В области нереального

⇐ ПредыдущаяСтр 29 из 34Следующая ⇒

1 Часть пути между Ньюкаслом и Обурном проходит по дну ущелья. Дорога,тянущаяся сначала по левому, а затем по правому берегу реки, в одном местевырублена прямо в крутом горном склоне, в другом - выложена из валунов,поднятых с речного ложа старателями. Горы поросли лесом, ущелье извилистое.В темноте нужно быть очень внимательным, чтобы не съехать в воду. Тотпамятный мне вечер был безлунным; река, вздувшаяся после недавней грозы,превратилась в бурный поток. Я выехал из Ньюкасла и был уже примерно в милеот Обурна в самой узкой и темной части ущелья. Не отрываясь, глядел я впередна трудно различимую во мгле дорогу, как вдруг почти под самым носом лошадизаметил человеческую фигуру. Я осадил так резко, что чуть не поднял лошадьна дыбы. - Простите, не заметил вас, сэр, - пробормотал я. - Это неудивительно, - вежливо отозвался прохожий, подходя к моейпролетке. - А я из-за шума реки не услышал вас. Хотя с тех пор прошло пять лет, я сразу же узнал этот голос. И,признаться, не слишком обрадовался. - Доктор Дорримор? - Совершенно верно. А вы - мой добрый знакомый мистер Манрич.Чрезвычайно рад нашей встрече. Чрезвычайность, - он рассмеялся, -объясняется тем, что я направляюсь туда же, куда и вы, и теперь,естественно, ожидаю вашего предложения меня подвезти. - Буду искренне рад. Это было не совсем правдой. Доктор Дорримор поблагодарил меня, уселся рядом, и я снова тронулповодья. Несомненно, все это только игра воображения, но мне вспоминается,что оставшийся путь пришлось преодолевать в ледяном тумане; я ужаснопродрог; дорога словно бы сделалась длиннее, а город, когда мы в него,наконец, въехали, показался мне угрюмым, мрачным и обезлюдевшим. Был толькоранний вечер, но я не припомню ни одного горящего окна, ни единой живой душина улицах. Дорримор подробно рассказал мне, как и почему он тут оказался игде успел побывать за те годы, что мы не виделись. Я отчетливо запомнил самфакт рассказа, но не смог бы привести ни одного из рассказанных фактов. Онпутешествовал по разным странам и вернулся - вот все, что сохранилось в моейпамяти. А это мне и прежде было известно. В одном я уверен: общество этогочеловека так угнетало меня и вселяло такое сильное чувство тревоги, что,остановив, наконец, пролетку под фонарем "Патнем Хауса", я испытал настоящееоблегчение, словно избежал какой-то мерзкой и далеко не шуточной духовнойопасности. Увы, моя радость была омрачена открытием, что доктор Дорриморостановился в той же гостинице. 2 Чтобы хоть как-то объяснить свои чувства по отношению к докторуДорримору, мне придется кратко остановиться на обстоятельствах нашегознакомства. Однажды вечером несколько человек, в числе которых был и я,сидели в библиотеке Богемского клуба в Сан-Франциско. Разговор коснулсяискусства иллюзионистов - в местном театре как раз выступал один приезжиймаг. - Эти господа - вдвойне обманщики, - заметил кто-то из нашей компании.- Они не способны ни на один настоящий фокус, такой, чтобы действительнохотелось обмануться. Самый захудалый индийский факир без труда превратил быих в безвольных лунатиков. - Каким же это образом? - спросил другой, закуривая сигару. - Каким образом? Да самыми обычными трюками. Ну, хотя бы когдаподбрасывают в воздух предметы, а они обратно не падают, или просят зрителейуказать место, и там у них появляется зеленый росток, тянется кверху, даетпобеги, расцветает, или сажают человека в плетеную корзину и протыкают егомечом - крики, кровь, - а когда корзину открывают, там пусто, илиподкидывают в воздух шелковую лестницу, залезают по ней и исчезают... - Какая