Экспозиция 7 page

– И ты еще можешь защищать Лорну! – возмутилась Корделия. – Пока она была жива, мы получали от нее одни лишь неприятности. И даже теперь, когда ее не стало, она продолжает донимать нас!

– Успокойся, Корделия. – ласково проговорила Линдсей. – Лучше скажи мне, как полное имя этой девочки? – спросила она, обращаясь к Пэдди.

– Джессика Беннетт.

– Хорошо, мы обязательно потолкуем с ней, – кивнула журналистка. – А теперь перейдем к Саре Картрайт. Что ты можешь сказать о ней? Джиллиан сообщила нам, что Сара кое‑что рассказала полиции – о субботнем утре. – Линдсей кратко пересказала приятельнице, о чем ей поведала адвокат. – Что ты на это скажешь, Пэдди? Все произошло именно так, как она описывала?

Бедная Пэдди явно была окончательно сбита толку.

– Я не знаю даже… – пролепетала она. – Я действительно отвела ее во второй музыкальный класс, потому что там в это время никого не бывает. Пусть, думала я, побудет одна, немного остынет и успокоится. Честно говоря, я не помню, куда я смотрела, что говорила – ничего того, что она сообщила полиции, но… Я теперь уже ни в чем не уверена, знаю одно: я была полностью погружена в собственные размышления. Я беспокоилась о ней, думала в то же самое время о пьесе и все еще боялась, что Лорна меня подставит. – Пэдди вздохнула. – Так что в принципе все это могло быть именно так, как говорила Сара. Я не могу со стопроцентной уверенностью это отрицать. В конце концов, зачем бы эта девчушка стала лгать. Нет никаких причин.

– Как же нет, когда есть, – заспорила Корделия. – Эта девчушка могла таким образом защищать себя или своего отца.

Пэдди покачала головой:

– Не думаю, что Сара могла намеренно мне вредить. Я самый близкий для нее человек в этой школе. Не могу поверить, чтобы она все это наговорила из холодного расчета.

– Пэдди, я понимаю, что тебе трудно в это поверить. – мягко перебила ее Линдсей, – но постарайся быть объективной. Ты не думаешь, что она в принципе могла бы солгать ради своего отца? Даже если речь идет об убийстве?

Кэллеген задумалась.

– Вообще‑то она по натуре довольно холодна, что в принципе способна на многое, – наконец выговорила она. – А уж ради отца – тем более. Я допускаю, что когда перед нею встал выбор, чью сторону принять: мою или его, то, конечно, перевесил отец. Однако обвинить ее в убийстве… Нет, только не это. И потом, вряд ли она так хорошо знала музыкальное отделение: где ключи, когда какой класс пустует… чтобы все разыграть с такой точностью. И ко всему прочему, Сара была так сильно огорчена размолвкой с подружками, что едва ли могла собраться и так лихо все проделать. Нет, увольте: я и подумать не могу, что Сара была способна убить человека.

Заметив, что Пэдди опять начинает расстраиваться, Линдсей решила сменить пластинку:

– Подумай, Пэдди, нет ли какой‑нибудь еще зацепочки? Ею может оказаться любой пустяк. Все, что угодно! Какая‑нибудь мелкая деталь, на которую ты просто не обратила должного внимания? Какое‑нибудь событие или необычный предмет? Там, в музыкальном отделении. Или в этом проклятом втором классе.

Пэдди медленно покачала головой.

– Нет, ничего такого не приходит в голову… О боже! Да за эти три дня я миллион раз в мельчайших подробностях перебирала в уме субботние события. – Она потерла глаза кулаками. – В конце концов. – Пэдди тяжело вздохнула, – было нечем больше заполнить мозги…

Несколько мгновений они подавленно молчали. Линдсей пыталась скрыть свою жалость и разочарование – ведь им не удалось выудить Пэдди хоть какую‑то существенную информацию. Но она нашла в себе силы ободряюще промолвить:

– Ладно, мне удавалось раскручивать дела в которых было побольше загадок, чем в этой истории. А уж теперь, когда у меня есть такая помощница, как Корделия, мы обязательно расколем и этот орешек. Я ни за что не оставлю тебя в беде, Пэдди, хотя бы потому, что я в долгу перед тобой.

На мгновение лицо Пэдди оживилось, и ей удалось почти весело улыбнуться, но тут подошла надзирательница и сказала, что время свидания истекло. Глаза Пэдди Кэллеген сразу потухли, она с трудом поднялась на ноги.

