Политический заключенный 2 page

– Кто говорит? – раздался голос на другом конце провода еще прежде, чем закончился первый гудок.

– Мне нужен дядя Уиггли, – начал Макс. – У Питера Кролика неприят…

– Извините, вы ошиблись номером.

Короткие гудки.

Как и в первый раз, когда он звонил из дрожинской тюрьмы.

Внезапно, словно пуля снайпера, Макса пронзила мысль: а вдруг Дрожин уже умер? Хитрый старый сукин сын должен же был когда‑то сыграть в ящик, и, подобно всем остальным своим поступкам, он сделал это тайно.

Если это так, Макс сейчас в глубокой заднице. Кому достанется Разведка? Номинальным заместителем Дрожина являлся Хьюберт, но у него не было никакой реальной власти. Костигана следовало опасаться, но Дрожин, скорее всего, оставил инструкцию убить его после своей смерти. Он доверял этому человеку только потому, что тот его боялся. Единственным, кого Макс знал лично, был Обермейер. Он многие годы был непосредственным руководителем и связником Макса и докладывал о результатах напрямую Дрожину. Ему наверняка поручалось прикончить Костигана, и тому вряд ли предстояло прожить больше суток.

Итак, если Дрожин мертв, а Мэллоува только что пристрелили, – судя по всему, дело обстояло именно так, – то Максу тоже не грозило дожить до утра. Если его не убьют по чьему‑либо приказу, он погибнет случайно.

Продавец уставился на посетителя, разглядывая окровавленную руку и форменные брюки. По телевизору шел репортаж о путче. Если журналисты уже на месте, значит, все было заранее спланировано. Тогда Максу действительно крышка.

Он выдернул карту из щели, сунул ее парню и швырнул на прилавок деньги.

– Активируйте телефон еще раз.

Продавец, покачав головой, отодвинул деньги.

Макс выхватил из кармана пистолет и приставил его к виску продавца. Тот скосил глаза на его обручальное кольцо.

– Я хочу позвонить жене, предупредить, что ей грозит опасность. Потом я исчезну.

Избегая смотреть ему в лицо, продавец выбил чек и активировал телефон.

После нескольких длинных гудков включился автоответчик.

– Это дом… – она назвала другое имя, настоящее имя Макса. Голос у нее был немного хриплый – она шутила, что охрипла, крича на детей, но на самом деле она просто слишком много времени провела на суровой планете, дыша песком и пылью. – Сейчас он не может говорить с вами, но, если вы оставите сообщение, мы вам перезвоним.

Он помедлил.

– Дорогая, это я. Я в столице, но скоро, возможно, уеду. Не знаю, когда вернусь…

Мимо магазина пробежало несколько солдат в светло‑коричневой форме пехоты разведывательного управления. Макс отступил за стойку с яблочными чипсами.

– Я… я, – он не смог заставить себя произнести слово «люблю», и вместо этого сказал фразу, понятную только им двоим, – хотел бы сейчас лежать с тобой на пляже. Береги себя.

Он повесил трубку и, подняв голову, увидел направленный на него электрошокер.

Макс выпустил из пальцев телефонную карту, и она со стуком упала на пол. Второй раз за полчаса он поднял руки, притворяясь, что сдается, а сам быстро отступил к двери.

Сунув пистолет в карман, он опрометью выбежал на улицу. Здесь, как это ни странно, было тихо и безлюдно, лишь из одного переулка доносились какие‑то крики. Макс повернул в противоположном направлении, пронесся по улице, окруженной жилыми домами, перепрыгнул через стену и оказался в чьем‑то саду. Пересек задний двор, оставив позади чьи‑то удивленные лица и, наконец, оказался на угловом участке, занимаемом одной из старых Простых Церквей.

Это было длинное одноэтажное здание, которое могло сойти за бункер, если бы не окна.

Революционеры, оказавшись у власти, не стали уничтожать церкви. Священники, поддерживавшие новый режим, процветали; некоторые церкви, подобно этой, Святилищу Колеблющихся, служили «почтовыми ящиками», через которые шпионы Дрожина передавали информацию в Разведывательное Управление.

