Глава шестая. – Скажи, когда ты представляешь себе медведя, как он, по‑твоему, двигается?

– Скажи, когда ты представляешь себе медведя, как он, по‑твоему, двигается? – спросила Ха‑кан‑та.

Подбрасывая на тлеющие угли нарубленный тростник, она разжигала костер, а Киеран, глядя на нее, погрузился в собственные мысли и ответил не сразу. Ха‑кан‑та подняла глаза, Киеран заморгал и заспешил с ответом:

– Мне кажется, медведи ходят вразвалку.

Ха‑кан‑та не согласилась:

– Нет. Бывает, конечно, и так, но, в общем, все они двигаются ловко и красиво. Вспомни!

Киеран задумался. Будто ему часто приходилось видеть, как двигается медведь…

К стойбищу Ха‑кан‑ты они добирались необычно. Несмотря на опасения Киерана, им без труда удалось взгромоздиться на огромного лося по кличке Большое Сердце, на котором обычно повсюду разъезжала Ха‑кан‑та. Ехали они двенадцать часов, и пока переезжали из одного мира в другой, небо над их головами дважды меняло цвет, становилось из темно‑синего закатно‑ярким. После второго захода солнца, когда они наконец приблизились к стойбищу, наступила глубокая ночь.

– По времени, а вернее, сквозь время ехать недалеко, – сказала Ха‑кан‑та. – Но приходится проезжать через много миров.

Киеран так толком и не понял, куда они приехали, он только заметил, что пока они пересекали разные миры (и разные временные зоны, как он полагал), ночь наступала дважды и в конце концов они оказались не у озера, а на берегу реки. Вигвам Ха‑кан‑ты находился в некотором отдалении от реки, среди сосен. Там их встретили два волка, в лунном свете их шкуры отливали серебром.

– Зимний Брат и Летний Брат, – представила их Ха‑кан‑та.

– А как ты их различаешь? – удивился Киеран.

– По тому, как воспринимает их моя «тоу». Зимний Брат окружен холодным дыханием, пронизывающим, как северный ветер. От Летнего Брата веет свежим золотистым ветерком.

Киеран призвал свою «тоу» и потянулся к волкам, чтобы самому ощутить разницу между ними…

– Ну что? – спросила Ха‑кан‑та, отвлекая его от размышлений.

– Я думал о волках, – объяснил Киеран. – По мне, так они двигаются более легко и красиво, чем медведи.

– А ты случайно не в родстве с волками? – Тростник наконец разгорелся, и Ха‑кан‑та стала подбрасывать в костер щепки. – Какой у тебя тотем? Уж не волк ли?

– Тотем? – Вот насчет близости к какому‑то животному Том на своих уроках ничего ему не говорил. Да и множество разных миров, квин‑он‑а, племя Ха‑кан‑ты – все это было ему внове… Том не посвятил его во многое.

Ха‑кан‑та тем временем стала месить тесто из чего‑то вроде неотбеленной муки, насыпав ее на плоский камень, лежащий у ее колена.

– Моя фамилия Фой, – наконец сказал Киеран. – Она происходит от ирландского слова «фиах», что означает «ворон»…

– А ты чувствуешь себя сродни твоим крылатым братьям?

– Никогда об этом не думал.

Ха‑кан‑та перестала месить тесто и внимательно посмотрела на него.

– Ты все еще тревожишься, правда? – спросила она. – О своей спутнице Саракен?

– И да, и нет, – вздохнул Киеран. – Трудно объяснить. Когда я стал учиться у Тома, то сначала ничего не знал ни о магии, ни вообще о волшебстве. Но когда я кое‑чему научился и обрел свою «тоу»… передо мной открылись новые горизонты… Я стал смотреть на мир по‑другому, мне казалось, я знаю цели, которые ставил перед собой Том, занимаясь со мной, знаю, каковы пределы моего обучения, и поэтому старался приспособиться к первому и достигнуть второго.

– Пределов множество, – сказала Ха‑кан‑та.

– Теперь я начинаю это понимать. Nom de tout! Их гораздо больше, чем мне представлялось. Вот я и удивляюсь, почему Том рассказал мне так мало.

– Но как же он утаил от тебя эти знания?

