Гонка продолжается

– Такого обстоятельного описания исходных условий зачатия мне ещё не приходилось слышать.

– Да уж... Профессор Хайнеман никак не мог остановиться. Должны быть выполнены все тридцать семь условий, чтобы зачатие произошло. Человек–самое неплодовитое существо на планете!

– И как это мы вообще до сих пор не вымерли?

– А я удивляюсь, откуда у самого‑то профессора при таком количестве необходимых условий взялось четверо детей.

Акушерки ехали в маленьком «форде», весело переговариваясь. Сюзанна сидела за рулём, придерживаясь разрешённой на автобане скорости – сто тридцать километров в час. На горизонте садилось солнце.

– К счастью, большинство родителей ничего не знают об условиях зачатия по профессору Хайнеману, – сказала Хайке, – иначе они с самого начала отказались бы от всяких попыток.

– Удивительнее всего вот что, – поддержала с заднего сиденья Карола. – Какая‑нибудь приличная пара всё делает как надо, но им так и не удаётся произвести на свет маленького крикуна. А потом двое тинейджеров знакомятся на дискотеке, наскоро совокупляются в стареньком автомобильчике... раз! – и всё готово!

Хайке засмеялась:

– Может, на следующем занятии тебе выступить с рефератом об условиях зачатия? Так и скажешь: во‑первых, потребуется парочка тинейджеров, в идеале разнополых, во‑вторых, дискотека и, в‑третьих – старенькая машина. Я ничего не упустила?

– Презерватив, – дополнила Биргит с заднего сиденья. – Как вам хорошо известно, эта штука всегда лопается в самый неподходящий момент.

Все засмеялись.

Через час Сюзанна свернула с автобана и завезла домой Каролу. Её муж и трое детей уже ждали её у садовой ограды.

Потом она высадила Биргит. В доме уже горел свет. Коллега Сюзанны со своей шестилетней дочкой жила у родителей.

Последней на очереди была Хайке.

– Мой друг уже наверняка приготовил спагетти с сырным соусом с зеленью, – сказала она. – Это его дежурное блюдо, которым он встречает меня всякий раз, когда я возвращаюсь из дальней поездки.

Она вышла из машины и помахала на прощанье.

И Сюзанна осталась в одиночестве. Так она себя и ощущала...

Переступив порог кабинета своего гинеколога, Регина словно окунулась в арктический холод. Хоть в помещении и было натоплено, а снаружи сияло весеннее солнце, но эти цвета! Стены оклеены белыми обоями. Шкафы, полки и архив – всё белое. Плитки на полу, блестящие как зеркало, были тоже белые. Гинекологическое кресло со светло‑серой обивкой казалось на таком фоне почти оживляющим цветовым пятном. Письменный стол врача состоял из большой стеклянной столешницы, опиравшейся на блестящие стальные трубки. В углу стоял светло‑серый компьютер. На столе было пусто, если не считать бумаги да пары специальных книг с сине‑белыми корешками. Напрасно Регина озиралась в поисках зелёного комнатного растения или яркой картины на стене – так погибающий от жажды в пустыне озирается в поисках оазиса. Зато на стене висела огромных размеров картина, выполненная маслом: нежно‑серая раковина на белом песке. Всё это напоминало стерильный шарм скотобойни.

Приём вёл доктор Хоендорф, и приём этот был едва ли теплее его приёмной. Он сидел с поднятым подбородком за письменным столом и без приветствия скомандовал:

– Садитесь, госпожа Маркуард!

– Большое спасибо, господин доктор, – воспитанно ответила Регина и сразу перешла к делу: – Итак, мы с мужем женаты десять лет и решили родить ребёнка. Мы...

– Сколько вам лет? – холодно перебил врач. Видимо, это вступление показалось ему непозволительно пространным.

– Тридцать шесть, господин доктор.

Он раскрыл папку, заведённую на новую пациентку:

– Беременности ещё ни разу не было?

– Нет, господин доктор.

– Когда перестали принимать противозачаточные таблетки?

– Три месяца назад, – ответила Регина так, как было на самом деле.

– Что ж, – сказал он с неподвижным лицом, – тогда продолжайте со всем возможным прилежанием и показывайтесь мне раз в шесть месяцев. Что‑нибудь ещё?

«Интересно, почему мне так настоятельно рекомендовали этого холодного, заносчивого типа?» – подумала Регина и неуютно заёрзала на стуле.

– Господин доктор, уже три месяца мы не пропускаем ни одного дня плодородной фазы моего цикла. А в промежутках воздерживаемся. Большего для оплодотворения сделать нельзя. И всё‑таки мы остаёмся без результата. Что‑то здесь не так, господин доктор.

Он улыбнулся. Эта улыбка была полна врачебного превосходства над высказыванием наивного дилетанта.

– Три месяца – это не срок, госпожа Маркуард. Есть пары, которые годами не получают результата. А на таком коротком промежутке времени диагностировать бесплодие было бы неоправданно и безграмотно.

Она испугалась. «Пары, которые годами не получают результата...»

– У вас есть ещё вопросы, госпожа Маркуард? – Он посмотрел на свои часы.

– Я только хотела выяснить, всё ли мы правильно... – И Регина снова завернула длинный речевой период.

– Никаких противозачаточных и старательно друг на друга. Остальное доделает природа. – Он захлопнул карту пациентки.

Регина в испуге поменяла стратегию и солгала:

– Я неправильно выразилась, господин Хоендорф. Я не принимаю пилюли уже год. А три месяца назад... я хотела сказать, три месяца, как мы начали беспокоиться...

Гинеколог недоверчиво наморщил лоб и принялся поучать, размеренно покачиваясь в своём массивном вертящемся кресле и поигрывая шариковой ручкой:

– После начала половых сношений с целью забеременеть у плодородных: пар вероятность наступления беременности: в первый год равна восьмидесяти процентам! Поскольку вам уже тридцать шесть, вероятность понижается, однако диагностировать бесплодие было бы преждевременно. Есть ещё вопросы?

Регина кивнула и заговорила уже лихорадочно:

– Пожалуйста, господин доктор! Для нас чрезвычайно важна эта беременность. Если мы не добьёмся её сейчас, дальше будет всё труднее, через несколько лет мне будет уже сорок, я очень боюсь монголизма и других рисков...

