и все наши домочадцы, не могли дождаться этого радостного события. Смотрите, как бы вас по прибытии в Таррент не задушили в объятиях.

Он улыбался с такой сердечностью и теплотой, что Амисия, не задумываясь, выпалила то, что было у нее на уме:

– Сказать по совести, я давно отвыкла от ласкового обращения. Боюсь, как бы мне не обидеть кого‑нибудь нечаянной резкостью.

– О, пусть это вас не тревожит. – Бесхитростные слова Амисии пришлись по душе графу Гаррику. – Я‑то, напротив, опасался, как бы мое требование неукоснительной честности не показалось вам чрезмерным.

– Твой свекор только с виду так суров, – подал голос Тирнэн. – Я прожил в замке Таррент более семнадцати лет и могу свидетельствовать: разумная строгость соседствует там с всеобщей любовью. Однако я буду очень огорчен, если ваш отъезд окажется слишком поспешным.

Тирнэн поднял глаза на Галена и продолжил, желая заручиться его согласием:

– Мне бы хотелось поближе познакомиться с сестрой, пока нас снова не разлучили.

– Даю вам неделю, не более. А потом я увезу ее туда, где мы сможем, наконец, остаться наедине… – Обменявшись многозначительными взглядами с отцом, Гален наклонился к Амисии и зашептал ей на ушко. – …где у нас будет настоящее супружеское ложе, полное уединение и бездна времени.

Амисия зарделась и стрельнула глазами на брата, который хранил подозрительную невозмутимость. Зато старый граф от души развеселился, услышав откровения сына. Амисия готова была провалиться сквозь землю. Она втянула голову в плечи и спрятала лицо на широкой груди Галена, рокочущей тихим смехом:

– Вот уж не думал‑не гадал, что моя отважная, дерзкая, своевольная женушка сумеет притвориться такой скромницей!

Девичью комнатку до отъезда новобрачных отвели в их распоряжение. Амисия, уперев руки в бока, пыталась говорить серьезно, но Гален был не расположен к глубокомысленным беседам.

– Это не шутка, Гален.

Она остановилась в шаге от отдернутого полога кровати, всем своим видом демонстрируя решимость. Волей‑неволей она вынуждена была смотреть на полураздетую мужскую фигуру, как ни в чем не бывало раскинувшуюся на простынях. Мощный обнаженный торс дразнил ее воображение.

– Ты не обязан брать меня в жены. Я не смогу тебе принести никакого приданого, ровным счетом никакого.

– Неужто тебе изменяет память, женушка? Ведь мы с тобой обвенчались; что сделано – того не воротишь. Теперь ты принадлежишь мне! – Гален сел в постели, без труда притянул к себе Амисию и уткнулся носом в нежный изгиб ее шеи.

– Но я подозревала тебя в корыстных намерениях! – В ее голосе звучало неподдельное раскаяние.

– Ах, негодница! – притворно возмутился Гален, не скрывая своего наслаждения. – Ты за это поплатишься! Я найду на тебя управу! – Он легонько укусил ее за ухо. – Но если говорить начистоту, ты первой доверилась мне, а я продолжал от тебя таиться. Выходит, виноват‑то я, а не ты.

Стремясь удержать Галена на расстоянии, Амисия уперлась вытянутыми руками ему в грудь, однако сразу поняла, что из этого ничего не выйдет: под темными завитками и упругой кожей учащенно стучало сердце – в такт ее собственному.

– Сейчас не время спорить, кто больше виноват. Пойми: у меня нет ни гроша за душой.

– Что на тебя нашло? – Гален пожал плечами и легко поцеловал круглую впадинку у основания ее шеи. – Ты еще не знаешь своего брата, но Тирнэн – человек чести; он пожелает дать сестре богатое приданое, да только я этого не допущу. Будь уверена: я не возьму у него ни одной нитки.

Только Амисия открыла рот, чтобы продолжить спор, как Гален строго погрозил ей пальцем:

– Ты сама опасалась, как бы тебя не выдали за проходимца, падкого на чужое добро. А мне, по‑твоему, не зазорно охотиться за богатой невестой? Вспомни, я с самого начала знал, что ты напрасно считаешь себя наследницей завидного состояния. Ты нужна мне такая, как есть: бесшабашная, своевольная, ненасытная в любви – хоть ты и умеешь изобразить невинность.