– Ну, во‑первых, он просто не показал мне, как попадать в эти другие миры.

Ха‑кан‑та пожала плечами:

– Мне кажется, это говорит о разнице между теми, кто родился со способностями к волшебству, и теми, кого волшебству учат. Еще на своих первых занятиях я усвоила, что сама должна добиваться всего. Меня учил этому мой отец, он был и учитель, и отец сразу. Он показал мне, как достичь связи со своей «тоу». Как только я этому научилась, все остальное я постигала сама.

– А больше он ничему тебя не научил?

– Он помогал мне, когда я спрашивала. Но его ответы на мои вопросы были такие неопределенные, что я недоумевала еще больше, чем прежде.

– Господи! До чего же мне это знакомо!

– Так что до многого мне приходилось доходить самой. А разве ты сам не стараешься узнать побольше?

– Я?.. Нет, пожалуй, никогда и не старался. Я довольствовался тем, что получал, и искал только покоя. По‑моему, я никогда по‑настоящему не верил в эти другие миры, ведь и во все, чему меня учили, поверить было трудно.

– Но теперь‑то тебе пришлось поверить.

Ха‑кан‑та снова взялась за свое тесто. Наблюдая за медленными уверенными движениями ее пальцев, Киеран думал вслух.

– Вот поэтому‑то я и беспокоюсь за Сару, – проговорил он.

– Почему?

– Знаешь, ей все дается слишком легко. Пых! – и она уже может сделать это. Пых! – и она уже знает, как сделать то.

– Она из тех, кто ищет, это сразу видно. Она стремится во все вникнуть, все понять. А это и хорошо, и плохо, ведь если за многим погонишься, ни в чем совершенства не добьешься. Но у нее опытный учитель. Талиесин Рыжеволосый, он не даст ей отвлекаться на ерунду.

– Талиесин? Он учитель Сары?

– Это к нему она ушла, я уверена.

Подумав над ее словами, Киеран понял, что его это не удивляет.

– Но, как я уже говорила, – добавила Ха‑кан‑та, снова пронизывая его пристальным взглядом, – тебе следует выкинуть из головы все тревоги о ней. Ты тоже сильный. Я чувствую твою «тоу» – яркую и блестящую. Научись танцевать со мной Медвежий Танец. Восстань вместе со мной против Мал‑ек‑и. Думай о том, как это сделать, а не о том, справишься ты с такой задачей или нет. Кха?

– Понял, – ответил Киеран.

– Хорошо. Скоро будем ужинать. А завтра, когда луна опустится, я возьму тебя на свою Поляну для занятий. Там амулеты действуют особенно сильно.

Киеран глубоко вздохнул, мышцы шеи и плеч расслаблялись по мере того, как напряжение отпускало его. Ха‑кан‑та права. Правы ли были квин‑он‑а? Действительно ли Том гонялся не за тем, кем надо?

Ха‑кан‑та перестала месить тесто, слепила из него небольшие лепешки, завернула их в зеленые листья и поставила у пламени. Потом, оставив Киерана одного, она на несколько минут ушла в вигвам. Вернувшись, села рядом с Киераном и протянула ему маленький, сделанный из кости свисток с шестью отверстиями.

– Можешь сыграть на нем? – спросила она.

Киеран стал было расспрашивать, зачем ей это, но она просто покачала головой и показала на свисток. Пожав плечами, он подержал свисток сначала в одной руке, потом в другой. Призвав на помощь свою «тоу», он провел пальцами по гладкой костяной поверхности, стараясь запечатлеть в душе контуры свистка. Затем поднес его к губам и стал насвистывать медленную мелодию, завораживающую и незнакомую, и понял, что исполняет ее сам свисток, что мелодия эта хранится в его памяти, так как на нем ее исполняли много‑много раз.

Когда он наконец отнял свисток от губ, Ха‑кан‑та спросила его:

– Мог бы ты узнать по инструменту, кто его прежний хозяин?

– Странный вопрос, однако… – Киеран закрыл глаза и стал вспоминать мелодию и то, что чувствовали его пальцы, прикасаясь к отверстиям свистка, и что ощущали губы, к которым он прикладывал мундштук, и как он понял, что свисток поет голосом прежнего владельца.

