Выпускной роман

К утру газоны становились седыми, а воздух каменел. Люди шли сквозь

твердую, кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся

стеклянных дверей. На заре по Речникам метлою проходился ветер и обдувал

тротуары, отчего город казался приготовленным к зиме, как покойник к

погребению. Но снега все не было. И вот будто стронулось само время --

первый снег хлынул как первые слезы после долгого, молчаливого горя.

Служкин ходил проведать Сашеньку, но не застал ее на работе. У него еще

оставалось полтора часа свободы до конца смены в садике, и он отправился

побродить вдоль затона, посмотреть на корабли.

Снег валил густо и плотно, словно его скидывали сверху лопатами. У

проходной Служкин неожиданно увидел продрогшего, танцующего на месте

Овечкина с сугробом на голове.

-- Какими судьбами? -- задержавшись, поинтересовался Служкин.

-- Человека жду... одного... -- проклацал зубами Овечкин.

-- В мае влюбляться надо, -- посоветовал Служкин.

На мосту в ржавые бока понтонов тяжело толкалась стылая вода. Понтоны

раскачивались, дощатые трапы между ними злобно грохотали.

Затон, плотно заставленный кораблями, походил на какую-то стройку.

Мачты, антенны, стрелы лебедок торчали как строительные леса. На крышах и

палубах снег лежал ровными пластами. Иллюминаторы смотрели на Служкина

невидяще, рассеянно, исподлобья, как смотрит человек, который почти уснул,

но вдруг зачем-то открыл глаза.

Служкин остановился у навеса лесопилки, под которым уныло качался и

позвякивал цепями тельфер. В белой мгле Кама выделялась контрастной черной

полосой, потому что снег, падая на воду, странно исчезал. Служкин стоял,

курил и разглядывал высокий и массивный нос ближайшей самоходки, у которой в

клюзах торчали якоря, словно кольцо в ноздрях быка.

На дорожке из снегопада появился маленький заснеженный человек, и

Служкин с удивлением узнал в нем Машу Большакову из девятого "А".

-- Маша, ку-ку, -- окликнул он ее.

-- Ой, Виктор Сергеевич!... -- Маша даже испугалась.

-- Ты чего здесь делаешь?

-- К папе ходила. Мама просила ему записку отнести.

-- Это не тебя там у проходной Овечкин дожидается?

-- Меня, -- покраснев, созналась Маша.

-- Э-эх, жаль, -- вздохнул Служкин. -- А я хотел проводить...

-- До проходной еще далеко, -- кокетливо ответила Маша.

Они медленно пошли рядом, не глядя друг на друга. Наконец, не выдержав,

Маша подняла на Служкина глаза и улыбнулась:

-- А вы что здесь делаете, Виктор Сергеевич? Только не врите.

-- Да ничего не делаю. Шляюсь. Чего мне тут делать? Хожу и вспоминаю

времена, когда сам девочек дожидался.

-- А почему на заводе?

-- Ну... как сказать... Хотел увидеть один теплоходик, про который есть

что вспомнить. "Озерный" называется.

-- Я в кораблях не разбираюсь... А что у вас за история, Виктор

Сергеевич, которую вы вспоминаете?

-- История моей последней школьной любви, -- важно пояснил Служкин.

-- Расскажите, -- лукаво улыбаясь, предложила Маша.

-- Ой, Машенька, -- заныл Служкин. -- Это история очень старая. Она

длинная и скучная, со слезами и мордобоем. Тебе будет неинтересно.

-- Очень интересно, Виктор Сергеевич! -- горячо заверила Маша.

-- Ну, ладно, -- довольно согласился Служкин и полез за сигаретами. --

Было это в июне, когда я окончил десятый класс и шли выпускные экзамены, --

начал он. -- Дружил я тогда с одноклассницей. Красивая девочка была, но

характер -- спаси господи! Вздорная, склочная, задиристая -- хуже Ясира

Арафата. Звали ее Наташа Веткина, а кличка -- просто Ветка. Дружили мы

давно, однако ничего особенного: так, гуляли, болтали, в кино ходили,

целовались потихоньку. А тут как дошло до всех, что скоро навсегда

расстаемся, так и заводиться начали, нервничать. Ну, я-то еще с детства

мудрый был, лежал себе спокойненько на диване. А Ветка, видно, решила под

конец урвать кусок побольше и завела роман с другим нашим одноклассником.

