З РЕ ЛО СТ Ь П АР ТИ И О ПР ЕД ЕЛ ЯЕ ТС Я 3 page

ЕСЛИ БЫ ЗАМАЛЧИВАНИЕ ЭТИХ ВОПРОСОВ

НЕ ТОЛКАЛО НАС К ПРОПАСТИ,

МЫ НЕ ОБСУЖДАЛИ БЫ ИХ

Если бы вопросы, которые мы обсуждаем здесь, касались

только вопроса о власти, касались того лишь, кто находится

у власти, кто правит, то имело бы смысл любому из нас воспользоваться

своим правом уйти, подать в отставку, освободиться

от всех постов, от всех обязанностей. Это имело бы смысл, если бы

здесь сегодня не обсуждались важнейшие для нашей родины вопросы,

важнейшие вопросы революции, важнейшие вопросы будущего

нашей страны, если бы отказ от постановки этих вопросов

не означал сталкивание революции в пропасть, в бездонную пропасть

навстречу собственной гибели, товарищи 1 В таком случае

эти вопросы не ставились бы, не обсуждались бы, о них мы не информировали

бы народ.

Неважно, кто именно правит,—какой это человек, как его зовут;

неважно, кто руководит,—что это за человек, как его зовут;

важно, чтобы он правил хорошо, важно, чтобы он руководил хорошо,

важно, чтобы он вел революцию в том направлении, куда

должно идти ее развитие. Обсуждение этой проблемы стало необходимым

потому, что это жизненный вопрос для революции, основной

вопрос ее развития, ибо указанные ошибки надо исправлять,

а эту политику, политику ошибочную и абсурдную, навязанную

изнутри революционному процессу, самому по себе полному

славы и величия, нужно, конечно, ликвидировать, нужно вырвать

ее с корнем, устранить условия, которые делали возможным подобные

факты, нужно создать условия, необходимые для организации

и деятельности подлинно авангардной партии рабочего

класса.

Конечно, указанная политика привела к насаждению крайнего

сектантства; только этим можно объяснить, почему сектантство

поощрялось, объяснить, почему это сектантство, никого не щадящее,

всепожирающее, неуклонно распространяющееся, охватило

все районы, появилось во всех уголках страны, от одного ее края

до другого, от Нунта-де-Майси до мыса Сан-Антонио... Столько

данных, столько фактов! Они не способствовали действительному

объединению, товарищи! Они вызывали формирование чуждых

элементов внутри каждого объединения, вели к тому, что силы, которые

должны были бы объединиться, должны были бы слиться,

действовали вразнобой, как инородные тела; даже через много

месяцев после того, как эти силы были официально объединены,

вдруг вам кто-то заявляет: ≪Этого нельзя, ибо он не принадлежит

к партии≫. К какой партии? Ведь уже была создана новая организация.

≪Нет! Вот этот, этот —из партии... этот из партии... и этот

из партии...≫ Так стала возникать настоящая неразбериха.

Это, конечно, способствовало нарастанию целой серии других

противоречий, других проблем, множества разного рода вопросов,

дискуссий, недостатков. Мы здесь однажды говорили об этом

и сурово критиковали любой род сектантства —как сектантство

типа ≪Сьерры≫, так и сектантство ≪двадцатилетнего стажа в

партии≫.

1 декабря, в день, когда мы говорили о марксизме-ленинизме,

мы объясняли, что должны бороться с любым видом сектантства — как с сектантством тех, кто ≪был в партии столько-то лет≫, так

и с сектантством тех, кто заявлял: ≪Я был в Сьерре≫. Мы были

непреклонны, критикуя всех, кто был носителем сектантства

≪Сьерры≫. Мы сурово критиковали его, были тверды в этом, нетерпимо

отнеслись к этому виду сектантства, критиковали его очень

сурово. Мы постоянно призывали парод к единству, всегда говорили

народу: каждый, кто не имел возможности бороться ранее,

пусть не смущается. Впереди у него много возможностей, впереди

еще вся история, революция только началась, и перед нами еще

долгий путь.