чепуха! - воскликнул я, боюсь, довольно бестактно. - Не можетбыть, чтобы вы вправду во все это верили! - Разумеется, нет! Я слишком часто это видел. - А я верю! - заявил весьма популярный местный репортер, слывущийталантливым. - Я так много об этом писал, что разубедить меня могло бытолько непосредственное наблюдение. Должен же я хотя бы сам себе верить наслово. Никто не засмеялся - все взгляды устремились на что-то, возникшее уменя за спиной. Обернувшись, я увидел человека в вечернем костюме. Вероятно,он только что вошел. Человек этот был необычно смугл, почти темен, с тонкимлицом, заросшим густой черной бородой и с копной черных жестких волос,крупным носом и пронзительным, бездушным взглядом кобры. Один изприсутствующих, поднявшись, отрекомендовал его как доктора Дорримора изКалькутты. Когда затем ему по очереди представляли каждого из нас, онответствовал низким поклоном на восточный манер, совершенно лишенным,впрочем, восточной почтительности. Его улыбка показалась мне циничной инесколько презрительной. В целом производимое им впечатление я бы назвалотталкивающе-привлекательным. Его присутствие направило беседу в иное русло. Сам он говорил мало - япрактически ничего не запомнил. Его голос, который был необычайно глубок имелодичен, произвел на меня то же впечатление, что его взгляд и улыбка.Вскоре я собрался уходить. Дорримор тоже встал и надел пальто. - Мистер Манрич, - сказал он. - Нам по пути. "Ах, ты черт, - подумал я. - Да откуда ты знаешь, куда я иду?" Вслух я сказал: - Буду очень рад, если вы составите мне компанию. Мы вместе вышли на улицу. Ни одного кэба, ни одной пролетки - все давноуже спали. В небе сияла полная луна, прохладный ночной воздух былвосхитителен. Мы двинулись вверх по Калифорния-стрит. Выбирая этонаправление, я надеялся, что ему нужно в противоположную сторону - к однойиз гостиниц. - Стало быть, вы не верите тому, что рассказывают об индусских факирах,- внезапно сказал он. - Откуда вам это известно? - удивился я. Вместо ответа он одной рукой слегка дотронулся мне до плеча, а другойуказал на тротуар. Там почти у самых наших ног лежал труп мужчины. В лунномсвете его запрокинутое лицо было мраморно-белым. В груди торчал меч, рукоятькоторого сверкала драгоценными камнями. Тротуар был обагрен кровью. Я был потрясен - не только тем, что увидел, но и тем, при какихобстоятельствах я это увидел. Ведь пока мы поднимались в гору поКалифорния-стрит, я несколько раз оглядел всю ее из конца в конец. Как я могне заметить этот жуткий и такой заметный теперь предмет? Немного придя всебя, я разглядел, что на убитом - вечерний костюм; распахнувшееся на грудипальто обнажило фрак, белый галстук и крахмальную манишку, прорванную мечом.И - о ужас, лицо, не считая покрывшей его бледности, было лицом моегоспутника! Это был с точностью до мельчайших деталей и в чертах лица и водежде сам доктор Дорримор. Ошарашенный, я оглянулся в надежде увидетьживого Дорримора. Он исчез. Я похолодел и, повернувшись, быстро пошел назад,но не успел сделать и нескольких шагов, как кто-то с силой схватил меня заплечо. Я едва не закричал от ужаса - убитый стоял прямо передо мной, мечпопрежнему торчал у него из груди. Вырвав меч, мертвец отбросил его от себя;лунный свет блеснул на инкрустированном эфесе и стальном лезвии. Меч созвоном упал на тротуар и... пропал! Дорримор, смуглый, как прежде, отпустилмое плечо и взглянул на меня с тем же насмешливым выражением, что и признакомстве. Нет, мертвецы так не выглядят - это меня несколько ободрило.