– Я ощутил глубокий покой и тишину, как та, что царит в самом сердце моей «тоу». Но у владельца этого свистка тишина в тысячу раз глубже, чем у любого человека из тех, кого я знал.

– Ты попал прямо в точку.

– Чей же это свисток? – спросил Киеран.

– Талиесина. Теперь ты понимаешь, что имели в виду квин‑он‑а?

– Талиесина? Но…

Но – ничего. Теперь Киеран действительно понял. И если бард хоть сколько‑то похож на воспоминание, которое хранил о нем инструмент, Киерану стало понятно, почему все, начиная с Сары и кончая квин‑он‑а, защищали Талиесина. Дух, который он ощутил и который до сих пор дремал в свистке, никак не мог быть духом Мал‑ек‑и, не мог быть олицетворением Зла. Но тогда почему Том был убежден, что Талиесин его враг?

– Ха‑кан‑та… – начал Киеран, но она отрицательно покачала головой.

– Больше не надо говорить. Сейчас мы поужинаем. А потом тебе нужно отдохнуть. Чтобы твоя рана как следует зажила, необходимо время. Завтра наговоришься досыта. А вечером отправимся на мою Поляну для занятий.

От костра поднимался запах лепешек, напоминая Киерану, как сильно он проголодался. Беда только в том, что одним хлебом сыт не будешь.

– У нас должна быть легкая еда, – сказала Ха‑кан‑та. – А завтра вечером мы будем поститься, чтобы подготовиться к Медвежьему Танцу.

Похоже, она снова прочитала его мысли. Что это? Неужели его лицо выдает все, о чем он думает? Между тем первое, что преподал ему Том, было – как защитить свои мысли и как заглушить шумы, которые исходят от мыслей окружающих его людей. Для Киерана это стало таким же естественным, как дыхание. И все‑таки Ха‑кан‑та, по‑видимому, прорывается сквозь его оборону.

Осознав это, Киеран одновременно понял, что и сам может ощущать легкий ритм ее мыслей, скользящих по поверхности. Он смотрел, как играют отсветы костра на ее лице, когда она палочкой отодвигает от огня завернутые в листья лепешки. Ха‑кан‑та держалась легко и просто, словно они уже давно были товарищами. Почувствовав его взгляд, она подняла голову. Легкая печаль мелькнула в ее глазах и тут же исчезла.

– Я была одинока, – сказала она. – После того как отец ушел в Страну Дремлющего Грома, я не искала себе друзей. Но сегодня, сидя с тобой у костра, поняла, чего мне не хватает. В моем народе много одиноких, мы к этому склонны. Одиночество часто наведывается в наши вигвамы. Но когда тебе навязывают одиночество… как случилось, когда трагг‑и отобрали у меня отца…

– Мне очень жаль, что это случилось, – посочувствовал ей Киеран. – Да еще так страшно. Представляю, как тебе было тяжело.

Ха‑кан‑та вздохнула:

– Я знаю, он счастлив там, он играет на барабане в краю покоя. Но все‑таки мне не хватает его.

Они долго сидели молча. Когда Ха‑кан‑та наконец сделала какое‑то движение, Киеран протянул ей свисток, но она не взяла его.

– Оставь свисток у себя, – сказала она. – Я никогда на нем не играла, а что может быть печальнее инструмента, на котором никто не играет? Так что пусть уж этой ночью здесь будет только моя печаль, а твое присутствие облегчит ее, и она быстро уйдет, хотя бы на время.

– Спасибо, – сказал Киеран, благодаря ее за нечто большее, чем подаренный свисток.

– Пожалуйста, Киеранфой. Рада услужить тебе, – улыбнулась Ха‑кан‑та.

В ту ночь они спали под открытым небом на постелях из веток кедра, вдыхая воздух, напоенный ароматом смолы. Киеран долго лежал без сна, прислушиваясь к спокойному дыханию Ха‑кан‑ты, уснувшей неподалеку от него. В руке он сжимал ее дар – свисток Талиесина, пробегая пальцами по его отверстиям. Где‑то вдали ухала сова, и Киерану вдруг захотелось поднести свисток к губам и сыграть на нем. Но вместо этого он повернулся на другой бок и заснул.

