Собачья доля

После школы Служкин пошел не домой, а к Будкину.

-- Ты чего в таком виде? -- мрачно спросил он Будкина, открывшего ему

дверь в трусах и длинной импортной майке.

-- Я же дома, -- удивился Будкин. -- А в каком виде мне ходить?...

-- Как я -- на коне и в броне, -- пробурчал Служкин.

На кухне он грузно уселся на табуретку и закурил. Будкин, хехекнув,

продолжил поедание обеда -- водянистого пюре из картофельных хлопьев. Больше

он ничего не умел готовить. Чтобы было не так противно, Будкин закусывал

шоколадными конфетами "ассорти" из коробки.

-- Чего такой злой? -- поинтересовался он.

-- Школа достала.

-- Так уволься, -- просто посоветовал Будкин.

-- Уволься... -- недовольно повторил Служкин. -- А я вот не хочу. Вроде

отвратно, а тянет обратно. Наверное, это первая любовь.

-- Ну, валяй, рассказывай, -- предложил Будкин. -- Для этого пришел?

-- Опять у меня сегодня баталия с зондер-командой была, -- начал

Служкин. -- У нас при столовке ошивается шавка, помои там жрет -- болонка,

белая, как плесень, злющая, трусливая, в общем, гадость на ножках. И вот

перед самым уроком Градусов затащил ее в кабинет.

Все развеселились, орут: она у нас новенькая, она географию учить

хочет, запишите в журнал... А я уже усвоил, что зондер-команде ни в малейшем

уступать нельзя. Со всемирными потопами компромиссов не бывает. Ну, я и

заявляю Градусову: либо ты на уроке, либо эта шавка.

А Градусову только того и надо. Напустился он на собачонку, как черт на

репу. Ловить стал. Носился по всему классу, прыгал с разбега, под парты

кидался. Схватил швабру, строчил из нее, как из пулемета, метал, как копье,

пока я не отнял. Он тогда стал засады устраивать, гавкал, мяукал, умолял

собачонку сдаться, головой об пол стучал, рыдал. Собачонка визжит, класс

свистит, топочет, хохочет. Я не выдержал, в удобный момент сцапал Градусова

и вышиб в коридор.

Он сразу в дверь пинать начал. Я открыл -- он убежал. А зондер-команду

после Градусова разве утихомиришь? Я поорал, побегал между парт, пригоршню

двоек поставил -- хоть сам успокоился. Тут стук в дверь. Я купился, открываю

-- Градусов в кабинет рвется, чуть меня с ног не свалил, поганец. Вопит:

пацаны, портфель мой заберите! Я снова его вытурил. В классе -- рев, как на

пилораме. Я еще чуток побегал, дневники поотбирал, наконец стал писать на

доске тему урока. И тут снова в дверь барабанят. Ну что за хреновина!... Я

дверь распахиваю -- а в коридоре темнотища, смерти своей не разглядишь -- и

с разгону как рявкну: еще раз в дверь стукнешь -- шею сверну!... Глядь -- а

там Угроза Борисовна.

Меня едва Кондрат не треснул. Вплывает она в кабинет. За ней Градусов,

как овечка, семенит. Зондер-команда вмиг преобразилась, я даже остолбенел:

все сидят, все пишут без помарок, все хорошисты, все голубоглазые. Один я

Д'Артаньян стою: глаза повылазили, из свитера клочья торчат, с клыков капает

и в руке указка окровавленная. Ну, Угроза сперва зондер-команду по

бревнышкам раскатала, потом за меня взялась. Дети, мол, ходят в школу не для

того, чтобы слоняться по коридорам, а если из вас педагог, как из огурца

бомба, так вы -- трах-тарарах-тах-тах. От меня после этого вообще одна

икебана осталась. Посадила Угроза Градусова на место, пожурила и ушла. А я

стою перед классом, как сортир без дверки.

Мерзкая же собачонка, про которую все уже забыли, тем временем тихо

пристроилась за моим столом у доски и -- бац! -- наложила целую кучу. У

зондер-команды истерика, а у меня руки опустились. Все, говорю. Урок вы мне

сорвали -- хрен с вами. Но отсюда не уйдете, пока дерьмо не уберете. Журнал

под мышку и вон из класса.