Врач нетерпеливо стучал шариковой ручкой по стеклянной поверхности стола.

– Ну хорошо, если вы непременно хотите. Бесплодие с равной степенью вероятности зависит от обоих партнёров. Обычно первым обследование проходит мужчина. Ваш муж должен записаться на приём к урологу. После этого будем решать, – и он демонстративно уставился на часы.

Регина возразила:

– А мы не могли бы параллельно обследовать и меня? Ну, ради моего спокойствия.

– Опять вы про ваш страх! У вас было двадцать лет на то, чтобы забеременеть и родить ребёнка. Теперь вам в любом случае не избежать рисков, связанных с поздними родами. – Он встал и обошёл вокруг стола. – А теперь я прошу меня извинить. Там ждёт следующая пациентка. Всего хорошего!

– Что ты хочешь сделать? – Аня непонимающе смотрела на Карин.

– Я сделаю то, что нужно.

Обе снова сидели в своей крошечной кухне за ужином. На ужин были хрустящие хлебцы и творог с зеленью.

– Пока с Себастьяном пустой номер, – сказала Карин. – Мы уже трижды приглашали его, и всякий раз он нам вешает лапшу на уши про свою святую Хельгу. Больше я не могу это слышать.

– Но другого кандидата у нас нет.

– Правильно. Поэтому надо что‑то думать, Аня.

– Но твой план... он же просто некорректный...

– Да прекрати ты эти штучки! А распоряжение твоей матери корректно?

Аня молчала.

– У каждого мужчины есть какое‑нибудь ранимое местечко, – продолжала объяснять её рыжеволосая подруга. – У этого мягкотелого мальчика – синдром помощи, иначе он не работал бы – единственный мужчина среди нас – в консультации для беременных. Ты позвонишь ему и дать понять, что я тебя бросила. Он сразу прибежит тебя утешать. Всё остальное зависит от твоего женского искусства соблазна.

– Но он мне не поверит!

– Придётся всё сделать так, как будто мы действительно расстались.

– О'кей, Карин. Когда ты съедешь?

– Что значит я съеду? Гораздо проще будет съехать тебе! Ты можешь перебраться в Вурцельбах к Сюзанне, там он тебя и осеменит. – Она подловато рассмеялась.

– Ничего смешного! – сердито возразила Аня. – Будет лучше, если переедешь ты. Просто положишь матрац рядом со своим письменным столом, чтобы все твои коллеги только про это и говорили и чтобы у Себастьяна не осталось ни капли сомнений в нашем разрыве.

– В крайнем случае я так и сделаю, – примирительно сказала Карин. – Уже весна. Деревья пустили молодые побеги, полопались почки. Наступит время – и ты забеременеешь, а другого донора, кроме Себастьяна, у нас нет. Если мы хотим хоть чего‑то добиться, надо действовать прямо сейчас! – И она сунула половинку хрустящего хлебца, намазанного творогом с мелко накрошенной зеленью, в свой большой рот.

– Я не знаю. Во‑первых, это достаточно сложный план, такой мог зародиться только в голове Карин Шварц, а во‑вторых... мне жаль бедного Себастьяна.

– О богиня, до чего же ты у нас чувствительная! Мужчины тысячелетиями подавляли женщин, эксплуатировали их, лишали их чувства собственного достоинства, подчиняли их сексуальному господству пениса, а у тебя теперь, видите ли, муки совести только из‑за того, что мы возьмём у этого Себастьяна немножко семени.

– Но про него меньше, чем про любого другого, можно сказать, что он подавляет женщин. Он такой милый и чуткий и носит свою Хельгу на руках.

Карин саркастически рассмеялась.

– Да, пока носит, чтобы захомутать эту дуру. Потом он её обрюхатит, выдавит из профессиональной жизни, сделает своей уборщицей и будет втихаря бить за задёрнутыми шторами до синяков. И ты его ещё жалеешь! – Глаза Карин сверкали праведным гневом. – Любой мужчина становится насильником и эксплуататором, как только... как только женщина ему это позволит.

Аня вздохнула и подлила себе чаю.

Установилось молчание.

Через некоторое время Аня сказала:

– Карин, всё это, я думаю, не имеет смысла. Регина наверняка уже давно не принимает противозачаточные пилюли и уже беременна. Мы опоздали.

– С чего ты взяла, что у этих обывателей всё сразу получится? Когда перестают принимать гормональные таблетки, организму требуется время, чтобы перестроиться. И даже если... – Она таинственно улыбнулась.

– Что значит «даже если»?

– На этот случай у меня разработан запасной план. В нашей женской группе есть одна прогрессивная, феминистски настроенная студентка‑медик, она отучилась уже девять семестров. Она знает способ, как безопасно сократить беременность на несколько недель.

Аня испугалась.

– Вот только не надо экспериментов над ребёнком!

– Ну, как скажешь. Тогда запасной план отменяется. Когда твой ближайший оптимум для зачатия?

– Дня через три‑четыре.

– Хорошо. Тогда через три дня звони Себастьяну, плачь, стенай и позаботься о том, чтобы он тебя наконец расстелил!

Супруги Маркуард стояли у регистратуры.

– Мы записаны на приём к доктору Гешайдле, – сказала Регина.

Роберт молчал. Ему этот визит к врачу был очень неприятен. Но отвертеться он не мог.

– Пройдите, пожалуйста, в приёмную. Госпожа доктор Гешайдле сейчас придёт, – сказала молоденькая помощница.

Роберт вздрогнул.

– Как это госпожа доктор? – запротестовал он. – Мы записались к господину доктору Гешайдле.

Молодая женщина растерянно вскинула глаза:

– Мне очень жаль, но господина доктора Гешайдле у нас нет. Вы записаны к госпоже доктору Гешайдле. Но если вам будет предпочтительнее записаться на приём к господину доктору Урбанскому... я готова посмотреть.

– Да, уж посмотрите, пожалуйста! – потребовал Роберт.

Помощница уставилась в монитор своего компьютера.

– Можно записаться только на конец мая, господин Маркуард.

– А раньше нельзя? Это не терпит отлагательства.

– Ну, если только речь идёт о случае неотложной помощи.

– Да, требуется неотложная помощь! – нервно сказал Роберт.

