Зачем нужен литейщик

Смахивающий на короб фургон – маленький домик на колесах – напоминал виденные Мэтом фургоны Лудильщиков, хотя явно был предназначен не для жилья, судя по уйме всяких шкафчиков с полочками и верстаков вдоль стен. Морща нос от витавших здесь странных, едких запахов, он неловко заерзал на трехногом табурете – единственном, на чем тут можно было сидеть. Сломанная нога и треснувшие ребра срослись, как поджили и ссадины, которыми Мэта щедро одарил проклятый дом, рухнувший ему на голову, но раны все еще побаливали. Кроме того, он надеялся вызвать к себе сочувствие. Женщины любят проявлять сочувствие, если играешь по правилам. Мэт заставил себя перестать крутить на пальце продолговатое кольцо‑печатку. Если покажешь женщине, что нервничаешь, то она обязательно истолкует это по‑своему, и тогда забудь о сочувствии – считай, оно в окно вылетело.

– Послушай, Алудра, – сказал Мэт, расплываясь в своей самой обворожительной улыбке, – к этому времени ты уже и сама должна знать, что во второй раз Шончан не захотят смотреть на фейерверки. Как я слыхал, эти дамани устраивают что‑то под названием Небесные Огни, рядом с которыми твои лучшие фейерверки все равно что искорки в печной трубе. Ты только не обижайся.

– Лично я этих так называемых Небесных Огней не видывала, – пренебрежительно ответила Алудра с сильным тарабонским акцентом.

Она склонилась над стоявшей на верстаке деревянной ступкой размером с добрый бочонок, и, несмотря на то, что ее длинные, до пояса волосы были прихвачены на затылке широкой синей лентой, выбившиеся темные пряди упали на лицо. Длинный белый передник с темными пятнами ничуть не скрывал, как тесно ее темно‑зеленое платье облегает бедра, однако Мэта больше интересовало то, что она делает. Не то, что она делает в данный момент, а ее занятие вообще. Деревянным пестом длиной чуть не в полруки она измельчала крупнозернистый черный порошок. Порошок чем‑то походил на смесь, которую Мэту как‑то довелось увидеть во вскрытом им фейерверке.

– В любом случае, – продолжала Алудра, не замечая его пристального взгляда, – я не стану раскрывать секретов Гильдии. Это‑то ты понимаешь, да?

Мэт поморщился. Столько дней он потратил, стараясь навести разговор на нужную тему, с тех пор как набрел случайно на странствующую труппу Валана Люка и узнал, что Алудра в Эбу Дар. Больше всего он боялся, что она упомянет о Гильдии Иллюминаторов.

– Но ведь ты больше не Иллюминатор, не забыла? Тебя вышибли... э‑э... ты говорила, что покинула Гильдию.

Не впервой у Мэта появилась мысль напомнить Алудре, как однажды он спас ее от четырех гильдийцев, желавших перерезать ей глотку. Большинство женщин, напомни им о чудесном спасении, бросились бы ему на шею с поцелуями и пообещали все что угодно. Но Мэту даже сразу после спасения благодарных поцелуев не досталось, поэтому было маловероятно, что Алудра кинется ему в объятия сейчас.

– Все равно, – легкомысленным тоном продолжил Мэт, – о Гильдии тебе нечего беспокоиться. Вон как долго ты уже запускаешь ночные цветы, и что? Никто не появился и не попытался тебя остановить. Готов об заклад биться, тебе ни одного Иллюминатора не попадалось.

– Ты что‑то узнал? – тихо спросила Алудра, по‑прежнему не поднимая головы. Пестик замедлил движение, почти замер. – Расскажи.

У Мэта чуть волосы дыбом не встали. Как у женщин так выходит? Прячешь все ниточки, утаиваешь все улики, а они тыкают пальцем прямехонько в то, что ты желаешь скрыть.

– Ты это о чем? Да я слыхал лишь то, что и ты. Главным образом о Шончан.

