В верховьях долины Зиндон

Утром 13 сентября мы долго думали, что сделать с оказавшимися у нас излишками продуктов. Некоторые предлагали забрать их с собой до последнего сухарика, но другие, снова представив себе все неудобства движе­ния с тяжелыми рюкзаками, память о которых была еще так свежа, запротестовали. Еще раз пересчитали необхо­димый нам пищевой рацион; вышло, что здесь на базе должен был остаться целый ящик с сухарями и концент­ратами. Куда же его все-таки деть? И когда Романов на­помнил нам принцип заочного гостеприимства Дерсу Узала, мы покинули 'базу на Алаудинских озерах с лег­ким сердцем, оставив ящик на видном месте в пользу человека, первым к нему пришедшего.

Еще раз мы расстались со своей уютной поляной в арчевом лесу, вновь застучали наши окованные ботинки о камни, опять мы шли навстречу ожидающим нас опас­ностям и большому физическому и моральному напряже­нию. К ним вела нас страсть альпинистов-исследователей.

В горах заметно похолодало, вместо дождя вечером и ночью шел снег. Он был виден на старых моренах да­же ниже Мутных озер.

У последних кустиков арчи нам встретился молодой таджик-пастух, гнавший вниз отару овец. Мы всячески старались ему разъяснить, что в его руках — возможность «разбогатеть» на ящик с сухарями, что этот ящик нахо­дится там-то и он может его взять себе. Чтобы рассеять его сомнения, мы показали и дали ему сухарь.

Пастух стоял, улыбался, кивал головой, грыз сухарь, что-то говорил.по-таджикски, кричал на своих собак и опять улыбался.

Так мы и ушли, не разобрав, понял ли он, какие ему предлагали «'блага».

Мы шли медленно, рюкзаки были все-таки очень тя­желы; несмотря на похолодание, нам было жарко, спины стали мокрыми от пота.

С трудом поднялись мы на первый моренный вал и с большим напряжением взобрались на второй очень высо­кий уступ.

Здесь Мухин снял рюкзак, чтобы отправиться на раз­ведку в ущелье, сжатое Чапдарой и Замком. Эта развед­ка должна была внести известную ясность в представле­ния о подходах к вершинам массива северной группы с неисследованных нами сторон. Мухин предложил кому-нибудь сопровождать его, но, взглянув на наши утомлен­ные лица, махнул рукой и ушел один. Вскоре крошечная точка, в которую он превратился, исчезла за моренными валами.

Пик «5304» с северо-запада

Через два часа он вновь был с нами и рассказал нам все, что увидел в разведке. Отправившись налегке, он довольно быстро поднялся по серовато-желтым моренам и скоро увидел крутые скальные склоны Чапдары. Отсю­да с юго-запада вершина представлялась двойной: правая была более острой, но значительно ниже основной, кажу­щейся совсем плоской. По мере дальнейшего продвижения вверх Мухин увидел и другие вершины массива. Та сед­ловина между Чапдарой и пиком «5304», которую мы рассматривали из ущелья Бай-ходжа, отсюда казалась гораздо более доступной. С нее казался возможным путь и далее по гребням на Чапдару и пик «5304». Этот пос­ледний пик также имел, как казалось Мухину отсюда, две вершины: южную и северную. Более высокой вершиной была южная, к западу она обрывалась гладкой и непри­ступной скальной стеной километровой высоты. Расщели­на между склонами обеих вершин была заполнена крутым ледником, падающим к большому (шириной в полкило­метра и длиной до двух километров) леднику, текущему по дну ущелья между Чапдарой и Замком. Мухин пред­полагал, что по этому леднику также возможно найти путь на вершину пика «5304». К югу от главной вершины пика он увидел ту же седловину, которую мы наблюдали из долины Сурх-оба, но отсюда подъем на нее шел по очень крутому фирновому склону и казался значительно труднее, чем с востока. Мухин сделал заключение, что если на эту седловину подняться со стороны Сурх-оба, то, продвигаясь дальше по гребню на север, также возможно подняться на пик «5304», а двигаясь к югу, взойти на пик Черный.

Итак, обследование склонов вершин северной группы «пятитысячников» и подходов к ним было завершено, теперь впереди Чимтарга и пик Энергия.

У Мутных озер, извлекши из-под камней оставлен­ные при спуске с перевала ВАА вещи, мы ужаснулись; как всего много! И без того спины ноют от груза, а тут еще добавка: веревки, крючья, молотки, кошки, кара­бины...

