Учение о типах господства и противоречивость политической позиции Вебера

Веберовская теория “рационализации” самым тесным образом связана с его пониманием социального действия Не менее тесно с категорией социального действия увязана и веберовская социология власти. Как мы уже отмечали, неотъемлемым моментом социального действия Вебер считает “ориентации на другого”, которая является не чем иным, как традиционной для правоведения категорией “признания”: если категорию “признания” освободить от того нормативного значения, которое он, имеет в юриспруденции и от того “метафизического” значения, которое она имела в учениях о “естественном праве”, то мы получим именно понятие “ожидания” которое Вебер считает необходимым для социологического исследования общества. Очень важна роль этого понятия в учении Вебера о типах легитимного господства, т.е. такого господства, которое признано управляемыми индивидами. Характерно веберовское оп­ределение господства: “Господство, — пишет он, — означает шанс встретить повиновение определенному приказу” [41, S. 99]. Гос­подство предполагает, таким образом, взаимное ожидание: того, кто приказывает, — что его приказу будут повиноваться; тех кто повинуются, — что приказ будет иметь тот характер, какой ими повинующимися, ожидается, т.е. признается. В полном соответствии со своей методологией Вебер начинает анализ легитимных типов господства с рассмотрения возможных (типических) “мотивов по­виновения” [41, S. 99]. Таких мотивов Вебер находит три в соответствии с ними различает три чистых типа господства.

“Господство может быть обусловлено интересами, т.е. целерациональными соображениями повинующихся относительно преиму­ществ или невыгод; оно может обусловливаться, далее, просто "нравами", привычкой к определенному поведению; наконец, оно может основываться на простой личной склонности подданных, т.е. иметь аффективную базу”.

Как видим, первый тип господства — его Вебер называет “легальным” — в качестве “мотива уступчивости” имеет сообра­жения интереса; в его основе лежит целерациональное действие. К такому типу относятся Вебером современные европейские буржуаз­ные государства: Англия, Франция, Соединенные Штаты Америки и др. В таком государстве подчиняются, подчеркивает Вебер, не личности, а установленным законом: им подчиняются не только управляемые, но и управляющие (чиновники). Аппарат управления состоит из специально обученных чиновников, к ним предъявляется требование действовать “не взирая на лица”, т.е. по строго формальным и рациональным правилам. Формально-правовое нача­ло — принцип, лежащий в основе “легального господства”; именно этот принцип оказался, согласно Веберу, одной из необходимых предпосылок развития современного капитализма как системы формальной рациональности.

Бюрократия, говорит Вебер, технически является самым чистым типом легального господства. Однако никакое господство не может быть только бюрократическим: “На вершине лестницы стоят либо наследственные монархи, либо избранные народом президенты, либо лидеры, избранные парламентской аристократией...” [41, S. 100]. Но повседневная, непрерывная работа ведется при этом силами специалистов-чиновников, т.е. машиной управления, деятельность которой не может быть приостановлена, без того чтобы не вызвать серьезного нарушения в функционировании социального механизма.

Помимо юридического образования, чиновник, соответствующий “рациональному” типу государства, должен иметь специальное образование, поскольку от него требуется компетентность. Вот как описывает Вебер чистый тип рационально-бюрократического управ­ления: “Совокупность штаба управления... состоит из отдельных чиновников, которые 1) лично свободны и подчиняются только деловому служебному долгу; 2) имеют устойчивую служебную иерархию; 3) имеют твердо определенную служебную компетенцию;

4) работают в силу контракта, следовательно, принципиально на основе свободного выбора в соответствии со специальной квалифи­кацией; 5) вознаграждаются постоянными денежными окладами; 6) рассматривают свою службу как единственную или главную про­фессию; 7) предвидят свою карьеру — “повышение” — или в соответствии со старшинством по службе, или в соответствии со способностями независимо от суждения начальника; 8) работают в полном “отрыве от средств управления” и без присвоения служеб­ных мест; 9) подчиняются строгой единой служебной дисциплине и контролю” [39, Hibbd. I, S. 162-163 ].

