Экспозиция 3 page

В тот день это были последние спокойные минуты для Линдсей. Завтрак в компании Памелы был нудным и неприятным для них обеих, директриса ловко уходила от ее вполне конкретных вопросов, умудряясь давать весьма обтекаемые ответы на них. Однако Линдсей удалось вызнать, что сбор средств для фонда будет продолжаться. Памела Овертон намерена настаивать на версии с незнакомцем, то есть в самой школе ученицам опасаться некого. Ничего больше с мисс Овертон выжать не удалось.

После завтрака Линдсей побрела наверх, где в большой классной комнате обосновались полицейские. Линдсей спросила у копа в форме, можно ли ей потолковать с инспектором. После недолгого ожидания ее проводили в комнату. Около окна за столом, заваленным кипой бумаг, сидел молодой полисмен в штатском. Возле учительского стола стоял высокий стройный мужчина, чье лицо можно было бы назвать даже красивым, если бы его не портило множество застарелых шрамов от фурункулов. На вид ему было лет сорок пять, светлые волосы были чуть тронуты сединой, а сонные серые глаза контрастировали с точеными резковатыми чертами.

Линдсей представилась, полисмен тоскливо посмотрел на кучу бумаг и неспешно пробасил:

– А я – инспектор Рой Дарт. Я веду расследование. Что вам угодно?

– Мисс Овертон попросила меня держать связь с прессой, – объяснила журналистка. – К вечеру мне придется написать для газет отчет об убийстве, и я хотела бы узнать ваше мнение.

– Предупреждаю: вы услышите от меня не больше, чем любой другой репортер, которые сумеет до меня дозвониться, – заявил Дарт. Боюсь, у вас никаких в этом смысле преимуществ. Мало того, я рассчитываю на вашу помощь, то есть, если вам удастся раскопать что‑то интересное, я бы хотел узнать это от вас, а не из газет. Итак, на данный момент мы можем сообщить, что мисс Смит‑Купер стала жертвой убийства. И что у нас есть несколько любопытных версий на этот счет.

Всем своим видом показывая, что сказал достаточно, инспектор принялся собирать со стола бумаги.

– Ваш прогноз: вам удастся быстро арестовать убийцу? – торопливо спросила Линдсей, втайне рассчитывая на то, что инспектор смилостивится. – Это же школа полная учениц, и тут такое чудовищное убийство…

– Мы делаем все возможное для скорейшего завершения расследования, – перебил ее Дарт. – И в самой школе, и на прилежащих территориях дежурят полицейские, так что, думаю, ученицам ничего не грозит. Их берегут как зеницу ока. У вас ко мне все?

Намек был слишком явным – инспектор не желал больше беседовать с нею. Линдсей направилась к двери, но потом решилась сделать еще одну попытку.

– Вот что, не для записи. – заговорила она. – Насколько я поняла, вы надеетесь быстро справиться с этим делом. – Она подкупающе улыбнулась.

Уж лучше бы она приберегла свои чары для Корделии – по крайней мере, та бы их оценила.

– Вы зря тратите время, мисс Гордон, – поглядев на нее исподлобья, отозвался инспектор, – и не только свое, но и мое тоже.

Линдсей побрела назад, в кабинет мисс Овертон, думая о том, до чего это неприятно – вымучивать из себя вежливость в общении со старшими полицейскими чинами. Директриса освободила ей кабинет, чтобы она могла без помех там работать и Линдсей оставалось только сесть, взяться за дело. Она стала сочинять заметку для радионовостей и бюллетеней. Заметив, что на столе появилась пепельница, мисс Гордон улыбнулась. Она сделала пару попыток разговорить Маргарет Макдональд, чтобы хоть чем‑то сдобрить свое скудное сообщение, но та упорно отказывалась отвечать на ее вопросы, ссылаясь на то, что у нее нет времени.