Но все это было нужно: кто знает, какие ледяные склоны или скальные стенки ждут нас на неизвестных путях к вершинам? Как ни было тяжело, а «технику» при­шлось забрать с собой.

Заночевали на морене перед языком ледника, стека­ющего с подножных склонов пика Энергия. Высота не­много более 3 600 м.

В этот тихий погожий вечер так приятно было вытя­нуться в теплом спальном мешке, ни о чем не думая, и слушать в дремоте журчанье потока.

С утра, как и вчера,— чудесная погода. Взошедшее солнце быстро победило предрассветный холод, и стало тепло. Но день был очень утомительным, и виной тому был наш тяжелый груз. Путь от ночлега все время шел вверх — сперва по моренам, потом по чистой поверхности ледника и дальше по осыпям. По мере подъема все шире и грознее нависали над нами отвесные стены Чимтарги и все больше расплывались очертания пика Энергия, вы­тягиваясь в одну неясную линию с перевалом.

Самой тяжелой частью пути были незаметные снизу скалы из сильно разрушенных сланцевых пород. Кто-то предложил обойти их по «осыпям под стеною Чимтарги. Но этот путь был не разведан, и я предпочел идти по сухому ложу весеннего потока и взобраться на скалы «в лоб». Перед скалами мы разделились на две группы: Мухин, Чернышев и Арсеньев свернули в правый кулуар и по нему полезли кверху, я с Романовым пошел прямо по крутому кулуару, местами покрытому пятнами фирна. После долгого подъема мы добрались до отвесных скал. Это был тупик. Напрасно я со своим тяжелым рюкзаком пытался вершок за вершком подняться вверх, напрасно и без него делал разведки, — передо мной стояла стена, с едва державшимися глыбами камней, готовыми при первом же прикосновении сорваться вниз и завалить Ро­манова. Мне пришлось отступить.

Наши товарищи с помощью веревки прошли свой ку­луар (правда, тоже с трудом) и помогли подняться нам.

Место, куда мы взошли, было опасно камнепадами, то и дело сверху катились и летели камни. Мы шли, бес­прерывно поглядывая вверх по склону, угадывая направ­ление летевших камней и едва успевая увертываться от них. Но один камешек, величиною с кулак, все-таки уго­дил по рюкзаку Арсеньева и перебил веревку, которой был привязан к рюкзаку мешок с сухарями. Мешок ска­тился далеко вниз и лежал там вместе с упавшими камнями. Это был лишний, никому не нужный груз, — никто за ним не пошел.

Пройденные нами скалы, на преодоление которых у нас ушло четыре часа, 'были как бы огромной ступенью, сверху заваленной пологой осыпью, постепенно перехо­дившей в широкую, почти горизонтальную площадку, са­мой природой подготовленную для бивуака.

Место, где мы остановились на ночлег, на высоте 4450 м, было прекрасным обзорным пунктом: весь мас­сив северной группы был у нас перед глазами, четкие очертания вершин массива, будто выстроившихся на по­каз, были знакомы нам до мельчайших деталей.

Слева стояла расщепленная надвое Чапдара; весь центр занимала стена Замка с ведущим на нее ледником и выступающими из-за ее плоской вершины острыми ко­нусами пика «5304» слева и пика Черного — справа; правее, вписываясь одна в другую, похожие друг на дру­га, как родные сестры, стояли Большая и Малая Ганза, и еще правее — пик Красных Зорь, кажущийся малень­ким среди этих великанов...

Впереди метров на триста выше нас лежал Чимтаргинский перевал.

На следующий день, 15 сентября, погода выдалась чудесная: ясное небо, чистый горизонт, слабый морозный ветерок. Мы рано свернули свой лагерь и по слежавшей­ся осыпи поднялись на седловину Чимтаргинского пере­вала. По ту его сторону лежал ледник средних размеров, ровный и чистый, с единственной правой мореной, по ко­торой намечался нетрудный спуск вниз к истокам Пра­вого Зиндона. Верхняя часть ледника переходила в фир­новое поле, огражденное двумя скалистыми ребрами, сходящимися на вершине пика Энергия.

Гребень седловины, где мы стояли, — северное ребро пика — состоял из сильно выветрившихся скал, и нам ка­залось, что подъем на вершину легче совершить по фир­новому склону.