Этот тип господства наиболее соответствует, по Веберу, фор­мально-рациональной структуре экономики, сложившейся в Запад­ной Европе и США к концу XIX в.; в области управления имеет место такая же специализация и разделение труда, как и в производстве; здесь так же подчиняются безличноделовому прин­ципу; управляющей так же “оторван от средств управления”, как производитель — от средств производства. “Бюрократическое уп­равление означает господство посредством знания — в этом состоит его специфически рациональный характер” [39, Hibbd., S. 165].

Описание Вебером идеальный тип формально-рационального управления, безусловно, представляет собой идеализацию реального положения вещей, он не имел и не имеет эмпирического осущест­вления ни в одном из современных буржуазных государств. Вебер здесь, в сущности, имеет в виду машину управления, машину в самом буквальном значении этого слова — у последней в самом деле не может быть никаких интересов, кроме “интересов дела”, и она не подвержена коррупции. Вебер считает, что такая “челове­ческая машина” точнее и дешевле механического устройства.

“Никакая машинерия мира не может работать с такой точно­стью, как эта человеческая машина, и к тому же стоить так дешево!” [35, S. 413].

Однако машина управления, подобно всякой машине, нуждается в программе. Программу может ей задать только политический лидер (или лидеры), ставящий перед собой определенные цели, т.е. другими словами, ставящий формальный механизм управления на службу определенным политическим ценностям. Характерное для веберовской методологии разведение “науки” и “ценности” в его социологии господства находит еще одно применение.

Другой тип легитимного господства, обусловленный “нравами, привычкой к определенному поведению”, Вебер называет традици­онным. Традиционное господство основано на вере не только в законность, но даже в священность издревле существующих поряд­ков и властей; в его основе лежит, следовательно, традиционное действие. Чистейшим типом такого господства является, по Веберу, патриархальное господство. Союз господствующих представляет собой общность (Gemeinschaft), тип начальника — “господин”, штаб управления — “слуги”, подчиненные — “подданные”, которые послушны господину в силу пиетета [41, S. 101]. Вебер подчерки­вает, что патриархальный тип господства по своей структуре во многом сходен со структурой семьи* (именно это обстоятельство делает особенно прочным и устойчивым тот тип легитимности, который характерен для этого типа господства**).

Аппарат управления здесь состоит из лично зависимых от господина домашних служащих, родственников, личных друзей или лично верных ему вассалов. Во всех случаях не служебная дисциплина и не деловая компетентность, как в уже рассмотренном типе господства, а именно личная верность служит основанием для назначения на должность и для продвижения по иерархической лестнице. Поскольку ничто не ставит предела произволу господина, то иерархическое членение часто нарушается привилегиями.

Вебер различает две формы традиционного господства: чисто патриархальную и сословную структуру управления. В первом случае “слуги” находятся в полной личной зависимости от госпо­дина, причем могут привлекаться к управлению люди из совершенно бесправных слоев наряду с близкими родственниками и друзьями государя; такой вид традиционного господства встречался, например, в Византии. Во втором случае “слуги” не являются лично зависи­мыми, их управление до известной степени “автокефально” и автономно; здесь имеет силу принцип сословной чести, о которой не может быть и речи при патриархальной структуре управления. Наиболее близкими к этому типу являются феодальные государства Западной Европы. “Управление с помощью патримониально зави­симых (рабов, крепостных), как это имело место в Передней Азии в Египте вплоть до эпохи мамелюков, есть крайний и не всегда самый последовательный тип бессословного, чисто патримониально­го господства. Управление с помощью свободных плебеев относи­тельно ближе к рациональному чиновничеству. Управление с помощью гуманитариев (Uteraten) может иметь различный харак­тер, но всегда приближается к сословному типу: брахманы, манда­рины, буддийские и христианские клирики” [41, S. 104].

