Чернавка

План мой был таков. Организовать похищение Анжелы и пару недель продержать ее в лесу, разумеется, не привязанной к сосне, а в деревенском доме, хоть и без удобств, но зато с телевизором. Просто на время убрать девушку с глаз долой и тем самым решить свои проблемы. Мой Иван Иваныч уже не молод, ему шестьдесят девять, и у него был один инфаркт, после которого его и потянуло на молоденьких. Выписавшись из больницы, он сказал мне, что видел Смерть. С тех пор я с крайней неприязнью отношусь к Смерти, потому что это она внушила мужу мысль, что он умрет, не оставив наследника, а я завещаю все любимой собаке.

И что тут такого? Даже люди, у которых есть дети, оставляют миллионы в наследство домашним питомцам. Но Иван Иваныч пришел в ужас. Должно быть, из‑за того, что несколько сотен квадратных метров элитной недвижимости получит в законную собственность тойтерьер, с легкостью помещающийся в коробке из‑под модных туфель. Сказал бы спасибо муж, что я не составила завещание в пользу хомячка! А он вдруг озаботился мыслью родить наследника. Так в его жизни появилась Анжела.

Теперь о телевизоре. Это лучшее, что я могу ей дать, и пусть она скажет мне спасибо. Ибо Анжела не мыслит свою жизнь без этого ящика. Она просыпается к полудню и тут же берется за пульт, после чего намертво приклеивается к экрану. Смотрит примитивные сериалы и кретинские ток‑шоу, а в особенности обожает реалити‑шоу, где люди рвут друг другу волосы и глотают насекомых и прочую пакость, лишь бы остаться в ящике. Сплошная мерзость, от которой Анжелу невозможно оторвать. В перерывах между мерзостями Анжела глотает рекламу, щедро заедая ее черной икрой и запивая шампанским «Мадам Клико». Маникюрша, парикмахер и стилист, равно как и массажист, ходят к ней на дом. Сама она выезжает оттуда исключительно в модные бутики, и то по выходным, когда, по ее мнению, ничего стоящего по телевизору не показывают. Читать она вряд ли умеет, ее словарный запас примерно такой же, какой был у ее отца, когда он приехал в Россию с Мадагаскара. С тех пор папаша Анжелы прекрасно научился говорить по‑русски, но не научил этому дочь, видимо, потому, что просто о ней позабыл. Детей у него семеро, от трех разных жен. Иван Иваныч уверен, что Анжела будет столь же плодовита.

«Белолица, черноброва, нрава кроткого такого».

Черноброва, это да. Насчет лица. Дело в том, что Анжела – мулатка. Вот такая сказка. Но ведь и Пушкин был на четверть араб, он очень уважал своего великого предка и даже написал по этому поводу повесть «Арап Петра Великого», которую, кстати, так и не закончил. Но я уверена, что там все завершилось бы хорошо. Вот почему, глядя на Анжелу, я вспоминаю именно Пушкина. Она ведь тоже полукровка.

Насчет ее нрава стоит сказать отдельно. Как подсказывает мой жизненный опыт, кроткий нрав обычно бывает у слабоумных. Взять царевну из сказки Пушкина. Живет человек в глуши, куда попал, окончательно и бесповоротно заблудившись. Если бы это было не так, что ей мешало вернуться домой, к жениху, которого она любила без памяти, раз отказала семи претендентам на руку и сердце? Значит, дороги назад царевна не нашла, что тоже говорит о ее невысоком IQ. Вблизи лесного терема нет не то что дачного поселка, вообще никакого человеческого жилья, даже избушки лешего. И вот приходит нищенка и просит милостыню. Нет чтобы поинтересоваться:

– Бабушка, ты что, заблудилась? Каким ветром тебя сюда занесло?

Девушка даже не удивилась! Лично у меня, когда мама читала мне эту сказку, на языке все время вертелся вопрос: а не показалось девушке странным, что нищенка забрела просить милостыню за тридевять земель? И как она только дошла, вся такая ослабевшая от голода! И почему царевна не спросила дорогу из леса, которую бабушка наверняка знает? Не собиралась же нищенка пообедать и умереть под сосной?