– Тогда почему вы не хотите прибегнуть к помощи госпожи доктора Гешайдле?

Регина толкнула его в бок и приняла решение:

– Хорошо. Мы остаёмся.

Приёмная была пуста.

– Ещё минуточку, – попросила помощница и закрыла за ними снаружи дверь кабинета.

– Ну ты мне устроила! – зашипел Роберт, нервно шаря по карманам в поисках сигарет. – Женщина‑уролог! Ты хоть представляешь, как это стыдно?

– Здесь нельзя курить! – напомнила ему Регина.

– Да, конечно. – Он убрал сигареты.

– Как я могла догадаться, что это женщина? – оправдывалась его жена. – В справочнике было написано: «Урологическая практика – доктор Урбанский, доктор Гешайдле». Женщины в этой профессии почти не встречаются, я и не подумала об этом.

– Вот теперь будем расхлёбывать, – прошептал он и в отчаянии огляделся, в любую минуту ожидая, что разразится катастрофа.

Менее чем через минуту она разразилась: в кабинет вошла привлекательная женщина лет тридцати в белом халате.

– Здравствуйте, я доктор Гешайдле, практикующий уролог и нефролог, – она произнесла всё это с баварским крестьянским акцентом, широко улыбнулась и протянула руку для пожатия.

Роберт подумывал о бегстве. Регина пожала протянутую руку.

Доктор села за свой стол и раскрыла ещё пустую карточку пациента.

– Чем могу быть вам полезна, господин и госпожа Маркуард?

– Мы вот уже год целенаправленно пытаемся зачать ребенка, – решительно врала Регина, – и до сих пор не добились результата. Мой гинеколог посоветовал мне сперва обследовать мужа.

Молодая докторша излучала счастье.

– Правильно, правильно, сперва обследуются мужчины. Но для начала несколько общих вопросов. Сколько вам лет?

– Моему мужу сорок, а мне тридцать шесть, госпожа доктор. Беременности у меня не было ни одной.

Докторша кивнула.

– Господин Маркуард, как часто вы имеете половые сношения с вашей женой?

Роберт сглотнул.

– Пусть лучше она...

Регина наклонилась вперёд:

– Между девятым и пятнадцатым днями моего цикла–как можно чаще. Всё остальное время мы воздерживаемся, чтобы повысить в сперме концентрацию семенных клеток.

– Ну надо же! – воскликнула доктор Гешайдле. – Как основательно вы подходите к вопросу! Не было ли у вас серьёзных заболеваний и операций?

Регина и Роберт отрицательно покачали головой.

– Господин Маркуард, у вас бывают проблемы с эрекцией или нарушение либидо?

– Разумеется, нет, – оскорбился он.

– А как с эякуляцией?

Он почувствовал, как его лицо наливается кровью.

– Никаких проблем, госпожа доктор.

Урологиня встала.

– Хорошо, тогда я хотела бы вас осмотреть. Господин Маркуард, будьте любезны снять брюки!

Его бросало то в жар, то в холод. Он медленно подчинился и лёг на кушетку в таком напряжении, как будто ему предстоял допрос в КГБ с применением пыток. Доктор Гешайдле натянула резиновые перчатки и осмотрела его гениталии.

– Вид просто великолепный, – радостно прокомментировала она. – У вас нет ни изъянов, ни наростов, ни изменений кожного покрова, господин Маркуард. Не страдаете ли вы преждевременным семяизвержением?

«Я убью эту бабу!» – подумал Роберт и через силу ответил:

– Нет... естественно, нет.

– Отлично! Тогда пойдите, пожалуйста, в туалет и эякулируйте в эту мензурку!

Он и так был здесь не в своей тарелке, теперь же окончательно почувствовал себя как подросток с эрекцией, выпирающей из штанов, когда его вызывают к доске.

«Я её убью», – снова подумал он и произнес заикаясь:

– Но, но, госпожа доктор...

Она понимающе улыбнулась:

– Это важно, господин Маркуард. Мне ведь надо узнать, достаточно ли у вас семенной жидкости. Кроме того, играет роль число и подвижность сперматозоидов. Если вы испытываете трудности с онанированием, пусть вас сопровождает ваша жена.

– Нет, нет, я справлюсь сам, – пролепетал он в мучительном приступе стыда и вышел из кабинета.

У регистратуры стояли три молоденькие медсестры. Роберт в испуге прикрыл мензурку ладонями.

Альтернативщик вопросительно взглянул на Сюзанну:

– Что написать в заявке на ремонт?

Она как раз говорила по телефону. Зажав ладонью мембрану, она простонала:

– Ох уж эти мужчины! Техника – это как раз женское дело. Да напиши просто как есть: сломалась круглая дырка, в которую вытекает вода.

– Госпожа Раймунд, – робко предложил альтернативщик, – а можно я напишу «сток»?

Из‑за угла коридора показался доктор Леман, он засмеялся:

– «Круглая дырка, в которую вытекает вода». Это надо занести в коллекцию наших перлов, госпожа Раймунд!

– Да на здоровье! – сердито буркнула она и заторопила альтернативщика: – Маркус, дописывай скорее эту проклятую заявку и поди принеси свежие простыни для круглого родового кресла! – И она вновь погрузилась в рутину текущих дел за своим письменным столом.

Ночью ей приснился Рене, от этого она проснулась и ещё целый час ворочалась в темноте. Три года назад она совершила ошибку– влюбилась. В Рене. До сих пор это имя звучит для неё сладкой музыкой – несмотря ни на что. А какие у него были красивые тёмные волосы! А эти глаза... Слишком красивые для уже немолодой акушерки, которая носит очки и не может полностью согнуть правую ногу в колене. Что делать этому мужчине с такой калекой, как она? Поэтому было совершенно логично, что после двух ночей любви он её бросил. С тех пор она решила больше никогда не заходить так далеко.

Ночь была её врагиня.

День был ей друг. День приносил ей веру в себя, успех, радость... пока снова не наступала ночь.

Биргит распахнула дверь кабинета.

– Сюзанна, тут этот... – Она взглянула на её отсутствующее лицо и осеклась: – Я помешала?

– Нет, не помешала. Что там у тебя?

Биргит держала в руках письмо.

– Только что курьер передал для тебя. Кажется, личное.

