Урок: у вас нет выбора. Отпустите и оплачьте

Герман Гессе писал: «Некоторые из нас думают, что сильный – тот, кто умеет удержать, но иногда сильному нужно уметь отпустить». Наше нежелание оплакивать может быть очень мощным, если мы слишком долго держались за что-то и с готовностью (возможно, мы даже гордились этим) принимали все связанные с этим негативные обстоятельства. Теперь наставники говорят, что мы должны полностью отказаться от привязанности к ценности или отношению, разрушающему жизнь и препятствующему нашему развитию. Эти сны показывают, что у нас даже нет выбора, тут не над чем размышлять, и что нужно, наконец, избавиться от привязанности. Наши наставники либо угрожают жизни, либо заставляют нас освободиться от привязанности эго. Нам словно говорят: «Природа твоей привязанности настолько разрушительна, что у тебя больше нет выбора, тебе нужно отпустить ее и оплакать». Нам показывают тщетность нашей привязанности так грубо и ярко, что продолжать отрицать ее сложно. Сны об отказе показывают потенциальную потерю нашей собственной жизни или заставляют пережить такой опустошающий и тяжелый опыт, что мы, как правило, – хотя и не всегда – в шоке освобождаемся от привязанности во сне (и дневной жизни).

Луиза росла в атмосфере страданий и несчастий. Ее мать была алкоголичкой, а отец – авторитарным и грубым человеком. Даже с сестрой у нее был вечный конфликт. Начав терапию, она вскоре столкнулась с болезненной необходимостью отделить себя от них. Она осознала, что, продолжая разыгрывать семейную драму, она пытается сделать невозможное – угодить им и приспособиться. Однако другой семьи у нее не было, и отделиться от них значило понести слишком тяжелую потерю. Луизе приснился сон об отказе.

Я в машине вместе со всей своей семьей. За рулем – отец, а мы с сестрой сидим сзади. Я вижу впереди океан и начинаю беспокоиться, но, когда я вижу, что он ведет машину прямо в воду, я начинаю паниковать. Машина наполняется водой и опускается на дно, но я ничего не говорю. В конце сна мы все сидим там, а воздух заканчивается. Мы просто сидим. Я не хочу выбираться наружу, потому что знаю, что никто за мной не последует.

Это был поворотный момент в путешествии Луизы, так как сон показал ей, как ее верность семье буквально душит и убивает ее. Она отказалась от своей жизни, чтобы быть частью семьи – семьи, согласившейся умереть. Опыт сна повлиял на нее больше, чем слова, которые мог сказать ей я, муж или друзья, и убедил ее отпустить привязанность к семейному сценарию разрушения. Когда она это сделала, панические атаки стали случаться реже, и она начала развивать свои способности к живописи, которым чуть было не позволила сойти на нет.

Вот еще один пример того, как наставники могут привлекать наше внимание. Джон не мог расстаться со своей детской самооценкой гиперответственного и жертвенного старшего сына робкой матери и грубого отца, назначившего его главным над многочисленными братьями и сестрами. К тому времени, когда он пришел ко мне, он уже некоторое время находился в тяжелой депрессии, перемежаемой периодами бешеной энергии и планирования будущей успешной жизни. В ходе терапии Джон упорно оставался привязанным к своей детской роли сына, поразительными и неосуществимыми достижениями которого должен гордиться отец. К сожалению, его отец никогда не умел выразить свою любовь к Джону, как бы тот ни старался и чего бы ни добивался.

Фактически Джон был очень успешен в своей профессии и достиг в ней вершин по любым стандартам. Однако он никогда не был удовлетворен, потому что никакие достижения в мире не могли заменить ему любви отца или собственной любви к себе. Постоянно стремясь дальше и дальше, он срывался и впадал в депрессию – чтобы собраться и снова попытаться достать с неба звезду.

Его маниакальная привязанность к достижениям и лекарствам, требующимся для такой жизни, нашли отражение в его сне.

Я на вершине горы, в плену у индейцев, привязавших меня голым к столбу и оставивших под палящим солнцем. Я понимаю во сне, что мои внутренности выклюют стервятники, расположившиеся вокруг меня на камнях. Но меня пощадят, если я смогу выгнуть руку и на мою раскрытую ладонь сядет воробей.

Для Джона, жившего, словно орел, смирение, требующееся для того, чтобы довериться крошечному воробью, было самой настоящей жертвой. Воробьи для Джона были птицами с очень скромными целями в жизни, редко решающиеся улететь слишком далеко от заднего двора. Такое целительное восприятие готовили для Джона его наставники – индейцы: освободиться от утопических целей и спуститься ближе к земле. Образ столба также был вполне очевиден. Если бы он остался привязанным к своим устремлениям, его бы живьем съел окружающий его мир стервятников, которому нет дела до его достижений, – или, возможно, его собственный хищный голод и бесконечное желание все большего в жизни.

Будет излишним сказать, что воробьи стали метафорой его Путешествия, и мы часто обсуждали с ним, достаточно ли «воробьиными» были его поведение и отношение, чтобы не подвергнуться опасности потерять все дорогое в жизни.

Сны о поражении (вас убивают)