Мы осуждали нелепость поведения тех, кто выставлял себя

перед другими: ≪Я был в горах, а ты был здесь≫, обнаруживая

тем свое сектантство ≪Сьерры≫. Но появился и другой вид сектантства

—сектантство ≪пятнадцати≫ и ≪двадцати лет≫,—с которым

мы должным образом не боролись, товарищи.

Забывался и тот факт, что число коммунистов в нашей стране

было очень ограниченно, так как враг, как мы это уже неоднократно

разъясняли, не прекращал своей клеветнической деятельности

против марксизма, против социализма, ставя коммунистов в

очень тяжелые условия, преследуя, нападая, отделяя и изолируя

от масс марксистско-ленинскую партию в нашей стране. Но коль

скоро весь народ стал революционен, коль скоро весь народ, подавляющее

большинство нашего народа приняло марксизм-ленинизм,

абсурдно же выглядит теперь сектантство ≪старой гвардии≫,

нелепо выставлять себя перед людьми, щеголяя количеством лет,

проведенных в партии, и выступать с этим на предприятии. Всем

ясно, что такое сектантство существует не только на словах: для

получения руководящей работы в области кадров, для получения

определенного поста на предприятии, высокооплачиваемой должности

необходимо принадлежать к этой секте. Я отнюдь не имею в

виду старую марксистско-ленинскую партию, но я называю сектантским

дух, который появился или образовался после объединения.

Какие же надежды оставались у рабочих масс, что оставалось

огромному большинству трудящихся? В каком положении оказывались

м и лл и он ы граждан? Ибо если коммунистов, старых коммунистов

было несколько тысяч, то народ, принявший идею марксизма-

ленинизма, состоит из миллионов граждан.

Не нужно иметь большого ума, чтобы понять: проведение в

жизнь такой политики, выставление напоказ этой партийной принадлежности

в совокупности с тем реальным обстоятельством, что

человек, не имеющий подобной марки, не мог иметь никакой надежды

на то, чтобы занять какой-то пост —ни должность технического

работника, ни какую-то должность в народном имении, в кооперативе,

в муниципалитете, в руководстве провинцией, в Хунте

планирования или в государственном аппарате,—проведение такой

негативной политики —совершенная нелепость, идиотизм и

глупость.

Что это порождало? Тщеславие, высокомерие и привилегии.

Помимо того, что это порождало условия для разжигания анти170

патии и враждебности масс по отношению к старым коммунистам,

помимо этого создавалась обстановка, при которой можно было

даже старого коммуниста столкнуть с его пути, с его линии, извратить

идеалы, помешать его работе.

К этому следует добавить еще терпимость к ошибкам, тот факт,

что, если старый коммунист совершал ошибку, против него не принималось

никаких мер, его не снимали с поста, не наказывали, не

выносили ему никаких дисциплинарных взысканий, терпимо относились

ко всем его ошибкам, какими бы они ни были, к любым

его злоупотреблениям, к любой несправедливости.

Конечно, это не было массовой, всеобщей политикой —терпимость

к любым ошибкам, дух кастовости, дух групповщины,—а

ведь это очень хорошо сочеталось с политикой создания своего аппарата

для осуществления своих личных целей, в интересах повышения

своей амбиции. Ясно, что создавались привилегии не только

для участников этой секты, терпимость проявлялась также и по

отношению к любой ошибке. На целый ряд постов назначались

товарищи, которые по своим способностям не должны были занимать

их (правда, это не было общим правилом). Мы должны будем

выправить все это.

