ГЛАВА 14. – Если только Амисия посмеет помешкать еще немножко, – проскрежетал Гилфрей; его глаза сверлили Анну

– Если только Амисия посмеет помешкать еще немножко, – проскрежетал Гилфрей; его глаза сверлили Анну, как отравленные стрелы, – я потребую вас к ответу.

Он с самым угрожающим видом двинулся к женщине, которая – он нимало не сомневался в этом – лгала ему; к женщине, которая наверняка прикрывала попытку своих сообщников украсть у него момент триумфа, победу в многолетней борьбе, посвященной единственной цели: закрепить на веки вечные Райборн за его, Гилфрея, мужским потомством, только чтобы не оказалась единственной владелицей поместья дочь ненавистного Конэла!

Анна невольно отступила на шаг, но тут же почувствовала ободряющее прикосновение тонкой руки.

– Если Анна говорит, что Амисия придет, значит, так и будет. – Умиротворяющий голос Сибиллы не сумел остудить дикую ярость, клокочущую в душе ее супруга. – Время еще есть, даже аббат Петер пока не прибыл.

Почти уверенный в том, что сэр Джаспер с дочерью покинули замок ради спасения Анны, Гилфрей понимал: они уж постараются, чтобы данное ею обещание было выполнено. Но злоба, душившая его, требовала выхода, и он с самым издевательским видом обратился к леди Сибилле:

– А когда Амисия явится… то‑то будет вам радость – наблюдать, как ваш друг аббат перед Богом и людьми свяжет брачными узами вашу дочку и моего сына!

Не обращая внимания на съежившегося юношу, стоящего рядом, Гилфрей разразился хриплым жестоким хохотом. Он мог быть доволен: по лицу Сибиллы, спрятанному за обычной ледяной маской, пробежала судорога страдания. Даже от такой ничтожной победы над слабой женщиной, на которой он некогда женился, настроение у Гилфрея заметно поднялось; до того оно было изрядно подпорчено известием о таинственно обезлюдевшей деревне.

Усилием воли Сибилла приняла безмятежный вид и принялась разглядывать окружающую обстановку, хотя, по правде говоря, созерцание этой обстановки мало кого могло бы порадовать.

Ее дочери подобало бы венчаться с достойным избранником, в величественном соборе, посреди моря цветов и света, в окружении множества гостей… А вместо всего этого – убогий ритуал в унылой, полузаброшенной часовне, пропахшей плесенью и освещенной всего лишь тремя тонкими свечами. Опустив ресницы, Сибилла молилась о том, чтобы ей хватило сил выдержать предстоящую церемонию, не разразившись слезами, и еще о том, чтобы Всевышний надоумил ее, как ей хотя бы в малой степени утешить дочь.

Гилфрей наблюдал за женой и видел, что она погружена в молитву… всегда она так! То, что она сумела укрыться за броней набожности, привело его в еще большую ярость, но, поскольку с этим он не мог ничего поделать, он лишь глухо прорычал что‑то себе под нос.

Анна почти позабыла о собственных страхах: ее мучило сострадание к хрупкой женщине, вынужденной столько лет сносить гнусный нрав барона. Мысль о долготерпении Сибиллы заставила Анну устыдиться слабости духа, которую выказала она сама. Утешающим жестом она положила руку на плечо Сибиллы и стойко выдержала злобный взгляд барона.

В самом воздухе часовни копилось что‑то страшное, и Фаррольд ощущал это особенно остро. Он заплатил бы любую цену, лишь бы оказаться подальше отсюда, но все‑таки не мог набраться храбрости и нарушить волю отца. Он готов был признать, что подобное малодушие делает его самым презренным червяком. Сколь же велико было его облегчение, когда он услышал доносящийся со стороны лестницы звук шагов: кто‑то поднимался по каменным ступеням. Появление нового лица – все равно, кого именно – наверняка должно было ослабить это гнетущее напряжение, прежде чем оно взорвется с какими‑то ужасными последствиями.

– Ну вот, вы все здесь, – проговорил аббат, едва совладав с одышкой после подъема. Он был уже не так молод, как в прежние времена, когда часовня на верхнем этаже крепости была местом его служения Господу.

