И царица у окна села ждать его одна

Я ждала его два дня. Видать, мой Иван Иваныч собирался с духом. Не так‑то просто сидеть лицом к лицу с убийцей любимой женщины, даже если эта злодейка – твоя бывшая жена, брошенная тобою и униженная. И у нее есть право мстить. Само собой, себя Иван Иваныч виноватым не считал. Конечно, это не он довел меня до такого состояния, что я решилась на отчаянный шаг: достала отрубленную кисть мулатки, которая вследствие рокового стечения обстоятельств оказалась рукой Анжелы. Я уже начала бояться, что он вообще не придет. А если придет, как мне себя вести?

– Ты поплачь перед ним, покайся, – советовали товарки. – Сердце не камень. Авось он тебе поможет. Адвоката хорошего даст.

– Да нет у него сердца!

– Все равно поплачь. Господь милосерден.

– Да не верю я в Бога! То есть знаю, что ему не до нас. Он занят мироусовершенствованием в целом. Мой плач он вряд ли услышит.

– Вон ты какая…

– Уж какая есть. Да муж, похоже, и не придет.

Он все‑таки пришел. Уж не знаю, как Иван Иваныч этого добился, но в комнате для свиданий мы были одни. Разговор состоялся с глазу на глаз. Сначала мы просто молчали. Первая фраза, которую он сказал, была:

– Не ожидал от тебя, Зинаида.

Я чуть было не огрызнулась по привычке: «А чего ты ждал? Что я утрусь и отползу в пещеру, в убитую однушку в глубокой провинции, дожидаться своего конца, жуя сухари и запивая их морковным чаем? И буду утешаться старыми фото, вздыхая о былом величии. Об этом ты мечтал? Извини, что я тебя разочаровала».

Именно эта фраза вертелась у меня на языке: «Извини, что я тебя разочаровала». Но я сдержалась, сказала смиренно:

– Я не желала ее смерти. Это какое‑то недоразумение.

– Недоразумение?! – Иван Иваныч, не моргая, уставился на меня. – Ты велела отрубить ей руку! Ты… ты чудовище! Я всегда это знал, но чтоб так… – сказал он потрясенно.

– Я не приказывала рубить ей руку! И вообще не приказывала ее убивать! Наоборот! Лелеять и холить! Это все два идиота, Коля и Толя! И третья идиотка – Анисья! Которая все не так поняла, а потом меня слила, чтобы самой остаться чистенькой!

– Как ты вульгарна, – поморщился он. – Что за жаргон? Во что ты превратилась?

– Тюрьма, Иван, не лучшее место, – усмехнулась я. – Уж прости, что перед твоим приходом я не вымыла голову.

– Я вижу, что самообладание тебе не изменило. Ты даже не раскаиваешься в содеянном.

– Раскаиваюсь, и еще как! – горячо сказала я. – Прости, что все так вышло.

– Ты хотела меня убить! О! Я все теперь знаю! Знаю, к чему затевалась эта комедия с похищением!

– Скорее, трагедия.

– Ты еще в состоянии шутить!

– А что мне остается? Это юмор висельника. Меня ждет публичная казнь, и я не могу это изменить. Остается только шутить над моим печальным положением.

– Плакать надо, – сурово сказал он. – Вот до чего ты докатилась, Зинаида! Спланировала убийство собственного мужа! Это же надо додуматься! И у тебя почти получилось!

– Если бы при разводе ты дал мне денег, я бы оставила тебя в покое. Ты же мне выбора не оставил.

– Выбор всегда есть, – с пафосом сказал он. – Ты предпочла тюрьму.

– Я вовсе не предполагала, что меня так быстро разоблачат. То есть предполагала, но надеялась на лучшее.

– На то, что меня хватит удар?

– Прости.

– Я сам себе удивляюсь. Сижу и слушаю, как моя бывшая жена хотела меня убить. Мне бы встать и уйти… – Он сделал паузу.

– Так почему ты не уходишь? – жалко улыбнулась я.

– Я уже старый человек, Зинаида, – сказал он устало. Он и впрямь как‑то враз постарел. Я бы сейчас дала ему все семьдесят. – Я уже видел смерть. И я буду к тебе милосерден.

«Из какой это пьесы?» – так и вертелось у меня на языке. Неужели хотя бы в такой момент и в таком месте нельзя говорить нормальным человеческим языком? К чему этот пафос?

– Ты подпишешь документы о разводе, – сказал он жестко.

– Согласна.

– Ты отдашь мне все. И без всяких условий.

– Это твое милосердие? – усмехнулась я.

– Я мог бы обойтись и без твоего заявления. Вообще без твоей подписи. Меня легко разведут с женой‑уголовницей, и все при этом будут мне сочувствовать. Но я хотел бы, чтобы ты письменно отреклась от всего, – гнул свою линию он.

– Даже от маминой однушки?

– Это меня не волнует. Но все мое ты отдаешь мне. Все до копейки. А взамен…

– Что взамен? – жадно спросила я.

– Я предоставляю тебе своего адвоката.

– И что мне это даст?