Макс вошел и, обогнув скамьи, приблизился к Алтарю Святого Духа, расположенному в боковом приделе. Шепча молитву, он наугад открыл древнюю засаленную Библию. Он не собирался читать ее – это был ритуал.

Он закрыл глаза, ткнул пальцем в страницу, затем взглянул на слова. Второзаконие, 14:2: «Ибо ты народ святой у Господа Бога твоего, и тебя избрал Господь, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле».

Что значит эта фраза сейчас, когда они уже не на Земле? Макс никогда не был силен в теологии, так что этот вопрос его не особо волновал. Он взял огрызок карандаша и бумажку для молитвенных записочек и направился к стене, у которой стояли коленопреклоненные верующие. Выбрал место как можно дальше от двух женщин, очевидно, матери и дочери, закутанных в одинаковые алые шарфы, старательно, молча царапавших свои записочки. В углу висел телевизор; по нему повторяли старые записи проповедей Ренье Голден, Золотой Пророчицы, основательницы Простого Христианства.

«Судьба, определенная нам Господом, видна из испытаний, которые Он ниспосылает нам», – говорила Золотая Пророчица.

Макс узнал эту проповедь – она была произнесена на берегу реки в Ростове‑на‑Дону, на юге России. Голден была американкой, но она обратила в свою веру много людей во время двух продолжительных визитов в бывший Советский Союз, Болгарию, Сербию и Грецию. Сотни тысяч новообращенных последовали ее призыву покинуть планету. Она умерла, так и не успев улететь с Земли, но тем самым лишь уподобилась Моисею, которому не суждено было достичь земли обетованной. Ее последователи образовали многонациональное общество, которое держалось на одной только силе – вначале на силе ее личности, затем на трудностях, возникших при освоении Иисусалима, а затем, наконец, на силе патриархов и революции, самой могучей из всех.

Макс больше десяти лет не пользовался этим почтовым ящиком. Он сложил руки и принялся от всего сердца молиться богу шпионов и тех, кто оказался в тылу врага, чтобы получатель когда‑нибудь наведался сюда.

Затем взял карандаш и начал писать, надеясь, что человек, которому предназначалось письмо, расшифрует старый код.

«Я обращаюсь к тем, кто слушает меня сейчас посредством спутников; я хочу, чтобы вы взялись за руки. Протяните руку и прикоснитесь к телеэкрану…»

Он писал медленно. Код основывался на словах, обозначавших членов семьи. «Тетя» означала одно, «дядя» – другое, а определенные слова придавали сообщению тайный смысл.

«Господь указал нам, как строить корабль, подобно тому, как Он дал Ною план ковчега. Только на этот раз мы отправимся прямо на небеса. Вознесите молитвы в сердце своем, и там, на небе, вы сможете повторить их перед лицом Бога…»

Макс сложил свою бумажку и опустил ее в ящик.

– Могу я вам помочь?

За спиной у него стоял молодой священник в традиционном костюме и галстуке. Один из этих сердитых молодых пасторов, поставивших себе целью вернуть церкви былое величие при светском режиме, если Макс правильно угадал.

«Господь не велит нам общаться с грешниками, но падший мир погряз в грехе. Нам остается лишь покинуть этот мир и вознестись…»

– Я просто писал молитвенную записку, – негромко ответил Макс и положил огрызок карандаша обратно в чашку.

– Я вас не знаю, вы не из наших прихожан.

– Церковь открыта для всех, – сказал Макс.

Священник мельком оглядел Макса, отметил отсутствие рубашки, взмокшую от пота футболку, окровавленную руку.

– Вы не находите это странным – те, кто преследует церковь, бегут прятаться в ней, когда им грозит опасность.

«Вы готовы к испытаниям? Вам предстоит сделать выбор: вы можете умереть среди грешников или обратить свой взор к небу и присоединиться к сонму ангелов…»

Старуха, молившаяся на другом конце стены, с помощью дочери поднялась на ноги и проворчала:

– Каждый человек может измениться. Иногда опасность – это способ дать нам понять, что нужно покаяться.

– Согласен, миссис Евенко, – ответил пастор.