Алудра повернулась так стремительно, что взметнулись волосы, и, схватив тяжелый пестик обеими руками, занесла его над головой. У Алудры, лет на десять старше Мэта, были темные глаза и маленькие пухлые губы, которые как будто только и ждали, когда же их поцелуют. Мэт раза два всерьез подумывал, не поступить ли ему именно так. После нескольких поцелуев большинство женщин становятся сговорчивее. Но сейчас она оскалила зубы и, казалось, вот‑вот откусит ему нос.

– Рассказывай! – прикрикнула Алудра.

– У доков я играл в кости с несколькими шончанами, – нехотя заговорил Мэт, опасливо косясь на воздетый пестик. Мужчина, когда дело несерьезное, может припугнуть, накричит да и уйдет себе, но с женщины станется из‑за пустяка и черепушку тебе раскроить. А у него от долгого сидения затекла нога, и он не был уверен, что сможет быстро вскочить с табурета. – Не хотел, чтобы ты от меня узнала, но... Алудра, Гильдии больше не существует. Ее квартала в Танчико уже нет. – У Гильдии по‑настоящему был всего один центр, один квартал в Танчико. Тот, что находился в Кайриэне, был давно покинут, а что до остального, то Иллюминаторы лишь странствовали, устраивая представления для правителей и знатных особ. – Они отказались впустить шончанских солдат на свою территорию, а когда те все же вломились туда, стали сражаться, точнее, пытались сражаться. Я не знаю, что произошло – может, солдат выронил фонарь, где нельзя было... В общем, как я понял, произошел взрыв и весь квартал взлетел на воздух. Наверняка, преувеличивают. Но Шончан решили, что кто‑то из Иллюминаторов использовал Единую Силу, и они... – Он вздохнул и попытался смягчить голос. Кровь и пепел, этого он рассказывать не хотел! Но она жгла его злым взглядом, и проклятая дубина грозила обрушиться на голову. – Алудра, Шончан собрали всех уцелевших после взрыва и еще тех Иллюминаторов, что ушли в Амадор... Их всех сделали да’ковале. А это означает...

– Я знаю, что это означает! – с яростью сказала Алудра. Развернувшись к своей ступке, она принялась так энергично орудовать пестиком, что Мэт испугался, как бы та не взорвалась, если в ней и впрямь порошок для фейерверка. – Дураки! – сердито бормотала Алудра, громко стуча пестиком в ступке. – Слепые дураки! Глупцы! Перед сильными и власть имущими нужно всего лишь согнуть шею да и пойти себе дальше, но они и этого не поняли! – Шмыгнув носом, она вытерла щеки тыльной стороной руки. – Ты неправ, мой юный друг. Пока жив хоть один Иллюминатор, жива и Гильдия, а я, я‑то еще жива! – По‑прежнему не глядя на Мэта, она еще раз вытерла щеки. – И что бы ты сделал, дай я тебе фейерверки? Стал бы, наверное, швырять их в Шончан из катапульты, да? – Фыркнув, она ясно дала понять свое отношение к подобной затее.

– А чем плоха идея? – спросил Мэт обиженно. Добрая полевая катапульта, так называемый скорпион, выстреливает десятифунтовый камень на пятьсот шагов, а десять фунтов фейерверков – это штука помощнее всякого камня. – Но у меня есть мысль получше. Видел я те трубы, с помощью которых ты запускаешь в небо ночные цветки. Как ты говоришь, на три сотни шагов, если не дальше. Наклони трубу под углом к земле, и готов спорить, она зашвырнет ночной цветок на тысячу шагов.

Уставившись взглядом в ступку, Алудра что‑то пробормотала себе под нос. Как почудилось Мэту, нечто вроде «что‑то я разболталась», и совсем уж бессмысленное о красивых глазках. Он поторопился отвлечь ее мысли от секретов Гильдии.

– Эти трубки куда меньше катапульты, Алудра. Если их как следует спрятать, Шончан ни за что не узнают, откуда они взялись. Считай это расплатой им за квартал Гильдии.