Здесь жена седловине мы обнаружили небольшой тур, из которого мы извлекли жестянку с запиской Казаковой, оставленной ею при восхождении совместно с Регелем и Лукомским на вершину Энергии в 1937 г.

Подъем мы решили совершить двумя связками: Черны­шев с Арсеньевым и Мухин со мной, Романов согласил­ся ожидать нас на перевале. Мы оставили свои рюкзаки и в половине двенадцатого начали подъем. Первые 150 м подъема мы прошли по осыпному гребню, а затем, надев кошки, перешли на фирновый склон.

Нам казалось с седловины, что подъем по фирно­вому склону не вызовет у нас никаких затруднений, и мы рассчитывали за 4 часа совершить подъем на вершину и спуск с нее. Однако склон, хотя и ровный, без трещин и уступов, оказался довольно крутым и был чем выше, тем круче, доходя местами до 45-50°. Выше начали попадаться обледенелые участки, кошки начали слабее вонзаться в лед, каждый шаг стал рискованнее. При­шлось пустить в ход ледоруб. Вначале рубили «лохан­ки» на поворотах зигзагов, а затем пришлось рубить и ступени.

Я шел впереди и не жалел сил на устройство проч­ного и надежного пути. Мухин тщательно меня страховал. Чернышев с Арсеньевым шли за нами по пятам, также все внимание уделяя взаимной страховке. Под нами не было ни обрывов, ни пропастей, ни трещин, был лишь скользкий ледяной склон, на котором в случае срыва не­возможно было бы удержаться и пришлось бы с возрас­тающей скоростью лететь вниз навстречу скальным вы­ступам 'иди ледниковым трещинам.

Темп движения сразу замедлился, хотя оно было бес­прерывным. Все искусство ледорубной работы заключа­лось в том, чтобы при минимальной затрате усилий в три-четыре удара сделать надежную ступень для ноги, сохраняя при этом точное равновесие. В это дело нужно было вложить всю свою силу, опыт и сноровку, а, глав­ное, помнить о самой внимательной страховке.

В одном месте, вырубая «лоханку», я подсек большую глыбу льда, и она вместе с мелкими осколками понеслась вниз прямо на Чернышева. Ее вес и развивающаяся ско­рость были достаточными, чтобы выбить человека из его позиции на узкой ледяной ступени.

Мухин успел крикнуть Чернышеву, и тот, увидев, что на него несется ледяная масса, едва успел присесть, изо всей силы вонзив штычок ледоруба в фирн, как глыба ударила его в бок. Но Чернышев удержался на ногах и только поморщился от боли; однако древко его ледору­ба оказалось сломанным. Хорошо, что нас было четверо — большой беды в том, что у одного ледоруб вышел из строя, не было. Кроме того, вершина была уже близка, ледяной склон заканчивался, и трудным оставался только спуск.

Вершина Чимтарги с пика Энергия

Мы вскоре взобрались на скальный выступ, пересекли его и по пологому фирну выбрались на скальный гребень западного ребра Энергии. Вершина была уже совсем ря­дом. Последние 30-40 м были пройдены без кошек, и в 4 часа 40 минут мы вступили на вершину Энергии, представлявшую собою небольшой округлый скальный выступ.

Только здесь, когда большое физическое и нервное на­пряжение миновало, мы почувствовали усталость.

Вид с вершины был чудесным, хотя появившиеся об­лака немного ослабляли четкость развернувшейся пано­рамы. Мы уже хорошо разбирались в окружающих го­рах, многие хребты, долины, ущелья, пики и вершины бы­ли нам знакомы, во многих местах мы побывали сами. Так же, как с плеча Чимтарги, где мы с Мухиным были в 1937 году, мы любовались синеющей далью Самарканд­ского оазиса. Чимтарга выглядела отсюда страшной от­весной стеной, ее гладкий красный известняковый склон был лишен каких-либо кулуаров и каминов и не оставлял никаких надежд на возможность подъема на ее вершину с юга.

К югу, глубоко внизу, лежало блюдечко Бирюзового озера: многочисленные гребни южных отрогов Фанских гор вставали над ним один за другим, заканчиваясь дале­ко на горизонте темными гранитными пиками и большими фирновыми полями Гиссарского хребта.

