ГЛАВА 15. Галена не удивило, что лорд Гилфрей отправил большую часть своего отряда на помощь королю Иоанну, увязшему в войне против мятежных баронов и французских

– Всего‑навсего?..

Галена не удивило, что лорд Гилфрей отправил большую часть своего отряда на помощь королю Иоанну, увязшему в войне против мятежных баронов и французских захватчиков. Однако из рассказа сэра Джаспера следовало, что на острове осталась лишь ничтожная горстка стражников и замок Дунгельд по сути оказался без охраны; это просто не укладывалось в голове. В таком счастливом стечении обстоятельств Гален усмотрел не только шанс вызволить аббата, но и возможность самому освободиться от препятствий, мешающих его примирению с Амисией. Настал срок раскрыть давно хранимую тайну и разогнать давящие тучи, омрачившие небо над Райборном.

– Уолтер, я бы не хотел отсылать тебя отсюда до возвращения Карла, но нужно срочно передать одно сообщение моим родителям и их подопечному.

Встревоженный Уолтер прислонился спиной к стене пещеры:

– Но кто же будет сменять вас в дозоре?..

– Поэтому, – перебил Гален своего оруженосца, – ты должен как можно скорее вернуться в Таррент, рассказать о моей женитьбе, о бесчинствах Гилфрея, а самое главное – о малочисленности гарнизона. – Обратившись к сэру Джасперу, Гален добавил: – Можете быть уверены: не пройдет и недели, как здесь будет мой отец, а с ним еще кое‑кто, кого вы не видели много лет.

Суровое лицо Джаспера осветилось улыбкой.

– Уф, просто гора с плеч свалилась. Живем тут, как в осаде, ни о чем не ведая… Мы с Анной покоя не знали все эти годы: мало ли, какие несчастья могли приключиться! Да и болезни многих уносят безвременно.

Только сейчас до Галена дошло: с тех пор как Джаспер по просьбе жены передал графу и графине некий сверток, из Таррента не приходило никаких вестей.

– Примите мои извинения, сэр Джаспер. – Гален положил руку на плечо пожилого рыцаря, искренне сожалея, что обстоятельства его пребывания в Райборне помешали ему раньше разыскать человека, который рисковал столь многим. – У нас в доме так свято хранили тайну, что я не подумал о двух других людях, которые были к ней причастны, но долгие годы мучились неизвестностью. Вот увидите: вы будете довольны результатом. Вам покажется, что к нам вернулся тот, кого мы все любили.

Пока эти двое обменивались загадочными фразами, Фаррольд наблюдал, как Уолтер в глубине пещеры собирал свои вещи для дальней дороги. И Фаррольд решился. Набравшись духу, он вышел из темного уголка поблизости от входа и позволил себе вмешаться в странную беседу:

– Я воспитывался в Солсбери и служил там несколько лет после посвящения в рыцари, – вроде бы невпопад начал он и смущенно прокашлялся под удивленными взглядами троих присутствующих.

– В Солсбери? – Стараясь не выказать раздражения при этом неуместном и бессмысленном вмешательстве, Гален откликнулся вежливой фразой, чтобы снять неловкость. – Солсбери граничит с нашими владениями. Там выросла моя мать. – Гален вопросительно взглянул на рыцаря, который привел с собой этого странного юношу.

Фаррольд кивнул и поспешил договорить, пока хватало мужества:

– Это к тому, чтобы вы поверили: я не хуже вашего друга знаю дорогу в Таррент‑Касл. – Он помолчал, проглотил застрявший в горле ком и выпалил. – И я был бы счастлив действовать с вами заодно.

Гален был удивлен, когда сэр Джаспер представил своего спутника как сына барона. Нетрудно было догадаться, что именно ему предназначалась в жены Амисия. Но Амисия сказала, что юноша стремится к этому браку не больше, чем она сама. Пожилой рыцарь доверял Фаррольду – этого было достаточно. То есть, достаточно для того, чтобы принять его как посетителя пещеры‑тайника, но еще не для того, чтобы объяснить его необычное предложение. Галену незачем было задавать вопрос вслух. Темные брови весьма выразительно изогнулись над внимательными зелеными глазами.