Линдсей также обзвонила несколько газет и пообещала позднее прислать им материалы. Потом принялась торговать последними снимками Лорны Смит‑Купер. Первая газета, которой Линдсей предложила их, от фотографий отказалас. – ведь цену она заломила сногсшибательную. Зато вот вторая, махрово‑бульварная толстушка, похоже, клюнула.

– Это ее последние снимки, эксклюзив. – объяснила Линдсей.

Фоторедактор на другом конце провода разил дикий восторг.

– Потрясающе! И что же изображено на этих фотографиях?

– Она стоит в саду неподалеку от того само здания, в котором ее убили. На двух снимках она смеется, а есть еще один, на котором она крупным планом, анфас. Представляете, знаменитая виолончелистка беззаботно хохочет над чьей‑то шуткой, не догадываясь, что всего через несколько часов она станет жертвой жестокого убийцы. Кстати, я могу и текст к ним написать. Небольшой. Так, пять‑шесть абзацев, – убеждала Линдсей.

– И кто же снимал? – полюбопытствовал редактор. – Фотографии хорошего качества?

– Я снимала через объектив с переменным фокусным расстоянием. – объяснила журналистка. – Правда, зерно крупновато, но качество изображения неплохое, поверьте.

Наступила непродолжительная пауза.

– Как я понял, это снимки для себя? Кстати, какова будет цена?

– Двести пятьдесят фунтов меня бы устроило, – отозвалась Линдсей.

– Включая право на перепродажу?

– Должны же вы вернуть затраченные деньги, – понимающим тоном произнесла мисс Гордон.

– Что ж, считайте, что мы договорились. Итак, две с половиной сотни. Как вы передадите нам снимки?

– Я отправлю их с поездом, – ответила Линдсей. – Ваш секретарь сможет забрать их у проводника, идет?

– Отлично. Позвоните ему и сами с ним договоритесь, хорошо? Еще раз спасибо, Линдсей.

Она тут же вызвала такси, чтобы съездить на станцию. Но как только повесила трубку, телефон завопил. Это был знакомый репортер из раздела криминалистики одного издания – его интересовали подробности убийства. Еще четыре месяца назад Линдсей с радостью сообщила бы ему все, что ей было известно. Однако, побыв некоторое время в шкуре внештатника, Линдсей очень хорошо уяснила, что штатные сотрудники никогд не оказывают услуг никому, лишь себе, любимым. Так что единственный способ выжить – это приберечь всю информацию только для себя. После очень нелегкого разговора с репортером она повесила трубку и вздохнула. Увы, на некоторое время потерян еще один потенциальный союзник.

Когда приехало такси, мисс Гордон почувствовала облегчение: как хорошо хоть ненадолго вырваться из этих мрачных стен.

Вернувшись со станции, она опять погрузилась в работу. Ланч и обед ей принесли прямо в кабинет. Директорский стол утерял свою безупречную опрятность: теперь он был завален исписанными листками – Линдсей строчила материалы для разных изданий. К листкам добавились чашки из‑под кофе, пепельница была полна окурков. Несколько раз Линдсей выходила из прокуренного кабинета, чтобы выудить в библиотеке парочку цитат, необходимых для статей. Однако остаток дня она провела в кресле мисс Овертон, причем главным образом с прижатой к уху телефонной трубкой.

Несколько раз в комнату заглядывала Пэдди и справлялась, не нужно ли что‑нибудь принести. Лишь в начале десятого Линдсей добила материал для утренних газет о «таинственном убийце, который держит в страхе питомиц Дербиширской закрытой школы для девочек».

Обратно в Лонгнор Линдсей шла по лесу одна, тут же забыв, что только что расписывала царивший в школе ужас, из‑за которого бедные юные создания всюду ходили группами. Корделия смотрела новости по телевизору, потягивая бренди.

– Как дела у матерого репортера. – спросила она, увидев Линдсей.