Наутро Ха‑кан‑та сняла припарку с бока Киерана и объявила, что рана зажила и перевязывать ее больше не нужно. Киеран, как зачарованный, молча разглядывал шрам. О том, что здесь была рана, теперь напоминали только четыре белые выпуклые отметины.

Киеран и Ха‑кан‑та бродили по стойбищу, беседуя о своих учителях и о себе, рассказывая друг другу о том, чем они занимались в своих мирах. Так прошел день. Ближе к вечеру Киеран достал свисток и сыграл на нем несколько ирландских мелодий, которые помнил со времен, когда работал в оркестре Тоби, и несколько быстрых шотландских танцев. Ха‑кан‑та аккомпанировала ему на маленьком ритуальном барабане, и веселые кельтские мелодии, уносясь в лесную чащу, приобретали странную торжественность.

Музыка привлекла волков, которые вышли из леса и улеглись между Ха‑кан‑той и Киераном, и даже лось Ак‑ис‑хюр, безмятежно жующий жвачку, казалось, тоже слушает музыку, стоя между вигвамом и рекой. Киеран никогда не переживал ничего подобного. Под аккомпанемент ритмичного барабанного боя костяной свисток, которым он не очень‑то владел, зазвучал для него совершенно по‑новому.

Наконец сгустились сумерки, и луна с наступлением темноты поплыла высоко над верхушками сосен, повернула на запад и скрылась за деревьями. Воздержание от пищи и необычная музыка, которая все еще звенела у него в душе, подействовали на Киерана, и из головы у него улетучились все мысли, а окружающее он стал воспринимать с особой остротой.

Ха‑кан‑та поднялась так плавно, что Киерану показалось, будто она плывет.

– Пора, – проговорила она и, взяв Киерана за руку, повела его в лес.

Небо над Поляной Ха‑кан‑ты было безлунным, здесь становилось все темнее по мере того, как на звезды наползали облака. Печально подвывая, ветер покачивал окружавшие поляну сосны.

– В племени рате‑вен‑а, – стала объяснять Киерану Ха‑кан‑та, – каждый из нас имеет га‑хен‑та – Поляну для занятий. Я назвала ее «Поляна, где Луна встречается с Соснами». Здесь и только здесь я могу передать свои знания другому. Колдовские знания, например Танец Медведя.

Киеран кивнул. Они сидели, скрестив ноги, друг против друга и так близко, что, протянув руку, Киеран мог дотронуться до ее плеча.

– А что такое Танец Медведя? – спросил он, вспомнив их разговор прошлой ночью, когда они выясняли, как двигается медведь. Киеран был немного неуверен в том, что его ожидает. Может быть, сейчас они раскрасят лица и начнут плясать?

– Танец Медведя – это способность придать своему духу ту же форму, что у духа Медведя.

– Изменить свою форму?

Киеран немного встревожился. Перед его мысленным взором возникла отчетливая картина, как он убивает человека в ресторане «Патти Плейс» – когда? Сто лет назад?

– Изменить только дух, – сказала Ха‑кан‑та. – Но не тело. Подумай о своей «тоу». Ты знаешь, что она такое – молчание. У моего народа «тоу» присущ ритм барабана, и она принимает черты нашего тотема. Научившись Танцу Медведя, ты сможешь сродниться с «тоу» самого Медведя. Ты станешь сильным, как медведь, сильнее, чем ты когда‑либо был. Таким же сильным, как Талиесин. Таким, что вдвоем с тобой мы сможем победить Мал‑ек‑у.

– Даже так?

Ха‑кан‑та улыбнулась и покачала головой. Она принесла на Поляну кожаный мешочек и ритуальный барабан. Мешочек она поставила между собой и Киераном, достала ожерелье из медвежьих когтей и вырезанную из дерева неглубокую миску. Потом вынула что‑то похожее на сухие грибы и небольшой мешочек с водой. Положила грибы в чашку и ногтем большого пальца стала растирать их. Когда грибы превратились в порошок, она добавила воды и стала пальцем мешать эту кашицу, пока та не стала однородной массой.

– Теперь ты должен лечь.

