Гревская площадь. Сегодня Шарль задал мне этот вопрос

17 флореаля III года

«Моя мать жива?»

Сегодня Шарль задал мне этот вопрос. Я напомнил ему, что не имею права поднимать подобные темы. Что мне запрещено обсуждать с ним события за стенами башни, говорить о боли, страданиях и проч. и проч.

«Отлично, – ответил он, – В таком случае не надо ничего говорить. Если моя мать жива, просто кивните, пойдет?»

Через некоторое время он сказал:

«Вы не киваете».

19 флореаля

Сегодня утром, во время прогулки на верхней площадке, Шарль демонстративно нарвал цветов и разложил их у дверей камеры, в которой содержалась его мать.

26 флореаля

Симптомы Шарля приняли самый тревожный характер. Увеличились отеки на правом колене и левом запястье. Участились обмороки. Слабость чрезвычайная. Ноги настолько ослабели, что он почти не может ходить. Сегодня утром, когда мы поднимались на площадку, несколько последних ступенек мне пришлось нести его на руках.

Моральное состояние тоже решительно ухудшилось. Даже зрелище «его воробьев» неспособно развеселить мальчика. Я взывал к нему, убеждал не падать духом. Еще не все потеряно. Его сестра здорова, ежедневно спрашивает о нем. Есть множество людей, включая меня, которые всей душой желают, чтобы он поправился…

«Вы не понимаете, – оборвал он меня – Моя мать умерла из‑за меня».

Гражданин Симон, признался он, заставлял его говорить ужасные вещи о матери и тете. Как будто они трогали его в разных местах и делали с ним такое, о чем невозможно сказать. Он знал, что это ложь, но Симон не оставлял его в покое, не давал ему спать, так что он дошел до того, что стал думать, будто это правда, и подписался под всем, хотя почти не понимал, что делает. После они использовали эту ложь против матери, и потому она умерла. Разве он может простить себе это?

Никакими силами невозможно было его разубедить. Он снова и снова ругал себя. Сказал, что теперь еще больше боится смерти, потому что уверен: Бог сурово осудит его.

Я ответил, что, напротив, Бог будет гневаться на тех, кто жестоко использовал ребенка, дабы удовлетворить свою жажду крови.

Он не привык к такой моей откровенности. «Вы так сердито говорите», – сказал он.

1 прериаля

Шарль страдает от длительных и чрезвычайно болезненных приступов боли в горле, сопровождающихся жаром и бредом. По словам Леблана, ребенок говорил, что слышит голос матери. Твердил, что она находится «в соседней башне».

6 прериаля

Сегодня утром мадемуазель Рояль опять спрашивала о брате. Я ответил, что его состояние улучшается не так быстро, как бы я того желал.

Она поняла сразу. «Он умирает», – произнесла она.

Затем произошло нечто, чему я не могу дать объяснение. Выдержка мне изменила. Я отвернулся, пробормотав, что мне что‑то попало в глаз.

«Вы сделали все возможное, доктор», – сказала она.

7 прериаля

Генерал Баррас оставил приказание, согласно которому больше не желает меня видеть. Его атташе сообщил, что, если у меня есть вопросы относительно моих официальных обязанностей, мне следует обращаться с ними в Комитет общественной безопасности.

Я подавил гордыню и пошел к гражданину Матье. Извинился за несдержанность, которую проявил во время предыдущей встречи. Сказал, что пришел обсудить вопрос чрезвычайной важности.

«Что такое?» – спросил он (с демонстративно утомленным видом).

Луи Шарля, ответил я, надо вывезти из Тампля. Отравленный воздух камеры лишает его сил. В здоровом горном климате – например, в Швейцарии – он наверняка поправится. Оставить его здесь означает подписать ему смертный приговор. Разве цивилизованное общество может такого желать? И разве живой Шарль для этого общества не ценнее мертвого?

Я заверил Матье, что готов сам поехать с ребенком, в сопровождении такого количества вооруженных стражников, какое комиссар сочтет необходимым. Добавил, что согласен на любые ограничения – буду работать без оплаты, – если только комиссар разрешит выпустить Шарля из камеры.

Он нахмурился и довольно долго молчал.

«Не понимаю, – произнес он, наконец. – Почему вы так переживаете из‑за этого ребенка?»

«Потому что такое могло бы произойти и с моим сыном, – ответил я. – И тогда я хотел бы, чтобы нашелся тот, кому было бы не все равно. Как не все равно мне».

Я думал, он рассмеется. Вместо этого он с искренним расположением сказал:

«Доктор, ребенку не жить. Вы знаете это не хуже меня. Если вы можете облегчить ему последние дни, что ж, да будет так. Если нет, вы сделали, что сумели. Большего Республика от вас не требует».

Убежден, он считал, что своими словами успокаивает меня.

10 прериаля

Шарль в состоянии съесть лишь несколько ложек супа и пару вишен. Время истекает.

11 прериаля

Юниус что‑нибудь придумает.

13 прериаля

На этом пока все.

Date: 2015-09-17; view: 294; Нарушение авторских прав