И почему, если бабка такая голодная, она сама не съела яблоко? Голод не тетка, как же, будешь носить яблоко в кармане, когда у тебя в животе урчит! Только глупышка могла принять все за чистую монету и обменять хлеб на смертельный фрукт, да еще и съесть его, вместо того чтобы тут же отдать на токсилогическую экспертизу хотя бы своей собаке! И не считайте меня жестокой, пес‑то все равно издох. Царевну оживили, а его нет. Лично я бы на месте королевича поцеловала собаку, которая, ожив, с радостным визгом кинулась бы ему на шею. И это был бы воистину счастливый конец сказки, потому что собака – друг человека, она не способна на предательство, чего не скажешь о жене. Это я себя имею в виду, я ведь собралась сжить Иван Иваныча со свету.

Царевна мне никогда не нравилась. Не мой типаж. Лично я считаю, что надо быть поумнее и прежде чем что‑то сделать, как следует подумать.

Вот и Анжела такая же овца. Когда я за ней следила, мне даже не пришлось нанимать частного детектива. Потому что эта овца ничего не заметила. Она вообще ничего не замечает. Ее мозги находятся в области гениталий. Она умеет исключительно трахаться, вот Иван Иваныч и подумал, что у них с мулаткой непременно будут дети. А они, видимо, все такие, эти мулатки. Темпераментные. Так вот секс занимает все мысли Анжелы, больше ее ничто не интересует. Даже к тряпкам она относится как‑то вяло. Без энтузиазма. Я ни разу не видела, чтобы во время шопинга у нее горели глаза. Она вообще какая‑то странная, такое ощущение, что не от мира сего. Ей не мешало бы провериться у психиатра, вдруг там тоже что‑то серьезное? Умеренная степень дебильности или синдром Дауна в скрытой форме.

Но я знаю, что Иван Иваныч сходит по Анжеле с ума. Вот странность: у него болело сердце, а всерьез пострадали мозги. Он просто помешался на своей мулатке. Я решила, что за неделю легко доведу его до второго инфаркта, после чего стану богатой вдовой. Другого выхода у меня просто нет.

Как только Иван Иваныч встретил Анжелу, мы с ним разъехались. Анжела перебралась к нему в элитный коттеджный поселок на Новой Риге, а меня сослали в Москву. И то Иван Иваныч сказал, что квартира в центре слишком для меня хороша. После официального развода я, мол, перееду в однушку на окраине, куда‑нибудь в Бирюлево или в Новые Черемушки, с чем я категорически не согласна. Я ведь прожила с ним почти четверть века, следовательно, имею право не только на московскую квартиру, но и на половину всего имущества. Вы только подумайте! Меня, Зинаиду Андреевну Цареву, – в Новые Черемушки! Да сама мысль об этом оскорбительна!

Из‑за моего упрямства бракоразводный процесс застопорился. Мне постоянно угрожают нанятые Иваном Иванычем адвокаты, и я вынуждена принять меры. Как только Анжелу похитят, на мобильный телефон пока еще моего мужа пойдут угрожающие звонки. Иван Иваныча будут пугать до смерти. Потом он получит отрубленный палец Анжелы.

Разумеется, я не собиралась ее калечить. В конце концов, при чем тут она? С ума сошел он. Ладно, четверть века назад он женился на девице, которая была на четверть века моложе его. Но теперь‑то он решил оформить отношения с женщиной, которая его моложе ровно на сорок пять лет! Это ли не безумие?

Самым трудным в моем плане мне представлялось достать отрубленный палец мулатки. Даже в московском морге трудно отыскать тело девушки с кожей цвета кофе с молоком. Да еще и бесхозное. Я лично готова раскрасить ее ногти так, как это делала маникюрша Анжелы. И каждый день рубить по пальцу.

У меня, как вы уже поняли, крепкие нервы. Из еды я больше всего люблю сырое мясо, бифштекс по‑татарски и карпаччо. Когда кухарка лепит котлеты, я отвлекаю ее внимание и похищаю с полкило фарша, который с наслаждением потом поедаю у себя в комнате, заперев дверь на ключ. Я обожаю томатный сок, потому что он цвета крови, а из спиртных напитков пью исключительно красное вино. А еще у меня фотоаллергия, на солнце моя нежная кожа покрывается водянистыми волдырями, которые, если я немедленно не уйду в тень, лопаются, и все тело начинает мучительно чесаться. Есть подозрение, что я – латентный вампир. Человечиной не питаюсь, но лишь потому, что обстоятельства так складываются. Еды мне до сих пор хватало. Той еды, какую я люблю. В детстве я спокойно смотрела, как по двору бегает курица с отрубленной головой. Когда при мне дедушка резал кроликов, я не падала в обморок, хотя и особого удовольствия не испытывала. Так что добыть бы мне отрубленную руку мулатки, а дальше уж я справлюсь.