– Нет, мы здесь не все, – возразил Гилфрей с едва сдерживаемым бешенством. – Ждем, пока прибудет невеста. – Он бросил в сторону Анны еще один злобный взгляд. – Прибудет, чтобы избавить свою потатчицу от кары.

Воздев очи к небесам, Петер перекрестился и тихо проговорил:

– Господи помилуй и укрепи нас.

Он молитвенно сложил руки, глубоко вздохнул, изобразил на устах печальную улыбку, взглянул на барона и произнес слова, которые, как он понимал, не будут приняты благосклонно:

– Боюсь, милорд, что Амисия не…

Не дав священнику закончить, Гилфрей загромыхал:

– А, еще один пособник предательства?

Барон изумился и еще более рассвирепел, когда увидел, как на лице аббата разлилась благостная улыбка, порожденная не иначе как полнейшей верой в заступничество высших сил. Вполне миролюбиво прозвучал его ответ:

– Я принес вам доверенное мне сообщение. В этом нет никакого предательства.

Среди присутствующих в часовне воцарилось такое смятение, что появление еще трех персон было замечено не сразу. Прежде чем Амисия услышала слова аббата, одного лишь взгляда на искаженное гневом лицо отчима хватило, чтобы понять: еще чуть‑чуть – и она бы опоздала.

– Вам незачем обвинять в предательстве никого, кроме меня, – отважно заявила она, твердой походкой приблизившись к Гилфрею на расстояние двух шагов. – Хотя я должна поблагодарить сэра Джаспера и Келду, – она умудрилась произнести слова благодарности так, чтобы они звучали как оскорбление, – за то, что они вернули меня сюда, сбежала я от вас сама, без чьей бы то ни было помощи.

Произнося это горделивое заверение, она преследовала единственную цель: добиться, чтобы Темный Лорд оставил намерение карать других за ее провинности. Однако, обладая достаточно здравым умом, она понимала: если ей не удастся отвлечь его внимание, он никого не пощадит. Поэтому она решительно продолжила:

– Я перехитрила вас всех и сбежала из дому, чтобы обвенчаться с человеком, которого выбрала сама, а не с тем, кого выбрали вы.

Если Гилфрей и был обманут ее презрительными выпадами против предполагаемых сообщников, то никого больше они не обманули. Однако Амисия добилась своего: заставила отчима – пусть хотя бы ненадолго – позабыть о прегрешениях всех остальных.

– Обвенчаться с другим! Скажите на милость! Ты принимаешь меня за простака, который поверит в подобный вздор!

Черт возьми, девчонка действительно удрала, но ведь она вернулась, и вернулась одна. Увидев ее, он испытал такое облегчение, что тут же проникся чувством собственной неуязвимости и на радостях позволил себе позабавиться, высмеяв ее попытку воспротивиться его воле:

– Какой же полоумный из твоих знакомцев рискнул бы жениться на тебе, не опасаясь моего гнева?

…Да, как‑то раз он перехватил ее, когда она пыталась потихоньку прокрасться в замок и возвращалась одна – несомненно, после ночи, проведенной с мужчиной. Что было, то было. Ну что ж, мало ли кто воспользовался случаем побаловаться с шальной девчонкой. Но при всем том, как полагал Гилфрей, он держит весь Райборн в таком страхе, что никто – ни мирянин, ни священник – не наберется духу, чтобы попустительствовать ее замужеству без благословения грозного властителя. Она здесь, теперь никто не помешает ему довести до конца то, что он задумал!

– Ну, так кто же? Один из моих стражников? – допытывался он с издевательским презрением. – Или, может статься, кто‑нибудь из деревенских мужиков, которые так кстати куда‑то все подевались?

Аббат все это время сохранял бесстрастное спокойствие, но он не отказал себе в удовольствии поколебать уверенность барона в том, что заявление Амисии не может оказаться правдой.

– Нет, он не стражник и не крестьянин – тот, кто сочетался узами брака с Амисией вчера вечером в часовне аббатства.