– Полиция на ночь разъехалась по домам, оставив констеблей охранять границы школьной территории от журналистов и упырей‑маньяков. Из всех этих копов мне не удалось вытянуть ни слова. Целый день они принимали заявления, но не удосужились прокомментировать их. Завтра приезжают некоторые родители, чтобы забрать отсюда своих чад. Не удалось мне добраться и до Джеймса Картрайта, чтобы он прокомментировал произошедшее. Тело увезли, музыкальный класс опечатали. Похороны состоятся во вторник в Лондоне. Сначала будет траурная церемония. Причиной смерти, скорее всего, назовут удушение, или как они выражаются, когда человека приканчивают удавкой. Конец сообщения. – добавила журналистка.

– Да, денек у тебя был напряженный.

– Корделия, попала в точку, – кивнула Линдсей. – а у тебя?

– У меня был короткий разговор с неотразимым инспектором, который, похоже, вообще не интересовался моей особой, разве что мои показания помогут уточнить время смерти. Он полагаем что Лорна уже была мертва, когда я к ней стучалась. После беседы с инспектором я читала Троллопа и избегала контакта с людьми, как чумы. Кроме, разумеется, контактов с нашей милой Пэдди, которая с каждым часом выглядит все более затравленной. Сейчас она в учительской, они там обдумывают, как же им, черт возьми, вести себя дальше. Хоть бы эта чертова полиция пошевелилась и поскорее заловила этого чертова кровавого убийцу. – проговорила Корделия, безуспешно пытаясь придать своему голосу хоть немного легкомысленности.

– Ты завтра уедешь?

– Да надо бы. Я должна непременно пригласить на ланч моего агента, потому что я уже и так один раз откладывала эту встречу. Знаешь, меня словно разрывает на части: с одной стороны, очень хочется остаться и попытаться хоть чем‑то помочь школе, и в то же время я изнываю от желания поскорее уехать подальше отсюда и забыть весь этот кошмар. Пожалуй, я все‑таки уеду. Найти хорошего агента так трудно! – Она вздохнула. – А ты? Уедешь завтра?

Линдсей пожала плечами:

– Я должна сесть на поезд не позднее чем в три, чтобы, вернувшись в Глазго, еще успеть напиться вдрызг. И забыть обо всей этой истории.

– Похоже, тебе это и так удается, – сухо заметила Корделия.

– Что ты хочешь этим сказать? – возмущенно спросила Линдсей.

– Знаешь, я бы не смогла целый день сидеть на телефоне и без конца повторять эту жуткую историю. И как тебе удается так спокойно рассказывать об этом?

Мисс Гордон обиженно помотала головой:

– Это же мой бизнес. Меня научили забывать о собственных чувствах, когда я занята делом. И, должна признаться, мне это неплохо удается. Только не думай, что все это так уж приятно.

– Вот в этом я совсем не уверена. Ты явилась сюда с таким видом, словно спустилась с небес на землю. Как будто ты получала истинное удовольствие от своего бизнеса, как ты выражаешься. Честно говоря, мне все это кажется весьма странным.

Линдсей было горько слушать эти слова, такие несправедливые. Глубоко вздохнув, она сердито выпалила:

– Знаешь что, Корделия, мне, между прочим, надо зарабатывать на жизнь! Ну да, смерть грубо говоря, принесла мне деньжат. То, что я должна была написать про их пресловутый фонд, принесло бы мне не больше ста пятидесяти фунтов. Между прочим, мне приходится работать как каторжной, потому что все чаще меня подстерегают всякие неприятности. Например, мне в любой момент могут выключить телефон. И надо отремонтировать мою старую машину. На все это требуются деньги, поэтому мне выбирать не приходится! Я не была знакома с Лорной, так что ее смерть, прямо скажем, для меня не трагедия. Я, конечно, заработала немного денег, позаботилась о себе, любимой. Но я и школе оказала услугу. И даже если бы я не рассылала по газетам свои статьи, они бы все равно опубликовали сенсационные подробности этого убийства. Зато сейчас мы можем, по крайней мере, быть уверенными в том, что они напишут правду с моей подачи. А если кто‑то неправильно интерпретируют мою информацию – что ж, Памела Овертон будет знать, кто в этом виноват и как меня разыскать.