Таковы были последствия. Конечно, развился дух высокомерия,

и отдельные товарищи заколебались, они почувствовали себя

как бы... ≪на середине улицы≫; они сочли, что революция для

них —выигрыш в лотерее; так по крайней мере они вели себя, забыв

о крови, о жертвах, принесенных во имя революции. Я сошлюсь

на некоторые факты. Приведу пример из провинции Ори-

енте, расскажу об одном сеньоре, который является секретарем

или был секретарем районного комитета в Байамо, а потом был

назначен секретарем организации ОРО не более и не менее как

объединения народных имений Эль-Кауто. Этот сеньор, которого

зовут Фидель Помпа —вероятно, он все еще занимает пост секретаря,— чудесным образом получил этот важный пост, воспользовавшись

тайнами сектантства, культа личности, настоящего

культа личности, в прямом, а не переносном смысле этого слова.

Этот сеньор, когда был опубликован список товарищей, ставших

членами Национального руководства ОРО,—образ мыслей

этого сеньора напоминал нацистского гаулейтера, а не марксиста,

ибо появились уже сеньоры, которые стали напоминать гаулейтеров,

а не членов марксистской партии,—позволил себе в

присутствии двух товарищей, назначенных руководителями этого

административного органа, в присутствии одного испанца, технического

работника, находившегося вместе с ним, делать такого

рода замечания: ≪Кто этот неприличный толстяк здесь?≫ —относившееся

к товарищу Арагонесу. Когда он увидел список, то сказал

такое слово, которое я не могу повторить из уважения к слушателям.

≪А этот Гильермо Гарсиа —кто он такой? Откуда появился

этот тип? А этот Серхио дель Валье —кто он? А эта Айде

Сантамария как оказалась здесь?≫ Таковы были ≪комментарии≫

• 177

этого субъекта. Что же это за субъект, что не знает Айде Санта-

марию? Почему ему не известен Гильермо Гарсиа? Почему он не

знает Серхио дель Валье? Почему он не знает никого? Просто

потому, что, когда народ боролся, он прятался под кроватью.

Да и откуда ему знать, что Гильермо Гарсиа был первым крестьянином,

который присоединился к революционным силам, получавшим

все свои звания от боя к бою, в войне, которая длилась

25 месяцев? Откуда ему знать, что Гарсиа был одним из тех

немногих, которые объединились с нами и чудом уцелели в этой

борьбе? Наш соратник по бесчисленным боям —скромный человек,

имеющий выдающиеся заслуги в революции. Как ему было

знать, кто такой Серхио дель Валье, этот врач, который после боя

оставался один с ранеными; будучи окружен войсками тирании,

он ухаживал за ранеными, спасал им жизнь, присоединяясь затем

вновь к нашим войскам и пройдя вместе с Камило как второй

руководитель героического похода, завоевав авторитет и восхищение

всех? Как мог этот субъект знать, кто такой Серхио дель

Валье, если сам он прятался под кроватью? Да, я пользуюсь этим

выражением и повторяю его, так как это единственное, что следует

о нем сказать.

Как он мог знать, кем была Айде Сантамария, товарищ, на

глазах которой убили ее брата, товарищ, которой подали вырванный

из глазницы глаз ее брата, брата, которого она горячо любила?

Твердый и верный товарищ, она являла собой пример стойкости

в тяжелой и кровавой борьбе; это героический товарищ, чье

имя много раз гремело в годы борьбы! И мог ли этот субъект знать

этих людей, без которых, если бы они не боролись, ему, возможно,

и сейчас пришлось бы еще прятаться под кроватью? Этот сеньор

околачивался там, где находится река Кауто,—всего лишь в одном

дне ходьбы до Сьерра-Маэстры. Он легко мог бы захватить

с собой вещевой мешок в дни, когда Коули убивал рабочих и крестьян,

когда Коули убил Лойнаса Эчеварриа и стольких других

революционных борцов, коварно и жестоко умерщвленных в одну

ночь, в дни, когда рабочих, крестьян, студентов убивали тысячами,— ему нужно было сделать только один дневной переход, чтобы

вступить в ряды революционных сил.