– Приходите еще, если будет возможность, – выдавила она из себя на прощанье, прежде чем исчезнуть за дверью, ведущей к камерам.

Когда они выбрались наружу и оказались на автомобильной стоянке, Линдсей принялась жадно глотать ртом воздух, словно пыталась очиститься от того, что увидела и почувствовала. Прислонившись спиной к машине, она в отчаянии посмотрела на Корделию, которая с поникшими плечами замерла у этой кошмарной стены слез, стараясь не разреветься.

– Господи, до чего же все это несправедливо, – прошептала она.

– Еще как, – вздохнула журналистка. – Я чувствую себя совершенно беспомощной. Как, черт возьми, нам во всем это разобраться? Не знаю даже, с чего начать…

– Хорошо хоть она подала нам пару идей, – заметила Корделия. – По крайней мере, очевидно что нужно потолковать с Кэролайн и Джессикой.

– Это да… – Линдсей устало кивнула. – Знаешь, мне все кажется, что я должна была спросить у Пэдди что‑то важное, только никак не могу сообразить что. У меня еще с субботы крутится в голове какая‑то смутная мысль, и я никак не могу поймать ее за хвост. Но я точно знаю, что это что‑то очень‑очень важное.

Корделия рывком оттолкнулась от стены и подошла к машине.

– Все. Поехали. Нам пора отправляться в Лондон. Глядишь, повезет, и Эндрю Кристи даст нам ключик, который поможет раскрыть эту тайну.

– Вряд ли. – задумчиво вымолвила Линдсей. – Но съездить к нему, конечно, нужно.

Эндрю Кристи принимал их в гостиной своей элегантной и дорогой квартиры, занимавшей подвальный и первый этажи высокого и узкого дома в викторианском стиле. Эта огромная гостиная была именно такой, какая, по представлениям Линдсей, должна быть в апартаментах более или менее известного телевизионщика. Мебель была изысканной, но не вычурной – три двухместных диванчика и обилие низких столиков, заваленных журналами, газетами, папками со сценариями и пепельницами. Но больше всего места в комнате занимали всякие технические изыски: имелся гигантский телевизионный экран и обычный телевизор, два видеомагнитофона, дорогая музыкальная система «хай‑фай» и полки, полки, полки – с пластинками, с видео – и аудиокассетами. Линдсей вдруг подумала, что никогда еще не видела гостиной, в которой так трудно расслабиться… У Эндрю Кристи была светлая, густая шевелюра, симпатично взъерошенная. Узкие оливкового цвета джинсы, клетчатая рубашка с расстегнутым воротником, поверх которой был накинут мохнатый бесформенный свитер. Словом, выглядел он отлично, хотя ему было где‑то под сорок.

– Присаживайтесь, – поставленным дикторским голосом предложил он. – Правда, не знаю, чем могу быть вам полезным. Мы с Лорной были вместе всего около трех месяцев, и я ничего не знаю о ее врагах, о таких, которые могли бы. – Он с трудом сглотнул. – Могли бы сделать это.

– Мы надеялись, что вы немного расскажете нам о ней. О ее характере, привычках, о ее образе жизни, о друзьях… В общем, о ней самой. – с сочувствием проговорила Линдсей Гордон. Она понимала, что тут требуется предельная деликатность, перед ней был человек, которого постигло тяжкое горе, а не этот циник Картрайт, с которым можно было особо не церемониться. – Чем больше мы будем знать о Лорне, тем больше шансов, что мы сумеем выяснить, почему ее убили. И кто это сделал. Я знаю, что вам нелегко говорить о Лорне – слишком еще свежа рана, и поверьте, мы очень ценим то, что вы все‑таки нас приняли. У нас, конечно, нет формального права тревожить вас вопросами, но нам очень важно найти настоящего убийцу. Если бы вы знали Пэдди Кэллеген, которой предъявили обвинение в убийстве, знали ее так же хорошо, как мы, то вы бы поняли, что она в принципе не способна на такие вещи.

Впервые с момента их встречи его бесстрастное лицо чуть‑чуть дрогнуло.

– Я тоскую по Лорне, – прошептал Эндрю. – Я знаю, что многие ее недолюбливали – уж очень острый у нее был язычок. Однако со мной она всегда была очень нежна. Всегда умела рассмешить, Лорна могла быть очень веселой, но часто за счет других людей. Не думаю, что эта ее жестокость бывала намеренной, однако, полагаю, далеко не всем по вкусу были ее едкие реплики.