Критиковать меня, конечно же, есть за что, вот только мало кому приходится сталкиваться с такими вещами, которые требуют моральной ответственности, – продолжала она возмущенно. – И кто бы что ни думал, этим чистоплюям вряд ли удалось бы выполнить мою работу лучше меня. Между прочим, я бы тоже могла много чего сказать про твои телешоу, где ты воюешь с феминистками. Но я же не стану этого делать, потому что не знаю, что заставляет тебя идти на попятный. Ты сначала узнала бы, как мне приходится крутиться, а потом бы критиковала.

Корделия оторопела, услышав эту гневную отповедь.

– Вот не знала, что ты такая обидчивая, – сухо усмехнулась она.

Наступила тягостная пауза. Обе вперились в экран телевизора, как будто там шло что‑то интересное. Ни одна не хотела переступить через свою гордость и заговорить первой. Наконец Линдсей встала и налила себе джину с тоником.

– Я возьму это с собой в постель, – заявила она. – Мне хочется почитать хорошую книгу и забыть сегодняшний день.

– Погоди, Линдсей, – отозвалась Корделия, – завтра у нас, скорее всего, не будет возможности потолковать, потому что я уезжаю около девяти часов. Но я помню, что пообещала устроить тебе банкет. Когда ты в следующий раз будешь в Лондоне?

Мисс Гордон пожала плечами:

– Не знаю, у меня нет точных планов. Мне бывает трудно выбраться куда‑то на выходные, потому что в воскресные дни чаще всего удается что‑то подзаработать. Но вообще‑то мне довольно скоро надо будет наведаться в Лондон: надо обсудить с редакторами кое‑каких журналов, что мне делать до конца месяца. Думаю, что приеду в середине недели.

– Приезжай когда хочешь. Я заранее могу выдеделить время, чтобы подготовиться к твоему визиту. У тебя есть где остановиться?

– У меня есть друзья в Кентиш‑Тауне, я всегда у них останавливаюсь.

– Что ж, смотри, а то могла бы переночевать и у меня. В моем доме полно места, и я люблю компанию.

– Спасибо, – смущенно кивнула Линдсей. – Думаю, я приму твое предложение. – Наступила неловкая пауза. – Что ж, спокойной ночи, Корделия. – договорила она наконец.

– Спокойной ночи, Линдсей. Желаю тебе хороших снов.

Наутро ей опять предстояло завтракать с Памелой Овертон. Линдсей нервничала перед встречей с директрисой, поэтому, проснувшись очень рано, съездила на «лендровере» Пэдди в Бакстон и купила целую охапку утренних газет. Большинство бульварных газет, жаждавших шокирующих подробностей, использовали ее материалы и отвели «Смерти в Дербишир‑Хаусе» самое видное место и солидную часть полосы. Линдсей была на взводе до тех пор, пока Памела не поблагодарила ее за эффективную работу и несвойственную журналистам деликатность.

– Не стану притворяться, что мне понравился тон этих публикаци. – большинства из них. – призналась она. – но я прекрасно понимаю, насколько больше было бы у нас проблем, если бы сюда нагрянула целая армия репортеров. Слава богу, что нам удалось уберечь от них школу благодаря вашему присутствию и полиции, – так что мы смогли хоть как‑то проконтролировать исходящую из школы информацию. Сожалею, что вы не можете побыть дольше и что мы вынуждены лишиться вашей защиты, но мисс Кэллеген объяснила, что у вас есть ряд обязательств, которые вы должны безотлагательно выполнить. Хочу еще раз сказать, что мы вам бесконечно признательны, мисс Гордон. Если вам когда‑нибудь понадобится моя помощь, милости прошу.

Линдсей осмелилась спросить о дальнейшей судьбе школы и игровых полей. Это был больной вопрос: Памела Овертон на сей раз не смогла скрыть своего огорчения, хотя до сих пор, несмотря ни на что, держалась молодцом.