– Но…

– Не бойся. Я буду твоим проводником. Теперь тебе будет позволено встретиться с моим тотемом. Но тотем не принадлежит ни нашему миру, ни какому другому, в который мы можем физически проникнуть. Тотем живет глубоко внутри моего сердца.

– Я не боюсь, – сказал Киеран. – Просто хочу узнать, чего ждать.

Ха‑кан‑та покачала головой:

– Ты должен отрешиться от всех ожиданий и помнить только одно: ты под моей защитой, я не допущу, чтобы ты пострадал, куда бы ты ни попал. Я защищу твое тело, а мой тотем защитит твою душу.

Киеран лег и вздрогнул, когда палец Ха‑кан‑ты коснулся сначала его правого, потом левого века, но постарался лежать неподвижно и ждать, что последует дальше.

– Чтобы ты правильно видел, – сказала Ха‑кан‑та, положив смесь ему на глаза.

Потом она помазала кашицей его уши, ноздри и горло, положила ее на середину его груди, на внутреннюю часть запястий и щиколоток и напоследок – ему на язык. Он ощутил горький вкус, но к этому времени зелье уже всосалось в его кожу, попало в кровь и начало на него действовать.

Ха‑кан‑та проделала то же самое с собой, потом расположилась у головы Киерана. Она сидела на корточках, и ее согнутые колени касались его висков. Взяв ожерелье из медвежьих когтей, она положила его ему на грудь. Потом подняла барабан и начала выстукивать ритм, легко касаясь его кончиками пальцев.

Звук барабана казался Киерану далеким, медленным громом, навевающим дремоту. Гром помог ему сосредоточиться на своей «тоу», на внутренней тишине, а потом дух его освободился и словно выплыл из тела.

Киеран заморгал, соображая, где он, и понял, что он уже не на Поляне Ха‑кан‑ты, а бродит по какой‑то местности, затянутой туманом. Нет, не туманом, скорее вокруг были облака. Он шел по облакам и в просвете между ними, далеко внизу видел землю. Где‑то там, в лесу, лежит его тело. Без души, которая правит телом, он обречен на смерть. Он это знает. Как же ему вернуться?

– Успокойся, – раздался голос, и он понял, что больше не один.

Тут он увидел, что рядом с ним легко идет Ха‑кан‑та. Но ее лицо странно изменялось – то она становилась похожа на медведицу, то делалась прежней Ха‑кан‑той. Только глаза у нее оставались такими, как были, – глубокими и синими. Они неотрывно смотрели на него, вбирая в себя его страх. И страх сгорел, а пепел упал на землю. Теперь Киеран перестал волноваться. На него снизошел покой. И он вспомнил, почему он здесь, почему идет по облакам высоко над землей. Ему предстоит с кем‑то встретиться.

– Идем, – сказала рядом с ним Ха‑кан‑та.

Она взяла его за руку и повела за собой.

Киеран все еще слышал барабанный бой. Теперь это был дружественный звук, он напоминал ему, как пульсирует кровь в его теле, лежащем далеко внизу. Но, вспоминая об этом, Киеран не испытывал больше страха.

Ха‑кан‑та вела его быстро и уверенно. Внизу открывались взору то болото, то заросли кедров, то озера, то горы.

– Узнаешь это место? – спросила вдруг Ха‑кан‑та.

Они задержались над озером, и на его берегу Киеран различил женскую фигуру. Она подняла голову, и он увидел, что ее лицо закрыто оленьей маской. Нет, у нее была голова оленя.

– Хот‑анс, – тихо сказал Киеран.

Это была Толковательница квин‑он‑а.

– Ей снится сон, – сказала Ха‑кан‑та. – Видишь?

И Киеран увидел себя – он смотрел в лицо старейшины квин‑он‑а. Вдруг с неба опустился лебедь, схватил его за плечи и поднял на воздух. В одной руке Киеран держал маленькую птичку, в другой – барабан. Но досмотреть этот сон Хот‑анс он не успел. Ха‑кан‑та уже снова вела его дальше, туда, где высокие горы врезались прямо в небо.

– Мы почти пришли, – сказала Ха‑кан‑та.