Вот это‑то и представлялось мне самым сложным, об этом я все время и думала. Но если задача максимально усложняется с одной стороны, значит, она максимально упрощается с другой. Если Иван Иваныч увидит отрубленный палец Анжелы, он подумает о том же, о чем и я. Достать мертвую мулатку практически невозможно, значит, это палец Анжелы и никого другого.

Сама Анжела меня волновала мало, настолько я озаботилась трупом абстрактной мулатки. Я собиралась отпустить девчонку, как только стану вдовой, дав своей «жертве» много денег. Иван Иваныча Анжела все равно не любит, просто не хочет с ним спорить. Раз он собрался жениться – пусть женится. Хорошенько ее узнав, я убедилась, что ей удобнее взять деньги у меня за то, чтобы недельку‑другую посидеть взаперти, чем рожать Иван Иванычу наследника. Она вообще не желает никого рожать, а хочет только трахаться. Я могла бы с ней договориться, но уж больно она тупая. К тому же боится Иван Иваныча. Его все боятся, кроме меня. А я спокойно смотрю, как по двору бегает курица с отрубленной головой, так что мне Иван Иваныч, да будь он трижды Председатель Троекратного Совета Директоров? Ха!

Его смерть в яйце, а яйцо это в Анжеле. Вернее, яйцеклетка, которую он собрался оплодотворить. Узнав, что любимая лишилась пальца, Иван Иваныч придет в ужас, который смертельной иглой вопьется в его и без того больное сердце. Нужно только легонько нажать. Если сразу не получится, послать ему еще один палец, а то и два. Я уверена, что до пятого дело не дойдет. Максимум на четвертом я получу все, что хочу. Мой Кощей отнюдь не бессмертен.

Как вы сами понимаете, не царское это дело – организовывать похищения. И здесь мне тоже помог Пушкин. Кого она там кликнула, эта царица? Чернавку? Или сенную девушку. Прислугу. У меня такая тоже есть. Ее зовут Анисья, родом она из Сибири. Анисья предана мне до гроба, потому что я – ее кумир.

У Анисьи редкой красоты и тембра голос. Я имею в виду вокал. Она поет, как Шаляпин. Без преувеличения, потому что поет Анисья басом. Еще она удивительным образом умеет подражать голосам артистов. Особенно мужским. Из‑за этого Анисья решила, что ей место на сцене, и приехала в Москву поступать в театральное училище. Проблема в том, что Анисья удивительно некрасива. Она очень толстая, у нее мясистые щеки, огромный нос и сальные волосы, жидкими прядями висящие вдоль этих мясистых щек. А еще угри. И никакой вокал ей не поможет. Приемная комиссия даже не стала ее слушать в первый год.

Но Анисья упрямая. Вот что значит сибирский характер! Во второй раз ей все же удалось выступить. В третий – произвести на комиссию впечатление. В четвертый она дошла до последнего тура, но там все же срезалась, и на пятый раз все повторилось. В театральное училище поступает много блатных, и конкурс там всегда огромный. Анисье с ее внешностью невероятно трудно пробиться. Была бы она хотя бы худенькая. Клоунессы всегда востребованы. Но кому нужна безобразная толстая клоунесса с угрями? Похудеть Анисья не может, у нее нарушен обмен веществ. Отсюда и угри. Косметолог, к которому она обратилась по моей рекомендации, сказала, что проблема ее не снаружи, а внутри. Да хоть жидким золотом обмажься – толку не будет. И нужно пройти серьезное обследование, сдать кучу анализов, на что у Анисьи нет ни времени, ни денег.

– Если бы я была такая, как вы, Зинаида Андреевна, я бы уже стала кинозвездой, – говорит мне она. – Какая же вы красавица!