Особое внимание мы обратили на юго-запад, где сре­ди хаотического нагромождения изорванных скалистых гребней и ледников стояли три величественные вершины. К сожалению, небо, бывшее с утра ясным, стало местами затягиваться мутной пеленой, и над юго-западной груп­пой висели облака. Из них, видимо, шел снег, частично скрывая от нас эти смело взлетавшие к небу вершины. Но контуры пиков были все-таки хорошо видны. В цент­ре группы стоял пик «5183», с толстым фирновым покро­вом на плечах, соединенный отвесным скальным гребнем со своим северным соседом — пиком Амшут, менее вы­соким, но еще более суровым. Под этим пиком справа хорошо была видна седловина Амшутского перевала. Влево от пика «5183», к югу, сильно заснеженный невы­сокий гребень заканчивался острым крутобоким пиком Сахарной головы.

Там за Амшутским перевалом находилась наша юго-западная база, и туда теперь лежал наш путь.

Налюбовавшись окружающими видами, принялись за дело. Мухин, нацеливаясь буссолью то на одну, то на другую вершину, начал производить засечки. Чернышев занялся съемкой круговой фотопанорамы. Мы с Арсеньевым извлекли записку Казаковой из стоявшего тут же не­большого тура, сняли с нее копию, написали свою записку о восхождении и вложили ее вместе с копией обратно в тур.

Тем временем пелена облаков стала разрастаться, солнце скрылось за ней, и сразу стало холодно. Пора было спускаться вниз к Романову.

В половине шестого вечера мы пошли вниз.

Чернышеву с поломанным ледорубом на спуске было трудно, но Арсеньев так хорошо его страховал, что спуск прошел вполне удачно. Однако к Романову мы подошли лишь к 8 часам вечера уже в темноте.

Юго-западная группа с пика Энергия

1 – пик «5183», 2 — пик Амшут, 3 – пик Сахарная голова, 4 – пик Скальная стена, 5 – перевал Амшут.

Фото Е.А. Казаковой

Все продрогли и устали порядочно и были несказанно рады заботам Романова, который сумел выбрать хорошо защищенную от ветра площадку на перевале, поставил палатку и даже растопил на примусе снег и согрел коте­лок воды.

***

Утро выдалось ясное, но морозное и ветреное. Воды поблизости не было, и мы решили основательно позавтра­кать где-нибудь внизу у воды. Легко и быстро мы сбежа­ли по осыпи оравой морены ледника к его языку, к исто­кам Правого Зиндона, но утолить жажду нам не уда­лось и здесь: в этот ранний час все ручейки еще были скованы морозом.

Пришлось по сухому ложу потока спуститься еще ни­же до языка другого ледника, стекающего вдоль водораз­дельного гребня между Правым и Левым Зиндоном. Там нам удалось, наконец, добыть воду из-под толстого слоя льда и позавтракать.

Ущелье, где мы остановились, было диким и краси­вым. Нас окружали высокие хребты с отвесными скаль­ными или крутыми сверкающими на солнце, обледенелы­ми фирновыми склонами. Но мы соскучились по теплу и зелени, и поспешили дальше мимо уже знакомого нам правого ущелья, по которому мы с Мухиным поднима­лись в 1937 г. на вершину Чимтарги, к одинокому ивово­му кусту на галечниковой поляне.

Здесь было уже значительно уютнее. Это было место одного из наших ночлегов в 1937 г. У очага на камне стояла никем не тронутая консервная жестянка с нашей запиской, тут же лежали заготовленные нами арчевые дрова. Значит, никого из людей за два года здесь не бы­ло; только обильное количество козьих следов у очага свидетельствовало о том, что это место посещалось жи­выми существами. Здесь мы хорошо отдохнули, разло­жили костер и, не спеша, приготовили обед. Часа в два дня мы уже спускались к озеру Алло. В суровый горный пейзаж влилась чарующая мягкость, появилась арча, заблестело тускло-лазоревое озеро. Кру­гом знакомый ландшафт, знакомые камни у места нашего прежнего ночлега.

Озеро Большое Алло и долина Левого Зиндона

Напротив за озером виднелось ущелье Левого (верх­него) Зиндона, в глубине его стоял пик «5183». Туда мы пойдем завтра, там нас ждут еще неисследованные ущелья и ледники, там мы будем искать новые пути на новые вершины.