В комнате наступила пауза.

– Как вы познакомились. – спросила Корделия.

– Вообще‑то я довольно давно знал ее – у нас много общих знакомых, и мы часто оказывались вместе на вечеринках. Потом я начал снимать документальный фильм про Элгара, и мне понадобился человек, который играет на виолончели. Я решил, что Лорна – самая подходящая кандидатура. Я увидел на съемках, как она это делает… Лорна была просто божественна, виртуоз… Она частенько критиковала своих коллег – кого‑то за отсутствие таланта, кого‑то за халтуру, но это все потому, что сама она была безупречна. – Он помотал головой и невидящим взглядом посмотрел перед собой. – Но за талант не убивают! Какая‑то чудовищная бессмыслица. Вместе с ней ушла та чудесная музыка, которую только она умела так исполнять. А, спрашивается, почему? Потому что какой‑то ущербный подонок не сумел справиться с собственными проблемами.

– Мистер Кристи, а она говорила вам что‑нибудь перед тем, как уехать в Дербишир? Я имею в виду, упоминала ли мисс Смит‑Купер какие‑нибудь имена? – спросила Линдсей.

Эндрю пожал плечами и задумался.

– Она с нетерпением ждала этой поездки, – чуть погодя продолжил он. – И говорила, что расчитывает отлично там повеселиться. По ее словам есть в школе люди, которые должны были очень смутиться при встрече с ней и которым она мечтала продемонстрировать, что сумела кое‑чего добиться в жизни. Однако никаких имен она не называла. И еще Лорна считала, ее участие в концерте и вся эта шумиха вокруг фонда привлечет к ней внимание публики. Она терпеть не могла прессу, называла журналистов подонками… И тем не менее Лорна была деловой женщиной, а потому понимала, как важна реклама. – Он помолчал – Думаю, все это не слишком‑то вам поможет? Извините…

– Нет‑нет, вы помогли нам больше, чем думаете, – возразила Линдсей. – А теперь я назову вам несколько имен. Возможно, вы знаете кого‑нибудь из этих людей или хотя бы слышали о ком‑то из них накануне злополучной субботы. Ну например… говорила ли Лорна что‑нибудь о Корделии?

– Да, – кивнул Эндрю. – Поначалу она была удивлена, что некоторые люди видят в ней ту довольно гнусную особу, которая описана в вашем романе. Лорна доказывала им, что ничуть на нее не похожа, что вы не виделись уже целую вечность. А потом, когда вашу книгу выдвинули на Букеровскую премию, вновь начались эти намеки и насмешки. Лорна стала откровенно грубить людям, посмевшим намекнуть, что она похожа на виолончелистку из вашего романа. И она решила раз так, раз вы считаете ее такой несносной нужно соответствовать этому образу и отомстить. Потому она и подала на вас иск в суд. Лорна не ожидала, что вы тоже будете в школе, – продолжал Эндрю. – Она сказала – уж простите за откровенность, – что будет забавно понаблюдать за тем, как вы корчитесь от стыда.

– Неужели так и сказала. – похолодев, переспросила Корделия Браун.

– А она упоминала когда‑нибудь при вас имя Пэдди Кэллеген? – перебила ее Линдсей.

– Никогда.

– А Джеймса Картрайта? Или его дочь Сару? – Это простое – без всяких комментариев – перечисление имен помогало ей взять себя в руки и хоть немного расслабиться.

– Точн. – нет. – уверенно ответил Эндрю Кристи.

– А как насчет Джессики Беннетт, сестры Доминика Беннетта?

– Лорна никогда не говорила о его сестре, но я знаю о Доминике, – ответил продюсер. – Лорна уверяла, что он – весьма одаренный музыкант, и она старалась поддерживать его талант. Даже пообещала при первой возможности взять его в свой струнный квартет. Но на прослушивании, когда освободилась вакансия, он не смог сыграть на нужном уровне, и ей пришлось вычеркнуть его со списка конкурсантов. Доминик страшно переживал эту неудачу и вскоре после этого покончил с собой. Лорна никак не ожидала столь неадекватной реакции. А какое ко всему этому отношение имеет его сестра?

– Она учится в Дербиширской школе, – объяснила Линдсей. – А вам говорит что‑нибудь имя Маргарет Макдональд?