Несмотря на то что я такая красавица, мысль стать кинозвездой ни разу не приходила мне в голову. Поскольку муж богат, среди моих знакомых есть парочка киноактеров и даже киноактрис. Пообщавшись с ними, я поняла, что это очень зависимые люди. Они все глубоко несчастны, особенно в те дни, когда молчит их телефон. А когда он звонит не переставая, они с ужасом думают о том, что после светлой полосы начнется черная, и если сейчас телефон не замолкает, то потом он замолчит навеки. Поэтому они хватаются за любую работу, даже самую неблагодарную. А после жалуются на жизнь и без конца оправдываются, что, мол, плохого кино не бывает, а есть непонятливые зрители. Артисты – издерганные, насквозь больные люди, крайне чувствительные к критике. Мне их искренне жаль, и я такой быть не хочу.

Анисье я искренне советую стать поваром, она замечательно готовит. Но она каждый год упорно поступает в театральное училище. В этом году в предпоследний раз, потому что скоро ей исполнится двадцать пять. Кажется, на дневное туда только до двадцати пяти лет можно поступать.

Поскольку я к Анисье очень добра, в ее преданности я не сомневаюсь. Когда муж сослал меня в Москву, я нарочно оставила Анисью на Новой Риге шпионить за Анжелой. Что она исправно и делает. Но теперь ей предстоит задачка посложнее.

Выслушав мой план, Анисья сказала:

– А что? Очень даже!

Ее отношения с моим мужем никакие. Он ее просто не замечает, как не замечает прислугу в принципе. Пусть даже она поет, как Шаляпин, и пишет картины, как Левитан. Это ее проблемы. Пусть поет, пока моет пол, лишь бы пол был чистым. Поэтому Иван Иваныча Анисье не жалко. К тому же я обещала ей много денег и протекцию при поступлении в театральное училище. Ведь это ей предстоит звонить моему мужу и пугать его до смерти. У нее яркий драматический талант, я уверена, что она справится.

– Твоя задача вывести ее за ворота, – сказала я Анисье. – И передать с рук на руки похитителям.

– Как же я ее уговорю? – заволновалась Анисья.

– О господи! Скажи, что на лужайке сразу за двухметровым забором выросли белые грибы! И что на Рублевке последний писк моды варить из них суп! Только собирать их обязательно надо своими руками, в этом‑то и фишка. И на Новой Риге Анжела сразу станет законодательницей мод, надо только поскорее собрать эти самые грибы, пока другие ее не опередили. Тебе только надо сказать: «Ах, какие миленькие грибочки, и все, как один, – белые!» Она такая тупая, что поверит.

– Да, это так, – вздохнула Анисья. – Анжела Зафировна умом не блещет.

– Что?! Какая она тебе Зафировна?!

– Это Иван Иваныч велел ее так называть. По имени‑отчеству. Уважительно чтоб.

– Ах вот до чего дошло! Надо срочно от него избавляться, а то он и свою собаку велит звать по имени‑отчеству. Кстати, это моя собака, но он так испугался, что я оставлю ей наследство, что запрещает нам видеться, сволочь! Но ничего, я ему это припомню! Кстати, ты не знаешь, кто приходил к нему в палату под видом Смерти?

– Не поняла? – испуганно заморгала Анисья.

– Я не верю в то, что у него была всего лишь галлюцинация. У меня есть враг, и враг этот очень даже неглуп. Кто бы это мог быть? Смерть, часом, была не мулатка?

– У Анжелы З… г‑м‑м… на такое фантазии не хватит.

– Так‑то оно так, – я тяжело вздохнула. – Но у нее ведь есть родственники.

– Они с Иван Иванычем познакомились уже после того, как он выписался из больницы. Вы ж знаете.

– Ладно, разберемся. Ты мне лучше скажи, кто бы мог ее похитить и держать неделю взаперти?

– Есть такие люди, – коротко вздохнула Анисья. – Коля и Толя.

– Ты с ума сошла!..

«Богатыри»

Это была моя первая реакция, и, как потом оказалось, совершенно правильная. Мне следовало отказаться от моего плана сразу, как только Анисья вымолвила заветное: «Коля‑и‑Толя». Но я думала только об отрубленной руке абстрактной мулатки, причем уже мертвой. Это‑то меня и отвлекло. «Коля‑и‑Толя» стали началом моего конца.