Ночь была необыкновенно теплая для высоты почти в 3400 м, мы спали на душистых ветвях арчи, не рас­ставляя палаток. Но это тепло было предвестником не­настной погоды: с утра стало пасмурно, вся долина Ле­вого Зиндона была во мгле. Арсеньев уже успел обсле­довать северо-восточный берег озера и сообщить, что по плитам неширокого карниза можно пройти в долину Ле­вого Зиндона; Романов уже успел приготовить обильный завтрак и накормить всех, а мгла не рассеялась, — наобо­рот, стала еще гуще.

Выжидать погоду нам не было смысла, и мы отпра­вились вперед. Разведанный Арсеньевым путь по берегу шел по наклонным, как черепица кровли, сланцевым пли­там узкого карниза. Высота его над водой была метров 14-15, глубина озера под карнизом очень велика. Учи­тывая опасность срыва, мы самую узкую часть карниза преодолели с веревочной страховкой и вступили в неис­следованный участок долины Левого Зиндона.

Туман между тем сгущался все больше и больше, по­шел снег. Мокрые пушистые снежинки плавно кружились в воздухе и еще больше ухудшали видимость.

Мы медленно шли по дну ущелья, поднимаясь по тер­расам старых морен. Стекавший в озеро поток скоро ис­чез, вода шла где-то под камнями осыпи.

Внезапно мы наткнулись на неизвестное озеро. Это озеро, вытянутое с северо-запада на юго-восток, имело в длину 350-400 м и в ширину от 100 до 170 м. Види­мого стока из него не было, сверху в него двумя руслами впадал ручей. Уровень озера, судя по отметкам на кам­нях, колебался в пределах до одного метра. Мы назвали его Верхним Алло, тотчас засекли его расположение от­носительно вершин и зарисовали схему.

А сырой снег все падал и падал. Все кругом побеле­ло: камни, склоны, наши рюкзаки, спины, головы. Было все также тепло, снег таял, все постепенно намокало.

Перед нами из-за снежной завесы появился большой камень — обломок скалы, и вдруг на его верхней грани возник силуэт крупного горного козла. Он стоял, как мраморное изваяние, гордо подняв свою красивую, укра­шенную мощными рогами, голову.

Мы остановились от неожиданности и тоже как бы окаменели. Так стояли мы несколько секунд, любуясь редким зрелищем. Потом зверь исчез так же внезапно, как и появился.

Мы шли дальше по его следам, отчетливо видным на свежем снегу, и завидовали способностям этого жи­вотного находить наиболее экономный и правильный путь.

Скоро мы вступили в полосу завала из больших кам­ней, и долго бы нам пришлось искать удобный путь сре­ди них, если бы не следы козла.

Идти становилось труднее, все-таки рюкзаки были еще очень тяжелыми, мы прошли уже значительный путь с выматывающими силы подъемами по каменистым зава­лам и начали уставать. Наконец, мы наткнулись на боль­шую пещеру в левом склоне ущелья со следами пребыва­ния кийков и с удовольствием укрылись в ней от назой­ливого мокрого снега.

Тем временем снегопад пошел на убыль, а скоро и совсем прекратился, туман начал рассеиваться. Стало проясняться, мы увидели заснеженные склоны долины и широкое фирновое поле ледника; позади нас появился пик Скальная стена и перевал Двойной, впереди — пере­вал Амшут, над которым в лучах солнца играли снежные вихри.

По выбеленной свежим снегом осыпи еще до захода солнца мы, напрягая ©се свои силы, выбрались на пере­вал. Для троих — Мухина, Романова и Арсеньева — это был по счету и первым и девятым перевалом. Кажется, он дался всем нас с наибольшим трудом, и Чернышев в шутку предложил назвать его «девятым валом».

На северных склонах за перевалом мы шли по глубо­кому свежевыпавшему снегу, на южных склонах снега почти не было.

В тур мы вложили еще одну записку. Спуск к базе решено было совершить через седловину между стеной пика Амшут и отколовшегося от нее скального массива, который при первом подъеме на перевал Мухин с товари­щами обходил низом по осыпи. Подъем к седловине, от­нявший у нас лишних 40 минут, был небезопасным: ме­стами под тонким слоем осыпного грунта лежал крутой гладкий лед, зато спуск к седловине по мягкой слан­цевой осыпи был очень приятным.

К вечеру, усталые и продрогшие, мы добрались, нако­нец, до своей 'базы. Долго искали воду, но все ручейки были скованы морозом, и нам пришлось, забравшись в палатки, растапливать лед на примусе.

Date: 2015-09-24; view: 660; Нарушение авторских прав