Они разговорились, и Макс скользнул прочь. Делать здесь больше было нечего, оставалось лишь надеяться, что Обермейер или кто там еще получит его послание и расшифрует его. Он толкнул боковую дверь; солнце ослепительно сверкало на металлических крышах, и он заморгал.

В шею ему уперлось дуло пистолета.

– Как мне хочется тебя пристрелить, – произнес чей‑то голос. – Только дай мне повод.

Макс в третий раз за сегодня поднял руки, и сейчас бежать было некуда.

– В этом нет необходимости.

Пистолет сильно ткнул его в голову, едва не сбив его с ног.

– Это я здесь решаю, в чем есть необходимость, а в чем нет. – Солдат сунул руку в карман Максу и извлек оружие. – А теперь иди к Кавалерийскому парку.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Макс, повинуясь. Он еще раз напомнил себе: эти люди на его стороне, они все служат Разведке, они все служат Иисусалиму. Он бы прямо сейчас сказал, кто он такой, если бы не возможность прихода к власти Костигана.

Макс шел, стараясь не раздражать солдата, не быстро, но и не медленно. Когда они достигли площади, он заметил, что туда сгоняют других людей, и не только мужчин. Какая‑то женщина поправляла чепчик грудному ребенку. За ее юбку держался мальчик, стараясь не отставать. В этом районе жили сотрудники Департамента политического образования и их семьи. Значит, хватают всех, даже гражданских. Полная зачистка.

Солдат подталкивал дулом ружья двоих мужчин. Один из них был в футболке, как и Макс, на цепочке рядом с солдатскими жетонами болтался крест. Второй был майором из Департамента.

– Можешь взять у меня этого? – крикнул охранник Макса.

Солдат кивнул и махнул оружием, приказывая всем троим стать у глухой бетонной стены.

– Идите туда и стойте смирно – а ну пошли!

Прекрасная стена для расстрела, подумал Макс, прислоняясь к ней спиной. Полно места для отметин от пуль и кровавых пятен, чтобы напугать горожан и привести их к повиновению на много лет вперед. На Иисусалиме было много таких стен, но большая часть их была старыми.

Солдат принялся говорить с кем‑то по рации, а новые пленники зашептались. Тот, что с крестом, зашипел, обращаясь к Максу:

– Эй, это я. Узнаете меня?

Звук этого голоса заставил Макса вздрогнуть. Это честный, но глупый охранник – как же его?

– Василий?

– Ага. Ну и дела. Что это такое творится?

У майора было на уме другое.

– Если мы трое разбежимся в разные стороны, он не сможет поймать нас всех.

Василий нервно потер крест.

– Ага, а что будет с тем, кого он поймает?

– Слушайте, – прошептал Макс, прикрывая рот рукой и делая вид, что чешет нос. – Этот солдат просто притворяется, что разговаривает. Он наблюдает за нами, ждет, что мы побежим.

Наверное, даже надеется на это. Тогда он сможет просто пристрелить их и пойти по своим делам. Вообще‑то, он и так может их расстрелять, подумал Макс, и без попытки к бегству.

– Я побегу первым, налево, отвлеку его, – шептал майор. – А вы двое разбегайтесь по сторонам.

Максу было безразлично, прикончат этого идиота или нет, но сам он не хотел поймать шальную пулю. Когда майор пригнулся, готовясь сорваться с места, Макс швырнул его на стену.

– Стоять!

– Ты, сын свиньи!

– Только пошевелись, и я вас всех грохну! – заорал охранник, подбегая к ним с оружием наготове.

Макс взглянул ему прямо в глаза, поднял руки – это движение уже становилось привычным.

– Послушай, я ваш…

– Заткнись!

Охранник явно не знал, что делать. Ему, похоже, еще не приходилось убивать людей, может, даже и избивать не случалось. Возможно, Дрожин понял, что в этом состоит проблема с молодыми солдатами, и попытался дать им «боевое крещение». Это, конечно, если Дрожин еще жив. Такого от него вполне можно ожидать. Сейчас любая возможность могла оказаться реальностью, и это сводило Макса с ума. Ему нужно лишь продержаться, пока о нем не вспомнят и не освободят его.

Охранник прислушался к голосу у себя в наушнике, махнул ружьем.