Фаррольд расправил плечи и заговорил значительно тверже, чем раньше:

– Отец хотел женить меня на Амисии. – Он был уверен, что сэр Джаспер намеренно опустил эту подробность, когда представлял его могучему обитателю пещеры. – Надо же такое придумать! – Тут он сообразил, что грозный супруг Амисии может счесть такие негодующие слова оскорбительными, и поспешил объяснить. – Ведь я люблю другую. Мое сердце принадлежит Келде, дочери сэра Джаспера.

– И чтобы взять ее в жены, ты готов пойти наперекор своему сеньору? – спросил Гален, еще не решив, следует ли похвалить юношу за желание отдалиться от жестокого самодура или осудить за отречение от родного отца.

Фаррольд понимал, что предстает в невыгодном свете, но, чувствуя свою правоту и не желая отступать, смело ответил:

– А разве вы относились бы с почтением к такому сеньору, как мой? Все восемнадцать лет своей жизни я покорялся его воле, но сейчас повиновение более позорно, чем отступничество. Я не позволю покрыть свое имя бесчестьем, пусть даже мне придется пойти против отца.

Несмотря на то, что в последнее время Галену самому приходилось кривить душой, и не раз, его подкупила честность Фаррольда.

– Ну что ж, раз так, давай присядем. – Гален подтолкнул его к дубовым колодам, которые были расставлены вокруг кострища и образовывали вполне удобные сиденья. – Я тебе расскажу то, что Уолтер уже знает; тогда ты сможешь сообщить моей семье все необходимые известия.

Когда юноша, получив подробные указания, удалился, Гален снова взглянул на нетерпеливо ожидавшего рыцаря.

– Раз уж дело приближается к развязке, – негромко сказал сэр Джаспер, – поведай мне, каким образом ты познакомился с дочерью барона Конэла, если с самого ее рождения все связи между Райборном и Таррентом были оборваны?

Гален вынужден был признать, что рыцарь, невольно угодивший в паутину лжи, которая опутала их отношения с Амисией, вправе рассчитывать на объяснение. Однако выяснение истины не предназначалось для постороннего слуха. Между тем, глядя на оруженосца, склонившегося над своими пожитками, можно было не сомневаться: Уолтер навострил уши.

– Что‑то в поленнице дров маловато, – бросил ему Гален. – Может статься, потом у нас не будет времени, чтобы ее пополнить. Сделай одолжение, сходи‑ка за хворостом, а то ночью мы тут окоченеем.

Уолтер еле шевелился, сматывая веревку и связывая в мешок ветхое одеяло, но его любопытство так и осталось неудовлетворенным.

Стоя у выхода из пещеры, Гален провожал глазами Уолтера, пока тот не вскарабкался по отвесному склону. Только тогда он тяжело опустился на колоду, на которой перед тем сидел Фаррольд, и обстоятельно поведал сэру Джасперу, как дочь благородных родителей, пытавшаяся выдать себя за деревенскую простушку, пожелала увидеть в незнакомце лесного разбойника. Рассказал он и о том, как мнимый разбойник, сбитый с толку непонятными намерениями гостьи, предпочел оставить ее в этом заблуждении – ведь иначе пришлось бы раскрыть секрет, который он клятвенно обещал хранить.

– Я запутался в тенетах собственной лжи и не имел права открыть истину – а без этого мне не доказать свою невиновность, – заключил он. – Амисия думает, что я обманом повел ее под венец ради наследства; но ведь наследство достанется не ей, а я обязан держать это в тайне. И, хуже того, она‑то полюбила разбойника – и так скоро обнаружила, что никакого разбойника нет и в помине. Наверно, мне уже не выпутаться из этого обмана.

Хотя слова Галена почти в точности повторяли то, что сказала отчиму Амисия, Джаспер с этим суждением не согласился.

– Гален, ты – это ты, а Амисия – это Амисия. Какие наряды на вас надеты – не имеет значения, ведь вы‑то остаетесь самими собой. Если Амисии дать хоть немного времени на размышление, она увидит это так же ясно, как сейчас вижу я. – Джасперу отчаянно хотелось приободрить мужчину, в котором он до сих пор видел правдивого и искреннего подростка, всегда следовавшего велениям чести. – Кто любит, тот прощает. Она тебе поверит. – Он хотел бы надеяться, что его предсказания сбудутся. – Все разрешится скоро, мой мальчик, очень скоро.

Понимая, что сейчас не время предаваться подобным разговорам, Гален поспешил заметить:

– Какая судьба ожидает нас с Амисией – этого я не знаю. Но одно несомненно: священник, который нас обвенчал, не должен за это расплачиваться.

Сэр Джаспер глубоко вздохнул, давая понять, что спор еще не окончен, но признал, что освобождением прелата надо заняться в первую очередь.

– У меня есть план, – сообщил Гален, взглянув на старого друга с невеселой улыбкой. – Скольких людей Гилфрей может оторвать от исполнения других обязанностей, чтобы поставить их охранять темницу?

– Туда и вовсе не ставят стражников. Вход в подземелье запирают снаружи на засов и на замок, так что в охране нет надобности. – Джаспер начал догадываться о замысле Галена. – Считается, что если кто и попадет в темницу, так только чужак, не ведающий об отчаянном положении самой крепости, которую и охранять‑то некому. Если даже пленник чудом совладает с замками и засовами, ему понадобится пройти через главную залу, чтобы добраться до входных дверей. Предположим, он сумеет незаметно проскользнуть через эту просторную палату; тогда ему придется пересечь двор, где снует множество работников, и спуститься по узкому проходу. Вот тут‑то его почти наверняка настигнут стрелы стражников с парапета башни или крепостного вала. И, ко всему прочему, надо точно подгадать время побега, чтобы не угодить в самый прилив… Трудная задача для узника, запертого в темном подземелье и потерявшего представление о времени.

– Из всего этого следует только одно, – хладнокровно заметил Гален. – Для побега нужно воспользоваться не главными воротами и не дорогой на отмели, а входом со стороны моря и лодочным причалом. В котором часу вам предстоит заступить в дозор на стене, обращенной к морю?

Джаспер одобрительно хмыкнул. Гален и Уолтер с легкостью смогут проскользнуть в замок, чтобы вызволить аббата Петера. Никто из работников не станет поднимать шум: если барон останется в дураках, все будут только рады.

– Амисия…

Услышав тихий зов, Амисия села в кровати. Когда стражники впихнули ее в комнатушку, которая теперь стала ей тюрьмой, она забралась к себе в кровать под пологом, как в последнюю гавань. Хотя где‑то в углу затаилась Мэг, Амисия могла теперь воспользоваться этим холодным, мрачным уединением, чтобы предаться собственному горю. Она думала, что к ней, может быть, зайдет Келда, или даже Анна, но давно уже не надеялась хоть когда‑нибудь дождаться утешения от матери.

Сибилла раздвинула складки полога и, войдя внутрь, примостилась на краешке кровати, где сидела ее дочь с красными от слез глазами и мокрыми щеками.

– Я пришла сказать, что счастлива за тебя и горжусь прекрасным союзом, который ты заключила. Тебе хватило мужества пойти против Гилфрея… а я на такое не отважилась.

Это было не совсем так, поскольку Гален явился в их края по ее зову, но, полагала Сибилла, Бог простит ей небольшое отступление от истины.

У Амисии снова хлынули слезы: ведь мать хвалила ее за поступок, который сулил им всем только горе, только крушение надежд. Но не могла же она объяснить, что союз, который казался ей браком по любви, оказался совершенным по самому низменному расчету. Матери нельзя было в этом признаться.

Сибилла благоразумно сделала вид, что не замечает нового потока слез.

– Не могу опомниться от радости, – говорила она. – Как замечательно, что мой крестник стал мне зятем.

– Зятем?.. Крестник?.. – Как ни терзала Амисию тоска, ей все‑таки хотелось побольше узнать о человеке, который был теперь ее мужем.

– Что ж тут удивительного? Тебе наверняка известно, что Гаррик и Несса – граф Таррент и его супруга – были ближайшими друзьями твоего отца… и моими, конечно, тоже. Само собой разумеется, что мы стали крестными для их наследника, а когда пришел срок, приняли его к себе в дом, чтобы он воспитывался у нас.

Амисию по‑прежнему душили слезы; по счастью, ей достаточно было лишь покачать головой в знак того, что она никогда об этом не слышала. К тому времени, когда она достаточно подросла, чтобы с ней можно было серьезно разговаривать, ее мать уже настолько вознеслась душой в царство набожности, что их редкие беседы по сути не выходили за рамки уроков благочестия, если не считать обсуждения незначительных будничных дел. В этих беседах они никогда не касались минувшего. Даже сэр Джаспер и леди Анна, на попечение которых была отдана Амисия, сразу меняли тему, если речь заходила о чем‑нибудь из прошлого, кроме характера ее родного отца.

– Гален рос прекрасным мальчиком, – продолжала леди Сибилла. – Хотя иногда излишне прямолинейным… но это и понятно: любая неправда вызывала у его отца глубочайшее омерзение.

– Если это так, то я вышла замуж за кого‑то другого.

– О чем ты? Объясни, – не поняла Сибилла.

Амисия с самого начала боялась этого вопроса. Даже в сумраке тесной каморки волосы ее матери светились наподобие нимба. Как же могла Амисия сказать ей неправду? Да и зачем лгать, если ложь уже завела ее в трясину?

– А не могло так случиться, – пришла ей на помощь Сибилла, – что ты приняла Галена за этакого Робина Гуда, а потом глубоко разочаровалась, убедившись в своей ошибке?

Амисия вздрогнула, пораженная материнской проницательностью, и подняла взгляд на прекрасное лицо, которое по неведению можно было бы счесть отрешенно‑безразличным. Амисия всегда восхищалась умением Сибиллы скрывать свои переживания и пыталась перенять у нее это искусство. Но сейчас кажущаяся невозмутимость Сибиллы лишь еще больше уязвила Амисию: ей‑то никогда не удастся достичь такого самообладания.

– Утром аббат во всеуслышание назвал имя и титул человека, с которым тебя обвенчал – и тем не менее ты сказала, что полюбила разбойника, – спокойно объяснила Сибилла. – Когда я это услышала, мне вспомнился менестрель, который недавно гостил у нас в замке и пел баллады о народном герое – о разбойнике из зеленого леса.

– Да, когда я встретила в лесу человека без доспехов, без знаков рыцарского достоинства, без щита с гербом, я и вправду подумала, что он разбойник. Пусть даже я попала впросак, но он‑то прекрасно знал, за кого я его принимаю, и все‑таки ни единым словом не развеял мои заблуждения.

– Он назвался чужим именем? – Сибилла изумленно подняла брови.

Амисия покачала головой: нет, он с самого начала называл себя Галеном.

– А во время венчания разве не объявил тебя аббат женою Галена Фиц‑Уильяма? – Сибилла не позволяла себе ни малейшего намека на осуждение; она искусно подводила дочь к признанию своей неправоты.

Амисия увидела расставленную ей ловушку и возмутилась:

– Да, я вышла замуж за какого‑то Галена Фиц‑Уильяма, но откуда мне было знать, что он – наследник Таррента?

Она распалялась гневом и обидой; у нее снова брызнули слезы. Гален и впрямь никогда не говорил о себе как о разбойнике, но она с самого начала не желала этого замечать, а потом простодушно доверилась двусмысленному подтверждению Карла.

– Ох, девочка моя!

Забыв о своем намерении исподволь вывести Амисию на чистую воду, Сибилла порывисто обняла дочь и прижала к груди ее голову. Даже когда Амисия была совсем маленькой, Сибилла редко позволяла себе просто взять ее на руки из страха, что Гилфрею откроется ее любовь к девочке и муж использует это святое чувство, обратив его в орудие пытки для них обеих. Но теперь надеяться было не на что, кроме помощи свыше, и Сибилла укачивала Амисию, как младенца, пока рыдания дочери мало‑помалу не утихли. Тогда Сибилла предприняла новую попытку показать Амисии ее ошибку, но на этот раз более мягким способом, чтобы пощадить ее чувства.

– Ты говоришь, что полюбила разбойника. Если это так, чем же он завоевал твою любовь?

Амисия все еще ожидала подвоха, но ей захотелось, чтобы мать поняла: ее чувства – не просто ребяческие выдумки. Она поведала Сибилле, как Гален возвратил деньги, отнятые у аббатства, и обратил их на благо людям. Она с гордостью рассказала и о том, как он спас Рэндольфа от неминуемой расправы, как ободрил мальчика из спаленной хижины, и еще о том, какую речь он держал перед крестьянами, опасающимися возмездия со стороны Гилфрея. И в каждом ее слове сквозил восторг от того, с какой неизменной заботой и нежностью относился он к ней самой.

Сибилла улыбнулась:

– Судя по твоим рассказам, это человек чести; он достоин уважения и доверия.

Обида, нанесенная Амисии «предательством» Галена, понемногу растворялась в потоке других чувств, пока она увлеченно описывала своего героя, своего возлюбленного. Она кивнула в знак согласия со словами матери и испытала невольную гордость: ведь в действиях Галена Сибилла усматривала проявление тех самых душевных достоинств, которые пленяли и ее.

– Пойми, – тихо сказала Сибилла, снова сжав руки дочери, – что все эти поступки совершил не кто‑то другой, а именно Гален. Какая разница, кем он себя при этом называл: разбойником или лордом? Если любишь человека, то разве важно, какими землями владеет каждый из вас? По‑твоему, он женился на тебе ради наследства, а вот мне кажется, что не из‑за Галена, а из‑за тебя владение мирскими богатствами встало между вами стеной. И еще скажу: я знала Галена мальчиком и уверена, что став мужчиной, он не слишком изменился. Если Гален скрыл от тебя правду или хотя бы допустил, чтобы ты поверила в какой‑то обман, значит, у него были веские причины. Ты должна доверять ему: без доверия любовь умирает.

Амисия подалась назад и изумленно воззрилась на мать. Каким образом эта женщина, которая, казалось, отринула от себя все земное, и даже собственную дочь почти не замечала, – каким образом она могла со знанием дела рассуждать о любви?

Улыбка Сибиллы была живой и открытой:

– Я воспитывалась в монастыре святой Маргариты и там узнала, что любовь и доверие нерасторжимы. Снова повторю: одно без другого гибнет. Кто любит Бога, тот хранит и веру в Него. И если ты любишь смертного мужчину, то верь ему во всем. Я любила твоего отца; мое доверие к нему было безграничным, я готова была исполнить все, о чем бы он ни попросил.

Впервые за всю жизнь мать заговорила с Амисией о человеке, который был ее отцом. Даже в детстве она, бывало, задумывалась, как могла получиться такая странная пара: набожная послушница – и жизнелюбивый лорд. Когда же она стала постарше, ее нередко посещали сомнения в том, что она сама появилась на свет как дитя любви, и это невысказанное подозрение лишь нагнетало отчужденность между нею и матерью.

Сибилла уловила тень недоверия в глазах Амисии и печально добавила:

– Да, я всем сердцем любила твоего отца, и если бы он приказал мне прыгнуть с крепостной стены, я бы сделала это, не раздумывая. Иногда любовь требует, чтобы мы слепо доверяли избраннику, а то и терпели страдания. Я потеряла своего возлюбленного Конэла, но по‑прежнему люблю Бога и верю, что Он тебя охранит… пусть даже за это придется заплатить дорогой ценой – мучительным отдалением матери от ее ребенка. – Амисия медленно покачала головой, и Сибилла горестно пояснила. – Я держала тебя на расстоянии только для того, чтобы кое‑кто другой не мог использовать мою любовь к тебе как оружие против нас.

Сибилле было совершенно ясно, что Амисия сейчас слишком ошеломлена ураганом событий и откровений, обрушившихся на ее голову за один день, и вряд ли способна во всем разобраться. Она ограничилась последним советом:

– Пришло время стать взрослой. Мир детских мечтаний остался позади, но поверь, только сама жизнь может стать источником подлинных радостей.

Сибилла сочла, что увещевания больше не нужны. Дочери сейчас требовалось другое: уединение и тишина. Она ласково коснулась губами разгоряченной щеки Амисии, встала с кровати и задернула за собой полог. Покидая комнату, она не снизошла до того, чтобы удостоить взглядом злобную старую мегеру, скорчившуюся на соломенном тюфяке.