Какое право имел этот сеньор теперь, подобно гаулейтеру, подвергать

ревизии эти исторические имена, причем он не только

сделал это, но и заявил в заключение своего ≪комментария≫: ≪Ну

что же, всех этих людей мы уберем≫. Как это назвать? Разве подлинный

марксист может действовать так? Разве настоящий коммунист

может иметь подобный образ мыслей? Разве он может

мыслить столь нелепо, ведь это аморально, самонадеянно, до смешного

абсурдно. Какой коммунист, какой истинный революционер

может быть столь неблагодарен? А этому сеньору, который спасал

свою шкуру, в то время как другие умирали, по крайней мере следовало

бы иметь хотя бы немного уважения, да побольше скромности,

да поменьше нахальства. Таких сеньоров, как этот Фидель

Помпа, имеется немало. Они есть, и мы должны выявлять их в нашей

организации. Вот кого мы должны убрать оттуда! Таких мы

действительно должны убрать!

Я бы никогда не поступил столь несправедливо, сравнивая настоящего

коммуниста с подобным типом. У меня слишком высокое

представление о том, что такое коммунист, что такое настоящий

коммунист, во имя чего боролись коммунисты всего земного шара,

эти миллионы героев, во имя чего были эти жертвы, понесенные

пролетарскими борцами в течение долгого пути борьбы. Я слишком

хорошо помню о Сталинграде и о том, что 20 миллионов советских

людей пали в борьбе с врагом. Я не могу забыть о Юлиусе

Фучике, о многих коммунистах других стран, а также о коммунистах

нашей страны, о тех коммунистах, которые были убиты

в декабре бандами Коули. Я помню о Хесусе Менендесе, о Мелье,

о Вильене, о Хосе Мариа Пересе, о многих других пролетарских

борцах, которые пали, служа делу пролетариата, делу марксизма.

Я слишком хорошо помню обо всем этом, чтобы мне в голову могла

прийти мысль о том, что можно сравнивать настоящего коммуниста

с подобным типом.

Но как же такой тип мог добиться получения столь высокого

поста, как он мог быть назначен секретарем значительной организации?

Это объясняется теми условиями, о которых мы говорили

выше, той сектантской политикой, политикой личного возвышения,

политикой ошибочной, уводящей в сторону от прямого

пути.

МОЖНО, КОНЕЧНО,

СОЗДАТЬ ПАРТИЮ ПОКОРНЫХ,

БЕЗРОПОТНЫХ И ТЩЕСЛАВНЫХ

Именно опираясь на такого рода элементы и можно было

создавать личный аппарат. Используя все указанное нами, спекулируя

на престиже марксизма, на популярности революции среди

народа, на влиянии, которым пользуются среди масс революционные

идеи, могут возникнуть условия, при которых подобные типы

добиваются столь высокого положения. Так же можно создать и

партию покорных, безропотных, тщеславных и самонадеянных.

Он не единственный их представитель. Имеются и другие, ему подобные.

Таков же был и тот, который в одном из посольств после речи,

произнесенной мною 13 марта, утверждал, будто ≪Фидель говорил

для кого-то...≫. ≪То, что говорил Фидель, разделяется-де лишь той

частью масс, которая идет за ним≫. А что же представляет собой

та часть, которая не идет по пути правды, не придерживается революционной

линии? Сеньора, сказавшего это, зовут Варела. Давайте

не будем скрывать их имена, пусть весь народ знает тех,

кто ошибается. Варела —сотрудник министерства иностранных

дел. К тому же он, как говорится, не дурак выпить.

I

Эти типы —просто нахалы. ≪Фидель говорил для той части

масс, которая идет за пим≫. В конце концов какое значение для

меня лично имеет то, что массы следуют тому, о чем я говорю?

Значение этого факта состоит лишь в революционном аспекте этого

вопроса. Однако господа, придерживающиеся иного мнения, забывают

о массах, которые идут по революционному пути, о массах,

которые, подобно мощному потоку, смели на своем пути тиранию

и покончили с империалистическим господством в своей стране,

о массах, которые не были нами преданы. Эти массы предоставили

нам большие полномочия, большую власть, которой мы не

злоупотребляли и которую мы разделили с ними. Опираясь на эту

власть, мы стремились делать все на благо нашей родины, не преследуя

никаких личных целей, ибо в конце концов какие личные

цели могли быть у нас в этой борьбе?