Барабанный бой продолжился, ровный и успокаивающий, как пульс здорового человека. Киеран и Ха‑кан‑та легко сошли с облаков, полетели к заснеженным горным пикам и приземлились на одном из них. Чувства Киерана обострились, он видел все с необыкновенной четкостью, проникая в самую глубину окружающего; такого с ним никогда не бывало. Черный валун на фоне ослепительно белого сугроба. Каждый волосок на голове Ха‑кан‑ты, каждую выбившуюся прядь и ее глаза… Она посмотрела на него, и он вздрогнул.

Воздух был напоен запахом мускуса. Когда его рука касалась руки Ха‑кан‑ты, он слышал, как кровь бежит по ее телу. Киерана пронизывал ветер, дувший в горах, этот ветер рассказывал Киерану и Ха‑кан‑те о том, где был, что видел, какие запахи ощущал, что слышал.

Выпустив руку Ха‑кан‑ты, Киеран поворачивался то в одну сторону, то в другую, не переставая удивляться, что видит мир все четче и четче. Когда он снова поглядел на свою спутницу, она перехватила его взгляд и улыбнулась.

– Идет, – сказала Ха‑кан‑та.

– Кто?

– Мой тотем, – пояснила Ха‑кан‑та и показала на запад.

Проследив взглядом за ее рукой, Киеран увидел золотистую нить, ярко блестевшую на фоне черно‑серых камней и ослепительной белизны снега. Киеран, наверное, заблудился бы, следуя за этой нитью, но вдруг почувствовал, что она действительно ведет его к чему‑то огромному, чудовищному, черному, с небывалым размахом крыльев. Казалось, эти крылья заслоняли собой все небо. Посреди черных перьев сверкало два еще более черных глаза. Эта черная громада не приближалась к ним, не угрожала. Она разглядывала Киерана, пронзала его внимательным взглядом, и под этим тяжелым взором Киеран лишился сил, его снова охватила паника.

Страх вонзился в него, как ледяное лезвие, такой же острый и холодный. Киерана объял ужас, ужас все усиливался, не отпускал Киерана, и он почувствовал, что из его горла рвется крик.

– Успокойся, – сказала Ха‑кан‑та, и Киерану показалось, что ее голос звучит откуда‑то издалека. – Запомни этот облик. Пусть твоя «тоу» станцует Медвежий Танец.

Киеран хотел сказать, что перед ним вовсе не медведь. И как он может запомнить облик ее тотема – медведя, когда сам медведь не появился? Киеран хотел повернуться к ней, но взгляд чудовищных глаз пригвоздил его к скале. Он хотел сказать Ха‑кан‑те, что вместо ее тотема здесь появился кто‑то совсем другой, кто‑то черный и… устрашающий.

У Киерана подкосились ноги, и он неизбежно упал бы, но длинное черное крыло просвистело в воздухе, подхватило его и не дало упасть. При этом прикосновении страх прошел. Киеран вдруг все понял, и ему стало стыдно, что он испугался.

– Нечего стыдиться, что тебя объял страх, – раздался у него в мозгу чей‑то глубокий, звучный голос. – Страх познают все, кто впервые встречается со мной.

– Ха‑кан‑та, – сказал Киеран, отвечая мыслью на мысль. – Она видит в тебе…

– Ее собственный тотем. А ты?

– Ворона, – тихо ответил Киеран. – Я вижу в тебе ворона.

Как только он мысленно произнес эти слова, огромный клубок теней приобрел более определенную форму. Киеран вздрогнул, но теперь уже не от страха. Он взглянул вверх на эти огромные черные глазищи, увидел рога, украшающие гигантскую птичью голову – они были кремовато‑белые на фоне черных перьев, – и снова вздрогнул.

– Запомни мой облик, – прокаркал его тотем. – Подними руки.

Киеран послушался. Он поглядел на себя и увидел, что его руки укорачиваются, а пальцы удлиняются. Между ними возникают кожистые перепонки, ряд за рядом он обрастает перьями. Спина у него сгорбилась, подбородок исчез, а нос и рот превратились в клюв. Глаза сдвинулись. На груди и спине появилось облако пуха, из которого выросли густые черные перья. Киеран неуверенно ковылял на новых тонких ножках, пока перья хвоста не помогли ему сохранять равновесие. И все это время внутри у него звучала странная музыка – барабан, выстукивавший не ритм, а скорее мелодию, и даже почти со словами.