Оглянувшись, я увидел ровную поверхность тротуара. Улица была совершеннопуста. - Да что же это за дьявольщина такая? - воскликнул я довольно свирепо,хотя все еще чувствуя слабость и дрожь в коленках. - Некоторые называют это фокусами, - отвечал Дорримор с издевательскимсмешком. Он свернул на Дюпонт-стрит, и с тех пор мы не виделись, пока нестолкнулись вновь в Обурнском ущелье. 3 На следующий день после нашей встречи Дорримор не показывался. Пословам регистратора "Патнем Хауса", он слегка приболел и не выходил изномера. Вечером того же дня, к большому моему удивлению и удовольствию, изОкленда прибыла мисс Маргарет Коррей с маменькой. Мой рассказ - не о любви, какой я рассказчик, тем более что любовь какона есть и не может быть изображена в литературе, разъедаемой ханжескимдиктатом, определяющим именем Юной Девы что и как следует писать. Подгубительной властью этой Юной Девы, а вернее сказать, псевдоцензоров,объявивших себя ее единственными верными слугами, Любовь скрывает священныйогонь "...в тени своей вуали, Не оставляя места для Морали", и умирает от голода, посаженная на отфильтрованную кашицу идистиллированную водичку пуританской диеты. Скажу только, что мы с мисс Коррей были помолвлены. Она с матерьюостановилась в той же гостинице, где и я, и в течение двух недель мывиделись ежедневно. Нужно ли говорить, что я был на верху блаженства! Этобыли золотые дни; единственным темным пятном было присутствие доктораДорримора, которого я счел своим долгом представить дамам. Он явно снискал их расположение. А что я мог сделать? Я не знал ниодного факта, который мог бы бросить тень на его репутацию. Держался онучтиво и обходительно, а, как известно, для женщин манеры человека и естьсам человек. Несколько раз замечая, что мисс Коррей с ним прогуливается, яприходил в ярость и однажды даже имел неосторожность протестовать. Когдаменя спросили о причинах, я не сумел привести ни одной, и мне показалось,что в ее взгляде мелькнуло презрение к потерявшему голову ревнивцу.Постепенно я замкнулся в себе, сделался нарочито невнимательным и в концеконцов принял безумное решение вернуться в Сан-Франциско. Об этом, впрочем,я никому не сказал даже накануне предполагаемого отъезда. 4 В Обурне есть старое, заброшенное кладбище. И хотя находится онопрактически в самом центре города, трудно вообразить более жуткое ибезотрадное место. Ограды на большинстве участков повалены, подгнили, а то ивовсе отсутствуют. Одни могилы провалились, на других растут крепкие сосны,чьи корни, несомненно, совершили гнусное святотатство. Надгробья разбиты изаросли куманикой, забор, когда-то окружавший кладбище, сломан, поэтомукоровы и свиньи разгуливают, где хотят. Короче говоря, это место былопозором для живых, преступлением против мертвых и грехом перед Богом. Вечер того дня, когда я принял свое сумасшедшее решение оставить ту,кого любил больше всего в жизни, застал меня в этом подходящем месте.Призрачный свет полумесяца, пробиваясь сквозь листья, пятнами ложился наземлю, обнажая уродливые подробности кладбищенского пейзажа; мрачные тени,казалось, скрывают какую-то тайну, еще более темную, чем они сами. Шагая поеле заметной усыпанной гравием дорожке, я вдруг заметил выросшую из темнотыфигуру доктора Дорримора. Я замер в тени, сжав кулаки и борясь с искушениемнемедленно кинуться и задушить его. Мгновение спустя к нему присоединиласьдругая фигура и повисла у него на руке. Это была Маргарет Коррей! Что произошло дальше - я не помню. Знаю только, что я бросился вперед,чтобы убить его; знаю, что в серых утренних сумерках какие-то прохожие нашлименя окровавленного, со следами от пальцев на горле. Меня привезли в "ПатнемХаус", где я несколько дней пролежал в горячке. Все это