– Я даже готов добиться твоего освобождения под залог. До суда.

– А это возможно?

– Возможно все.

– Это я понимаю. Были бы деньги. И ты почему‑то готов потратиться. А… совсем прекратить дело нельзя?

– Ты переоцениваешь мои возможности, – проскрипел он. – Умышленное убийство не тот случай, когда дело можно замять. Все, что возможно, это затянуть следствие. Но ты должна во всем признаться.

– Я призналась в том, что организовала похищение Анжелы. Этого довольно?

– А в убийстве?

– Я в нее не стреляла, Иван.

– Да, но это сделали по твоему приказу.

– Я не отдавала такого приказа.

– Если ты будешь запираться, тебе это ничего не даст. Улик предостаточно.

– Тебя, часом, не следователь послал? – не выдержала я. – Не мытьем, так катаньем. Почему вам так надо, чтобы я всю вину взяла на себя? От этого что, показатели раскрываемости зависят?

– Меня никто не посылал, – размеренно сказал он. – Я сам решаю, когда и куда идти. В данном случае я пришел к тебе, потому что определенная доля вины лежит и на мне…

– Ах, ты это признаешь?!

– Я знал, что ты такое. Олицетворение зла. И не принял меры. Мне надо было усилить охрану. А когда пропала Анжела, я, признаться, растерялся. Мне следовало тут же заявить о похищении. Я сразу должен был понять, что за этим стоишь ты. А я оказался настолько наивен, что пришел к тебе и стал делиться своим горем. Представляю, как ты надо мной потешалась! – Он посмотрел на меня с ненавистью.

– Прости, – сказала я тихо.

– Зинаида, я не верю в твое раскаяние.

– Ну хочешь, я расплачусь?

– Это будут фальшивые слезы. Ты насквозь фальшивая.

– А ты настоящий? А Анжела, твоя неземная темнокожая любовь? Иван, подумай о том, что она тебя обманула. Она вовсе не была беременна.

– Но ведь когда ты отдавала приказ ее убить, ты считала, что она беременна!

– Да не делала я этого! Сколько можно? Именно потому, что у меня нет своих детей, я прекрасно знаю, какая это ценность – дети. Ничего святее на свете нет. И я никогда бы не убила ребенка, даже еще не родившегося, неужели ты этого не понимаешь?!

– Тем не менее…

– Она водила тебя за нос. Подсунула ложный тест.

– Нет! – Он вздрогнул. – Это просто ошибка! Ложная беременность!

– Ну, думай так.

– Ты подпишешь документы?

– Да. Но в обмен я хочу выйти на свободу. Пусть временно, но я не желаю томиться здесь в ожидании суда. Я в курсе, что следствие может затянуться надолго. На месяцы, а то и на годы. В тюрьме я, похоже, еще насижусь. И мне хочется погулять напоследок.

– Ты подпишешь все документы?

– Я же сказала, да!

– И больше не будешь пытаться мне навредить?

– Да живи ты как хочешь… Мне интересно, Иван, а кому ты теперь оставишь свои миллионы? Найдешь новую Анжелу?

– Все женщины одинаковы, – размеренно сказал он. – Я больше никогда не женюсь.

– Неужели составишь завещание в пользу нашей собаки? А как ты меня ругал! Выходит, мысль не такая уж и глупая? А?

Он молчал.

– Перечислишь деньги в благотворительный фонд? Не верю!

– Тебя это не должно волновать, – сказал наконец муж. – Наши пути скоро разойдутся. И мы вряд ли еще увидимся.

– Это точно. Пока я отбываю срок, ты помрешь.

– Я могу сделать так, что ты никогда не выйдешь на свободу.

– Так вот она, твоя месть! Тогда зачем, скажи, ты даешь мне глоток свежего воздуха? Зачем это освобождение под залог?

– Это сделка.

– А… Теперь поняла. Ты же бизнесмен! Торгаш! Простая привычка: надо что‑нибудь дать, чтобы взамен получить что‑то. Ты все еще меня побаиваешься. Тебе, Иван, нужна моя подпись. Ты лукавишь. И ты пришел торговаться. Я бы и так дала тебе развод. Потому что я хоть и чудовище, но чувствую свою вину.

– Значит, тебе не нужен мой адвокат? – обрадовался он.

– Теперь нужен! Но, скажи на милость, где я буду жить до суда?

Он помялся, потом сказал:

– Ты можешь временно поселиться на Новой Риге.

– Я не ослышалась? Ты опять зовешь меня к себе?

– Мы будем вместе дожидаться официального развода.

– Понятно: тебе надо из кого‑то сосать кровь. Ты попробовал мою, и тебе понравилось. А тут я полностью в твоих руках. Кругом виновата. Да еще и под следствием. В общем, лакомый кусочек. Я понимаю, зачем тебе нужно мое освобождение под залог. А потом ты засадишь меня в тюрьму, лет эдак на цать, и будешь ходить гоголем. Весь в белом! Люди будут говорить: ах, какой благородный человек этот Иван Иваныч! Хоть пиши с него икону и на стену вешай! Жена его предала, хотела убить, а он ее простил, заплатил огромные деньги адвокату, да еще и жил с ней до суда в одном доме! Ты не в святые, часом, собрался? Думаешь, этого довольно, чтобы после смерти тебя канонизировали?