– Я же обещала исправиться! – воскликнула Амисия, но Гален осыпал ее дразняще‑короткими поцелуями. – Никогда больше не буду причинять людям зло своими выходками. – Теперь Амисия замолчала по собственной воле, ожидая продолжения.

– Похвальное стремление, – заметил Гален, – только не переусердствуй. – Он запустил пальцы в каштановый шелк распущенных волос и притянул ее к себе. – Мне нравится твоя ненасытность! Поклянись, что ты никогда не станешь заманивать в свои сети другого мужчину, как заманивала меня, хоть я и не покушался на твою невинность.

– Выходит, ты все это время был ко мне равнодушен? – Раз уж Амисия прислушалась к голосу здравого смысла, ей нужно было выяснить все до конца.

Она не могла противиться колдовскому взгляду серебристо‑зеленых глаз. А Гален, чувствуя свою власть над Амисией, тихо произнес слова, которые она жаждала услышать с тех самых пор, когда впервые увидела его в пещере:

– Я всерьез намеревался охранять твою непорочность, но лишь до того дня, когда можно будет прийти с открытым сердцем, чтобы просить твоей руки.

Амисии показалось, что лучше такого ответа ничего и быть не может, но все, что за этим последовало, оказалось еще прекраснее. Гален снова увлек ее в огненные дали, перед которыми померкли даже самые смелые мечты.

ЭПИЛОГ

Ноябрь 1216 года

– Итак, нам доставили еще одно подтверждение: король Иоанн скончался. Пал жертвой собственного чревоугодия, – сдержанно сообщил Гален, опуская на стол пергамент, который привез гонец из Дунгельда.

Амисия уютно пристроилась на коленях у мужа, расположившегося в большом мягком кресле, и с замиранием сердца слушала, как рокочет его голос. Между тем Гален без видимого сожаления продолжал:

– Едва ли найдется хоть одна живая душа, которая скорбит о его кончине. Разве что Гилфрей. Ты согласна?

Амисия печально улыбнулась, но в ответ лишь пожала плечами. Вся ее юность была омрачена жестокостью Темного Лорда; ей не хотелось, чтобы зловещая тень коснулась своим крылом нынешнего безмятежного счастья. Переступив порог замка Таррент, Амисия окунулась в атмосферу любви и радости.

Хотя в замке неотлучно находились граф Гаррик с женой, а также их младшая дочь, новобрачные были предоставлены самим себе. Им отвели западную башню, всю целиком. Супружеские покои находились на том самом этаже, где до глубокой старости прожил лорд Уильям, приходившийся дедом Галену и Уиллу. Здесь было всего две комнаты, зато они отличались необъятными размерами. Вдобавок опочивальня поразила Амисию неслыханной роскошью: в углу потрескивал огромный камин, а окна блестели настоящими стеклами!

– Я вижу, ты не хочешь о нем вспоминать. Ну и правильно, – задумчиво сказал Гален. – И все же мне спокойнее оттого, что нашему благополучию теперь ничто не урожает: Гилфрей лишился коронованного покровителя, вероломством равного своим вассалам. Наследнику престола всего девять лет от роду, и регентом при нем назначен гофмаршал Вильгельм, заклятый враг Гилфрея.

Пока Гален рассуждал о переменах, которые неизбежно повлечет за собой смерть монарха, Амисия задумалась о другом известии, почерпнутом из того же короткого письма. Когда муж замолчал, она сказала вслух:

– Мне пришло в голову, что время как бы течет по кругу. При моем отце сэр Джаспер был начальником стражи; Гилфрей разжаловал его в рядовые, а теперь наследник отца вернул ему прежнее звание. – Она помолчала. – Или вот, например: наши с тобой родители были добрыми друзьями, но их разъединил злодейский умысел; мало того, все тот же умысел разлучил новорожденных близнецов, однако наша свадьба все расставила по местам.

– И верно, все возвращается на круги своя, – согласно кивнул Гален. – Но признаюсь, меня удивило, что Джаспер вступился за Освальда и попросил оставить его в замке хотя бы простым стражником.