Сюзанна вздрогнула:

– Курьер?!

– Да. Он показался мне знакомым. Кажется, это тот брат, который три месяца назад привозил рожать свою сестру. Очень привлекательный парень, ничего не скажешь. У меня перед такими коленки подкашиваются.

– Чёрт бы побрал этого курьера! – Сюзанна взяла в руки письмо со смешанным чувством злости, печали и невольного любопытства.

– Но это же ужасно, Аня! – сказал Себастьян, полный глубокого сочувствия, и обнял её. Она выла, как цепная собака. Был вечер. В маленькой кухне горел свет.

– Я могу хоть что‑нибудь сделать для тебя?

– Да, – всхлипывала она. – Не оставляй меня одну, пожалуйста. Я так, несчастна. У меня больше никого нет... на целом свете.

Он успокаивал её, гладя по спине.

– Не бойся... не бойся, я останусь с тобой, сколько понадобится.

Она перестала плакать.

– Себастьян, я тебе этого никогда не забуду.

– Но это же так естественно, Аня. Кроме того, Хельга как раз уехала в Бремен навестить свою тётку. А без неё я и сам чувствую себя одиноким.

«Лучше не придумаешь, – отметила про себя Аня. – Вот повезло‑то!»

– Но что это я всё о себе, ведь горе‑то у тебя, Аня!

Она открыла холодильник.

– У меня ещё остался поздний сбор. Поможешь мне открыть бутылку? Я должна утопить свою печаль в вине.

Она пробежала глазами по батарее из шести бутылок, купленных сегодня с запасом по спецпредложению, со скидкой.

– Только не хлопочи ради меня!

– До того ли мне, чёрт побери! – Она поставила бутылку на стол и взяла с полки два бокала.

Себастьян огляделся:

– А где штопор?

– В выдвижном ящике... да, там.

Он зажал бутылку между коленей и с силой потянул пробку.

– Для нас всех это было так неожиданно, – сказал он, напрягшись.

Пробка, чмокнув, вылетела из горлышка.

– Да, а всего неожиданнее это было для меня самой. – Аня уселась на кухонный стол, с грохотом подтянув себе под ноги стул. – Представляешь, семь лет Карин живёт со мной и вдруг ни с того ни с сего собирается и уезжает.

– И когда она уехала?

– Сегодня.

– О боже! Вы поссорились?

– Да.

Он с облегчением вздохнул и сел рядом с ней.

– Ну, если так, то ничего страшного. Как ты думаешь, как часто мы цапаемся с Хельгой?

Аня тотчас поняла свою ошибку и сердито вскричала:

– Ты меня неправильно понял! Всё кончено, кончено, кончено! Она больше не вернётся. Она сказала это мне в лицо.

– Ну, мало ли, сгоряча чего только не скажешь...

– Нет, она никогда не вернётся!

– Почему ты так уверена?

– У неё есть подруга! – Аня вырвала бутылку из рук своего гостя и лихорадочно наполнила бокалы. Потом принялась врать на чём свет стоит: – Она референтка пастора в католической церкви. Такая из себя на вид святоша, понимаешь? Они уже не первый год встречались за моей спиной, а теперь решили сойтись окончательно. Даже официально. Если удастся, они обвенчаются. А я‑то, дура, отошла от церкви, чтобы только угодить Карин! – Она отхлебнула изрядный глоток вина.

Себастьян пригубил свой бокал:

– Это ужасно.

Она огорчилась:

– Проклятье, не надо было покупать вино по спецпреддожению.

– Что? Ах, нет, я вовсе не вино имел в виду. Вино‑то отличное. И ты всё это время ничего не замечала?

– Нет, прохлопала.

– Такого я от Карин никак не ожидал. – Он отпил глоток, отставил бокал и начал размышлять вслух: – Сколько я её знаю, она всегда плохо отзывалась о католической консультации для беременных. Вообще для неё католическая церковь была как красная тряпка для быка, и вот, пожалуйста... А может, это только вспышка? Ведь ей скоро будет сорок, и ей, может, хотелось лишний раз доказать себе, что она всё ещё привлекательна и желанна. А как только она получит этому подтверждение, сразу вернётся.

Аня, воспарив на крыльях собственной фантазии, воскликнула:

– Да ну её, я сама больше не хочу эту рыжую ведьму! Даже если она на коленях ко мне приползёт! Неужели ты думаешь, что я лягу в постель с этой неряхой, от которой несёт потом пресловутой католической референтки?

Себастьян обошёл вокруг стола и положил свои широкие ладони ей на плечи.

– Это так ужасно, Аня. Но верь мне: и это пройдёт. Ты найдёшь себе другую подругу.

Она всхлипнула:

– Я не хочу другую. Я хочу Карин!

Себастьян не знал, что и сказать.

Она вытерла слёзы и придвинулась к нему вместе со скрипучим стулом.

– Себастьян, у нас хоть и нет гостиной, но в нашей... – она всхлипнула, – в моей спальне стоит просторная софа. Там будет куда удобнее говорить, чем на этой тесной кухне.

Он кивнул и отпил ещё глоток вина, на сей раз большой.

Аня отметила это с удовлетворением.

Чуть позже они сидели рядышком на софе, и она подливала ему вина.

– Я не понимаю, как Карин может быть такой неверной, – возмутился он. – Ведь верность – это благороднейшая добродетель.

Аня придвинулась ближе и уже касалась его своим телом.

– Да, это ты замечательно сказал. Верность – самое главное!

Он не отодвинулся и сидел не сводя с неё глаз.

– Я бы никогда не смог изменить Хельге. Это разбило бы ей сердце.

Она заглянула ему в глаза:

– Ах, Себастьян, почему Карин не может быть такой верной, как ты?!

Он осушил свой бокал.

– Ты права. Верность – это высшая, самая высшая добродетель.

Её рука медленно скользила по его бедру.

Сюзанна стояла в просторном, ярко освещенном фойе Национального театра и чувствовала себя неуютно. Хотя она пришла задолго до начала, тут уже толпились зрители. Этот безумный курьер действительно доставил ей в больницу два билета на спектакль «Леоне и Лена» и очень милое письмо‑приглашение. Собственно, она не намеревалась видеться с ним ещё раз. Она знала, что с каждым шагом приближается к краю пропасти, к чёрной дыре, которая перемелет её и снова выплюнет, опустошив и отняв уже всякую надежду на будущую любовь. Поэтому на приглашение она ответила отказом и отсекала все его звонки. Однако этот Бухнер оказался упорным. Он не хотел сдаваться. И вот он добился даже того, что она явилась в театр раньше него, нарядившись в элегантный тёмный костюм и добавив к этому легчайший аромат дорогих духов.