Хотя каждое движение отдавалось в ногах нестерпимой болью, Гилфрей круто повернулся к аббату. Его изрытое оспой лицо покрылось пятнами ярости.

– Так это вы обвенчали их! Измена, измена!..

Сжав кулаки, он кинулся на аббата, однако не успел нанести удар: его остановили руки собственного сына, который схватил его сзади за плечи.

– Только не священника! Не священника…

Отчаянная мольба Фаррольда, прозвучавшая над ухом Гилфрея, по‑видимому, слегка отрезвила разбушевавшегося барона.

Секунды прошли в томительном молчании. Фаррольд ослабил хватку, и Гилфрей, стряхнув его руки с плеч, не заметил, как выступившая вперед Келда приблизилась к Фаррольду и встала рядом с ним.

Барон подошел почти вплотную к аббату и остановился. Его холодное самообладание, пришедшее на смену полыхающему гневу, казалось еще более угрожающим.

– Вы обвенчали Амисию черт знает с кем, хотя были предупреждены, что она уже сговорена? – Вопрос, заданный ровным тоном, таил в себе смертельный яд.

Амисия и вообразить не могла, что Темный Лорд может настолько потерять голову. Поднять руку на священника, и даже не на простого священника – на аббата! От изумления она застыла на месте, и безумный рывок барона был остановлен юношей, которого она считала слишком слабым, чтобы пойти против отца. Но теперь она ухватилась за рукав Гилфрея, пытаясь вновь обратить его гнев на себя.

– Аббат ни в чем не виновен. Это все из‑за меня, только из‑за меня!

Отшвырнув ее с такой силой, что она отлетела и растянулась на полу, Гилфрей продолжал, обращаясь к аббату:

– Это была ваша оплошность, святой отец, и вам придется ее исправить. Позаботьтесь, чтобы вчерашнее бракосочетание было признано не имеющим силы, так как оно противоречит ранее заключенному договору, – это звучало даже не как требование, а как приказ. – Если же вы этого не сделаете, я сообщу королю о вашем самоуправстве. Он не питает любви к Риму и не боится опускать меч правосудия на головы папских лакеев.

Запугать отца Петера земным правосудием оказалось не слишком легко, и, в то время как Анна помогала Амисии подняться на ноги, он спокойно ответил зарвавшемуся барону:

– Ранее заключенный договор должен содержать согласие двух сторон. Вы, как отец жениха, действительно выразили свои намерения достаточно ясно, но мать невесты ни единым словом не засвидетельствовала свое согласие. Поэтому ни о каком ранее заключенном договоре и речи быть не может, а значит, нет оснований и для отмены вчерашнего бракосочетания. – Мягко улыбнувшись, он добавил: – Кроме того, король не властен ни соединять людей узами брака, ни расторгать эти узы.

Сибилла с напускным спокойствием прислушивалась к нападкам мужа на старого священника; она подавила в себе естественный порыв кинуться на помощь дочери, лишь бы не пропустить того, что она надеялась услышать. Но теперь даже ее терпению пришел конец. Было ясно, что злоба Гилфрея вот‑вот разразится грозой, и ее грохот может заглушить любые слова, в том числе те единственные слова, которые сейчас имели значение. Нужно было поспешить и задать прямой вопрос. Она спокойно приблизилась к аббату и дотронулась до его руки.

Ее легкое прикосновение мгновенно обратило на себя внимание аббата. Он взглянул в прекрасное лицо женщины, чья сила духа была проверена годами тяжких испытаний.

– С кем обвенчана Амисия?

Вопрос был таким простым, очевидным и необходимым, что лишь в душе Амисии вновь всколыхнулась боль, и она затаила дыхание в ожидании точного ответа; но все прочие испытали прежде всего изумление, что никто не задал этот вопрос раньше.

– Леди Амисия из Райборна – жена Галена Фиц‑Уильяма, наследника графства Таррент.

Аббат увидел, как спокойная радость осветила обычно безучастное лицо Сибиллы, и почувствовал, что сторицей вознагражден за любые неприятные последствия. После стольких лет ветер, наконец, переменился, и появилась надежда, что течение событий вынесет эту благородную леди на берег мира и благоденствия.