Кристи помотал головой.

– К сожалению, нет, – ответил он.

– А Кэролайн Баррингтон. – не унималась журналистка.

– Баррингтон? – удивился Кристи. – Она имеет какое‑то отношение к Энтони Баррингтону? У него была связь с Лорной. Она рассказывала мне о нем. Он все никак не мог пережить, что Лорна к нему охладела. Он ведь даже развелся с женой, лишь бы заставить ее выйти за него замуж… Однако ей это было ни к чему. Они расстались примерно за полгода до того, как мы с нею сошлись. Между прочим, у меня создалось такое впечатление, что этот Баррингтон причинил Лорне немало горя. Но она не из тех, кто любит жаловаться, она не терпела сочувствия и не допускала в свое прошлое, а уж тем более в былые беды… – Он судорожно вздохнул. – Лорна любила повторять, что отношения следует начинать с чистого листа. Господи, как же мне будет не хватать ее! – Он трогательным и каким‑то очень беззащитным жестом прижал к глазам стиснутые в кулаки руки. – И самое ужасное – я даже лишен возможности просто по‑человечески горевать по ней, закрывшись ото всех. Полиция, пресса, теперь вот вы… Нет, вы не подумайте, что я обвиняю вас. Будь я на вашем месте, я бы тоже старался вызволить из беды своего друга. Так что не видать мне покоя до тех пор, пока не закончится судебный процесс. А может, даже и потом… От этого делается еще более тошно и больно. Такая тяжкая утрата для меня, такая потеря…

– Эта трагедия изменила всю вашу жизнь, – заметила Корделия. – Вы и так уже столько пережили, и столько еще вам придется пережить… Увы. Напоследок я вот о чем хотела спросить: как много народу знало о том, что мисс Смит‑Купер намеревается отправиться в Дербишир? Могли ли бы вы припомнить еще кого‑то, у кого мог бы быть мотив, пусть самый невероятный? Я хочу сказать… кто еще мог бы желать смерти Лорны?

– О том, что она едет в свою бывшую школу, знали тысячи людей, – не задумываясь, ответил Эндрю. – О предстоящей поездке «Дейли Аргус» даже написала небольшую заметку – так, всего несколько абзацев. А что касается мотивов… нет, не думаю, что кто‑то настолько сбрендил, что захотел ее убить. Да вообще вся эта история – чистое безумие. Вся – от начала до конца. У меня такое ощущение, будто все это происходит не со мной, а в каком‑то потустороннем мире. Последние несколько дней я работаю над финальными сценами документального фильма. Он выйдет на экраны через три недели. Господи! Как ужасно будет смотреть на нее, слушать ее божественную игру на виолончели, зная при этом, что ее уже нет на свете. Думаю, мы с редактором как раз монтировали картину, когда ее… убивали. О, дьявольщина!

– Я понимаю вас, – мягко проговорила Линдсей ... – Я тоже пережила однажды потерю любимого человека. Появляется такое чувство, будто часть тебя – отрезали. Все что‑то говорят, как‑то утешают, но это все просто не воспринимаешь… От этой боли никто не может избавить.

Корделия, откашлявшись, сочла необходимым вмешаться:

– Что ж, спасибо вам за помощь. Нам, пожалуй, пора. – Она помолчала. – Простите нас – за то, что вынудили снова пережить этот кошмар.

Эндрю Кристи проводил их до дверей. Когда женщины уже поднимались по невысоким ступенькам из нижнего этажа, он бросил им вслед:

– Спасибо вам… Жаль, что вы не знали ее такой, какой знал ее я.

Линдсей Гордон и Корделия Браун сели в машину. Расспрашивать Эндрю оказалось для Линдсей очень тяжким испытанием. Их разговор вернул ее на три года назад, когда она оплакивала гибель своей любовницы. Ей казалось, что она научилась жить с тем горем и знает, как с ним справиться. Однако сейчас она с новой силой почувствовала ту невыносимую боль, которая терзала все ее существо после смерти Фрэнси, – это длилось несколько месяцев. Тогда ей казалось, что весь мир вокруг нее рушится.

– Хорошо, что хоть один человек горюет по ней. – вымолвила Корделия задумчиво, – только никак не пойму: то ли она до такой степени сумела заморочить ему голову, то ли Эндрю увидел ее совсем с другой стороны, которая была скрыта от всех остальных.