– Если не считать одной подлости, в которой он наверняка раскаялся, Освальд просто нес службу и в меру своего разумения выполнял приказы хозяина. У кого повернется язык его за это осуждать? – Встретив саркастическую усмешку Галена, Амисия поспешно добавила: – Джаспера всегда отличало чувство справедливости. Он понимал, что Освальда, в его‑то годы, никто не возьмет на службу, тем более что тот не сумел защитить своего бывшего лорда. Так что в поступке Джаспера нет ничего удивительного.

Гален слышал от Амисии историю про нефритовую фигурку единорога. Тронутый великодушием жены, он коснулся губами ее длинных шелковистых локонов. Амисия, как и подобало знатной даме, теперь стягивала их в строгую прическу, но в опочивальне муж всегда просил ее распустить волосы.

Амисии сделалось неловко: ее сострадание было отчасти показным. Пришлось сознаться в том, о чем она предпочла бы умолчать:

– По правде говоря, все напасти обрушились на его голову из‑за моих хитростей. Если бы его вышвырнули за порог, я бы себе этого не простила.

Гален засмеялся. При всей своей строптивости его молодая жена не держала камня за пазухой. Но Амисия не хотела углубляться в свои побуждения и перевела разговор на другое:

– Прошу тебя, не забудь, что мы должны по весне отправиться в Райборн на свадьбу Келды и Фаррольда. – От такой уловки Гален зашелся беззвучным смехом, но Амисию это не смутило. – Фаррольд еще немного подучится у Джаспера и станет отличным стражником.

– Не спорю. Во всяком случае, следует ожидать, что Тирнэн предложит ему место в гарнизоне. Да и как иначе: они сразу подружились, когда Фаррольд примчался сюда за подмогой. – После недолгого молчания Гален продолжил. – На свадьбу мы непременно поедем, как я и обещал, но прежде сами будем принимать гостей: нас навестят мои сестры, Элинор и Оделина, каждая со своим семейством. Здесь поднимется дым коромыслом. А уж когда из Суинтона нагрянет дядюшка Рейнард со своей благоверной Алерией, старые стены Таррента и вовсе могут не выдержать!

– Когда же еще веселиться, как не на святках! – мечтательно произнесла Амисия, но чуткий слух Галена уловил в голосе любимой жены легкую грусть.

Понимая, чем вызвана такая перемена настроения, он мягко сказал:

– Моя мать еще не знает, что на Рождество твой брат приедет сюда не один. То‑то она порадуется встрече со старинной приятельницей!

– Я и сама буду счастлива повидаться с матушкой, пока она еще не удалилась от мира. Кстати сказать, она до сих пор не знакома со своей маленькой тезкой. – Амисия со вздохом прижалась к груди мужа, который умел утешить ее как никто другой. – Да и по Тирнэну я успела соскучиться.

Недельный срок, назначенный Галеном после свадьбы, тесно сдружил близнецов. Потом, когда молодая чета прибыла в замок Таррент, леди Несса окружила невестку теплом и заботой, а юная Сибилла, младшая сестренка Галена, просто прыгала от радости. Граф Гаррик не ошибся в своих предсказаниях.

Согретая теплом камина и ласковым участием мужа, Амисия нашла в себе силы заговорить о том, что занимало ее мысли:

– Я рада за матушку. Теперь она знает, что для нас с Тирнэном восторжествовала справедливость, и может со спокойной душой уйти в монастырь. Но мне так горько, что мы с ней расстанемся – ведь я только‑только узнала, какая она на самом деле. Впрочем, она давно хотела принять постриг – пусть ее желание сбудется, как сбылись мои мечты.

Амисия осторожно провела рукой по мужественной бронзовой щеке Галена, по складке у рта, которая появилась вместе с медленной улыбкой, по властным, чуть приоткрывшимся губам.

Гален неотрывно смотрел в ее карие глаза. Нет, это его мечты получили чудесное воплощение; это его желания будут сбываться снова и снова. На его гладких черных волосах играли отблески пламени. Он склонил голову и коснулся желанных губ, таивших вкус меда.

[1]В сутки происходят два цикла «прилив‑отлив». Приливные течения меняют свое направление в моменты, не совпадающие с моментами «высокой воды» и «малой воды». Вполне возможна ситуация, когда течение уже направлено от берега, а уровень воды поднимается еще два‑три часа, и наоборот. (Прим. пер.)