Он дрожит и тяжело дышит. Он его хочет

- Ирман. - Слова, заглушенные подушкой больше похожи на мычание, но ведь они и не нужны. Все и так ясно.

Но почему-то его охватывает страх. Ирман не простит его за свою слабость. Зверь, живущий в парне, не простит его. Ну и ладно. Плевать. Главное, что Зверь хочет его.

Вслед за рубашкой Ирман срывает с Амиса штаны вместе с трусами. Парень что-то бормочет в подушку, но Ирман не слушает. У него нет на это времени. Он горит изнутри. Пламя сжирает его живьем. Терзает плоть, требующую немедленной разрядки. Но Ирман не спешит. Сам не знает почему. Медленно расстегивает ширинку штанов, освобождая болезненно-пульсирующий член и вжавшись им в ягодицы парня, ложится на его спину, сдавив плечи ладонями. На мгновение прикрывает глаза, наслаждаясь прикосновениями к нему. Глубоко, очень глубоко вдыхает его запах. Дышит им, наполняется им, желает заполнить себя до краев этим человеком. Желает заполнить, залатать ту дыру в груди. Но не может. То место занято. Занято кем-то, кто давно исчез из его жизни. И этот кто-то не желает отступать. Не уступает свое место.

- Он не пускает тебя в мое сердце, прости, - хрипло шепчет Ирман Амису на ухо и, подхватив его под бедра, приподнимает их вверх, открывая себе доступ к его сжимающемуся отверстию. Приставляет к нему головку, входит, морщась от боли.

Амис тихо скулит под ним, но Ирман чувствует, что он пытается расслабиться. Дурак. Это ведь такая боль. Ради чего он терпит?

- Ради чего? - Ирман входит до самого основания и вновь ложится на парня. Он безумно хочет двигаться, но сдерживается, потому что помнит, что это за ощущения. Словно лезвие ножа внутри. Словно тысячи лезвий.

Боль пронзает тело, но она сейчас ничего не значит. Какое-то странное мазохистское счастье наполняет душу и не отпускает. И Амис молится всем известным ему богам и просит, чтобы это мгновение не заканчивалось. Чтобы продолжалось вечно. Но Ирман, похоже, не разделяет его чувств. Он задается совсем ненужным вопросом. Глупым и несущественным. Но Зверь хочет знать. Зверь жаждет знать. Иначе не продолжит. Иначе не сделает больше и движения. И Амис отвечает. Хрипло, задыхаясь, отвечает:

- Ради тебя. Ради себя. Ради нас, Ирман. Ради той птицы, что парит в небе. Ради того Зверя, который жаждет жить.

Он не понимает, о чем говорит Амис, но мышцы парня так сильно сжимают его плоть, что в глаза темнеет от удовольствия. Он не хочет больше ждать. Не может. Резко подается назад и, не обращая внимания на болезненный вскрик, вонзается в Амиса с новой силой. И вновь отстраняется. Новый толчок, глубокий, болезненный для обоих.

Как же хорошо. Наконец-то он взял то, о чем так долго мечтал. И ничего ведь не случилось. Они оба, здесь в темноте, и зверь не смотрит на них сейчас своими синими глазами. Ему незачем здесь быть. Амис не опасен. Ирман знает это. Верит ему. Верит всем его словам, что за каким-то хером нужен этому ненормальному старшекурснику.

Продолжая двигаться в нем, парень вновь прижался к его спине и попросил, хотя собственные слова доносились сейчас словно из другой галактики:

- Скажи мне. Скажи, прежде чем мы расстанемся навсегда. Скажи все те слова, что говорил на протяжении года. Я не забуду тебя. Я буду жить твоим голосом и этой ночью до самой смерти. И даже в той тьме я буду помнить тебя. Хоть ты и не тот, кого я забыл. Я не хочу забыть еще и тебя.

Ну почему он никак не может его вспомнить? Что произошло в той чертовой комнате, куда его затащили? Как эти твари умудрились запереть его воспоминания так глубоко, что он никак не может справиться с этим барьером?