мне известно израссказов других. Но я хорошо помню, что, придя в себя, я сразу же послал закоридорным. - Миссис Коррей с дочерью еще не уехали? - спросил я. - Простите, как вы сказали? - Коррей. - В нашей гостинице таких нет и не было. - Не обманывайте меня! - воскликнул я с раздражением. - Вы же видите,что я поправился; прошу вас, скажите мне правду. - Я даю вам честное слово, - отвечал коридорный, и видно было, что нелжет. - У нас не было таких постояльцев. Ошеломленный, несколько минут я пролежал молча, потом спросил: - Где доктор Дорримор? - Он уехал на следующее утро после вашей драки и с тех пор больше непоказывался. Да, грубо он с вами обошелся. 5 Таковы факты. Сейчас Маргарет Коррей - моя жена. Она никогда не бывалав Обурне, и те дни, историю которых - как она сложилась у меня в голове - япопытался изложить, провела в своем доме в Окленде, недоумевая, куда могподеваться ее возлюбленный и почему он не пишет. На днях я наткнулся в"Балтимор Сан" на следующую заметку: "Вчера состоялась лекция известного гипнотизера профессора ВалентинаДорримора. Лектор, большую часть жизни проведший в Индии, продемонстрировалвпечатляющую власть над публикой, одним только взглядом гипнотизируя любого,пожелавшего принять участие в предлагаемых экспериментах. Дважды онзагипнотизировал всех присутствующих (кроме репортеров), погрузив их в самыеневероятные видения. Следует особо отметить тот факт, что на лекции былараскрыта техника индусских факиров, о чьих выступлениях мы знаем израссказов путешественников. По словам профессора, эти удивительные маги, чьеискусство он изучал у их ног, просто вводят своих зрителей в состояниегипноза, в котором загипнотизированный видит и слышит то, что предлагаетгипнотизер. Утверждение, что человека с высокой степенью внушаемости можноудерживать в области нереального недели, месяцы и даже годы, вселяетнекоторое беспокойство".

"У МЕРТВЕЦА"

(История, которой не было) Ночь была пронзительно ясной, как сердцевина алмаза. В такие ночиневозможно спрятаться от холода. В темноте его иной раз словно не замечаешь,но тут - остается только страдать. Эта ночь жалила, как змея. Лунатаинственно сияла за гигантскими соснами, венчающими Южную гору, выбиваяхолодные искры из снега, покрытого ледяной коркой; на фоне черного небапризрачно вырисовывались отроги Берегового хребта, за которыми лежалневидимый Тихий океан. На открытых пространствах на дне долины снегобразовал нечто вроде длинных морских валов, окутанных мерцающей серебристойвзвесью - то был солнечный свет, отразившийся дважды: сначала от луны, потомот снега. Снег по крыши завалил пустующие хибары брошенного лагеря старателей(моряк сказал бы, что они затонули), а кое-где и опоры, когда-топоддерживающие местную речушку, именуемую здесь каналом - разумеется, отлатинского canalis. Права изъясняться на античный манер золотоискателя немогут лишить даже горы. Об умершем тут говорят: "Он ушел к верховьям".Согласитесь, это звучит не хуже, чем: "Его жизнь вернулась к ИсточникуЖизни". Спрятавшись под надежной броней наледи от атак ветра, снег непренебрегал ни одной выгодной позицией, совсем как отступающая армия. Наоткрытых участках он строился рядами и колоннами; там, где представляласьвозможность занять важный плацдарм и закрепиться, останавливался; а там, гдена его пути попадалось укрытие, немедленно залегал. Целые батальоны снегаукрывались, например, за торчащим обломком стены. Снег полностью занялстарую горную дорогу. Бесчисленные эскадроны, теснясь и напирая друг надруга, отступали по ней - и вдруг преследование прекратилось. Труднопредставить себе место более глухое и безотрадное, чем ущелье Мертвеца взимнюю полночь. Однако Хайрем Бисон обосновался именно там. Причем в полномодиночестве. Его бревенчатая хижина прилепилась к склону Северной горы; длинныйузкий луч света, тянувшийся из ее единственного окошка, придавал ейнесомненное сходство с черным жуком, наколотым на новенькую блестящуюбулавку. В хижине перед ворчащими в огне поленьями сидел сам мистер Бисон,уставясь в жаркое нутро очага так, словно в жизни не видел ничего подобного.