Тогда, давно, Сюзанна тоже не сдавалась. После несчастного случая на велосипеде и нескольких месяцев, проведённых в больнице, она с ожесточением навёрстывала пропущенные уроки, делая заметные успехи. Она была лучшей выпускницей школы, потом лучшей акушеркой на курсе, а в возрасте двадцати шести лет стала самой молодой старшей акушеркой в окружной больнице. Через несколько лет она намеревалась открыть свою практику альтернативной помощи при родах и написать специальные книги на эту тему. Она знала всё о зачатии, беременности и родах. Но самой лично ей этого до сих пор пережить не пришлось. Да, наверное, Теодор был прав, и в итоге она станет хотя бы тёткой.

Сюзанна взглянула на свои часы: было без двадцати восемь. Франк всё ещё не появился. И зачем она приехала так рано?! Она села на диван и стала смотреть по сторонам. Публика прибывала в основном парами, редко группами, а реже всего поодиночке. А почему, собственно?

Она снова вернулась мыслями к этому Бухнеру, обдумывая его упорство. Почему же он отказался от хорошей профессии брокера? Потому, что любил свободу. Но как это совместить с той настойчивостью, с которой он за ней ухаживал? Что за человек этот Бухнер?

Вдруг позади она услышала голоса. Двое молодых мужчин в тёмных костюмах, с сигаретами и бокалами шампанского сели на второй диван, стоявший спинкой к тому, на котором сидела Сюзанна. Они оживлённо беседовали.

– От женщины не надо отступаться раньше времени. Она всегда поначалу упрямится, когда дело касается секса. Но если ты не сдаёшься...

– Знаю, – подтвердил второй, – как только удастся её уложить, она принимает это за большую любовь и начинает за тебя цепляться...

Сюзанна встала и целеустремлённо двинулась к выходу. Пошёл он к чёрту, этот Бухнер!

Старый «порш»

Занятия в народном университете закончились, и Сюзанна не торопясь стала складывать вещи. За окном сияло предвечернее солнце, и так приятно было бы зайти в хорошей компании в парк, выпить под тентом холодного пива.

Спешить было некуда: в кои‑то веки её не ждали дела. Две однокурсницы торопливо простились и убежали на автобус. Оставшиеся пятеро – четыре женщины и один мужчина – нерешительно топтались в аудитории. Сделает кто‑нибудь, наконец, первый шаг? Сюзанна боялась своей пустой квартиры в Вурцельбахе и с удовольствием скоротала бы час‑другой в непринуждённой болтовне с друзьями. Но сама предложить это не отваживалась. За стенами больницы её профессиональная самоуверенность сразу куда‑то исчезала.

Остальные всё ещё стояли, обмениваясь пустыми замечаниям. Чтобы протянуть время, Сюзанна спросила преподавателя:

– Скажите, можно ли причислить Георга Бюхнера к периоду «бури и натиска»?

Преподаватель, укладывая свои бумаги в потертую папку, отрицательно покачал головой:

– Нет. Бюхнер романтик и стоит на пороге реализма.

– Но его сатирическая комедия «Леоне и Лена» поднимает проблему свободы человека.

– Да, но в первую очередь – политической свободы в начале девятнадцатого века. И кроме того, «свобода» вовсе не равняется понятию «буря и натиск». Эта тема встречается в истории литературы и театра снова и снова, и интерес к ней никогда не ослабевает. Свобода – это основная антропологическая потребность.

Остальные уже начали беспокоиться.

– Но об этом мы лучше поговорим в следующий раз, Сюзанна, – преподаватель посмотрел на часы.

«Почему все молчат? – напряжённо думала Сюзанна. – Почему никто не скажет: А не пойти ли нам выпить пива?"»

– Ну, мне пора, – единственный мужчина на курсе поднял руку, прощаясь.

– Меня тоже поджимает время, – примкнул к нему преподаватель. – Всего хорошего! До встречи.

Оставшиеся женщины нерешительно двинулись к выходу. Никто так ничего и не сказал. И Сюзанна тоже.

На улице две женщины попрощались и ушли. Две из оставшихся заговорили о том, как они проведут со своими семьями выходные. Сюзанна слушала их и уже понимала, что сегодня опять ничего не будет. Но всё ещё не уходила, не теряя последней надежды.

Но потом и эта группа распалась.

Она пошла одна к своему «форду», тоскливо поглядывая в сторону парка. Там были заняты почти все столики. Сидели семьями, группами, парами. До неё долетали обрывки разговоров и смех. Она вздохнула и завела мотор.

Вурцельбах. Двадцать крестьянских хозяйств, тридцать жилых домов, ресторанчик с почтовым отделением и церковка без пастора. Вокруг деревни холмы, поросшие лесом. Дом на две семьи, в котором живёт Сюзанна, стоит неподалёку от замощённой недавно деревенской площади, единственной гордости Вурцельбаха. За домом огород. Грядки с садовой земляникой, салатом, морковкой и зеленью огорожены зарослями ежевики и кустами крыжовника. За огородом – луг с фруктовыми деревьями, а ниже – небольшой ручей.

Старая вдова Шток сдавала квартиру на втором этаже только потому, что боялась грабителей и других непрошеных гостей. Хотя начиная с пятидесятых годов в Вурцельбах ни разу не занесло ни одного грабителя. Во всяком случае, деревенская хроника не зафиксировала ни одного факта воровства. Плата за квартиру была смехотворная.

Сюзанна загнала свою машину под навес, увитый плющом. Отметив про себя непременный любопытный взгляд хозяйки из‑за ажурной занавески, она открыла входную дверь. Тут же появилась вдова Шток:

– Госпожа Раймунд, что‑то вы сегодня рано!

– У меня нерабочий день, – лаконично ответила Сюзанна.

– Не хотите ли свежего салата, прямо с огорода?