Повернув голову, Алудра окинула Мэта долгим взглядом. В нем мешалось уважение с удивлением, но Мэт сделал вид, что ничего не замечает. Глаза у Алудры покраснели, а на щеках виднелись следы слез. Может, если приобнять ее... Обычно женщинам нравится, когда их утешают.

Но прежде чем Мэт успел сдвинуться с места, она взмахнула пестиком и наставила его на юношу, словно меч. Причем держала пестик в вытянутой руке без усилия, тот даже не дрогнул ни разу; эти руки были куда сильнее, чем казались с виду. О Свет, подумал Мэт, не могла же она знать, что я хотел сейчас сделать!

– Очень неплохо для того, кто всего несколько дней назад увидел пусковые трубы, – сказала Алудра, – но я додумалась до этого задолго до тебя. У меня на то есть причина. – В тоне ее проскользнула горечь, но быстро исчезла, и в голосе послышались веселые нотки. – Задам тебе загадку, раз уж ты такой сообразительный, ага? – промолвила она, выгнув бровь. О, ее и в самом деле что‑то развеселило! – Скажи, зачем бы мне мог понадобиться литейщик или колокольный мастер, и я расскажу тебе все свои секреты. Даже такие, которые тебя смутят и заставят покраснеть? Хочешь, да?

Так, интересно. Звучит заманчиво. Но фейерверки намного важнее, чем возможность часок пообниматься с нею. Что это за секреты, которые его смутят? Мэт и сам мог бы ее немало удивить. Не все воспоминания чужих людей, что понабились ему в голову, связаны со сражениями.

– Литейщик... – протянул он, не имея ни малейшего понятия, куда двинуться мыслью. Ни в одном из старых воспоминаний не удавалось отыскать даже намека. – Ну, наверное... Колокольный мастер мог бы... Пожалуй...

– Нет, – сказала Алудра оживленно. – Ступай и возвращайся денька через два‑три. У меня работы по горло, а ты слишком отвлекаешь своими вопросами, да еще и обхаживаешь меня вовсю. Нет, не спорь! Давай уходи.

Сердито косясь на Алудру, Мэт встал и нахлобучил на голову широкополую черную шляпу. Обхаживает? Обхаживает! Кровь и проклятый пепел! Входя в фургон, Мэт сбросил свой плащ у двери, и сейчас, нагнувшись за ним, тихонько охнул. Он почти весь день просидел на табурете. Но может, какой‑никакой успех ему все‑таки сопутствовал. Если бы он еще сумел разгадать ее загадку... Сигнальные колокола. Гонги, которыми время отбивают. Нет, бессмыслица.

– Если бы ты не принадлежал другой, мне, того гляди, и пришла бы в голову мысль поцеловать такого смышленого молодого человека, – промурлыкала она очень даже нежным тоном. – У тебя такая хорошенькая попка.

Мэт резко выпрямился, но не обернулся. Лицо загорелось от гнева, но она‑то наверняка решит, что он смутился. Мэту удавалось забыть, какую одежду он носит, пока кто‑нибудь не напоминал ему об этом. В тавернах уже раза три случались инциденты. Когда Мэт лежал пластом, с ногой в лубках, с перетянутыми ребрами, забинтованный чуть ли не с головы до пят, Тайлин припрятала всю его одежду. Куда ее засунули, он так и не нашел, но твердо был уверен, что одежду спрятали, а не сожгли. В конце концов, не собирается же она держать его при себе вечно. Из своего у Мэта остались лишь шляпа да повязанный на шее черный шелковый шарф. И, конечно, серебряный медальон в виде лисьей головы, что висел под рубашкой на кожаном шнурке. И еще его ножи; без них он и вправду чувствовал бы себя потерянным. Когда Мэт наконец умудрился выползти из той проклятой постели, проклятая женщина выдала ему новую одежду, а потом еще сидела и смотрела, как проклятые швеи обмеряют его и подгоняют обновки! Если не следить за ними, пышные белые кружева почти полностью закрывали кисти рук, а те, что на воротнике, ниспадали чуть ли не до пояса. Тайлин нравились мужчины, одетые в кружева. Плащ был ярко‑алого цвета, такого же оттенка, что и узкие облегающие штаны, и по краю вышит золотыми завитушками, белыми розами и прочими такими же треклятыми штуками. Не говоря уже о белом овале на левом плече с эмблемой Дома Митсобар – зелеными Мечом и Якорем. Ярко‑синему цвету куртки позавидовал бы иной Лудильщик, к тому же она была щедро вышита на груди и по рукавам золотым узором под названием тайренский лабиринт. Мэт не любил вспоминать, через что ему пришлось пройти, чтобы убедить Тайлин отказаться от жемчужин, сапфиров и один Свет знает чего еще, чем ей непременно хотелось украсить его куртку. К тому же куртка была очень короткой. Неприлично короткой! Тайлин тоже говорила, что ей нравится его попка, и ее, казалось, вовсе не волновало, кто еще будет на нее пялиться!