Звериный рык вырвался у Гилфрея. Этого не могло быть, не могло! Он сам, своей рукой направил удар, покончивший с дружбой между Райборном и Таррентом – его заклятыми врагами. Райборна нет в живых, с ним он разделался самолично – так теперь возник кто‑то из Таррентов, чтобы снова украсть у него победу, как это уже случилось однажды, много лет тому назад…

– Быть такого не может! Он здесь никогда не бывал! – возопил барон.

– Вы в этом вполне уверены? – спросила Сибилла.

Ее ровный голос прозвучал таким разительным контрастом с диким выкриком Гилфрея, что смысл вопроса не сразу дошел до присутствующих, глаза которых изумленно расширились. И более всех была поражена Амисия. Ее мать, вечно заключенная в стенах замка – что могла она знать о присутствии Галена?

– То есть как?.. – Гилфрей круто развернулся к Сибилле. – Да неужто это ваши происки? Моя набожная жена у меня за спиной строит козни, чтобы поженить эту парочку?

– Нет, – ответила Сибилла, и улыбка ее стала шире. – Но если бы я полагала, что такой счастливый исход возможен, я сделала бы для этого все, что в моих силах.

Едва владея собой, Гилфрей схватил Амисию за руку, подтащил ее поближе к себе и потребовал ответа:

– Если это не дело рук твоей матушки, то как же ты с ним познакомилась?

– Я встретила в лесу разбойника и влюбилась в него, – вызывающе ответила Амисия, собрав все свои силы, чтобы с гордо поднятой головой выдержать бешеный взгляд барона и не показать, какую боль причиняют скрюченные пальцы, впившиеся в ее запястье.

– Разбойника? Наследник Таррента – разбойник? – Гилфрей злобно дернул ее руку, словно рассчитывая, что это поможет ему вытряхнуть из нее какой‑нибудь вразумительный ответ.

– Так могло показаться, – процедила Амисия сквозь зубы.

Гилфрей долго вглядывался в немигающие глаза падчерицы, а потом резко отодвинул ее от себя, продолжая, однако, удерживать ее руку.

Нельзя этого допускать, нельзя!

Он подтащил строптивицу к дверям часовни и позвал стражу. Когда на зов явились первые два стражника, он подтолкнул Амисию к одному из них и приказал:

– Запри это дьявольское отродье в ее комнате и приставь охрану к двери, а ты, – обратился он ко второму, – отыщи Мэг и скажи ей, чтобы она не смела отходить от красотки ни на шаг.

Руки стражника отнюдь не отличались деликатностью, но все равно они были менее грубыми, чем у барона, и Амисия пошла с ним без сопротивления. Много бед обрушилось на нее сегодня, но она утешала себя тем, что, по крайней мере, ей удалось отвести ярость Темного Лорда от ни в чем не повинных людей и заставить его обратить всю свою мстительность только на нее. Как он решит поступить с ней, уже не имело значения, раз ее мечты подверглись такому поруганию – и кем? Тем самым человеком, который заставил ее поверить в их реальность… Жить взаперти у себя в комнате или в подземной темнице – какая разница.

А в часовне события продолжались, и дела пошли совсем не так, как надеялась Амисия. К тому моменту, когда первые два стражника увели свою подопечную, к часовне подошли еще двое. Гилфрей указал им на аббата и прошипел:

– Взять этого полоумного священника и запереть в темнице. Пусть посидит там, пока не одумается.

Лицо Петера стало таким же белым, как его волосы, но, когда стражники поспешно уводили его, он в упор взглянул на барона и твердо произнес:

– Можете держать меня в заточении до конца дней моих, но я не сделаю по‑вашему.

Гилфрей стоял в дверном проеме и смотрел вслед удаляющейся группе. Только когда стражники с аббатом исчезли в сумраке лестницы, он обернулся и обвел взглядом часовню. На него были устремлены пять пар осуждающих глаз. Лица Анны и Келды выражали неприкрытое отвращение; сэр Джаспер был мрачен, Фаррольд напуган, а леди Сибилла на этот раз не смогла скрыть страдания под маской отрешенности. После всего, что тут произошло, находиться с ними в одном помещении было выше его сил. Призвав ужасные проклятия на их головы, он вышел из часовни и заковылял вниз по лестнице, преодолевая боль в ногах, еще усиленную утренними переходами.