– Да, с удовольствием, госпожа Шток. – Сюзанна поднялась наверх по скрипучим деревянным ступеням. Она не была расположена болтать со своей любопытной хозяйкой.

– Я вам потом положу у двери два кочана салата и свежей зелени! – крикнула ей снизу хозяйка. – Да, пока не забыла. Вам письмо, – она протянула вверх продолговатый конверт и заинтригованно добавила: – Адреса отправителя нет.

Сюзанна обернулась, взяла конверт и оглядела его со всех сторон. Её адрес был написан от руки.

– Кажется, от старой школьной подруги, – солгала она, чтобы успокоить любопытство хозяйки. На самом деле она понятия не имела, от кого письмо.

Закрыв за собой дверь, она сразу же вскрыла конверт. И вздрогнула, увидев шапку личного бланка для писем: Франк Бухнер.

Четыре недели прошло с того неудачного вечера в Национальном театре, и за это время он ни разу не дал о себе знать. Она уже думала, что все кончилось. И вот, пожалуйста! Кажется, он не потерял надежду. К тому же у него был красивый почерк.

Дорогая госпожа Раймунд, жаль, что Вы тогда не пришли в театр. Я так надеялся Вас увидеть!

Если смотреть на вещи трезво, это был явный сигнал, что я Вас не интересую. Поэтому всё это время я честно пытался Вас забыть. Но мне не удалось. А вдруг Ваше отсутствие можно объяснить другими, более сложными причинами...

Не могли бы мы как‑нибудь поговорить об этом?

Франк Бухнер

На глаза её навернулись слёзы. Ну почему этот парень пишет такие письма? Зачем он продолжает так мучить её?

Она прошла в свою просторную кухню‑столовую, в которой всегда чувствовала себя хорошо. Помимо обычного кухонного оборудования в углу стоял уютный диван, а в центре – большой круглый стол с четырьмя стульями. Сюзанна скомкала письмо и выбросила его, затем мельком глянула в окно, выходящее на огород вдовы Шток. Потом посмотрела, не осталось ли у неё в холодильнике вина или ликёра на травах. Но нашла лишь пакет молока, две бутылки минеральной воды да морковный сок.

Потом она в волнении снова взяла скомканное письмо, разгладила его, порвала на мелкие кусочки и опять выбросила в мусор. Выходные обещали быть безрадостными, а до ближайшей бензоколонки, где можно было бы пополнить запасы спиртного, десять километров.

Она включила в гостиной радио, нашла музыку и сделала погромче. У вдовы Шток был, конечно, целый список отрицательных качеств, но имелось одно несомненно положительное: она была туговата на ухо. Сюзанна взволнованно ходила по комнате взад‑вперёд. Мысли её вертелись каруселью. Он просто безответственный человек. Это несомненно. Он не закончил своё образование, бросил учёбу на автомеханика, а потом и приличную работу. Человек, который убегает от проблем, вместо того чтобы решать их.

Сюзанна дошла до окна и повернула назад.

А эта улыбка! Некоторые люди вообще неулыбчивы. А другие улыбаются лишь механически, заученно – здороваясь, например. Есть просто мастера улыбки. Просто актёры, когда речь заходит об их выгоде. Но у этого совсем другая улыбка. Она настоящая.

Сюзанна развернулась перед диваном и снова двинулась к окну.

А может, он и вправду особенный? Не придумал же он специально такую улыбку и интерес к театру только для того, чтобы склонить её к приключению?!

Она дошла до окна. Внизу, в огороде, вдова Шток поливала из жёлтого шланга грядки. День был знойный.

А что, если у него действительно неподдельный интерес? Сюзанна даже вздрогнула от смелости такого предположения. Этот Бухнер очень хорош собой и может завоевать любую женщину. На что ему сдалась прихрамывающая акушерка? Это нереально, Сюзанна! Этот Бухнер не принесёт тебе ничего, кроме боли.

Она повернула от окна, всерьёз раздумывая, не поехать ли всё же к бензоколонке за спиртным и не напиться ли потом в одиночестве, сидя перед телевизором. Такое с ней случалось не часто, лишь когда уже казалось, что едет крыша.

Потом она снова думала о нём: он убегает от своих проблем... А ты, Сюзанна? Ты от своих не убегаешь?

Она вернулась на кухню и стала выбирать из мусора обрывки письма. После нескольких минут усердного комбинирования ей удалось собрать из клочков шапку почтового листка. Правильно, там были и адрес, и номер телефона. Она снова заколебалась, в неуверенности расхаживая туда‑сюда, но наконец всё же пришла к решению: не надо прятаться от жизни. Где телефон?

После трёх‑четырёх гудков она уже собиралась положить трубку, но тут услышала его голос:

– Бухнер.

– Раймунд. Вы хотели поговорить со мной?

Молчание. Кажется, он был ошеломлён. Но постепенно начал приходить в себя:

– Госпожа Раймунд! Да. А не могли бы мы где‑нибудь встретиться?

– Где?

– Дайте подумать... А почему бы не в Национальном театре? Моё приглашение всё ещё остаётся в силе.

– Я согласна. Но только потому, что я чувствую себя виноватой перед вами.

Он засмеялся.

– Тогда я заеду за вами. Иначе вы снова от меня сбежите.

– Госпожа Раймунд! – просиял он ей навстречу. – Вы чем‑то удивлены?

– Вы что... всё же починили вашу спортивную машину?

– Чего там было чинить! Пара царапин. Зато теперь я могу показать вам её во всём великолепии. Абсолютный раритет. Оригинальный «порше‑356А‑каррера». Год выпуска 1956‑й. Мотор с объёмом полтора литра, четыре распредвала и сто лошадиных сил. Держит двести.

– Из какого музея вы его похитили? – спросила она, разглядывая ярко‑красный старомодный обтекаемый кузов с узкими стеклами и крошечными задними фонарями. Она чувствовала на себе перекрёстный огонь взглядов из‑за кружевных занавесок со всех сторон деревенской улицы.

– Шесть лет назад я нашёл её в одной испанской автомастерской и сам восстановил, – гордо сказал он. – Это была груда обломков. Но через три года интенсивной работы и усердного поиска родных деталей эта красавица вернула себе весь свой блеск. За исключением привязных ремней, которых в год её рождения не водилось, подголовников и широких шин – всё оригинальное.