Набросив на плечи плащ – он хоть что‑то прикрывал, – Мэт сграбастал оставленный у двери дорожный посох длиной ему по плечо. Бедро и голень заныли, но ничего, ходьба разгонит боль.

– Ну, тогда увидимся дня через два‑три, – сказал Мэт со всем достоинством, что сумел наскрести.

Алудра тихонько засмеялась. Но не так тихо, чтобы он не услышал. О Свет, иная женщина способна смехом сделать больше, чем портовый громила многоэтажным ругательством! И ведь знает, каким оружием владеет!

Прихрамывая, Мэт спустился по деревянным ступенькам фургона и с грохотом захлопнул за собой дверь. Дневное небо ничем не отличалось от того, каким оно было утром, – серое, затянутое мрачными облаками. Резкими порывами стегал ветер. В Алтаре не бывало настоящей зимы, но и такой вполне хватало. Снегопадов не было, но с моря налетали ледяные ливни и сильные грозы, а из‑за сырости холод добирался до самых костей. Земля под ногами казалась влажной даже в сухую погоду. Мэт с хмурым, как погода, видом заковылял прочь от фургона.

Женщины! Правда, Алудра хорошенькая. И она знает, как делать фейерверки. А литейщик колоколов? Может, найти отгадку удастся быстрее, чем за два дня. Пока Алудра не начала за ним охотиться. Кажется, в последнее время немало женщин этим занялись. Неужели Тайлин что‑то в нем изменила, и теперь женщины преследуют его, как и она сама? Нет. Что за чушь! Ветер дернул за плащ, раздул ткань за спиной, но Мэт слишком глубоко задумался, чтобы с ним бороться. Две проходившие мимо гибкие, стройные женщины – акробатки, решил Мэт, – хитро ему улыбнулись, и он улыбнулся в ответ и расшаркался. Нет, Тайлин его не изменила. Он остался таким же, каким был.

Хозяйство Валана Люка оказалось раз в пятьдесят больше, чем рассказывал Том: будь вместо хаотически расставленных палаток и фургонов дома, оно напоминало бы маленький городок. Мэт увидел кое‑где занятых репетициями, несмотря на погоду, артистов. Женщина в свободной белой блузе и в штанах, столь же узких, как у Мэта, расхаживала взад‑вперед по слабо натянутому между двух высоких столбов канату, а потом она прыгнула вниз и каким‑то образом ухитрилась зацепиться ступнями за канат, едва не грохнувшись наземь. Потом женщина, извернувшись, ухватилась за канат руками, подтянулась и села на него, а потом начала все заново. Неподалеку какой‑то малый бегал по яйцеобразному колесу, которое имело добрых двадцать футов в поперечнике и было смонтировано на платформе, так что когда он взбегал на узкий конец, он оказывался выше женщины‑канатоходца, которая явно должна была свернуть себе вскоре дурную шею. Мэт загляделся на обнаженного по пояс мужчину – тот катал по рукам и плечам три сверкающих шара, не касаясь их пальцами. Мэту это понравилось. Пожалуй, он и сам мог бы повторить такой номер. По крайней мере, эти шары не поранят до крови и не поломают костей. Подобных радостей ему уже на всю жизнь хватило.