Надо прямо сказать, красавцем он не был - совершенно седой, с неестественноярко горящими глазами на изможденном бледном лице, одетый в какие-то грязныелохмотья. Если бы вы попробовали угадать его возраст, то, наверное, дали емулет сорок семь, потом - приглядевшись попристальней - семьдесят четыре. Насамом деле ему было двадцать восемь. Он был ужасающе худ, насколько этоможно было себе позволить, обретаясь неподалеку от изголодавшегосягробовщика в Бентли и неутомимого следователя в Соноре, готового в любоймомент произвести дознание истинных причин смерти. Нищета и служебное рвениесуть молот и наковальня. Оказаться третьим в подобном сэндвиче не вполнебезопасно. Мистер Бисон сидел, утвердив протертые локти на протертых коленях иподперев ввалившиеся щеки костлявыми ладонями. Ложиться он, по-видимому, несобирался. Казалось, стоит ему пошевелиться - и он развалится на кусочки. Амежду тем за последний час он моргнул никак не меньше трех раз. В дверь громко постучали. Стук в дверь в такой час и в такую погодуудивил бы любого, тем более того, кто уже два года прожил в полномодиночестве и прекрасно знает, что местность непроходима, однако мистерБисон даже не отвел взгляда от углей. И когда дверь распахнулась настежь, онтолько еще сильнее съежился, как человек, предпочитающий "не видеть".Похожее движение можно наблюдать у женщин в часовне, когда по проходу позадиних проносят гроб. Но когда в комнату молча вошел высокий старик в нелепом пальто, сшитомиз одеяла, обмотанный платком и шарфом, в зеленых защитных очках и с лицом -там, где его можно было разглядеть - ослепительной белизны и положил тяжелуюруку в перчатке на плечо мистера Бисона, тот настолько забылся, чтонедоуменно поглядел вверх на вошедшего. Очевидно, он рассчитывал увидетького-то другого. Как бы там ни было, появление нежданного гостя вызвало вмистере Бисоне следующие душевные движения: он приятно удивился и сердечнообрадовался. Поднявшись, он снял узловатую руку со своего плеча и энергичнопотряс ее с совершенно необъяснимым жаром, ибо вид старика скорееотталкивал, нежели привлекал. Привлекательность, впрочем, присуща всему насвете, не исключая и самого отвратительного. Наиболее привлекательная вещь вмире - это человеческое лицо, которое мы инстинктивно закрываем простыней.Когда же оно становится не просто привлекательным, а невыразимо прекрасным,насыпаем сверху семь футов земли. - Сэр, - проговорил мистер Бисон, выпустив руку старика, которая приэтом безжизненно упала на бедро с негромким стуком, - сегодня ужасная ночь.Прошу вас, садитесь. Я искренне рад вашему приходу. Речь мистера Бисона была речью хорошо воспитанного человека, чего едвали можно было ожидать, принимая во внимание все вышеизложенное. Разительныйконтраст между внешностью и манерами человека был одним из обычнейшихявлений на приисках. Старик шагнул поближе к очагу - пламя дрожало вглубоких пещерах его зеленых очков. - Можете ставить три к одному, я рад! В своей рафинированности мистер Бисон пошел на известные уступкиместным вкусам. Умолкнув, он скользнул взглядом с замотанной шарфом головыгостя на ряд тусклых пуговиц, украшавших его