Всем нам посчастливилось видеть, как становятся явью мечты,

надежды, то, что казалось даже фантазией; на нашу долю выпало

счастье, которого не знали ни Марти, ни Масео, ни Максимо Гомес,

ни Гитерас, ни Мелья, пи Сеспедес, ни Аграмонте —никто из

наших борцов за свободу. Нам довелось увидеть, как стал развеваться

наш стяг, стяг совершенно свободного, независимого, суверенного

государства; мы видим, как наша родина стала пользоваться

уважением и любовью во всем мире. К каким же личным

целям могли мы стремиться?

Мы говорим не для ≪той части масс, которая идет за нами≫.

Мы говорим для революционных масс, для всей массы народа, и

с той откровенностью, честностью и прямотой, лишенной эгоизма

и каких-либо личных целей, с какой и должны говорить революционные

руководители.

Те, кто вряд ли прочел хоть одну марксистскую брошюру или

кто прочел ее, но ничего не понял, берут на себя смелость заявлять,

что ≪История меня оправдает≫ —реакционный документ.

Здорово же разбирается в философии и революции этот сеньор!

Во-первых, мы не претендуем на то, чтобы ≪История меня

оправдает≫ считалась классическим произведением марксизма.

Нет, уважаемый сеньор! Мы не столь притязательны. Выступление

под названием ≪История меня оправдает≫ —это выражение

передовой мысли, революционной мысли, отражающей еще известную

эволюцию взглядов, это еще не мысль марксиста, но молодого

человека, который идет к марксизму и начинает действовать как

марксист.

Это выступление не имеет иного теоретического значения с экономической

и политической точки зрения, помимо того, что оно

явилось живым разоблачением всех ужасов, всех преступлений тирании,

разоблачением чудовищно жестокого и коварного, тиранического

и преступного режима. А главное, каким бы малозначительным

ни было выступление ≪История меня оправдает≫, важно

то, что это разоблачение было сделано, когда передо мной была

сотня штыков, перед лицом солдат, чьи руки были обагрены

кровью 80 наших товарищей. Это было сказано именно в такой

обстановке.

Сегодня любой может подняться на трибуну и произнести большую

речь спокойно, не встретив препятствий, не столкнувшись с

полицией. В него не будут стрелять, его пе будут избивать дубинками.

Но совсем иное дело было говорить об этом тогда, когда

ничья жизнь не была гарантирована; сделать все эти разоблачения

было потруднее, чем сейчас принять революционную позу.

Нет необходимости читать выступление ≪История меня оправдает

≫ в школах революционного образования. Это не классическое

произведение марксизма, это, повторяю, выражение нашей мысли

в процессе ее развития, это ряд идей, которые составили часть,

значительную часть революционного процесса, это —резкое разоблачение,

которое с риском для жизни было сделано в момент, когда

его нужно было совершить.

Рассуждая подобным образом, можно было бы заявить, что

Манифест Монте-Кристи —реакционный документ, что Декларация

прав человека 1789 года —реакционный документ. Не чепуха

ли это и не опилки ли в голове у того, кто так думает?

Другой сеньор утверждал, что Монкада была ошибкой, что

≪Гранма≫ тоже была ошибкой. Ладно. Нас не трогают эти высказывания

с личной точки зрения. Если мы разбираем это, то просто

для того лишь, чтобы проанализировать данный случай, ибо

таким типам, которые ≪извергают≫ столько грязи, надо раз и навсегда

заткнуть рот, надо покончить с этими ≪извергателями

грязи≫.