Но больше всего внимание Мэта привлекли коновязи. Длинные ряды коновязей, где две дюжины людей, закутавшись от холода, сгребали на тележки навоз. Сотни лошадей. Говорили, что Люка приютил у себя в балагане какого‑то шончанского дрессировщика, и наградой стал патент, подписанный самой Верховной Леди Сюрот, благодаря чему Люка сохранил всех своих животных. Мэтову Типуну устроенная Сюрот жеребьевка не грозила, поскольку мерин оказался в конюшнях Таразинского дворца, но вывести его оттуда Мэт пока никак не мог. Тайлин все равно что поводок пристегнула к его шее и не собиралась отпускать его так быстро.

Повернув прочь, Мэт задумался, не подговорить ли Ванина украсть лошадей из зверинца, если разговоры с Люка зайдут в тупик. Судя по тому, что Мэт знал о Ванине, для этого невероятного человека подобная задачка – все равно что прогулка перед сном. Как ни толст был Ванин, он мог увести и объездить любую лошадь, которая только рождена на свет. К несчастью, Мэт сомневался, что сам способен продержаться в седле больше мили. Тем не менее, надо же о чем‑то думать. Он все больше и больше впадал в отчаяние.

Ковыляя по дороге и праздно разглядывая репетирующих жонглеров и акробатов, Мэт терялся в догадках, как могли дела принять такой оборот. Кровь и пепел! Он же та’верен! Но он – здесь, торчит в Эбу Дар, превратился в игрушку и любимую зверюшку Тайлин – даже долечиться не дала, сразу набросилась, как утка на жука! – а все вокруг вовсю развлекаются. С этими женщинами из Родни, виляющими хвостом у ее ног, Найнив, по всей вероятности, корчит из себя невесть кого и всеми помыкает. Как только Эгвейн сообразит, что буйнопомешанные Айз Седай, назвавшие ее Амерлин, хотели вовсе не этого, Талманес с Отрядом Красной Руки умыкнет ее оттуда в любой момент. О Свет, да Илэйн за это время уже, наверное, надела Корону Роз, насколько он ее знает! И Ранд с Перрином, сидят развалясь перед камином в каком‑нибудь дворце, попивают вино и перешучиваются.

В голове закружился водоворот тусклых красок, и Мэт скривился и потер лоб. Это теперь случалось всякий раз, как он думал о Ранде или о Перрине. Почему так происходит, он не знал и знать не хотел. Ему всего лишь хотелось, чтобы эта круговерть кончилась. Только бы выбраться из Эбу Дар. И, конечно, унести с собой тайну фейерверков, но если придется выбирать между бегством и этой тайной, он предпочтет бегство.

Том с Бесланом были там же, где Мэт их оставил, – пили вместе с Люка вино возле затейливо разрисованного фургона хозяина балагана, но Мэт присоединился к ним не сразу. По какой‑то причине Люка с первого мгновения проникся неприязнью к Мэту Коутону. Мэт отвечал ему тем же, на что у него была причина. С физиономии Люка не сходило выражение самодовольства, и стоило ему взглянуть на любую женщину, как он тотчас расплывался в глупой ухмылке. Видно, полагал, что все женщины в мире при виде него испытывают неземную радость. О Свет, он ведь женат!

Раскинувшись в позолоченном кресле, которое, верно, упер из какого‑нибудь дворца, Люка с барственным видом смеялся и оживленно жестикулировал. Том и Беслан сидели напротив него на скамейках. Ярко‑красные куртку и плащ Люка усыпали золотые звезды и кометы. Да от такого смутился бы и Лудильщик! А при виде фургона Лудильщик и вовсе зарыдал бы! Тот превосходил размерами рабочий фургон Алудры и, похоже, был покрыт лаком! На красно‑синих стенках фургона серебрились изображения луны во всех фазах, а остальную часть густо покрывали золотые звезды и кометы разнообразной величины. На этом фоне Беслан в своих расшитых летящими птицами куртке и плаще смотрелся довольно скромно. Том же, утиравший от вина длинные белые усы, выглядел и вовсе блекло в простой шерстяной куртке бронзового цвета и в темном плаще.