Краткое пояснение. Коля и Толя – местные жители. Назвать их, согласно «Сказке о мертвой царевне», богатырями у меня просто язык не повернется. Они не богатыри – они пигмеи. Гномы, причем в самом плохом смысле этого слова, у них крохотный гномий мозг, куда помещается лишь одна мысль: о выпивке. Или «где‑добыть‑спиртное». Знак вопроса уже не помещается, поэтому фраза звучит утвердительно. «Где‑добыть‑спиртное, где‑добыть‑спиртное…» И так до бесконечности, словно заезженная пластинка, ни о чем другом они думать не могут. Словарный запас у них еще меньше, чем у Анжелы, любой разговор они начинают с фразы:

– Э… Выпить есть?

Ею же и заканчивают.

Причем водка для них деликатес, они с трудом добывают денег даже на табуретовку. Отраву, которую они покупают у бабки Маши, можно добыть разве что из древесных опилок, ничто съедобное так не выглядит и уж тем более не пахнет. Табуретовка и есть. Анисья как‑то приносила мне, показывала:

– Зинаида Андреевна, можно этим протирать лампы в вашем солярии? Говорят, что самогон не хуже спирта. А у меня он как раз закончился. И дешево.

Я понюхала и чуть в обморок не упала. И категорически запретила Анисье ходить к бабке Маше за самогоном. Пусть берет у нее настойки из трав, маринованные опята, березовые веники и т. д. Но только не эту отраву.

Откуда взялись Коля‑и‑Толя? Там, где сейчас красуются особняки элиты, раньше были подмосковные деревни. Деревня всегда первична, из таких вот деревень и вырастают города, нынешние мегаполисы, а жить за МКАДом вошло в моду, когда Москва превратилась в клоаку. Когда там стало нечем дышать и не протолкнуться от людей и машин. Тогда‑то элита Москвы и стала наступать на деревню, выгрызая у местных жителей лучшие куски земли. В качестве компенсации им предложили работу. Так же, как и по всей стране, в каждом отдельно взятом подмосковном поселке с громким названием соседствуют роскошь и нищета, кипят вселенские страсти, люди разных сословий раздираемы ненавистью друг к другу, хотя внешне все выглядит пристойно. Местных все оттесняют и оттесняют, но они цепляются за каждый клочок земли и иной раз не хотят продавать свои сотки за баснословные деньги просто из упрямства.

Новая Рига еще не так освоена, как пресловутая Рублевка. Земли здесь много, пока хватает всем. На Коли‑и‑Толину халупу никто покамест не позарился, да и, боюсь, что купить ее нельзя. Никаких документов на дом и на землю у братьев нет. Их избушка стоит почти в самом лесу, там столько комаров, сколько у человека нет крови. Просто Коля‑и‑Толя к их укусам нечувствительны, да и комары не очень уважают табуретовку, которая течет в жилах братьев. Кроме них, в этом месте вряд ли кто выживет, если только спилить деревья и всерьез заняться выкорчевкой пней, но кому охота с этим возиться, когда вокруг пустые поля? Сейчас осень, поэтому за Анжелу я спокойна. Ее даже комары не покусают.

Коля и Толя никогда нигде не работали, они перебиваются халтурой. В приличные дома их на порог не пускают, доверяют разве что вырыть сточную канаву или выгребную яму, чтобы проложить канализацию для прислуги. Причем я уверена, что родились братья нормальными, у них по две руки, по две ноги и, как ни странно, две головы, по одной на каждого. Почему они спились вместо того, чтобы стать достойными людьми? А почему люди вообще спиваются? От скуки. Из‑за слабоволия. Вследствие лени.

Я сразу усомнилась: справятся ли братья с таким сложным заданием?

– Справятся, – заверила меня Анисья.

– А они ничего такого с ней не сделают? Спьяну‑то?

– Изнасилуют, что ли? – хмыкнула она. – Да они не могут.

– А ты что, проверяла?

– Слухи ходят.

Прислуга, как известно, любит посплетничать. То, что Анисья дружит с местными, неудивительно. Ведь большинство из тех, кто работает в нашем элитном поселке садовниками, уборщиками, сторожами, помощниками поваров, – деревенские жители. Анисья и сама из деревни, только из сибирской.

– Ты недооцениваешь Анжелу, – вздохнула я.

– Это вы о ней слишком хорошо думаете, Зинаида Андреевна, – хмыкнула Анисья.

Я живо представила себе сцену соблазнения Анжелой Коли‑и‑Толи.

– Э‑э‑э… скучно.