Покурил на крылечке -- полегчало. Тут звонок на перемену. Я возвращаюсь

к своей двери -- зондер-команда колотится, вопит. Я спрашиваю: убрали?

Оттуда: сам убирай, географ, козел вонючий! Добро, говорю, сидите. Пошел на

их следующий урок, объяснил все училке в пристойных выражениях. Она и рада

от зондер-команды отделаться, тем более за мой счет.

Целый урок бродил вокруг школы, на перемене вернулся. Как настроение?

-- через дверь спрашиваю. Убрали, говорят. Но я не лыком шит. Разойдись от

двери, приказываю, я в замочную скважину посмотрю. Не расходятся. Значит,

врут. Ладно, хорьки, говорю, пошел второй тайм. Они орут: дверь выбьем, окна

высадим, выпрыгнем!... Валяйте, соглашаюсь, и пошел со следующей училкой

договариваться.

Осада продолжается. Этот урок у них последний по расписанию. На

перемене традиционно стою у двери. Зондер-команда орет, стучит, уже паника

начинается: мне ключи отдать надо! Меня ждут! В туалет хочу! Ну, думаю, дело

сдвинулось с мертвой точки. Пока не уберете, говорю, будете сидеть хоть до

вечера, хоть до утра, хоть до второго пришествия.

На уроке от двери не отхожу, подслушиваю. В кабинете до меня уже никому

дела нет, там гражданская война. Орут: это ты притащил, ты и убирай! -- это

ты придумал! -- это ты подговаривал! -- сволочи вы все! -- и кто-то уже

рыдает. Но звонка я дождался.

Со звонком спрашиваю: убрали? Убрали, кричат. Разойдись от двери,

говорю, я смотреть буду! Заглянул в скважину -- и правда, перед доской

чисто. Отомкнул я замок, они лавиной хлынули. Умчались. Зашел я в кабинет --

мамочки!... Все окна раскрыты, накурено, парты повалены, пол замусорен, мой

стол и стул обхарканы, доска матюками про меня исписана. А самое-то главное,

что дерьмо собачье попросту шваброй мне под стол свезли, и все! Так ничего я

и не добился. Урок сорвал, учителям напакостил, себе обеспечил разборку с

Угрозой, да еще и все драить пришлось самому...

Служкин умолк. Оживление его угасло. Он сидел усталый, подавленный.

Будкин достал сигареты и протянул ему. Служкин закурил.

-- Может, побить твоего Термометра? -- предложил Будкин.

-- Я по женщинам и детям не стреляю.

-- Ты не добрый, Витус, -- сказал Будкин, -- а добренький. Поэтому у

тебя в жизни все наперекосяк. И девки поэтому обламывают.

-- Да хрен с девками... -- Служкин махнул рукой.

-- А я не девок, а больше Надю имею в виду.

-- А что, заметно? -- грустно спросил Служкин.

-- Еще как. Видно, что она тебя не любит.

-- Ну да, -- покорно согласился Служкин. -- А также не уважает.

Уважение заработать надо, а у нас с ней расхождение в жизненных ценностях.

Вот такая белиберда, блин.

-- Ты-то сам как к Наде относишься?

-- А как можно долго жить с человеком и не любить его?

-- Интересно, как она с тобой спит...

-- Никак. Может, потому она и зверствует. Хоть бы любовника себе

завела, дура...

-- Да-а... -- закряхтел Будкин. -- И чего делать будешь?

-- А ничего, -- пожал плечами Служкин. -- Не хочу провоцировать ее, не

хочу ограничивать. Пусть сама решит, чего ей надо. Жизнь-то ее.

-- Ой, Витус, не доведет это тебя до добра...

-- Сам знаю. В конце концов я во всем и окажусь виноватым. Такая уж у

меня позиция: на меня все свалить легко. Однако по-другому жить не

собираюсь. Я правильно поступаю, вот.

-- Может, и правильно, -- подумав, кивнул Будкин, -- вот только, Витус,

странно у тебя получается. Поступаешь ты правильно, а выходит -- дрянь.

-- Судьба, -- мрачно хмыкнул Служкин.