– Кто это может знать? – пожала плечами Линдсей. – В любом случае у него о ней останутся светлые воспоминания, которые теперь уже никогда не изменятся. Но нам с тобой радоваться нечему. Потому что этот тяжкий разговор не продвинул нас ни на йоту вперед. Разве только определил, что придется расширить круг поисков, в который теперь входят и читатели «Дейли Аргус». Впрочем, довольно полезно было узнать, какого мнения Лорна Смит‑Купер была о Доминике Беннетте и Энтони Баррингтоне. Ну ладно. – Она решительно вздохнула. – Как ехать к твоему дому?

Под руководством Корделии Линдсей проехала в спокойный район, застроенный высокими викторианскими домами с террасами, выходящими на улицу Хайбери‑Филдз. Чувствуя некоторую неловкость и даже раздражение от того, что Корделия жила в одном из роскошных особняков, журналистка поднялась вслед за своей подругой к двери. Заметив, как изменилось лицо Линдсей, писательница усмехнулась.

– Не беспокойся, – улыбаясь, сказала она, – это жилье вовсе не так величественно, как кажется на первый взгляд. Просто мой бухгалтер сказал в свое время, что собственность – это лучшее капиталовложение. Вот я и вложила в дом часть денег, которые заработала в годы своих первых успешных выступлений во всяких телешоу.

Они вошли в узкую прихожую. Корделия щелкнула выключателем, зажегся свет, вырвав с темноты акварели с итальянскими пейзажами.

– Сюда. – пригласила она, открывая какую‑то дверь.

Линдсей очутилась в комнате Г‑образной формы. Это была гостиная, причем вдвое больше ее собственной гостиной в Глазго. Четыре высоких – от пола до потолка – окна в деревянных рамах выходили на улицу. Огромный мягкий диван, обитый серой кожей, стоял с одной стороны от камина, а с другой примостились два кресла‑качалки. Тоже в кожаной обивке. На натертом до блеска паркете лежали два красивых персидских ковра – единственные яркие пятна во всей комнате. Все это располагалось в одной половинке буквы «Г», а другая была отдана под столовую. Там стоял овальный стол из красного дерева и шесть таких же стульев с овальными спинками.

– Боже мой. – выдохнула Линдсей. – да у меня такое чувство, будто я оказалась на страничке журнала «Дом и сад»!

Приняв ее презрение за восхищение, Корделия рассмеялась:

– Поскольку я провожу в этом месте большую часть времени, то решила приложить некоторые старания, чтобы чувствовать себя здеськомфортно. Но я довольна результатами. А тебе тут правда нравится, Линдсей?

Журналистка еще раз изумленно осмотрелась по сторонам:

– Честно говоря, я не думаю, что смогла бы чувствовать себя комфортно в такой обстановочке, Корделия. Да вся моя квартира в Глазго стоит столько же, сколько одна твоя гостиная.

– Господи, но что же плохого в том, чтобы чувствовать себя комфортно? – удивилась писательница.

– Знаешь, комфорт комфорту рознь. Мне, например, очень уютно среди моих обшарпанных стульев, и я люблю свой потертый ковер. Считай, что во мне говорит чисто шотландское пуританство или мои политические предпочтения – это как тебе угодно, но мне такая расточительность кажется неприличной.

– Уж извини, если тебе так неуютно в комфортных условиях, но я хочу приучить тебя воспринимать роскошь как должное, – холодно промолвила Корделия.

– Ты тоже извини, – отозвалась Линдсей. – Я не хотела быть грубой, я просто с тобой честна.

Я буквально свирепею, когда я узнаю, что кто‑то тратит бешеные деньги на свое гнездышко. Впрочем, будь у меня деньги, я бы, пожалуй, тоже подкупила немного мебели.

– Но у тебя очень милая квартирка, – заметила Корделия. – И комнаты такие просторные, в них легко дышится. Не то что в моем кабинете… вообще никогда светло не бывает, даже летом приходится работать при свете. Моя мама все время ворчит, что эта темнота доведет меня до слепоты. Я, конечно, отвечаю, что это мое дело и что моему зрению абсолютно ничего не угрожает. – Женщины рассмеялись. – Хочешь выпить? Могу приготовить коктейльчик, а то ты, вероятно, измучилась – целый день за рулем. У меня есть виски, херес, джин, водка, кое‑какие вин. – только назови, что твоей душеньке угодно…

Линдсей остановилась на вине, и они вместе направились в кухню.