Сюзанна весело покачала головой. Эта игрушка была под стать хозяину – взрослому мальчику.

Он вежливо открыл дверцу. Пассажирское сиденье оказалось по‑спортивному жёстким, но всё же более удобным, чем она ожидала. Он сел за руль и гордо доложил:

– Тут нет кондиционера, нет бортового компьютера, нет сиди‑плеера, но зато какой звук! – Он повернул ключ зажигания, запустил двигатель и радостно прислушался к его низкому рёву. – Ну, держись! – воскликнул он и дал газу

Взвизгнули шины. Сюзанну прижало ускорением к спинке сиденья.

– Сотню лошадиных сил сегодня наскребёт любой обывательский автомобиль, но вот облегчённый кузов, без всяких там наворотов – тут полный отрыв! – Он мощно ускорился на деревенской дороге, распугав уток и кур.

– Не так быстро, пожалуйста! – испугалась Сюзанна.

– Почему же, здесь ведь нет радаров! Кажется, это место находится на отшибе даже у задницы мира... извините! Сюда ведёт тупиковый свороток.

Она засмеялась:

– Да, если мир погибнет, вурцельбахцы этого даже не заметят.

– Не хотел бы я тут застрять надолго. Домишки, собаки воют на луну, так?

Но деревня была уже далеко позади, и он ускорился до ста сорока, пока поворот не заставил его притормозить. Центробежной силой Сюзанну отбросило в сторону, а затем снова придавило к спинке. Машина ускорялась с инфернальным рёвом. Перед ними маячил трактор, ещё один полз навстречу. Бухнер стремительно несся вперед... Сюзанна замерла не дыша... Он взял левее, обогнал и в последнюю секунду встроился вправо перед самым носом у встречного трактора.

Она гневно накинулась на него:

– Вы с ума сошли! Мне же не шестнадцать, чтобы производить на меня впечатление такими штучками!

Он замедлил темп.

– Извините, это мой обычный стиль вождения.

– Господин Бухнер! Сейчас у нас восемнадцать тридцать. Спектакль начинается в двадцать, а до театра всего час езды. Нам незачем торопиться, и я надеюсь, на сей раз никого не придётся оттеснять с дороги.

– Чёрт возьми, да вы из тех, кто живёт головой! А вам не приходилось вести машину спинным мозгом и кишками?

– Я понимаю, для вас езда за рулём – осуществлённая свобода.

Он кивнул:

– Иногда даже больше.

«К чёрту. – думала она. – И зачем я в это влипла?»

Солнце клонилось к закату, и Бухнер слегка расслабился в своём скользящем вперёд «порше». Через опущенное стекло в машину вливалась вечерняя прохлада. Они оставили позади перевал и спустились к долине Рейна. Впереди была многорядная дорога, ведущая в город.

– У принца Леонса есть одна общая с тобой черта, – сказала Сюзанна, когда ночью они ехали назад. – Он без устали ищет удовольствий и бежит от всякой ответственности.

Лиственный лес скользил мимо в свете фар.

– Это уничтожающий приговор, – ответил Франк. – Но ведь всё‑таки он симпатичный... принц, я имею в виду.

– Я уверена, что Бюхнер не ставил перед собой цель создать симпатичный персонаж, – возразила она. – Для меня этот Леоне – образчик бесполезного плейбоя.

Франк наклонил голову.

– Не знаю, Сюзанна. Опять в тебе говорит этакая учительская назидательность. Разумеется, двести лет назад Бюхнеру хотелось высмеять дворянство. Но этот принц не так прост. Не забывай, что принцесса Леона влюблена в него.

– Да, и это непостижимо. Но поначалу она от него удирает.

– Женщины – сложные существа. Мужчины прямолинейнее.

– Ну да! Принц Леоне – просто образец прямолинейности!

Они беседовали легко и непринуждённо. Сюзанна давно не чувствовала себя так естественно. Может, сказывалось выпитое в антракте шампанское? Сюзанна размягчилась до того, что попросила прощения:

– Мне жаль, что в прошлый раз так получилось.

Он молчал и, казалось, был сосредоточен на дороге. Через некоторое время он спросил:

– Почему ты не пришла тогда?

– Я пришла... но потом ушла.

– Я не понимаю этого.

– Довольно сложная история. Когда‑нибудь потом объясню.

Он замолчал. Глядя в окно, Сюзанна задумчиво произнесла:

– Как красиво мерцают звёзды над вершинами деревьев! Прошу тебя, езжай потише. Чтобы дорога не так быстро кончилась.

Вурцельбах. Франк остановился у двухквартирного дома вдовы Шток и заглушил мотор. Воцарилась тишина. Только сверчки стрекотали. Старый деревенский фонарь слабо освещал площадь, и наверняка какая‑то из кружевных занавесок слегка отодвинулась в сторону. Сюзанна долго смотрела через стекло в ночное небо. На дальние зарницы. Потом скромно произнесла:

– Ещё раз спасибо за приглашение.

Подождала. Она надеялась получить какой‑нибудь знак.

Но он лишь расслабленно откинулся головой на спинку сиденья, как будто был полностью удовлетворён сложившейся ситуацией.

Почему он ничего не говорит? Ведь должен!

Опять зарницы.

Он медленно заговорил:

– Это был первый вечер за очень долгое время, когда я не чувствовал себя одиноким.

Она вздрогнула, как от укола. Он был не такой, каким она его себе представляла. И говорил искренне, от сердца. Но снова замолк.

«Ну же, говори!» – мысленно молила она. – Ну что ж, Сюзанна, спокойной тебе ночи! А мне пора домой. Сестра заждалась.

Сюзанна долго лежала без сна. Надвигалась гроза. Гром гремел над холмами, поросшими лесом. Она была взволнована, ей было и грустно, и радостно. Мысли беспорядочно роились в её голове.

«Почему он не остался? – спрашивала она себя и тут же ставила встречный вопрос: – А сама почему ничего не сказала?»

Она закрыла глаза – и возникла его улыбка. Его тёплая улыбка, за которую не жалко умереть.