Мы и только мы, после того как набрались опыта в военных

делах и многому научились в этой борьбе, имеем право обсуждать

и решать, повторили бы мы нападение на крепость Монкада, если

бы оказались вновь в тех же условиях, обладая теперешним опытом,

нужна ли была бы вновь высадка с судна ≪Гранма≫, или же

мы поступили бы теперь иным образом. Разумеется, теперь у нас

гораздо больше опыта, чем тогда. Если бы мы оказались в прежних

условиях, обладая тем опытом, который у нас имелся тогда,

возможно, мы повторили бы то же самое. Теперь же, обладая нашим

нынешним опытом, обогащенные этим опытом... Впрочем, тот,

кто забывает, что люди действуют в соответствии со своими познаниями

и исходя из имеющихся условий, может теперь спокойно

заняться анализом других, лучших тактических приемов; он

может предпринять нападение на одну крепость вместо другой,

пуститься вплавь, вместо того чтобы плыть на шхуне или же лететь

на самолете, просочиться каким-либо иным способом либо

превратиться в человека-амфибию и высадиться на берегу —короче,

делать все, что ему заблагорассудится. Однако на примере

Монкады и ≪Гранмы≫ оспаривают не самый факт, но линию действий,

линию разумную и революционную, линию вооруженной

борьбы. Не линию, рассчитанную на политиканство, на достижение

цели ≪путем выборов≫, а линию вооруженной борьбы против

≫

тирании Батисты, лиыию, утвержденную историей как линия правильная.

И можно ли быть настолько глухим, настолько слепым, настолько

близоруким, можно ли быть таким идиотом, чтобы совершенно

не учитывать уроков истории, чтобы не извлечь из истории

необходимых уроков.

МАССЫ —ТВОРЦЫ ИСТОРИИ

Я говорю обо всем этом, чтобы сослаться на некоторые

примеры. Люди часто обсуждают всякую чепуху. Они берутся судить

о том, чего не знают, о том, чего не понимают. Они обсуждают

ход истории, роль каждой организации в процессе развития

истории, пытаются судить обо всем. Для чего? В один прекрасный

день будет записана объективная история. Историю надо делать,

ее делают народы, ее делают массы. Мы об этом уже говорили,

мы полагаем, что массы —творцы истории, что именно массы

создают историю.

Однако если историю можно создавать, то ее нельзя пересоздавать

заново. Историю надо делать, но нельзя ее переделывать.

История делается только раз, и нельзя ее субъективно переделывать.

Все субъективные оценки истории, направленные на ее переделку,

следует отбросить, дабы расчистить путь для объективной

истории, подлинной истории.

Революция является результатом длительного процесса борьбы,

начатого нашими предками в 1868 году и достигшего наивысшей

точки в настоящее время. Развитие этого процесса будет продолжаться.

Революция имела несколько этапов, в ходе революции

велись различные битвы. История последнего этапа началась

26 июля 1953 года; история того этапа борьбы, который открылся

в 1868 году, началась 10 октября 1868 года, а война за независимость,

или за то, что именовали независимостью, началась 24 февраля

1895 года. Такова действительная история. Что же здесь обсуждать?

Что за странное желание и к чему оно? Что этим достигается?

Чего этим можно добиться?

А нам нужно создавать историю кубинского народа, нужно будет

в будущем изложить историю политических идей, историю нынешнего

этапа борьбы. Тогда и станет ясной роль, которую каждый

играл в этой истории, значение вклада каждого, причем никто

ни в чем не будет ущемлен. Когда будет написана история политических

идей, кто же сможет отрицать заслуги Мельи, кто

станет оспаривать заслуги создателей кубинской марксистско-ленинской

партии, ту важную роль, которую они сыграли в распространении

марксистских антиимпериалистических и социалистических

идей среди рабочих, среди всего народа, а также все другие

их заслуги. Будет создана объективная и подлинная история.

Возможно, что она будет написана при нашем собственном участии,

ибо настанет же время, когда у нас не будет уже столько дел,

как сейчас, когда мы спокойно, честно и объективно будем обсуждать,

анализировать и критиковать ошибки, оценивать успехи

и все другое. Таким образом мы создадим объективную историю

нашей страны.