– Нам еще надо поесть. – сказала хозяйка дома. – В холодильнике полно всякой еды. Раз в три месяца я устраиваю чумовые вечеринки. На готовлю всяких угощений, просто как безумная, а потом набиваю холодильник и долгое время подъедаю оставшееся от гостей.

Судя по кухонной экипировке, Корделия Браун любила попировать с размахом. У Линдсей даже перехватило дыхание от увиденного великолепия.

Вся кухонная мебель была из натурального дуба, а на столиках и полочках красовались миксеры, тостеры и прочие агрегаты.

– Обожаю всякие кухонные игрушки. – заявила Корделия, забросив две упаковки лазаньи в микроволновую печь.

– Вот не думала, что сочинение книжек так денежное дело, – сухо заметила Линдсей, вспоминая собственную скромную кухоньку. Ее кухонная техника состояла лишь из измельчителя пищевых отходов, кофеварки и плиты, а стены украшали скромненькие, выпрошенные у друзей плакаты.

– Знаешь, честно говоря, все это приобретено вовсе не на гонорары от трудов в поте лица, – весело ответила Корделия. – Три года назад умерла моя бабушка, оставив мне довольно большое наследство. Ее денежки и пошли на этот дом и его обстановку. И еще те, что я заработала, работая на телевидении и радио. И еще я писала сценарии для кинофильмов. Чокнутая, правда? Конечно, писать романы гораздо приятней, но на гонорары от них я не могла бы содержать даже скромненькую квартирку.

– Так на самом деле ты из жалкой кучки толстосумов, обладающих множеством незаслуженных привилегий? – спросила Линдсей. – Уж и не знаю, что мне с тобой делать. Ведь мне по роду службы приходится видеть столько нищеты, столько горя и лишений, столько бессовестной эксплуатации! А потому мне трудно будет привыкнуть к мысли о том, что подобная роскошь – это норма. Нет, я всегда буду считать, что она неприлична. – Линдсей пожала плечами. – Ты не хочешь что‑то изменить?

Корделия громко рассмеялась и кокетливо спросила:

– И что же, по‑твоему, я должна сделать? раздать все это бедным?

Линдсей просто физически ощутила, что стоит на краю разделявшей их пропасти. Можно было отложить этот спор на потом, когда их отношения настолько окрепнут, что смогут выдержать даже их несогласие друг с другом. А можно было безоглядно ринуться в бой, погубив первые ростки любви. Нет, на такое Линдсей решиться не могла. Отвернувшись, она с деланым равнодушием взяла в руки поваренную книгу.

Этой ночью они занимались любовью не так, как накануне. Страсть уже не заставляла их спешить, они уже знали тела друг друга. Все противоречия как‑то забылись, когда вечером они рассказывали друг другу о себе. Корделия была уже в постели, когда Линдсей вошла в спальню со стаканом воды в руках. Она быстро сбросила с себя одежду и скользнула под одеяло. Корделия повернулась к ней, и они обнялись.

– Все хорошо? – ласково спросила она.

– Честно говоря, я чувствую себя выжатой как лимон, – призналась Линдсей. – Нелегкий был денек. Сначала Маргарет, потом – Картрайт, зате. – Пэдди в тюрьме… И ко всему прочему, этот разговор с Эндрю… Знаешь, я уже давно не работала в таком бешеном ритме. – Она виновато улыбнулась. – И еще зачем‑то стала донимать тебя рассказом о моей жизни. Все это очень утомительно. – Она тяжело вздохнула.

– Ты меня ничуть не донимала, – возразила Корделия. – Но я понимаю, что именно ты имеешь в виду. Признаться, я тоже устала.

– Надеюсь, не настолько, что тебе хочет только спать?

В ответ Корделия потянулась к Линдсей и нежно ее поцеловала.

Неторопливая ночь любви сделала их ближе, чем все предыдущие страстные ласки. В первый раз ни одна из них не пыталась что‑то доказать другой. Потом Корделия заснула, а Линдсей еще долго лежала без сна. Несмотря на то, что испытанная ею физическая радость помогла на время отвлечься от грустных мыслей, они не исчезли совсем, а лишь спрятались где‑то в глубине ее сознания. И теперь, увидев, в какой роскоши живет ее новая возлюбленная, Линдсей вдруг помрачнела, потому что ко всем ее мрачным мыслям добавилась еще одна.

Date: 2015-09-05; view: 233; Нарушение авторских прав