– Боюсь, что нам теперь не до игровых полей, нам бы саму школу как‑нибудь спасти. Семнадцать девочек уже забрали и, думаю, заберут еще больше. Родителей можно понять. Остается надеяться только на то, что полиции удастся быстро найти убийцу, только тогда мы сможем убедить родителей, что их дочерям ничего не угрожает. Меня волнует судьба школы, мисс Гордон, и я очень надеюсь, что вся эта история не приведет к ее закрытию.

Линдсей почувствовала всю силу и твердость этой женщины и машинально взяла этот факт на заметку – как колоритный штрих к какой‑нибудь очередной статье. После завтрака она отправилась на вершину уже знакомого ей холма. Глядя на открывавшуюся перед ней панораму, Линдсей вдруг подумала о том, что Памела Овертон заразила ее своей решимостью. Она поняла, что – нравится ей это или не. – судьба школы тоже стала ей небезразлична. Куда‑то исчезло ее презрительное отношение к Дербишир‑Хаусу – Линдсей Гордон теперь всей душой переживала за школу.

Среди самых нелюбимых Линдсей заданий значилось описание королевских визитов. Везде ходить только с табуном остальных журналистов, плестись позади младшего отпрыска монаршей фамилии, которую она презирала, увешаться разноцветными значками – для охраны, которая смотрит, куда ей разрешен доступ, а куда – нет, – все это было довольно сомнительным удовольствием. Но в отличие от других «жертв» она, внештатница, не могла даже ворчать и ныть, потому что всякое, самое утомительное и трудоемкое задание в ее ситуации было милостью и благом. Только она приехала из Дербишир‑Хауса, не успела даже очухаться, как ее вызвали – во вторник. Детская больница, художественная выставка и новый молодежный клуб – этапы следования королевской семьи, со всеми приличествующими случаю ритуалами. Фотографы щелкали затворами аппаратов, репортеры строчили что‑то в своих блокнотах, вымучивая умильные фразы, – словом, каждый занимался своим делом. Уже вечером, глядя вслед королевскому авто, влажно сверкавшему под проливным дождем, Линдсей испытала непередаваемое облегчение. День прошел – остался доллар.

Поблагодарив фотографа, Линдсей нашла телефонный аппарат. Когда она продиктовала заметку, было уже около пяти, однако журналистка крайне удивилась, когда секретарша промурлыкала что она может «не беспокоиться» и ей совсем не обязательно возвращаться в офис. Ведь до конца рабочего дня оставалось целых два часа.

– Увидимся завтра, – бодро выпалила секретарша и повесила трубку, прежде чем Линдсей успела открыть рот.

Не беспокоиться, тем лучше – значит, у нее сегодня свободный вечер. Пружинящей походкой Линдсей направилась к автомобильной стоянке и забралась в свой «ЭмДжи». Любовь преображает человека, подумалось ей. Даже если любишь возможного убийцу.

Через двадцать минут она уже отпирала свою уютную квартирку на верхнем этаже. Блаженно вздохнув, Линдсей закрыла за собой дверь. Автоответчик только что записал чье‑то сообщение, но она первым делом прошла в гостиную и щедро плеснула себе виски. Потом, подойдя к окну, закурила и стала смотреть на видневшуюся сквозь деревья университетскую башню, устремленную в небо. Она страшно любила возвращаться к себе в жилище и вид из своего окна, совсем не такой, как в других районах Глазго. Этот жестокий город, в избытке наполненный бандитами и грязными трущобами, был далеко не лучшим пристанищем, тем более очагом. Безусловно, в Глазго были и относительно цивилизованные районы. Впрочем, коренные глазговцы все же любили свой город, вкотором находили свой шарм, и даже им гордились.