пальто, и зеленоватые сапоги изволовьей кожи, присыпанные снегом, который уже начал таять и растекаться пополу тоненькими ручейками. По-видимому, он остался доволен - да иначе и бытьне могло! - и продолжал: - К сожалению, все, что я могу вам предложить, - это провести ночь вмоей халупе. Вы окажете мне большую честь, если останетесь здесь, а неотправитесь искать лучшего в долину Бентли. Из изысканно-самоуничижительных слов мистера Бисона выходило, чтопровести ночь в его теплом доме - испытание несравненно более тяжелое,нежели брести четырнадцать миль по горло в снегу, затянутому режущей ледянойкоркой. Как бы в ответ на это любезное предложение гость расстегнул пальто.Хозяин подбросил дров в очаг, подмел сор волчьим хвостом и добавил: - Хотя я бы вам посоветовал смыться. Старик уселся у огня, обратив к жару широкие подошвы своих сапог. Шляпуон не снял. На приисках шляпу снимают редко, как правило, одновременно собувью. Не говоря ни слова, мистер Бисон тоже сел. Сиденьем ему служилстарый бочонок, в значительной мере сохранивший свой первозданный вид и,казалось, предназначенный для того, чтобы принять прах мистера Бисона, еслибы тому вздумалось рассыпаться. На мгновение воцарилась тишина, затемоткуда-то из-за сосен долетел злобный вой койота, и в тот же миг дрогнулавходная дверь. Хотя связи между этими двумя событиями не было никакой,просто койоты не любят буранов, а ветер опять усилился, мистеру Бисонупочудилось, будто они в сверхъестественном тайном сговоре, и он вздрогнул откакого-то жуткого предчувствия, но уже через миг пришел в себя и вновьобратился к гостю: - Здесь творятся странные вещи. Я вам обо всем расскажу и, если вызахотите уйти, непременно провожу вас, по крайней мере, до того места - выего наверняка знаете, - где Болди Питерсон убил Бена Хайка. Старик выразительно кивнул, всем своим видом показывая, что ему оно непросто, а отлично известно. - Два года назад, - начал свой рассказ мистер Бисон, - я занимал этотдом с двумя компаньонами. Когда все бросились в долину, мы тоже ушли. Ущельеопустело за какие-нибудь десять часов. Однако в тот же вечер я спохватился,что оставил здесь ценный пистолет (вот этот) и вернулся. Ту ночь - как и всепоследующие - я провел здесь один. Да, нужно сказать, что за несколько днейдо того, как все мы ушли отсюда, наш слуга китаец приказал долго жить, аземля так промерзла, что невозможно было выкопать нормальную могилу. Поэтомукак раз в день нашего поспешного ухода мы просто прорубили дырку в полу ипохоронили его, как смогли. Но перед тем, как опустить тело, я имелбестактность отрезать его косицу и прибить ее над телом вон к той балке, гдеона находится и поныне. Вы можете взглянуть на нее прямо сейчас - или лучше,когда согреетесь и у вас появится время и желание оглядеться по сторонам. Я ясно выразился - не правда ли? - китаец умер своей смертью.Разумеется, я не имел к этому ни малейшего отношения и вернулся не попричине какого-то непреодолимого влечения или нездорового интереса, аисключительно потому, что забыл пистолет. Я надеюсь, сэр, вы меня правильнопонимаете. Гость хмуро кивнул. Похоже, он был не слишком-то разговорчив. МистерБисон продолжал: - Согласно китайским поверьям, человек подобен бумажному змею - безхвоста он не может попасть на небо. В общем, опуская подробности этоймалоприятной истории, которую я счел своим долгом вам рассказать, той ночью,когда я, лежа здесь в одиночестве, думал о чем угодно, только не о нем,китаец вернулся за косицей... И не получил ее. Тут мистер Бисон снова умолк. Может быть, он устал от собственнойнепривычной словоохотливости, может быть, был слишком