– М‑м‑м? Да‑а‑а…

– И че делать?

– Э‑э‑э… О‑о‑о…

– Тупишь!

– Э‑э‑э… м‑м‑м…

– Да‑а‑а… Глянь сюда! На мне лифчика нет!

– Э‑э‑э… Выпивать будешь?..

Я вздохнула:

– Пожалуй, ей ничего не грозит. Анисья, ты вот что. Я дам тебе денег, купи братьям новый телевизор. Большой. Плазму. Я хочу, чтобы Анжела была счастлива.

– Добрая вы, Зинаида Андреевна, – вздохнула Анисья.

– Я?! Добрая?! – Я чуть не расхохоталась. – Ты ошибаешься. Я злая. Очень злая.

– Добрые люди потому и кричат, чтобы их поменьше использовали. И ругаются потому же. Когда они добрые, да еще и хозяева, у них другого выхода нет.

– Откуда ты знаешь?

– Я же прислуга, – усмехнулась Анисья. – Вот Иван Иваныч. Он ох какой злой! Хотя слова плохого никогда не скажет. И всегда на «вы». Но злее человека, чем он, я в жизни не встречала. – Она аж передернулась.

– Ты его боишься, что ли?

– Его все боятся.

– Он же маленький и плешивый. Что он может тебе сделать?

– Он может! – Анисья поежилась. – Он как посмотрит – ажник в дрожь бросает! Словно ледяной воды за ворот вылили. «Будьте любезны, протрите здесь!» Вот кто злой!

– А я, бывает, ору: «Поворачивайся, корова!»

– Да уж лучше так, – улыбнулась Анисья. – Вы же это не со зла. Все в доме загрустили, когда вы уехали. «Ну, – говорят, – теперь конец нам. Иван Иваныч нас заест».

– А что Анжела? Разве она за вас не заступается?

– Да когда ж? Она у нас такая занятая, – скривилась Анисья. – А потом, ей ведь все по фигу.

– Где ты нахваталась этих жаргонизмов? – невольно поморщилась я.

– Как где? У нее! Она, похоже, только два слова и знает: «по фигу» и «прикольно». А еще ест, как слон какой‑нибудь. Мы все гадаем: она ж тощая! И куда в нее столько влезает? Замучились уже готовить! А сколько она икры лопает?! На меня даже в магазине косо смотрят! И это у нас, на Новой Риге! В двадцати километрах от Москвы! Да здесь одни олигархи живут! И те столько икры не жрут! Чтоб ей подавиться!

– Что же вы не уволились?

– А куда идти? Иван Иваныч хоть издевается, но платит. Штрафами только замучил.

Анисья горестно вздохнула. Я тут же ее утешила: как только дело выгорит, у нее не будет необходимости работать прислугой. Я щедро оплачу ее услуги. Ну и братьев, разумеется, тоже. Куда деваться?

Поскольку Иван Иваныч затеял бракоразводный процесс, время меня поджимало. Меня атаковали адвокаты, которые нагло и бесцеремонно лезли в мою жизнь, шпионили за мной, строили козни, и я вынуждена была согласиться на Колю‑и‑Толю. Я забыла, что они еще ни разу не сделали ничего от начала и до конца так, как им велела. Они напоминают мне персонажей из другой сказки: «Двое из ларца». Помните, есть такой мультфильм? Называется «Вовка в Тридевятом царстве». О мальчике, который страстно любил халяву. И вот ему достался сундук, а в нем – близнецы, которые должны были исполнять любое желание своего хозяина. По его приказу два дебильного вида мужика месили дрова и рубили тесто, усиленно делая вид, что не понимают, чего именно от них хотят. Или и в самом деле не догоняли. Вот что‑то похожее делают Коля‑и‑Толя. Весь наш коттеджный поселок помнит подвиги братьев. Потому что такое забыть невозможно.

Канава, которую они копают, непременно упирается в канализационную трубу, в итоге весь двор в дерьме. Сухое дерево, которое братья валят, падает на забор, причем именно в том месте, где стоит соседский сортир. Это уже стало источником анекдотов в нашем поселке. Все они – про гуано. Его Коля‑и‑Толя умудряются извлекать из всего. Даже оттуда, где, казалось бы, его нет и быть не может в принципе. Когда они по просьбе нашего садовника заказали машину щебенки, которую должны были разгрузить в метре от забора, им привезли… Правильно! Это самое. Проснулись мы в то утро от упоительного аромата свежего навоза. Слежавшийся он не так воняет, но ради Коли‑и‑Толи расчистили коровник, его они и разгрузили прямо под окнами спальни Иван Иваныча.