Линдсей, вздохнув, отошла от окна и побрела в холл, чтобы прослушать автоответчик. Перемотав пленку, она включила магнитофон. «Это Билл Гренвилл из «Санди трибьюн». – раздался мужской голос. – Ты не могла бы подежурить вместо меня в субботу в одиннадцатичасовую смену? Если сможешь, то позвони мне, пожалуйста». Короткие гудки. «Линдсей, это Мэри. Не хочешь прополоскать горло, после того как наглоталась королевской пыли? Буду в баре около девяти часов». Гудки. «Это Корделия Браун. Тороплюсь на шестичасовой самолет. Встречай меня в аэропорту Глазго без четверти семь. Если не успеешь, буду ждать в баре».

– Гори все адским огнем! – вскричала Линдсей. – Уже пять минут седьмого! Что, черт возьми, она задумала?

Времени на душ не было, по крайней мере надо было вылезти из официального костюма – юбка, блузка и пиджак. – сменив их на джинсы, плотную хлопковую рубашку и чистый свитер. И еще пара секунд, чтобы ополоснуть лицо. Она бросилась вниз по лестнице, на ходу надевая замшевую куртку, и побежала к машине. О том, что привело Корделию в Глазго, Линдсей старалась не думать, опасаясь, что разочарование будет лишком велико, если ее мечты не оправдаются. Чтобы отвлечься от романтических мыслей, Линдсей включила радио, где передавали новости, но она услышала лишь последние, что‑то о финансах.

Она гнала машину сначала по шоссе, потом – по мосту Кингстон‑Бридж, пытаясь убедить себя в том, что вся эта финансовая рутина невероятно любопытна. В конце новостного блока повторили главные его темы, и Линдсей почувствовала, что ей нечем дышать… Она тормознула так резко, что ехавший следом за нею водитель едва не врезался в ее багажник, – слава богу, ему удалось вовремя зарулить в сторону.

Линдсей надеялась, что она ослышалась, но слова диктора намертво врезались в ее мозг: «Полиция, расследующая дело об изуверском убийстве известной виолончелистки Лорны Смит‑Купер в Дербиширской школе для девочек, произвела сегодня арест. Обвинение предъявлено Патрисии Грегори Кэллеген, тридцати двух лет, должность – старшая воспитательница. Завтра она предстанет перед верховным судьей».

Только теперь Линдсей поняла, что заставило Корделию примчаться в Глазго. Линдсей припарковала машину в неположенном месте у входа в аэропорт, мысленно похвалив себя за то, что не успела отлепить от ветрового стекла наклейку, на которой написано, что она – гость королевской семьи.

Едва Линдсей подбежала к эскалатору, объявили о приземлении самолета Корделии. Преодолев искушение заскочить в бар и опрокинуть стаканчик виск. – в качестве успокоительного, Линдсей ринулась к залу прилета внутренних рейсов. Вереница пассажиров уже направлялась к стеклянным дверям. Еще не дойдя до этих дверей, увидела Корделию. Та тоже заметила ее и прибавила шаг. Едва она вышла, Линдсей бросилась к ней, и они заключили друг друга в объятия.

– Так ты уже слышала? – спросила Корделия.

– Да. Только сейчас, по радио – в машине, – пояснила она.

– Я думала, что ты наверняка услышишь это сообщение в своем офисе.

– Нет, я весь день была в разъездах. Послушай, не можем же мы разговаривать прямо здесь.

Поехали ко мне домой.

Линдсей подняла с пола кожаный портплед, который Корделия отшвырнула в порыве чувств, и повела ее к машине. Первые несколько минут Корделия молчала.

– Честно говоря, я ведь не просто так сюда заявилась, – произнесла она наконец. – Я захотела увидеться с тобой, потому что ты любишь Пэдди не меньше, чем я. Впрочем, я вряд ли решилась бы, если бы у меня не возник повод. Видишь ли, сразу после ареста Пэдди мне позвонила Памела Овертон. Она хочет, чтобы мы выяснили, что же на самом деле произошло. Представляешь? Она очень четко изложила свою просьбу, чуть‑чуть приправив ее лестью: «Мисс Гордон, с ее завидным умением проводить журналистские расследования, и ты с вашим профессиональным пониманием человеческой психологии, могли бы добиться опровержения и разыскать истинного виновника – полиции это не по силам». – вот что она сказала. Как видишь, мисс Овертон понимает, что Пэдди не могла совершить убийство.