Поскольку Иван Иваныч молчал, я поняла, что попала в точку. Он еще мною не насытился. Моим падением. Самое разумное с моей стороны – отказаться. Правильно говорят: перед смертью не надышишься. Но я как представила себе душную полутемную камеру, запах параши и немытых тел, храп своих «подружек» по ночам, изматывающие допросы… В общем, всю эту тюремную музыку, которая погружала душу в беспросветный мрак. Разум подсказывал одно, а инстинкты совсем другое. Тело хотело пожить еще хоть немного в нормальных человеческих условиях. Ощутить пусть и отравленную ядом предстоящего заключения, но свободу. И я сказала «да».

– Хорошо, Иван, я на все согласна. Ценю твое благородство, хотя и не совсем понимаю его причину.

– И еще одно условие: ты должна признаться в убийстве.

– Мы так не договаривались!

– Иначе судья не пойдет нам навстречу. Тебе могут отказать в освобождении под залог.

– Я не такая дура, как ты думаешь. Вот если я признаюсь в убийстве, мне точно откажут. Пока еще меня обвиняют только в организации похищения. И то я всем говорю, что это была шутка. Я просто хотела тебя развеселить. Привычка, ведь это всегда входило в мои обязанности.

– Тебе никто не поверит. – Он посмотрел на меня с ненавистью. – В твоем доме нашли пистолет.

– А я всем говорю, что мне его подбросили.

Он вздрогнул:

– Нет! Тебе не выкрутиться! И не мечтай!

– Так ты пришлешь мне своего адвоката? Я обещаю прислушаться к его словам.

Мне показалось, он вздохнул с облегчением.

– Я признаюсь во всем на суде, Иван. Но не раньше, – поспешила расстроить его я.

– Какая же ты упрямая!

…Что ж, однажды я уже подписала себе приговор. Когда подписала составленный Иван Иванычем брачный контракт. И вот как все обернулось. Теперь мне предстояло подписать приговор окончательный, потому что на суде все вывернут так, будто я приказала убить беременную женщину. Хотя эта врушка вовсе не была беременна. Но поскольку она мертва, всех собак повесят на меня. Даже братьям, Коле‑и‑Толе, дадут меньше. А вот я получу по полной, все пятнадцать. И это всего за глоток свободы!

Но я готова была пойти на это. И сказала о своих планах следователю.

Он взглянул на меня с удивлением:

– Стоило так упорствовать.

– Мой муж меня убедил. Скажите, а много мне скостят за мое раскаяние?

– Это суд будет решать, – выдал он свою коронную фразу.

– Понятно…

– Если вам понадобится моя помощь… – Он вдруг неловко сунул мне свою визитку.

– Спасибо… – Я так же неловко запихнула ее к себе в карман. Возникла пауза. Он смотрел на меня так, словно что‑то хотел сказать. Что‑то очень важное. Но я делала вид, что не понимаю. Хочешь помочь – скажи прямо: я знаю, вы не виновны, просто у меня работа такая.

Но он молчал. Я кивнула на дверь:

– Так я пошла?

– Постойте, Зинаида Андреевна… Я понял, что не все так однозначно, – замялся он. – В общем, я советую вам поискать.

– Поискать чего?

– Ну, я не знаю. Я вам помочь не могу, потому что все улики против вас. Дело по сути уже решенное. Но вы должны за себя бороться. Вы правильно решили признаться во всем лишь на суде. Но не раньше, – многозначительно посмотрел на меня следователь. И повторил: – Потому что не все однозначно.

– Да вы ли это?

– Увы, я всего лишь человек, который находится на службе у государства. В общем, гражданка Царева, до суда вы будете находиться под домашним арестом, – заявил он уже официально. – Скажите спасибо вашему мужу, он благородный человек.

– Я это знаю.

На сем мы и расстались. Чего только не делают деньги! А большие деньги так и вовсе творят чудеса. Добиться освобождения под залог с моей статьей практически нереально, но вдруг нашлась куча справок и смягчающих мою участь обстоятельств. Я оказалась насквозь больная и даже подумала: а не спрятаться ли в психушке? Но потом решительно отвергла этот вариант спасения. Психиатрическая лечебница вряд ли лучше, чем тюрьма, да и выйти оттуда будет проблемой. Иван Иваныч все сделает, чтобы я и впрямь сошла с ума: подкупит главврача, наймет сиделку‑убийцу и будет с наслаждением наблюдать, как я превращаюсь в овощ. Ради этого он проживет еще лет двадцать, нисколько не сомневаюсь. И, как истинный джентльмен, уступит мне право первой спуститься в ад. Я ему такого удовольствия не доставлю.

Мне посоветовали поискать. Ну что ж. Я, правда, пока не знаю, где. Но поищу. Надо опять обратиться к Пушкину, у которого есть ответы на все вопросы. А вдруг?

Date: 2015-09-25; view: 338; Нарушение авторских прав