Для обычных видов традиционного господства характерно отсут­ствие формального права и соответственно требования действовать “не взирая на лица”; характер отношений в любой сфере сугубо

*“в сущности семейный союз есть клеточка традиционных отношений господства” [41, S. 103]. Нетрудно заметить, что веберовское различение традиционного и легитимного типов власти по своему существу восходит к противопоставлению двух основных типов социальной структуры — гемайншафта и гезелыиафта, — произведенному Фердинандом Теннисом. ** Вебер неоднократно отмечал неустойчивость и слабость легитимности в современ­ном правовом государстве; легальный тип государства представлялся ему хотя и наиболее подходящим для современного индустриального общества, но нуждаю­щимся в некотором “подкреплении”; именно поэтому Вебер считал полезным сохранение наследственного монарха в качестве главы государства, как это было в некоторых европейских странах. личный; правда, некоторой свободой от этого чисто личного начала во всех типах традиционных обществ, как подчеркивает Вебер, пользуется сфера торговли [41, S. 103], но эта свобода относительна:

наряду со свободной торговлей всегда существует традиционная ее форма.

Третьим чистым типом господства является, по Веберу, так называемое харизматическое господство. Понятие харизмы (от греч. yaplo^a — божественный дар) играет в социологии Вебера важную роль; харизма по крайней мере в соответствии с этимологическим значением' этого слова есть некоторая экстраординарная способ­ность, выделяющая индивида среди остальных и, самое главное, не столько приобретенная им, сколько дарованная ему природой, богом, судьбой. К харизматическим качествам Вебер относит магические способности, пророческий дар, выдающуюся силу духа и слова; харизмой, по Веберу, обладают герои, великие полководцы, маги, пророки и провидцы, гениальные художники, выдающиеся политики, основатели мировых религий — Будда, Иисус, Магомет, основатели государств — Солон и Ликург, великие завоеватели — Александр, Цезарь, Наполеон.

Харизматический тип легитимного господства представляет собой прямую противоположность традиционного: если традиционный тип господства держится привычкой, привязанностью к обычному, раз навсегда заведенному, то харизматический, напротив, опирается на нечто необычайное, никогда ранее не признававшееся; не случайно для пророка, по Веберу, характерен такой оборот: “Сказано... а я говорю вам...” Аффективный тип социального действия является основной базой харизматичсского господства. Вебер рассматривает харизму как “великую революционную силу” [39, Hibbd. I, S. 182], существовавшую в традиционном типе общества и способную внести изменения в лишенную динамизма структуру этих обществ.

Однако при всем различии и даже противоположности традици­онного и харизматического типов господства между ними есть и нечто общее, а именно: р и тот и другой опираются на личные отношения между господином и подчиненными. В этом отношении оба эти типа противостоят формально-рациональному типу господ­ства как безличному. Источником личной преданности харизматическому государю является не традиция и не признание его формального права, а эмоционально окрашенная преданность ему и вера в его харизму. Именно поэтому, подчеркивает Вебер, харизматический вождь должен постоянно доказывать ее присутст­вие. Союз господствующих, как и в предыдущем случае, представ­ляет собой общину, в которой объединены — в зависимости от характера харизмы — учитель и его ученики, вождь и его последователи и приверженцы и т.д. Аппарат управления составля­ется на основании присутствия (у управляющего) харизмы и личной преданности вождю; рациональное понятие “компетентности”, "так же как и сословие- традиционное понятие “привилегии”, здесь полностью отсутствует. Как от формально-рационального, так и от традиционного типа господства харизматическое отличается тем, работающих на удовлетворение повседневных потребностей” [2, с. 177]. Именно возможность строгого учета, счетного контроля доходности предприятия путем составления баланса, которая появ­ляется только на основе ряда предпосылок, ранее существовавших, открывает путь развитию “рациональной” экономики. Каковы же эти специфические предпосылки?

“Во-первых, это присвоение автономными частными промыш­ленными предприятиями свободной собственности на вещные сред­ства производства (землю, приборы, машины, орудия и т.д.)... Во-вторых, вольный рынок, т.е. свобода рынка от нерациональных стеснений обмена, например от сословных ограничений... В-третьих, рациональная, т.е. строго рассчитанная и поэтому механизирован­ная, техника как производства, так и обмена... В-четвертых, рациональное, т.е. твердо установленное, право. Чтобы капитали­стический порядок мог функционировать, рациональное хозяйство должно опираться на твердые правовые нормы суда и управления... В-пятых, свободный труд, т.е. наличие таких людей, которые не только имеют право продавать на рынке свою рабочую силу, но и экономически вынуждены к этому... В-шестых, коммерческая орга­низация хозяйства, под которою здесь разумеется широкое приме­нение ценных бумаг для установления прав участия в предприятиях и прав на имущество, — словом; возможность исключительной ориентировки при покрытии потребности на рыночный спрос и доходность предприятия” [2, с. 177—178].

Большинство перечисленных Вебером предпосылок капиталисти­ческого хозяйства имеет общий момент, характеризуемый как освобождение: рынка — от сословных ограничений, права — от сращенности с нравами и обычаями*, производителя — от средств производства. Легко понять, почему эти предпосылки необходимы для того, чтобы мог осуществиться рациональный расчет капитала:

ведь расчет предполагает возможность превращения всех качествен­ных характеристик в количественные, и все то, что не поддается такому превращению, выступает как препятствие на пути развития рационального капиталистического хозяйства.

Рациональность в веберском ее понимании — это формальная, функциональная рациональность. Для ее полного развития необхо­димо, чтобы возник такой же функциональный, т.е. свободный от всяких содержательных (ценностных) моментов, тип управления. Таким типом Вебер считает легальное господство. Но так как формальная рациональность, как и соответствующий ей чистый тип целерационального действия, есть не самоцель, а средство для достижения чего-то другого, то легальное господство не имеет достаточно сильной легитимности и должно быть подкреплено чем-то другим: традицией или харизмой. Если перевести это положение Вебера на политический язык, то оно будет звучать следующим образом: парламентарная демократия, признаваемая классическим либерализмом единственным правомерно законода­тельным (легитимирующим) органом в правовом типе западноевро­пейского буржуазного государства, не имеет в себе достаточной легитимирующей силы в глазах масс, а потому должна быть дополнена или наследственным монархом (чьи права, разумеется, ограничены парламентом), или плебисцитарно избранным полити­ческим лидером *. В первом случае легитимность легального гос­подства усиливается с помощью традиции, во втором — с помощью харизмы. Сам Вебер в последний период своей деятельности пришел к выводу о необходимости дополнения парламентарной легальности именно плебисцитарной легитимностью: в качестве политического лидера должен, по его мнению, выступать политический деятель, избираемый не парламентом, а непосредственно всем народом и имеющий право обращаться к народу непосредственно через голову парламента. Только плебисцит, по убеждению Вебера, может придать политическому лидеру ту силу легитимности, которая позволит ему проводить определенным образом ориентированную политику, т.е. поставить государственно-бюрократическую машину на службу тем или иным ценностям.

Если при этом мы вспомним, что харизма в веберовской социологии принципиально не допускает никакого содержательного истолкования, то понятно, что политическая позиция Вебера выглядит весьма двусмысленной в свете тех событий, которые произошли в Германии 13 лет спустя после смерти Вебера. И если одни из его исследователей считают, что он теоретически предсказал появление тоталитарных режимов в Европе и предостерегал отно­сительно возможности последних (см. [16, S. 5—7]), то другие склонны обвинить его в том, что косвенно, теоретически он способствовал возникновению этих режимов. Так, немецкий фило­соф Карл Левит пишет: “Позитивно он проложил путь авторитар­ному и диктаторскому вождистскому государству (Fiihrerstaal) в силу того, что он выдвигал идею иррационального “харизматического” вождизма и “демократии вождей, опирающейся на машину”, а негативно — из-за бессодержательности, формализма его полити­ческого этоса, последним словом которого был решительный выбор одной ценности, неважно какой, из всех остальных” [20, S. 171].

* Однако, чтобы не впасть в односторонность при рассмотрении политических взглядов Вебера, надо иметь в виду, что он никогда не подвергал сомнению необходимость парламента, который ограничивал бы власть плебисцитарно из­бранного лидера и осуществлял как по отношению к нему, так и по отношению к аппарату управления функции контроля. Именно наличие трех взаимно дополняющих моментов — аппарата управления (“машины”) как рационального средства осуществления власти, политического лидера-харизматика как форми­рующего и проводящего политическую программу (“ценности”) и, наконец, парламента как инстанции, критически-контрольной по отношению главным образом к аппарату, но отчасти и к президенту, — необходимо, с точки зрения Вебера, для современного западного общества. Одним из мотивов, заставивших Вебера особо подчеркивать значение плебисцита, было стремление ограничить все возрастающую силу аппарата политических партий, которая уже в его время таила в себе угрозу той самой “партийной олигархии”, о которой с тревогой пишут теперь на Западе (см., в частности: книгу К.Ясперса [8]).

Действительно, Вебер дал серьезное основание для таких оценок:

его политическая позиция, так же как и его теория господства, представляла собой существенный отход от позиций классического либерализма, теоретически представленного в Германии, в частно­сти, неокантианцами. Теоретически этот отход, как нам представ­ляется, наиболее ярко выявился в рассмотрении правового капита­листического государства как образования чисто функционального, нуждающегося в легитимировании со стороны внешних по отноше­нию к нему “ценностей” *.

Двусмысленность веберовской позиции связана здесь с его противоречивым отношением к рационалистической традиции. С одной стороны, Вебер выступает как представитель рационализма. Это сказывается как в его методологии, ориентирующейся на сознательное субъективное мотивированное индивидуальное дейст­вие, так и в его политических взглядах: политические статьи и выступления Вебера с 90-х годов прошлого века направлены против аграрного консерватизма и идеологии немецкого юнкерства, кото­рым Вебер противопоставляет буржуазно-либеральную позицию [25]. Веберовская критика романтического иррационализма фило­софии жизни полностью соответствует его критике консервативного

*Кстати, именно вокруг этого вопроса в последние годы разгорелась полемика между интерпретаторами и критиками Вебера. Немецкий социолог Винкельман предпринял специальное исследование, чтобы доказать, что Вебер, в сущности, исходил из предпосылок классического либерализма. По Винкельману. у легаль­ного господства есть достаточная легитимирующая сила, поскольку оно опирается не столько на целерациональное, сколько на ценностно-рациональное действие. В соответствии с принципиальной постановкой вопроса понятие “легального господства” относится Вебером к рациональному, а именно к ценностно-рацио­нально ориентированному господству, которое выродилось в недостойное, нейт­ральное по отношению к ценностям, “чисто целерациональное, формальное господство легальности только в ее дегенеративной форме” [44, S. 72]. Другими словами, согласно Винкельману, современное правовое государство построено не по чисто функциональному принципу — в основе его лежат определенные ценности, в свое время возвещенные идеологами либерализма и коренящиеся, как утверждает Пинкельман, в естественном праве личности на суверенитет, на равенство с другими личностями перед лицом государственно-правовых учрежде­ний и т.д. Это те ценности, которые новое время отстаивало в своей борьбе против средневековья, ценности, которые, по убеждению Винкельмана, имеют не меньшую легитимирующую силу, чем ценности традиционного общества, а потому нет нужды их “укреплять” с помощью традиционных или харизматических элементов.

Социолог Моммзен возражает Винкельману, указывая, что Вебер основывал легальное господство на целерациональном, а не на ценностно-рациональном действии и соответственно в своей социологии права выступал с позиции позитивизма. В подтверждение тезиса Моммзена можно привести неоднократные заявления Вебера о том, что теория естественного права представляет собой не что иное, как философско-правовое орудие, которым обычно пользуется харизматическая личность, стремясь обосновать легитимность своих действий по отношению к существующему традиционному господству (см. [41, S. 105-107]). Тем самым Вебер, по существу, сводит теорию естественного права к идеологи­ческим образованиям и лишает их того онтологического статуса, который хотел бы сохранить за ними Винкельман. Однако, несмотря на то что точка зрения Моммзена имеет на своей стороне столь серьезные аргументы, попытка Винкель­мана тоже не лишена своих оснований.

Тот факт, что веберовская социология права и государства дает известные основания для этих противоположных интерпретаций, лишний раз свидетельствует о радикальной двусмысленности ключевого для Вебера понятия рациональности.