– А все‑таки Памела Овертон умеет заставить делать то, что ей нужно, не так ли? – заметила Линдсей. – Интересно, с чего это она взяла, что мы добьемся успеха там, где полиция села в лужу. – Мисс Гордон смотрела на бежавшую перед машиной ленту дороги и говорила о Памеле Овертон, однако мысли ее были заняты Корделией и страхом, который сковал ее разум.

– Полагаю, она считает, что нас подстегнет наша дружба с Пэдди, – ответила Корделия.

Они снова надолго умолкли. Свернув с шоссе на Думбартон‑роуд, Линдсей затормозила у магазинчика, принадлежавшего бакалейщику‑индусу. Несмотря на вечерний час, на улице было полно народу: люди наскоро делали покупки, обменивались парой фраз и торопились домой, в тепло, прочь от промозглого осеннего ветра.

– Я быстро. – пообещала Линдсей, направляясь в магазин. И действительно, минут через пять вернулась, держа в руках пакет с готовым цыпленком, несколькими луковицами, грибами и натуральным йогуртом. – Это нам на обед, – пробормотала она, заводя мотор.

– Какая красота. – воскликнула Корделия, когда они подъехали к дому Линдсей. – Я и не знала, что Глазго такой! – Она выбралась следом за Линдсей из машины и повела рукой в сторонудеревьев, сливающихся с вечерним небом, потом долгим взглядом посмотрела на Ботанические сады, на реку Келвин, виднеющуюся за ними, и, наконец, на элегантный новенький дом песочного цвета.

– Что, не ожидала. – улыбнулась Линдсей, направляясь к лестнице. – Между прочим, в городе восемнадцать парков, несколько самых ценных в мире коллекций картин и предметов прикладного искусства, потрясающая архитектура и пиво «Тенентс». А не только многоквартирные ульи‑высотки, трущобы и всякие вандалы с ножичками и бритвами, – добавила она. – Лучше меня не заводи, а то мне не остановиться. Давай‑ка хорошенько подкрепимся и выпьем.

Линдсей разожгла газовый камин в гостиной и налила два стакана виски с содовой.

– Пошли на кухню, – позвала она Корделию. – Я буду готовить, а ты тем временем поведаешь мне обо всем, что тебе известно.

Пока Линдсей посыпала молотым карри готового цыпленка, Корделия, меряя шагами кухню, начала свой рассказ:

– Я узнала обо всем днем по телефону, – сказала она. И пояснила. – Мне позвонила Пэдди. Таким образом она использовала единственный разрешенный ей после ареста телефонный звонок. Пэдди знает, что у меня есть хороший адвокат, и она хотела, чтобы ее защищала либо эта женщина, либо кто‑то, кого она порекомендует, она смогла лишь сообщить мне, что ее арестовали по подозрению в убийстве и что полиции каким‑то образом стало известно, что у нее мог быть мотив убить Лорну. После звонка Пэдди я позвонила той самой адвокатше, и она назвала мне одну фирму в Манчестере. Я немедленно с ними связалась, и мне сразу же предложили услуги одной молодой дамы с замечательным именем Джиллиан Маркхэм, специализирующейся в криминальных делах. Только я всех обзвонила, в том числе и родителей Пэдди, чтобы сообщить им печальную новость, как затрезвонил телефон: это была Памела Овертон. Она сказала, что полиция допрашивала Пэдди почти весь прошлый вечер. Памела явно не знает подробностей ареста Пэдди, но вот что она мне сказала. Видишь ли, никто не видел и не слышал Лорну после того, как Пэдди ушла от нее. Есть у них и кое‑какие доказательства того, что Пэдди могла быть убийцей. Несколько свидетелей видели, как Пэдди зачем‑то долго слонялась у дверей второго музыкального класса. И еще одно… Тот поясок, что был намотан на струну… Он – от плаща Пэдди, который обычно висит на вешалке возле ее комнаты.