Для чего же сейчас вести дискуссии? Чего мы этим добьемся?

Для чего все это, если никто не собирается оспаривать чьи-либо

заслуги? Зачем корчить из себя философов истории, если, в сущности,

можно попасть в историю в роли глупцов? Это ненужные

дискуссии.

Мы, революционные руководители, в один прекрасный день

должны будем сесть и честно обсудить все, что сделано, дабы извлечь

полезные уроки для нашего поколения, для будущих поколений

и для братских народов Латинской Америки; это нужно

для того, чтобы они сделали соответствующие выводы из наших

успехов, а также из наших ошибок. Мы никогда не были в таком

положении. Всегда, когда нам приходилось говорить перед людьми,

мы это делали со всей справедливостью, мы воздавали ≪кесарево

—кесарю, а богово —богу≫.

Ясно, что когда-то придется говорить о всех этих вещах. Я должен

сказать еще кое о чем. Вся эта сумятица влечет за собой несправедливости,

промахи, ошибки. Например, несправедливость,

проявленная по отношению ко многим старым товарищам из Повстанческой

армии. Однажды мы встретились с более чем 100 офицерами,

которых мы знали по многим боям. ≪Чем вы занимаетесь?

—спросили мы.—Разве вы не занимаете командных должностей

в армии?≫ —≪Нет≫. Что же произошло с этими товарищами?

Нам стали объяснять, что по мотивам низкого политического

уровня их отстранили от командования войсками. Вот

как! Низкий политический уровень!

А что такое низкий политический уровень? И можно ли говорить

о низком или высоком политическом уровне, если речь идет

о товарищах, которые совершили революцию, которые вели победоносную

борьбу, которые сделали возможным триумф социалистической

революции?

И можно ли вести борьбу за социалистическую революцию, а

затем тех, кто сражался за эту революцию, был верен ей, в самые

ответственные моменты не проявлял никаких колебаний, постоянно

находился в первых рядах борцов и, воюя против врагов, готов

был умереть за революцию... как можно тех, кто сразу же поднялся

на борьбу, когда наемники напали на нашу страну, тех,

кто готов был умереть, сражаясь с наемниками, как можно было

уже после того, как было объявлено, что наша революция является

социалистической, отстранить их от командования войсками по

мотивам ≪низкого политического уровня≫, а командование передать

какому-нибудь бакалавру, способному на память процитировать

катехизис марксизма, но отнюдь не способному применить

теорию на практике? Неужели какой-нибудь бакалавр, который

не принимал участия в боях и не обнаружил к этому никакой

≫

склонности, обладает более высоким политическим уровнем и потому

должен командовать войсками? Разве это марксизм? Разве

это ленинизм?

В таком случае скольких бы товарищей —быть может, даже

самого Камило Сьенфуэгоса —в один прекрасный день надо было

бы отстранить от командования колонной вторжения или войсковой

частью и передать командование какому-нибудь бакалавру,

несколько более натасканному в вопросах марксизма-ленинизма,

заучившему, как попугай, лишь букву этого учения.

Когда назначали Камило Сьенфуэгоса начальником колонны

вторжения, мы знали, что это настоящий революционер, безупречно

честный, сознательно борющийся за справедливое дело, человек,

полностью преданный революции, человек коммунистической

закалки, ибо именно такой закалки был Камило —чтобы убедиться

в этом, следует почитать его книги, его рукописи. Его стремление

к единству отразилось в письмах, в которых он говорил о Феликсе

Торресе 1 после того, как встретился с ним в Лас-Вильяс.

Когда назначили этого мужественного, героического человека, который

как тигр сражался с врагами, был решителен и смел во

всем, спасая свои войска и выводя их из самых трудных положений,

я не требовал от него, чтобы он прочел наизусть ≪Капитал≫.

Когда мы его назначили, то единственное, что нас интересовало,