– Туда. Автобусы стоят в Кавалерийском парке.

– Автобусы? – повторил майор. – Куда нас…

Удар прикладом помешал ему закончить, и он, захлебнувшись кровью, растянулся на мостовой.

– Я что, разрешал тебе говорить? – Охранник, на шее у которого билась жилка, отскочил от пленников и снова направил на них оружие. – Встать!

Макс напрягся. Этот человек пытается заставить себя убить жертву. Очевидно, трое пленных для него – слишком много. Он нервничает, он не уверен в себе.

Майор попытался подняться, но рука его соскользнула, и он снова упал. Охранник дернул ружьем, целясь во всех троих по очереди.

– Я сказал, встать!

– Да вставай ты! – прикрикнул Василий.

Макс продел руку под локоть майора и, кряхтя от натуги, рывком поставил его на ноги. Он подумывал о том, чтобы толкнуть майора на солдата и броситься бежать…

За углом завизжали тормоза, и военный фургон, направленный специально для перевозки пленных, остановился в двух шагах от Макса. Из него выпрыгнули двое солдат, и момент был упущен. Майор вырвал руку, шатаясь, поднялся. Ему тоже никогда не приходилось бывать в перестрелках, поэтому он и решил, что сможет сбежать.

– Что здесь, твою мать, происходит? – рявкнул один из солдат. Они казались Максу детьми, хотя были старше, чем он сам в начале революции.

– Я просто выполняю приказ, – ответил охранник.

– Да просто дерьмо какое‑то творится, твою мать, – сказал новоприбывший. – Что, твою мать, нам теперь делать с этими, мать их…

– Отвезем их в Кавалерийский Парк, к остальным.

– Да пропади они все пропадом, мать их. Иисусе, Голден.

Трое мужчин, подталкиваемые ружьями, вскарабкались в машину. Новый солдат схватил майора за руку.

– Я только что вычистил здесь все, так что не вздумай заляпать сиденье кровью, твою мать.

– Рядовой, вы говорите со старшим по званию…

Его снова оборвали; раздался треск, от которого мороз пошел по коже, запахло озоном и паленым мясом. Майор сжал обожженное током плечо, но не вскрикнул.

– Еще есть вопросы, предатель? – крикнул новый солдат. – Нет? Отлично. – Он запихнул раненого в фургон и захлопнул дверь.

Ну что ж, боевое крещение совершено.

На единственном пассажире фургона была штатская одежда. Наклонившись вперед, он спросил:

– Это что, из ружья его так? Что произошло?

Василий сглотнул ком в горле и прижал к губам крест, а майор, мрачно стиснув зубы, уставился прямо перед собой. Макс тоже ничего не ответил, и грузовик поехал прочь. На повороте арестованные чуть не повалились друг на друга, и пустой желудок Макса подпрыгнул.

– Да что же это такое? – воскликнул Василий. – Ведь мы же все на одной стороне. Я ничего не понимаю.

– Я слышал, они убили Мэллоува, – негромко произнес майор. – Выстрелом в голову.

Макс размышлял, что это – просто ответ на вопрос или ловушка. Посмотрел на пол, посмотрел в окно.

– Нет, все произошло не так. Я был там, когда это случилось.

Всеобщее внимание сосредоточилось на нем, даже солдат, сидевший впереди, за решеткой, повернул голову.

– Мэллоув, его помощник, Анатолий, – начал Макс, – и еще один старший офицер выходили из здания. Да, там стреляли, но сначала их троих запихнули в машину и увезли.

Майор и охранник уставились на Макса.

– Как вы думаете, что бы это значило? – спросил штатский.

– Это значит, что Дрожин, скорее всего, мертв, – объяснил майор. – И Костиган, наконец, получил в свои руки Разведку. А те трое, которых запихали в машину… как только следователи закончат с ними, они тоже умрут.

Штатский нервно засмеялся.

– Дрожин – мертв? Да у него больше жизней, чем у Лазаря.[70]Мне кажется, он вообще никогда не умрет.

– Эй, вы там, заткнитесь, – прикрикнул охранник, и фургон остановился. Они с водителем вышли.