Одной персоны, которая должна была тоже находиться здесь, Мэт не увидел, но, порыскав взглядом окрест, обнаружил у стоявшего неподалеку фургона кучку женщин. Здесь были и девушки его лет, и седовласые женщины, но все, собравшись в кружок, хихикали. Вздохнув, Мэт направился туда.

– О‑о, никак не решу, – донесся из середины кружка мальчишеский фальцет. – Смотрю на тебя, Мериси – красивей твоих глаз я никогда не видал. Но посмотрю на тебя, Нейлин, – а у тебя еще краше. Твои губы, Гиллин, что спелые вишенки, а твои, Адрия, так и тянет поцеловать. А у тебя, Джамейне, шея прекрасная, как у лебедя...

Проглотив вертевшееся на языке ругательство, Мэт ускорил шаг и, бормоча налево и направо извинения, протолкался между женщинами. В середине кружка обнаружился Олвер, низкорослый светлокожий мальчишка, он строил глазки и ухмылялся по очереди всем женщинам. Хотя за одну эту ухмылку во весь рот каждой из них следовало бы надрать мальчишке уши.

– Прошу простить его, – пробурчал Мэт, беря мальчишку за руку. – Идем, Олвер. Нам надо возвращаться в город. Хватит плащом махать. Болтает, а чего – и сам не знает. Не пойму, где он этого набрался.

К счастью, женщины только смеялись и ерошили Олверу волосы, пока Мэт выводил его из окружения. Подумать только, какая‑то сказала даже, что он хороший мальчик! А другая скользнула рукой под плащ Мэта и ущипнула за задницу. О женщины!

Вырвавшись на волю, Мэт сердито покосился на мальчишку, который шагал рядом с донельзя счастливым видом. Олвер подрос с тех пор, как Мэт впервые его встретил, но все равно был маловат ростом для своих лет. А с таким широким ртом и оттопыренными ушами красавцем ему никогда не бывать.

– Будешь так с женщинами разговаривать, в беду попадешь, – сказал Мэт. – Женщины любят, чтобы мужчина вел себя тихо, был воспитанным. И сдержанным. Сдержанным и, может, чуточку стеснительным. Развивай в себе эти качества, и все будет хорошо.

Олвер посмотрел на Мэта круглыми недоверчивыми глазами, и Мэт вздохнул. За парнишкой приглядывают чуть ли не десяток дядек, и каждый, не считая Мэта, влияет на него дурно.

При виде Тома и Беслана Олвер вновь расплылся в улыбке. Вырвав руку, он со смехом кинулся к ним. Том учил его жонглировать и играть на арфе и флейте, а Беслан – владеть мечом. Другие «дяди» тоже давали Олверу уроки, причем прививали ему на удивление разнообразные навыки. Мэт собирался и сам заняться Олвером, когда окрепнет; он хотел научить его драться боевым посохом и стрелять из двуреченского лука. Чему мальчишка может научиться у Чела Ванина или «красноруких», Мэт и знать не желал. Завидев идущего к нему Мэта, Люка поднялся со своего чудного кресла, его бессмысленная улыбка превратилась в кислую мину. Оглядев Мэта с головы до ног, он взмахнул своим нелепым плащом и сочным голосом произнес:

– Я – человек занятой. Меня ждет куча дел. Возможно, в скором времени Верховная Леди Сюрот окажет мне честь посетить мое представление.

И, не сказав больше ни слова, широким шагом двинулся прочь, придерживая одной рукой изукрашенный плащ, трепетавший под порывами ветра, как флаг.