Когда Иван Иваныч впервые повысил голос и заорал:

– Что это такое?!

Знаете, что они ему ответили?

– Это к деньгам.

Он их чуть не убил. Потому что если дерьмо и в самом деле к деньгам, Коля‑и‑Толя давно уже стали бы долларовыми миллионерами.

И вот этим людям я доверила похищение Анжелы! Совсем с ума сошла!

Пришлось с ними встретиться. Я с трудом держалась, но куда деваться?

– Справитесь?

– А то!

– Чтобы пальцем ее не тронули, поняли?

– Еще бы!

Братья стояли передо мной навытяжку и тупо улыбались. Они были трезвые, во‑первых, потому что раннее утро, а во‑вторых, потому что у них еще не было денег. От них разило перегаром, и я старалась не дышать глубоко и не морщиться. Мне требовалось, чтобы они сделали свою работу. А для этого пришлось проявить максимум терпения. Раньше у меня был целый штат прислуги, куча денег и масса вариантов, чтобы решать свои проблемы. А теперь только Анисья и существенное ограничение во времени и пространстве, а также в средствах. Мои счета заблокировал Иван Иваныч, пока я не стану сговорчивей, мне теперь самой приходилось ездить за продуктами и даже, страшно сказать, самой мыть посуду! И позволить себе профессионалов в области похищения людей я не могла. Не по карману. Переговоры с братьями мне тоже пришлось вести самой. Я понадеялась, что, получив деньги, они войдут в глубокий запой и ничего из того, что случилось, не вспомнят. И не вспомнят долго. Возможно даже, никогда. Потому что алкоголики пьют, пока у них не кончатся деньги, а я собираюсь заплатить братьям так много, чтобы доза приобретенного ими на эти средства алкоголя оказалась смертельной.

У братьев, кстати, очень интересные лица. Их можно было бы назвать красивыми, если бы не выражение беспросветной тупости и не черная щетина, похожая на наждачную бумагу, которая облепила их щеки и подбородки. Если бы не это, право слово, можно было ими залюбоваться! Правильные черты лица, большие карие глаза, длинные ресницы, ровные дуги бровей. Да и рост у братьев хороший, плечи широкие, животов нет, ведь Коля‑и‑Толя никогда не едят досыта. У них были бы красивые дети. И вот на тебе! Алкаши!

– Вы точно справитесь? – с сомнением спросила я.

– Рады! Стараться! Зинаида! Андреевна!

Я засомневалась. Это же двое из ларца!

– Я прослежу, – шепнула мне на ухо Анисья.

Выдав братьям небольшой аванс, я отпустила их с миром, то есть с войной, ведь они должны были пойти в поход на Анжелу, и стала давать подробные инструкции своей сенной девушке:

– Проследи, чтобы у Анжелы была еда. А то эти двое из ларца все деньги пропьют, а холодильник так и останется пустым. Она ведь ест, как слон, ты сама сказала, и, чтоб ей провалиться, не полнеет!

– Видать, конституция такая, – с завистью сказала Анисья. – Вот почему так? Одним все, а другим ничего!

– Не переживай, мы восстановим справедливость. Анжела свое получит.

– Хорошо бы. А то она мне страсть как надоела. Кровать в крошках, постельное белье каждый день приходится менять, потому что оно с обеда кофеем залито. Прямо свинья, а не человек!

– Надо дождаться удобного момента. Как только узнаешь, что муж уезжает на ночь…

– Все поняла, – заверила меня Анисья. – А уж из дома я ее как‑нибудь выманю.

Я вздохнула:

– Что касается денег…

– Рассчитаемся, Зинаида Андреевна, не волнуйтесь. Вы ведь меня от себя не прогоните?

– Не прогоню, – заверила я. – Ты очень много для меня делаешь, и я это ценю.

На сем мы и расстались.

Итак, машина была запущена, оставалось только дождаться удобного момента. Я даже представить себе не могла, что совсем скоро моя жизнь превратится в кошмар! А как хорошо все начиналось!

Поистине, браки заключаются на небесах, а расторгаются в аду!