Звали его Славкой Сметаниным, а кличка была, конечно, Сметана. Он был парень

видный, отличник, но нич-чегошеньки собой не представлял. Смотрю, в общем,

это я: Ветка со Сметаной каждый день туда-сюда рассекает. Что, думаю, за

блин? Попытался я Ветке мозги прочистить, она и ляпнула мне: не суйся, мол,

и катись отсюда. Я, понятно, разозлился благородно. Ну, думаю, жаба, ты у

меня покукарекаешь еще.

И вот был у нас экзамен по химии. Подхожу я это утром к школе и вижу,

что Ветка со Сметаной под ручку прется. Я сразу понял: сегодня точно чья-то

кровь будет пролита. Химичка нам кабинет открыла и куда-то ушла. Ветка тоже

учесала. Сидим мы в кабинете вдвоем: я и Сметана эта дурацкая. Я злость

коплю. Сметана тетрадку свою с билетами читает. А надо сказать, что в

кабинете том был здоровенный учительский стол. Сверху кафелем выложен, чтобы

кислотой не попортить, а сбоку большой стеклянный вытяжной шкаф с трубой

наверху. Я все прикинул, обмозговал, потом встал, тетрадку у Сметаны из рук

хвать, на этот стол скок, да и запихал ее в трубу. Сметана озверела, сперва

за мной между парт погонялась, потом полезла в шкаф за тетрадью. И только

она в вытяжной шкаф проникла, я тут же подскочил, дверку у шкафа закрыл и

запер со всей силы на шпингалет. А после вышел из кабинета и дверь

защелкнул.

Вот и время экзамена наступило. У кабинета толпа мнется. Подгребает

экзаменационная комиссия, открывает дверь, вваливается в кабинет... А там

этот дурак на столе в стеклянном шкафу сидит, как обезьяна в аквариуме.

Учителя сразу в визг, остальных со смеху скосило. И главное -- шпингалет

никто открыть не может, так я его засобачил. Пока слесаря искали, полшколы в

химию поржать прибежало. А мне же, чудотворцу и выдумщику, ни слова не

говоря по химии трояк впечатали и с экзамена под зад коленом. Я не стал

переживать, только радовался, когда вспоминал, как Ветка позеленела.

Маша смеялась. Ободренный, Служкин заливался соловьем.

-- Тем же вечером сижу я дома, вдруг звонок в дверь. Я только дверь

открыл, а мне Ветка сразу по морде тресь!... Но я -- воробей стреляный, я

сразу присел. И она со всего размаха рукой по косяку как засадила, аж весь

дом вздрогнул! Тут на грохот моя мама в коридор выбегает. А мама моя страсть

любила, когда в гости ко мне девочки приходят. Схватила она Ветку и на кухню

поволокла. Сразу чай, конфеты, все такое. Говорит мне: познакомь, мол, Витя,

с девушкой... Меня, естественно, черт за язык дернул. Такая и сякая, говорю,

моя невеста. От этих слов Ветка чуть не задымилась. Ну, чай допила, с мамой

моей попрощалась культурно и ушла, а на меня и не взглянула. Так, думаю,

Виктор Сергеевич, ожидает тебя бой не ради славы, ради жизни на земле.

Служкин сделал паузу, закуривая. Маша, улыбаясь, ждала продолжения. Они

пошагали дальше. Сигарета во рту у Служкина дымила, как крейсерская труба.

-- В день выпускного бала вручили нам в торжественной обстановке

аттестаты. Дальше в культурной программе значилось катание на теплоходе.

Загнали нас, выпускников, на этот вот "Озерный". Здесь дискотека, шведский

стол, прочая дребедень. Погода просто золотая! И поплыли мы, значит, на

прогулку. В салоне музыка играет, все пляшут. А Ветка, зараза, всю дорогу

только со Сметаной и танцует. Если же я ее приглашаю, то мне непристойные

вещи руками и пальцами показывает. Отозвал я ее в сторонку и спрашиваю: что

такое? Она вместо ответа сорвала у меня с головы бейсболку и за борт кинула.

Совсем обидно мне стало, ушел я. А когда вернулся обратно в салон, где

банкет бушевал, то взял со стола банку с майонезом и сел рядом со Сметаной.

Раз уж Ветка со мной не хочет, то со Сметаной не сможет. Улучил я момент,

когда Сметанин, скотина, за колбасой потянулся и зад свой приподнял, и вылил

ему на стул полбанки. "Теперь, -- говорю, -- твоя фамилия не Сметанин, а

Майонезов", -- и ушел. А Сметанин как приклеился к месту. Ветка его тащит

танцевать, а он только улыбается и говорит, что нога болит.