– Откуда у них такая уверенность? – поинтересовалась Линдсей.

– У него необычная пряжка – роговая, а не деревянная.

– Господи, все против нее! Ужас… Но все этидоказательств. – косвенные, этого присяжным вряд ли будет достаточно. Если только у полиции больше ничего нет на Пэдди. Ох! Как назло, все одно к одному! Вдруг они прознают о торговле наркотиками. – пробормотала Линдсей, яростно кроша лук.

– Что еще за торговля наркотиками? – изумленно спросила Корделия.

– Предполагаемый мотив, который мог подтолкнуть Пэдди к убийству, – объяснила журналистка. – Я думала, ты знаешь. – И она рассказала об этом эпизоде в жизни Пэдди. Потом направилась в гостиную, говоря на ходу: – И что же нам теперь делать? Как разобраться во всем этом хаосе?

В гостиной Корделия развалилась на выгоревшем диванчике и оценивающим взглядом осмотрела просторную комнату с высоким потолком. Стены Линдсей выкрасила в теплый шоколадный цвет, а все деревянные детали, рамки для картин и потолок были светло‑кремовыми. Настоящим украшением комнаты служило огромное окно в нише. На стенах висели черно‑белые снимки, сделанные Линдсей: здания и уличные сценки в Эдинбурге, Оксфорде, Глазго и Лондоне. Одна стена была заставлена книжными стеллажами; у другой высился массивный резной буфет, который Линдсей обнаружила в купленной ею квартире и которы. – увы! – ей придется тут бросить, если она решит когда‑нибудь уехать отсюда. Очень уж он был громоздким. В нише под окном на полке стоял музыкальный центр, рядом с которым было отдельное отделение для пластинок и кассет.

– У тебя очень уютно, – наконец произнесла Корделия Браун. – О боже, я сижу себе на диванчике, бездельничаю, а Пэдди томится в гадкой тюремной камере! Ну почему они такие тупицы? Любому дураку ясно, что Пэдди и мухи не обидит! Она может вспылить и наговорить грубых слов, но чтобы поднять на кого‑то руку… Нет, это совсем не в ее стиле.

– И что же нам теперь делать? – уныло спросила Линдсей.

– Ты поедешь со мной в Дербишир? Помнишь, мы уже разок прикидывали, кто может быть причастен к убийству. Там мы сможем увидеться с Пэдди. Очень важно, что она нам скажет. Наконец, можно побеседовать еще и с другими людьм. – глядишь и натолкнемся на что‑то такое, что полиция проморгала. Понимаю, что все это звучит несколько наивно, но надо попробовать все, только такая тактика может принести результаты. В конце концов, у нас есть некоторое преимущество, – уверенно выговорила она. – Мы‑то знаем, что Пэдди не совершала убийства.

Линдсей на мгновение задумалась.

– Мне завтра надо на работу – и освобожусь я только вечером. Дела, намеченные на четверг и пятницу, – пожалуйста, я могу отменить, но завтра я обещала отработать в «Клэрионе». Зато вечером мы сможем уехать.

– Отлично, – кивнула Корделия. – Несколько часов не имеют значения, к тому же я пока не представляю, с чего начать. Каким будет план нашей кампании?

– У меня нет опыта в подобных делах. – Линдсей пожала плечами. – Обычно, когда занимаешься журналистскими расследованиями, у тебя есть источник, поставляющий тебе информацию. Или, по крайней мере, ты представляешь себе, откуда эту информацию добывать. Сейчас все обстоит совершенно иначе. Я же не Эркюль Пуаро и не лорд Питер Уимси. Это им ничего не стоило разговорить любого человека. Но с чего вдруг кто‑то захочет с нами откровенничать?