– А теперь вперед, – сказал его тотем. – Давай вместе.

Тотем распростер огромные крылья, закрывшие небо над их головами. Ветер, поднявшийся от взмаха этих чудовищных крыл, тащил и подталкивал Киерана, пока тот не споткнулся и не раскинул руки, чтобы не упасть, и только тут понял, что рук нет, вместо них появились крылья. Крылья наполнились ветром, и Киеран поднялся в воздух.

– Научись Вороньему Танцу, – сказал тотем.

Киеран посмотрел вниз. Nom de tout! Он в воздухе! Умеет летать! Ну и ну! Он поискал глазами Ха‑кан‑ту, но на вершине горы никого не оказалось. Он громко позвал ее по имени, но вместо своего голоса услышал хриплое карканье, унесенное ветром.

– Где Ха‑кан‑та? – спросил он у тотема.

Длинное крыло показало на склоны горного кряжа, над которым произошло превращение Киерана. Он увидел там двух медведей, играющих в снегу на склоне, они резвились, как щенки.

– Вперед! – снова сказал ворон.

На этот раз он опустил крылья, и ветер понес его дальше. Подражая ему, Киеран сделал вираж, ощутил, с какой силой его плечи сопротивляются ветру, почувствовал, как ветер раздувает его перья, и познал, что такое покой дикой природы. Тотем Киерана прокаркал, словно гром прогремел, и оба, отдавшись воздушным течениям, быстро заскользили вперед.

«Ничего не жди», – сказала ему Ха‑кан‑та. А следовало сказать: «Жди чего угодно!» – подумал Киеран.

Он хрипло крикнул еще раз и услышал, как отозвалось ему эхо, которое ветер унес к горам. Никогда ничего подобного Киеран не переживал. Мало того, что изменилось его тело, мало того, что оно приобрело новую форму, он почувствовал еще возникновение мистической связи между собой и огромным вороном, за которым он летел. Теперь он понял, что имела в виду Ха‑кан‑та, когда сказала, что ее тотем живет в ее сердце. Глубоко внутри. Теперь Киеран никогда не будет один.

Они летели так далеко, как позволяло небо. Но наконец приземлились на скалистой вершине с такими крутыми склонами, что взобраться на них было бы невозможно, но зато опуститься сверху оказалось легко. Киеран снова преобразился, обрел прежнее тело, и его тотем тоже стал человеком. Высокий, он гордо стоял на скале, в его черных волосах запутались перья.

– Ты беспокоишься, – сказал тотем. – И уже давно.

На Киерана нахлынули воспоминания, и, чувствуя, что у него подкашиваются ноги, он сел на скалу.

– Я… убил человека, – признался он. – Невинного человека.

– Знаю. И хотя может показаться, что ты не отвечаешь за этот поступок, тебе все равно придется стыдиться его. Жизнь бесценна, любая жизнь. Но твое беспокойство уходит корнями глубже.

Киеран согласно кивнул:

– К тому времени, как исчез старик.

– Еще глубже, – печально улыбнулся тотем. – Ты избрал неверный путь. Потерял много драгоценных лет. Путь барда – не твой путь!

– Что ты имеешь в виду? – удивился Киеран. – Я люблю музыку…

– Музыку – да. Но это не твой Путь, несмотря на то что ты кое‑чего достиг на нем. Твой Путь – это Путь шамана. Путь мага, хотя магия не будет для тебя главной. Интуиция, а не ритуал. Понимаешь?

Киеран покачал головой. Что толку спорить? Он был достаточно знаком с разными аспектами Пути и понимал, что тотем может быть только у шамана.

– Ты очень сильный, – сказал тотем. – Ты мог бы достигнуть больших высот и сделать много добра для других, но и для себя тоже.

– Если… если я смогу победить Мал‑ек‑у?

– Что тебе даст еще одна смерть?

Киеран медленно кивнул. Он до сих пор не оправился от того, что убил человека.

– Ничего, – тихо ответил он.

– Вот именно.

– Но что мне делать?

– Расти.

– А Том? Что с ним? И с Сарой?

– Научи их, как защищаться от самих себя.