Тут пароход наш причалил к берегу, чтобы мы, значит, в лесочке

порезвились. Сошел на берег и я. Через некоторое время подруливает ко мне

Ветка: вся цветущая, улыбается. Отойдем, говорит, на минутку. Ну, отошли мы,

и далеконько отошли. Только остановились на полянке, она и набросилась на

меня, как Первая Конная на синежупанников. Разворачивается и с маху мне в

челюсть р-раз!! Я только зубами лязгнул. А с другой стороны уже вторая

граната летит. Я Веткину руку успел поймать. Тут и я со злости стукнул ее в

поддыхало -- она пополам согнулась. Жалко мне ее стало, дуру. Поднял я ее,

отряхнул, извинился и обратно потащил. Выходим мы наконец на берег -- и что

же? Пароход-то наш -- ту-ту! -- уплыл! Так и остались мы в лесу.

-- И что, на выпускной бал не попали? -- изумилась Маша.

-- Нет, конечно. Я сориентировался: до ближайшей пристани километров

десять. А что делать? Потащились. Пока через всякие буреломы лезли, как

Дерсу Узалы, уж вечер наступил, погода испортилась, дождь хлынул. Вымокли.

Но тут нам повезло. Шли мимо какого-то котлована, и там на краю экскаватор

стоял. Не торчать же нам под дождем всю ночь! Залезли в кабину. Я в кресло

сел, она ко мне на колени хлопнулась. Обогрелись, обсохли. Я Ветку конфетами

угостил, которые на банкете по привычке со стола стырил. Ветка вроде

отмякла. И тут как давай мы с ней целоваться! Всю ночь напролет целовались!

Только вот задницей своей толстой она мне все ноги отсидела -- это меня и

сгубило. Часа в четыре утра, как светать начало, порешили мы снова в путь

тронуться. Ветка первая из кабины выскочила. И пока я разминал занемевшие

ноги, она схватила какую-то палку и всунула ее в ручку дверцы -- заперла

меня, значит, в кабине, змея! А сама спокойно одна пошагала.

Я орал-орал, дверь таранил-таранил -- ничего не выходит. Тогда осерчал

я, вырвал какую-то железяку и разбил окно. Выпрыгнул, да неудачно. Упал на

дно котлована и вывихнул ногу. Ну, беда! Выполз наверх, рыча, выломал себе

дубину суковатую и с ней поковылял, как Мересьев. Ветку догнать уж и не

мечтал.

Доплелся до деревни, пришел на пристань. Ветки нигде нет. А, думаю,

хрен с тобой, старая дура. Купил билет, тут "ракета" подходит. Погрузился я,

сижу, гляжу. И вижу, что как черт из табакерки появляется на пристани моя

Ветка и начинает уламывать контролершу, чтоб ее без билета на борт взяли.

Денег-то на билет у нее нету! Я, как благородный человек, с парохода долой

-- и в кассу. И пока я на своих полутора ногах ковылял, "ракета" наша

стартовала! Следующая только через пять часов. А мы с Веткой уже устали как

сволочи, даже ругаться сил нет. Ушли мы за деревню, нашли песчаную косу,

купались, загорали. Ветка тихая-тихая была, виноватая, добрая. В конце

концов дождались мы следующей "ракеты", сели. Ветка всю дорогу спала у меня

на плече. Приплыли, сошли на берег родной. Лодыжка моя распухла, болит, еле

ступаю. С грехом пополам довела меня Ветка до дому, всю дорогу поддерживала.

У подъезда стали прощаться. И только я хотел поцеловать ее напоследок, она

ка-ак пнет меня в больную ногу! Я на спину брык, заорал и ногами засучил. А

она убежала. Больше мы с ней не виделись.

Служкин замолчал.

-- Никогда?... -- с сочувствием, осторожно спросила Маша.

-- Никогда, -- грустно подтвердил Служкин.

Маша задумалась. Они вдвоем уже подошли к наплавному мосту. Маша

покачала головой и призналась:

-- Вы так рассказывали, Виктор Сергеевич, -- я будто кино смотрела.

Никогда бы не подумала, что так бывает...

-- А так и не бывает, -- улыбнулся Служкин. -- Я все сочинил, чтобы

тебе скучно не было.

Маша остолбенела. Служкин, улыбаясь, погладил ее по голове.

-- Дальше иди одна, а я постою, -- сказал он. -- А то меня Овечкин

приревнует.