захвачен нахлынувшимивоспоминаниями. Ветер налетал теперь со всех сторон, сосны на склоне горыпели громко и отчетливо. Рассказчик продолжал: - По-вашему, тут не из-за чего беспокоиться. Я тоже так думаю. Но онвсе приходит. Опять воцарилось молчание. Оба, не шевелясь, смотрели на пламя. Вдругмистер Бисон взорвался и, обратив яростный взгляд на бесстрастное лицосвоего слушателя, закричал: - Отдать? В этом вопросе, сэр, я никого не хотел бы утруждать просьбойо совете. Я уверен, что вы поймете и простите меня, - тут тон мистера Бисонасделался особенно убедительным, - прибив эту косицу, пусть даже нескольколегкомысленно, но я взял на себя нелегкую обязанность охранять ее. Поэтомуабсолютно невозможным представляется тот выход, который вы мне стользаботливо предлагаете... Что я, по-вашему, индеец? Ничего более резкого он сказать не мог. Это было как удар по лицужелезной перчаткой. Протест и вызов - одновременно. Быть незаслуженнопринятым за труса, быть принятым за индейца - фактически это одно и то же.Иногда вместо "индеец", говорят "китаец". "Думал, я китаец?" - такую фразучасто произносят над тем, кто умер внезапной смертью. Выпад мистера Бисона, однако, не произвел на гостя ни малейшеговпечатления, и после небольшой паузы, во время которой ветер грохотал вдымоходе, словно комья глины - о крышку гроба, он продолжил: - Вы находите, что это меня изматывает. Да, я чувствую, что жизньпоследних двух лет была ошибкой, и эта ошибка сама себя исправляет. Вывидите, как. Могила? Нет, ее некому выкопать. Да и земля по-прежнемупроморожена насквозь. Но все равно, ваш приход как нельзя кстати. Вы можетеобо всем рассказать в долине Бентли, но это уже не важно. Ее было очень непросто отрезать. Они вплетают в волосы шелк. Хыр-р-р... Мистер Бисон говорил с закрытыми глазами, говорил, как в бреду, анапоследок разразился храпом. Вдруг он глубоко вздохнул, с трудом разлепилвеки, опять что-то пробормотал и снова захрапел. Вот что он сказал: - Они украдут мой прах! Старик, который так и не проронил ни единого слова, поднялся, неторопясь снял верхнюю одежду и остался во фланелевом белье, в которомхудобой и угловатостью сделался похож на покойную синьорину Фесторази,ирландку, весившую пятьдесят шесть фунтов при росте в шесть футов. В своевремя она в одной ночной рубашке демонстрировала себя жителям Сан-Франциско.Затем он лег, взял с полки пистолет и положил его под рукой - как тоготребовал местный обычай. Это был тот самый пистолет, за которым мистерБисон, согласно его собственному рассказу, вернулся сюда два года назад. Вскоре мистер Бисон проснулся и, увидев, что гость уже лег, последовалего примеру. Но сперва он подошел к длинной, заплетенной в косу прядиязыческих волос и подергал, чтобы убедиться, что она держится прочно инадежно. Кровати, вернее сказать, простые топчаны, покрытые грязноватымиодеялами, стояли друг против друга у противоположных стен комнаты, небольшаяквадратная крышка люка, в котором покоилось тело китайца, находилась как размежду ними. Крышка была утыкана гвоздями. В своей битве с потустороннимисилами мистер Бисон не чурался и вполне материальных средств. Огонь в очаге горел уже не так ярко, низкие голубоватые языки пламенинервно подергивались, отбрасывая на стены причудливые тени, то сливающиеся,то снова разбегающиеся. Тень от косицы угрюмо темнела в одиночестве подсамой крышей в дальнем углу комнаты, как восклицательный знак. Пение сосендостигло теперь величественности победного гимна. Когда же оно на какие-тосекунды обрывалось, наступала зловещая тишина. Как раз в одну из таких пауз крышка люка начала приподниматься. Онаподнималась медленно и неуклонно, вместе с ней медленно и неуклонноподнималась и обмотанная платком голова старика, не сводившего с нее глаз.