Киеран снова кивнул. От этого движения у него слегка закружилась голова, и он крепко ухватился за камень, на котором сидел.

– Тебе пора возвращаться, – сказал тотем. – Теперь, если возникнет необходимость, ты знаешь, как со мной встретиться?

– Танец Ворона. Я должен приспособить свою «тоу» к твоему танцу.

– Именно так.

На лице старика, в которого теперь превратился его тотем, блеснули темные глаза.

– Скажи моей дочери Ха‑кан‑те, – проговорил он, – скажи ей, что гнев ей не идет. Так же как он не идет и тебе, сын мой. Твори добрые чудеса, не занимайся колдовством.

– А Мал‑ек‑а? Как быть с ним?

– С ним разберутся те, кого это касается.

– А что… что, если я не смогу остановить ни себя, ни Ха‑кан‑ту от погони за ним?

– Ты сделаешь то, что должен, – ответил тотем. – Но прежде чем отправиться на охоту, подумай. Одно существо ты уже погубил. Хочешь отвечать за гибель других?

– Нет, – сказал Киеран. – Но я научился защищать себя.

Его тотем горько улыбнулся:

– Может быть, ты усвоил этот урок даже слишком хорошо. Бьешь, как удар грома. Действуешь поспешно и руководствуешься интуицией, а не рассудком.

– Но ты же сам сказал, что я должен слушаться интуиции.

– Именно. Однако прежде чем действовать, подумай.

– Но…

– Тебе пора возвращаться.

Тотем нагнулся над ним, распростер руки. Его руки сразу превратились в огромные крылья, черные и сильные. Киеран ощутил, как гора уходит из‑под ног.

Навести меня еще раз, – прошептал голос у него в мозгу. – Теперь ты знаешь дорогу. Я еще столько всего могу показать тебе, но времени всегда так мало…

Этот шепот эхом отозвался где‑то в самых дальних уголках его мозга, Киеран так же ясно услышал его, как собственное сердцебиение. До него снова донесся звук барабана Ха‑кан‑ты. Киеран открыл глаза и увидел ее. Действие наркотика, благодаря которому он летал по небу, еще продолжалось, отбрасывая волшебный свет на лицо Ха‑кан‑ты.

– Ты уходил далеко, – сказала она, и ее голос прозвучал, как тихий звон колокольчиков.

В горле у Киерана пересохло, он хрипло ответил ей:

– Чем ты меня угостила?

– Средством, которым пользуются шаманы, – ответила Ха‑кан‑та, – чтобы отправиться в путешествие.

– Грибы. Магические грибы?

Ха‑кан‑та кивнула. Она сняла руки с барабана, на Поляне воцарилась тишина. Ха‑кан‑та закрыла лицо руками.

– Я видела, как ты летел, – сказала она. – Высоко над моей головой, а в это время мы с моим тотемом играли в снегу.

– Ты говорила, что мне надо научиться Медвежьему Танцу.

– Я так думала, но ошиблась. Твой учитель тоже ошибался. У тебя собственный тотем, мой воин.

– Я не воин. Он… ворон сказал, что мы с тобой больше не должны преследовать Мал‑ек‑у.

– Знаю. Мой тотем тоже сказал мне это. Но мы по‑прежнему можем быть вместе.

– Думаешь, нам следует продолжать?

Ха‑кан‑та покачала головой. Она протянула руки к его лицу, чтобы потереть ему виски.

– Давай отложим этот разговор до другого раза. Я с удовольствием разучила бы с тобой другой танец, Киеранфой. Сегодня вечером мы унеслись далеко и часть пути проделали вместе. Сейчас наши души близки друг другу. У моего народа есть танец, его танцуют под одеялами. Ты знаком с этим танцем?

Ха‑кан‑та отняла руки от лица Киерана и стала распускать косы. Она встряхнула длинными волосами и снова наклонилась, черное облако прядей упало ему на лицо. Ха‑кан‑та легко коснулась губами его губ.

Киеран привлек ее к себе. В его душе еще звучали песни гуляющих высоко над землей ветров и взмахивающих крыльев. Все это сливалось с сумеречными воспоминаниями о чем‑то первозданном и сильном. Ха‑кан‑та прильнула к Киерану, и он почувствовал, что она улыбается.