Он спускался по темной лестнице, и лютая злоба кипела в его темной душе, и решение он принял именно такое, какого следовало ожидать: он не позволит вырвать у него из рук Райборн, который уже считал своим, и если для этого понадобится истребить всех до единого мужчин из рода Таррентов, он их истребит. Столь удачная мысль доставила ему немалое удовольствие, и на его тонких губах зазмеилась холодная улыбка.

Когда звук тяжелых шагов Гилфрея перестал доноситься до слуха тех, кто остался в часовне, они взглянули друг на друга.

– Ну вот что, – обратился сэр Джаспер к двум удрученным матерям. – Я вернусь к Галену и расскажу ему, что произошло. Надо думать, он прибыл из Таррента не с пустыми руками: скорей всего, у него есть какой‑то план. Гилфрей делает все, чтобы держать нас в страхе, но, может быть, Гален придумает, как положить этому конец? По правде говоря, прошло уже достаточно лет, и пора бы…

Анна метнула на мужа столь выразительный взгляд, что слова застряли у него в горле. Как видно, понял он, она считает, что еще не пришла пора раскрывать секрет. Но скоро… скоро?

От Сибиллы не укрылись странные взгляды, которыми обменялись супруги, но предметы куда более важные занимали ее мысли. Промедление могло стать слишком опасным. Она не хотела терять времени: надо было защищаться.

– Иди и поговори с Галеном, – поторопила Сибилла Джаспера. Так или иначе, Гален откликнулся на ее зов и уже разрушил мерзкий замысел барона. Ей хотелось верить, что благородный рыцарь сумеет окончательно разогнать злой мрак, окутывающий их всех. – Скажи ему, что я от всего сердца благодарю его и буду молиться, чтобы этот брак принес им обоим счастье и удачу.

Пожилой рыцарь улыбнулся: эта добрая леди не допускала даже мысли, что ее воспитанник может хоть что‑нибудь сделать не так, как надо. Однако он не мог забыть, как вознегодовала Амисия, узнав об истинном положении Галена; после этой сцены сам он вообще перестал понимать, что происходит между молодыми супругами. Но он разберется во всем! Джаспер повернулся к выходу, но его остановил Фаррольд, преградивший ему путь.

– Пожалуйста, сэр Джаспер, – обратился к нему юноша, – позвольте мне отправиться с вами. – Он сумел пойти против отца, и ничего страшного не случилось. Теперь он не мог отступить. – Для меня не менее важно разрушить планы барона, чем для любого из вас. От этого зависит мое будущее с Келдой… Я должен доказать, что достоин и вас, и ее… Сама судьба посылает мне такой случай.

Джаспер долго и пристально всматривался в лицо Фаррольда, который, не дрогнув, выдержал этот пытливый взгляд. Наконец, Джаспер улыбнулся:

– Что ж, сынок, пришла пора тебе самому принимать решения и сражаться за них.

Джаспер протянул руку, и Фаррольд ответил крепким пожатием.

– Пошли. – Джаспер дружески обнял юношу за плечи. – Если отмель под водой, возьмем лодку.

– Фаррольд, подожди. – Это были едва ли не первые слова, которые произнесла Келда за все время после их возвращения.

Фаррольд стремительно повернулся к девушке, которую хотел назвать своей женой, и Джаспер убрал руку с его плеча.

– Ты уже доказал мне свою храбрость… Прости, что я сомневалась в тебе. – Она внезапно смутилась и опустила глаза. – Ведь именно ты удержал барона, когда он бросился на аббата. Я горжусь тобой! – Она бросилась к нему и, несмотря на присутствие старших, обняла своего возлюбленного и горячо поцеловала его. – Я знаю, что нам суждено быть вместе; я знаю, мы будем счастливы.

Date: 2015-09-24; view: 350; Нарушение авторских прав