Наконец, с грохотом, сотрясшим весь дом, крышка откинулась, неприглядноощетинившись двойными рядами гвоздей. Мистер Бисон проснулся и, неподнимаясь, надавил пальцами на глаза. Он весь дрожал, было слышно, какклацают его зубы. Старик привстал на локти, его защитные очки горели, каклампы. Вдруг ветер с ревом ринулся вниз по дымоходу, и комнату окутали тучидыма и пепла, на мгновение все погрузилось во мглу. Когда дым рассеялся,стало видно, что на краю табуретки у очага сидит маленький смуглый человечекприятной наружности. Одет он был безукоризненно. С дружелюбной улыбкой онкивал старику. "Наверное, из СанФранциско", - подумал мистер Бисон, немногопридя в себя и ощупью двигаясь к разгадке загадочных происшествий этой ночи. Но вот на сцене появился новый актер. Из квадратной черной дыры в полупоказалась голова усопшего китайца. Его узкие раскосые глаза были прикованык косице. В остановившемся мутном взоре читались тоска и вожделение. МистерБисон застонал и снова закрыл лицо руками. В комнате запахло опиумом.Призрак в стеганом синем кителе, покрытом могильной плесенью, продолжалмедленно подниматься, словно подталкиваемый снизу слабой спиральнойпружиной. Когда его колени поравнялись с полом, он вдруг стремительнодернулся вверх, безмолвный, как язычок пламени, и схватился обеими руками закосицу. Подтянувшись, он вцепился в нее безобразными желтыми зубами.Отвратительно гримасничая, он раскачивался из стороны в сторону, стараясьоторвать свою собственность от балки, не издавая при этом ни звука. Большевсего он напоминал гальванизированный труп. Контраст между егосверхчеловеческой ловкостью и молчанием был ужасен. Мистер Бисон съежился на своем топчане. Маленький смуглый джентльменнетерпеливо отбивал такт носком ботинка, то и дело поглядывая на массивныезолотые часы. Старик сел и взял в руку пистолет. Бах! Словно тело, срезанное с виселицы, китаец с косицей в зубах полетел подпол. Крышка люка поднялась и с грохотом легла на прежнее место. Смуглыйчеловечек из СанФранциско спрыгнул с табуретки, взмахнул шляпой, ловкопоймав что-то в воздухе, - так мальчик ловит на лету бабочку, - и исчез вдымоходе, как будто его затянула туда неведомая сила. Откуда-то из внешней тьмы через открытую дверь долетел далекий крик,протяжный и захлебывающийся, точно там душили ребенка или враг родачеловеческого уносил чью-то погибшую душу. А может быть, это выл койот. В начале весны отряд старателей на пути к новым приискам проходил черезущелье. В одной из брошенных хижин обнаружили труп Хайрема Бисона. Он лежална топчане. В сердце застряла пуля. Очевидно, стреляли от противоположнойстены; пуля угодила в сучок на одной из дубовых балок под крышей (тамосталась голубоватая вмятина) и рикошетом - в грудь своей жертвы. На той жебалке заметили что-то вроде куска веревки из конского волоса. Уцелела лишьмалая часть у самого основания, остальное было, очевидно, срезано пулей.Больше ничего примечательного найдено не было, кроме разве что вороха ветхойодежды. Заслуживающие всяческого доверия свидетели, опознав отдельные вещи,заявили, что в них были похоронены некоторые местные жители, скончавшиесянесколько лет назад. Как такое может быть - понять нелегко, если, конечно,сама Смерть не воспользовалась этой одеждой в качестве маскировки, что,согласимся, практически невероятно.

⇐ Предыдущая 24 25 26 27 282930 31 32 33 Следующая ⇒

Date: 2015-09-25; view: 267; Нарушение авторских прав

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию