Положение социологии

Н системе обществознания конца XIX — начала XX в. положение (оциологии было несколько двусмысленно. С одной стороны, социология быстро развивается, ширится тематика эмпирических социальных исследований, появляются научные журналы, общества и кафедры. С другой стороны, представители традиционных обще­ственных наук продолжают смотреть на нее косо, а в самой типологической теории царит разброд.

В Англии центром социологии стало созданное в 1903 г. Лондонское социологическое общество (его первым президентом был известный юрист Джон Брайс), которое с 1908 г. начало издавать журнал «Sociological Review»(«Социологическое обозрение»). Но клкой-либо определенной программы Общество не имело. Первый редактор «Социологического обозрения» Леонард Трелони Хобхауз (1864—1929) писал в передовой статье, что «не только существует i me много людей, отрицающих самое существование социологии», по и сами социологи не могут договориться о предмете и задачах

своей деятельности [24, р. 247]. В 1907 г. на средства одногс частного благотворителя, пожелавшего «помочь утверждению ака­демического статуса социологии в университетах», чтобы распрост­ранять применение научного метода в социологических исследова­ниях [Ibid., p. 130] была создана первая в Англии кафедра социологии в Лондонском университете, которую возглавил Хобха-уз. Но в Оксфорд и Кэмбридж дорога социологам была закрыта к британская социология еще долго должна была развиваться в рамках антропологии и этнографии.

Во Франции [29] последователи Ле Пле название «социология» относили лишь к трудам учеников Конта, называя свои собственные исследования «социальной наукой», Институционализация социоло­гии в качестве университетской дисциплины началась здесь в самом конце XIX в. под влиянием Дюркгейма, который в 1896 г. стал первым во Франции профессором «социальной науки» в Бордоском университете. Переехав в Париж, Дюркгейм читал в Сорбонне курс педагогики, религии, морали, семьи («наука воспитания»).

В Германии философские факультеты, где были сосредоточены все гуманитарные науки, не желали иметь ничего общего с эмпирическими исследованиями. По выражению А. Обершалн «эмпирическое социальное исследование было важно для немецкого профессора как гражданина, но не входило в содержание его профессиональной роли» [34, р. 10—11 ]. Профессиональная непри­язнь «традиционных» философов к социологии усугублялась теоре­тико-идеологическими расхождениями, поскольку социология ассо­циировалась у консервативных ученых с позитивизмом, социали­стической направленностью и иностранными влияниями. Эта не­приязнь распространялась даже на теоретическую социологию. Б письмах к Уорду Гумплович горько сетовал на то, что «немецкие профессора ничего не хотят знать о социологии» и в библиотеке университета Гранца не выписывают даже «American Journal of Sociology [41, p. И], Теннис в 1912 г. писал, что «каждый знает», что «социология не принята в германских университетах даже как придаток философии» [53, S. XXVI]. Не имела она поддержки и со стороны правящей бюрократии. Поэтому, несмотря на создание в 1909 г. Немецкого социологического общества во главе с Теннисом, до институционализации социологии было еще очень далеко.

Иначе складывалось положение в США. Отсутствие жесткой системы высшего образования, наличие свободных материальных средств, конкуренция между университетами, влияние прагматизма и спенсеризма и широкое движение в пользу социальных реформ открывали здесь возможности, которых не было в других странах. Первый курс, носивший название социологии, был прочитан Сам-нером в Йельском университете уже в 1876 г. В 1893 г. Смолл открыл первую кафедру и социологическую специализацию в Чикаго.

В 1901 г. уже 169 американских университетов и колледжей предлагали своим слушателям курсы социологии. В 1905 г. возникло

под председательством Уорда Американское социологическое обще-гво, официальным органом которого стал созданный за 10 лет до того «American Journal of Sociology». Однако Обершаль не случайно изывает раннюю американскую социологию не наукой, «движени­ем» [34, р. 189].

Отцы-родоначальники американской социологии не были про­фессиональными исследователями. Больше всего было среди них священников (Самнер, Смолл, Винсент) и журналистов {Гиддингс, Парк). Были и ученые других специальностей (Уорд, например, был палеоботаником). Как писал в 1924 г. Смолл, большинство работ, опубликованных в США как «социологические», представ­ляли собой всего лишь собрание различных «мнений», прикрытых зспектабельным новым именем [34, р, 212—213].

Сочиняя свою «Динамическую социологию», Уорд понятия не шел о том, что в этой области работает кто-то другой. Смолл кпоминал, что, когда в 1907 г. Самнер был избран президентом американского социологического общества, «он даже номинально ie был в поле моего зрения как социолог... казался просто 1мериканским отголоском laissez-faire, представленного в Англии 'ленссром» [Ibid., p. 222]. В свою очередь Самнер, по словам одного 13 его учеников, не пользовался термином «социология», потому 1то «люто ненавидел почти все труды, выходившие под этим 1менем, и почти всех, кто ее (социологию. — Авт.) преподавал» [Ibid.]. До самой смерти он числился профессором «политической социальной науки».

В результате складывается парадоксальное положение. Социоло­гия развивается. Наряду с национальными у нее появляются международные центры. В 1894 г. в Париже состоялся первый конгресс Международного института социологии под председатель­ством Вормса, оформивший создание этого учреждения^ в состав которого вошли Шеффле, Фулье, Лилиенфельд, Менгер, Уорд, М.М. Ковалевский, Гиддингс, Шмоллер, Гумплович, Тард, Эспинас, Теннис, Зиммель, Вундт, Смолл. Печатным органом Института стал созданный годом раньше «Revue Internationale de Sociologie». Другим международным центром притяжения стал основанный в 1896 г. Дюркгсймом журнал «Annee Sociologique».

Хотя социологические журналы и общества способствовали профессионализации социологии и усилению международного обме­на идеями, рамки этого обмена оставались довольно ограниченными. Из 258 американских социологов, опрошенных в 1927 г. Бернардом, только 20% упомянули среди авторов, существенно повлиявших на их интеллектуальное развитие, хотя бы одного неамериканского ученого [40, р. 813]. В Европе обмен информацией был интенсив­нее. Однако и здесь распространенной формой полемики с непри­емлемыми идеями было замалчивание последних,

Сомнение в предмете и методах своей науки было свойственно в начале XX в. не только социологам. Но положение социологии казалось особенно шатким. Знаменитый математик Анри Пуанкаре острил, что социология — это наука, которая ежегодно изобретает

нову^ю методологию, но никогда не дает никаких результатов [47 p. H07J.

Все это не могло не сказываться на взглядах поколения социологов, крупнейшими представителями которого были Зиммель (1858-1918), Теннис (1855—1936), Дюркгейм (1858—1917), Вебер (1864-1920) и Парето (1848—1923),

Каковы были их общие черты?

Идеологически всем им присуще ощущение глубокого социаль­ного кризиса, исторического пессимизма, чувство разочарования [23]. Мысли Тенниса — о разрушении общинных связей, Зиммеля — о кризисе культуры, Дюркгейма - - об аномии, Вебера - - о харизме и бюрократии, Парето — об иррациональных основах социального поведения — пронизаны жгучей тревогой по повод\ проблем, способов разрешения которых они не видят.

Методологи чески для них типична ориентация на науку, стрем­ление к объективности (методалогический объективизм Дюркгейма. требовавшего рассматривать социальные факты «как вещи», вебе ровское требование отделения науки от ценностей, «логико-экспе риментальный метод» Парето). Вместе с тем многие из них понимают» что простое копирование естественнонаучных методоь недостаточно для конституирования социологии как самостоятель­ной отрасли знания.

Почти все социологи этого поколения подчеркивают необходи­мость окончательной эмансипации социологии от философии, ее опытный, эмпирический характер. Вместе с тем в центре их внимания стоят важные философские проблемы — такие, как природа социальной реальности, взаимотношения индивида и обще­ства, гносеологическая специфика социально-исторического позна-_HJi8, критерий истинности социальных теорий, соотношение науки _и мировоззрения и т.п. В определении специфики социологии как науки методологическим различиям придается не меньшее, а чаете даже большее значение, чем предметным (прямое влияние неокан­тианства).

Воспринимая кризис капиталистической формации прежде всего _как кризис ее ценностных систем, социологи главное внимание уделяют изучению нормативных представлений, идеологии, куль-_Tvpbi и особенно религии (социология религии Дюркгейма и Вебера, теория идеологии Парето, понятие коллективных представлений Дюркгейма и т.д.).

^_хйсторико-эволюционный подход к явлениям уступает место с-груктурно-аналитическому, а свои общетеоретические построения авторы стремятся не только иллюстрировать и дополнять, но и проверять эмпирическими исследованиями («Самоубийство» Э.Дюркгейма и сравнительно-этнологические исследования его школы, работы М.Вебера по сравнительной социологии религии, эмпирические исследования Ф.Тенниса и т.п.).

Наибольшей популярностью при жизни пользовался, по-видимо­му, Зиммель [30,30,43]. Дюркгейм, отвергая концепцию Зиммеля в целом, вместе с тем признавал тонкость его теоретической мысли

и свойственное ему «чувство специфичности социальных факторов» 141, р. 404, примеч.). Весьма сильным было влияние Зиммеля на Нсбсра, который видел в трудах Зиммеля «изобилие важных новых n-оретических идей и исключительно тонких наблюдений» [55, р. 1581. По мнению Козера [30, р. 249], веберовские идеальные типы ис имеют ничего общего с «социальными формами» Зиммеля, а подчеркивание Вебером решающей роли денег в возникновении рациональных экономических систем тесно связано с идеями шммелевской «Философии денег». Разумеется, это не исключало глубоких теоретических различий между этими мыслителями. В 1908 г. Вебср даже начал статью «Георг Зиммель как социолог и теоретик денежного хозяйства», однако не закончил и не опубли­ковал ее, чтобы не уменьшить своей критикой шансов Зиммеля на получение профессуры в Гейдельберге (рукопись Вебера, найденная к его мюнхенском архиве, опубликована только в начале 70-х шдов). В этой статье Вебер отмечал неприемлемость основных принципов методологии Зиммеля, критикуя его за двусмысленность и формальность понятия «взаимодействие», за смешение субъектив-ио-интенциональных и объективно-значимых социальных смыслов и за его увлечение метафизическими проблемами [39, 55].

Серьезные споры шли в эти годы и между другими теоретиками • оциологии. Например, Теннис, (его основной труд был переведен ж! английский язык в 1940 г., на французский — в 1944 г.) был повлечен в острую полемику с Дюркгеймом. В пространной и в целом положительной рецензии на книгу Тенниса (1889) Дюркгейм интерпретировал Gemcinscnaft как органическую, a Gesellschaft как механическую общность, упрекнув Тенниса в том, что второй тип социальной организации он считает искусственным и не видит перехода от одного типа к другому. Теннис, не согласился с такой интерпретацией своих взглядов и в свою очередь, рецензируя книгу Дюркгейма «О разделении общественного труда» (1896), написал, что «вся социология Дюркгейма является модификацией спенсеров-ской социологии» [28], что также несправедливо.

Для Парето ни Зиммель, ни Теннис, ни Дюркгейм, ни Вебер вообще не существовали. Такая же ситуация взаимного игнориро­вания существовала между Дюркгеймом и Вебером: Дюркгейм упоминает Вебера лишь однажды в хроникальной заметке о Первом немецком социологическом конгрессе [41, р. 387, 584], Вебер же, выписывавший дюркгеймовский журнал, вовсе не называет Дюрк­гейма. Впрочем, по мнению Бендикса и Рота [25] до 1914 г. Вебер еще не был особенно заметной фигурой в Германии, а в других странах — и подавно. Первый английский перевод «Протестантской этики» вышел лишь в 1930 г. Признанный мэтр французской социологии Дюркгейм был, конечно, лучше известен в Европе. Хотя все его основные книги, включая фрагменты вышедшей в 1912 г. работы «Элементарные формы религиозной жизни», при жизни автора были переведены только в России (несмотря на цензурные препоны, русские издательства исключительно оперативно перево­дили социологическую литературу, так что русский читатель начала

XX в. был в курсе всех новейших идейных течений Западной Европы и США), его идеи имели довольно широкий резонанс уже в начале XX в. Однако в США популярность Дюркгейма вплоть до 30-х годов заметно уступала известности его старого оппонента Тарда, главные книги которого были переведены на английский язык уже в конце ХТХ — начале XX в. Среди американских социологов наибольшей известностью в первой четверти XX в. пользовались Кули, Гиддингс, Росс, Самнер и Уорд [40, р. 840; 50].

Каждый из социологов имел свою собственную референтную группу. Эти группы зачастую не имели прямого отношения к социологии и к тому же их деятельность не пересекалась. В круге интеллектуальных авторитетов Дюркгейма были историк Фюстель де Куланж, философы Эмиль Бугру и Шарль Ренувье. Зиммсль был лично связан с ведущими деятелями культуры своего времени: среди его друзей и корреспондентов мы находим Стефана Георге, Опоста Родена, Райнера Рильке, Эдмунда Гуссерля, Мартина Бубера, Альберта Швейцера, Эрнста Трёльча; труды Зиммеля невозможно понять вне контекста немецкой философии того пери­ода. Теннис перечисляет среди своих идейных вдохновителей юристов Рудольфа Йеринга, Отто Гирке и Генри Самнера Мэна, экономистов Карла Родбертуса и Адольфа Вагнера, этнологов И.Я. Бахофена и Генри Льюиса Моргана, но особенно Карла Маркса [52 ]. Интересно, что свой главный труд он предназначал для философов [53, S. XXVI ]. Идейное развитие Вебера связано с рядом выдающихся немецких историков {Генрихом фон Трейчке, Генрихом фон Зибелем, Теодором Моммзеном), экономистов (Вильгельмом Рошером, Карлом Книгам, Густавом Шмоллером, Адольфом Вагнером, Луйо Брентано, Вернером Зомбартом) и философов (Дильтеем, Виндельбандрм, Риккертом). Его важнейшие труды воспринимались поначалу как экономические или исторические. Еще более специфичен интеллек­туальный контекст, в котором работал Парето,

Разные идейные истоки и интеллектуальные ориентации, есте­ственно, рождали и разные стили социологического мышления.