Часы на церкви пробили полночь, и тогда она не выдержала. Она нащупала свои очки, быстро натянула майку и схватила летнюю юбку. Потом сбежала по скрипучей лестнице вниз, мысленно благодаря небо за глухоту и здоровый сон вдовы Шток, села в свой «форд», выехала задом из‑под увитого плющом навеса и пустилась по деревенской дороге вниз, к долине. Первые капли дождя ударили в ветровое стекло.

Она беспокойно гнала по узкой дороге и выехала на шоссе, которое в бесконечном повороте опять выводило её вверх, к перевалу. Мелькнул знак ограничения скорости – семьдесят. Сюзанна впервые в жизни пренебрегла им и, взвизгнув шинами, едва вписалась в поворот. Но ведь он живёт вместе с сестрой. Ну и пусть, ей просто необходимо к нему. Но ведь это неправильно, так не поступают. Ничего, она целых четырнадцать лет была благоразумной. В эту ночь она наконец вырвется из панциря благоразумия и осторожности. Даже если это будет единственная ночь.

Она со всей решимостью давила на газ.

Дождь лил как из ведра. В старом деревенском ресторанчике на краю леса ещё горел свет. Навстречу мчался одинокий автомобиль. Он с рёвом пронёсся мимо неё. Сюзанна нажала на тормоз. Старый «порш» тоже затормозил на полном ходу, повернувшись при этом вокруг своей оси.

Она поставила свой «форд» на другой стороне дороги и побежала к спортивной машине, слегка подволакивая правую ногу. Дождь хлестал ей в лицо. Франк заранее распахнул дверцу.

– Я ехал к тебе в Вурцельбах! – крикнул он.

– А я к тебе в город, – ответила она задыхаясь.

Не добежав метра, она споткнулась, упала и угодила прямо в его руки. Он удержал её. Она его поцеловала. Её пальцы взъерошили его кудрявые волосы. Потом она прижалась головой к его груди – изо всех сил.

– Пожалуйста, скажи мне, что это не сон!

– Это не сон, Сюзанна.

– Я хочу спать с тобой, Франк.

– Я хочу тебя, Сюзанна.

Усадив её на пассажирское сиденье, он жадно целовал ее открытым ртом.

Гормональный взрыв. Его язык водворился у неё во рту. Она дрожащими пальцами расстёгивала его рубашку и стонала:

– Презерватив! Ты слышишь, нужен презерватив!

Он задрал её майку.

– Нельзя... без презерватива, – проговорила она. Две пуговицы отлетели от его рубашки. Прогремел гром.

– Но у меня нет презерватива...

Он пытался стянуть ей майку через голову, но она застряла.

– У тебя нет презерватива! – задыхалась она, вслепую пытаясь разобраться с его брючным ремнём. – Ты же только и делаешь, что дрючишь женщин, как экскаватор, и у тебя нет презерватива!

Майка никак не поддавалась. Он тянул её и взволнованно говорил:

– Какие женщины, Сюзанна, за кого ты меня принимаешь? Я не ходок по женщинам, понятно тебе?

– Почему у тебя нет презерватива?

– Я незадачливый, безденежный курьер. Я ушёл из банка, потому что дал по морде своему шефу. У меня уже несколько лет вообще не было никакого секса.

Она наконец справилась с ремнём и крикнула из‑под своей майки:

– У меня то же самое! Я захлёбываюсь в гормонах, а у тебя, видите ли, нет презерватива!

– Ну, давай без него!

Полузадушенная майкой, она вскричала:

– Ни в коем... случае! Беги в ресторанчик, там наверняка есть автомат, купи!

Он наконец отделил от неё майку и выскочил под дождь.

Три минуты спустя он вернулся и сел за руль.

– Ну? – спросила она с ожиданием.

– У меня не оказалось мелочи.

– Это неслыханно! – ахнула она, ударив ладонью по приборной доске.

– Разве нельзя без него?..

– Нет! Почему ты не разменял деньги?

– Хозяин сказал, что у него не обменный пункт... ах, ну что я несу! Да просто мне было стыдно. Не хватило наглости с оборванными пуговицами ввалиться в ресторан и требовать презерватив.

Она натянула майку, вышла из «порша» и оглянулась:

– Какая монета нужна для автомата?

– Два евро, что ли...

Сюзанна решительно побежала, прихрамывая, сквозь дождь к освещенному зданию. Два удара грома последовали один за другим. Она мигом промокла, очки залило водой. Она ничего не видела. Вбежав внутрь, Сюзанна бросилась в мужской туалет, опустила монету в щель автомата и нажала на кнопку, не выбирая. Но ничего не получила. Нетерпеливо нажала на возврат монет – и тоже безуспешно. Она принялась колотить по автомату кулаками.

В туалет вошёл молодой человек, увидел женщину с мокрыми волосами и в промокшей майке, остолбенел и испуганно юркнул в кабинку.

Сюзанна побежала к стойке бара и громко крикнула хозяину:

– Ваш автомат сожрал мои два евро, а презерватив не даёт!

Мужчина ошарашенно поднял на неё взгляд и недоверчиво спросил:

– А вы уверены?

– Ещё бы! Немедленно дайте мне презерватив!

Поздние посетители повернули головы. Хозяину было явно не по себе.

– Идёмте! Я посмотрю.

Сюзанна со своей добычей быстро вернулась в машину.

– А нельзя отодвинуть сиденье? – спросила она, пытаясь самостоятельно стянуть мокрую майку, но та прилипла к спине.

– Нет, но можно и так.

Проклятая майка снова не лезла через голову. Сюзанна опять ничего не видела. Она только чувствовала, как он расстегнул лифчик и поднял юбку. Потом стянул с неё трусы.

– Презерватив! – простонала она.

Он надорвал упаковку. Чертыхнулся.

– Что случилось?

– Проклятая резинка! Выскочила куда‑то! Я не могу её... чёрт возьми... найти в темноте. – Он навис над ней, шаря рукой где‑то в ногах. Бедром она чувствовала его эрекцию. Сейчас... сейчас наконец...

– Нашёл? Ну же, Франк!

– Не могу найти, – сказал он задыхаясь и тут же вскрикнул, ударившись обо что‑то головой.

– Ну и чёрт с ним, оставь!

Дождь барабанил по крыше. Сюзанна ничего не видела из‑под майки и только думала: «Господи, хоть бы всё обошлось!»

Date: 2015-09-26; view: 253; Нарушение авторских прав