Мэт свой плащ придерживал обеими руками. Плащи – они для тепла. Сюрот он видел во дворце, но чтобы близко – ни разу. Вернее, настолько близко, как хотелось бы. Ему не представить было, что у нее может найтись время на «Грандиозное Странствующее Представление и Величайшую Выставку Чудес и Диковин Валана Люка». Именно так гласила надпись у входа; она была выведена красными буквами в шаг высотой на длинной полосе парусины, подвешенной меж двух высоких столбов. А если у Сюрот и найдется время, то она, того гляди, сама львов съест. Или напугает их до смерти.

– Ну как, Том, он согласился? – тихо спросил Мэт, хмурым взглядом провожая Люка.

– Мы можем ехать с ним, когда он покинет Эбу Дар, – ответил Том. – Разумеется, за плату. – Он фыркнул, распушив усы, и раздраженно провел пятерней по белым волосам. – За те деньги, что он хочет, мы вроде бы будем как сыр в масле кататься, есть и спать, как короли, но, зная его, я очень в этом сомневаюсь. Преступниками он нас не считает, поскольку мы все еще на свободе, но понимает, что мы от чего‑то бежим, иначе отправились бы в путь как‑нибудь сами, без него. К несчастью, с места он намерен стронуться самое раннее только весной.

Мэт мысленно выругался самыми отборными ругательствами. Только весной. Свет знает, что с ним до весны сотворит Тайлин, что заставит его делать. Может, не такая уж плохая мысль попросить Ванина увести лошадей.

– Дай‑ка мне еще время в кости поиграть, – сказал Мэт, словно это было неважно. – Если он заломил столько, сколько ты говоришь, надо набить кошелек потолще. Про Шончан можно одно сказать – проигрывать они не прочь. – Он старался осторожно обращаться со своей удачей и пока еще не нарвался на угрозу перерезать ему глотку за жульничество, по крайней мере, с тех пор как сумел на своих двоих выбраться из дворца. И начинал верить, что удача помогает ему и в игре и что есть все‑таки хоть какая‑то польза от того, что он та’верен.

Беслан смотрел на Мэта сосредоточенно. Смуглый стройный мужчина, моложе Мэта, он был беспутным повесой, когда Мэт с ним познакомился, всегда готовым прошвырнуться по тавернам и покуролесить, особенно если гулянка завершалась женщинами или доброй схваткой. Однако с приходом Шончан он значительно посерьезнел. Для него Шончан были очень серьезным вопросом.

– Мэт, моя матушка будет не слишком довольна, если прознает, что я помогаю ее лапочке покинуть Эбу Дар. Еще женит меня на какой‑нибудь косоглазой образине с усами, как у тарабонского пехотинца.

Мэт поморщился. Хотя прошло уже немало времени, он все не мог привыкнуть к тому, что сын Тайлин не видит ничего зазорного в поведении своей матери. Ладно, хоть Беслан полагал, что она стала вести себя с Мэтом немного собственнически – всего лишь немного, заметьте! – но это была единственная причина, по которой он помогал Мэту. И заявлял при этом, что Мэт нужен его матери для того, чтобы отвлечься от мыслей о соглашениях, которые навязали ей Шончан! Мэту порой хотелось вновь оказаться в Двуречье, где по крайней мере знаешь, что думают другие. Порой даже очень хотелось.

– А теперь мы вернемся во дворец? – сказал Олвер, вернее, потребовал, а не спросил. – У меня урок чтения с леди Риселле. Она, когда мне читает, разрешает класть голову ей на грудь.

– Примечательное достижение, Олвер, – сказал Том, поглаживая усы и тем самым скрывая улыбку. Наклонившись к двум другим мужчинам, он понизил голос, чтобы его слова не достигли ушей мальчика. – На столь великолепную подушку мне она разрешает положить голову только после того, как заставит сыграть на арфе.

– Риселле всех заставляет сначала ее развлечь, – знающе усмехнулся Беслан, и Том изумленно воззрился на него.

Мэт застонал. На этот раз – не из‑за боли в ноге или того обстоятельства, что каждый мужчина в Эбу Дар, за исключением Мэта Коутона, выбирает сам, на чью грудь ему положить голову. Нет, у Мэта в голове вновь катились игральные кости. Его ожидало что‑то скверное. Что‑то очень плохое.