– Они удовольствуются тем, что расстреляют всех офицеров, – сказал майор, бросив унылый взгляд на свои знаки различия. – Максимум, что вам, низшим чинам, грозит – это допросы, пара недель в камере, затем новое назначение. Ничего страшного.

Заговорил штатский – скорее всего, какой‑нибудь подрядчик, схваченный в здании Департамента.

– Так они нас везут в тюрьму? Мне сказали, что это срочная эвакуация. – Голос его прозвучал резко и хрипло.

– Не волнуйтесь, на всех камер не хватит, – сказал Макс. Майор пристально взглянул на него, словно пытаясь угадать, кто он такой.

– Послушайте, я вот чего не понимаю, – начал Василий. – Почему мы друг друга убиваем, сажаем в тюрьму? Нам же еще нужно освоить планету. Черт побери, да ведь вся галактика перед нами!

Да, вот в чем вопрос. Здесь трудились уже три поколения, а планета была суровой. Как и люди, она яростно сопротивлялась попыткам изменить себя.

Штатский ткнул в него пальцем.

– Да как вы можете сейчас говорить о планете…

Кто‑то постучал кулаком в стенку фургона.

– Заткнитесь вы там, мать вашу.

Они смолкли. Макс сложил руки на коленях и откинулся назад, вдыхая запах антисептиков, смешанный с запахом пота. Эти парни пусть делают и говорят что хотят. Ему сейчас нужно лишь избегать всяких глупостей, выполнять приказы и остаться в живых до тех пор, пока кто‑нибудь из людей Разведки не найдет его и не вытащит отсюда. Нужно лишь верить, что это случится.

Майор пошарил во рту языком и сплюнул кровь на пол.

– Эй ты, – прошипел Василий. – Не делай этого. Охранник сказал так не делать.

Майор размазал кровь ногой, испачкав весь пол. Он уже готовился сплюнуть еще раз, когда задняя дверь распахнулась.

– Вылезайте, – приказал солдат и ружьем подтолкнул их к большой толпе мужчин, шумевшей и толкавшейся внутри наспех сооруженного ограждения. Ворота, щелкнув, закрылись за ними. Снаружи, за натянутыми цепями, расхаживали нервные охранники в форме солдат Разведки и армии.

Макс обошел загородку по периметру; по его оценке, здесь было около ста тридцати пленных, большая часть из них – мелкие чиновники из Департамента или штабные вроде Василия. Только мужчины – следовательно, семьи отправлены в другое место. Он попытался сосчитать часовых, но их число постоянно менялось – одни уходили, другие приходили. Знакомых лиц не попадалось – хотя это неважно, его узнали бы только Дрожин или Обермейер. Он задавал окружающим вопросы, пытаясь выяснить, что им известно, но толку в этом не было: задав вопрос на одном краю толпы, он слышал, что через несколько минут его повторяли как подтвержденный факт на другом.

Когда он отправился по второму кругу, кто‑то схватил его за локоть.

– Послушайте! – Это оказался штатский из фургона, от него еще пахло туалетной водой и мятными леденцами. – Ведь это вы видели, как Мэллоув спасся. Как вы думаете, он сейчас ведет переговоры о нашем освобождении? Что происходит?

Макс уставился на человека тяжелым взглядом и смотрел так до тех пор, пока тот не выпустил его руку.

– Думаю, сейчас Мэллоув делает все, что в его силах.

Пусть понимает это как хочет. Макс пошел прочь, а штатский, услышав какой‑то шум у ворот, увязался за ним.

У входа появился лысый полковник в песочной форме регулярной армии; за ним следовала группка солдат и несколько медиков в зеленых костюмах из жесткой ткани. Он пинал цепь, загораживавшую вход, пока все не обернулись в его сторону. Затем поднес ко рту мегафон.

– Нам известно, что во время сегодняшней поспешной эвакуации некоторые из вас были ранены…

– Жаль, что среди вас мало раненых, – крикнул кто‑то. Макс постарался отойти подальше от того места, откуда раздавался голос. Он хотел только одного – поменьше неприятностей; все остальное к дьяволу.

– …поэтому сейчас мы проведем быстрый медицинский осмотр, результаты которого будут отражены в ваших документах, а затем вывезем вас отсюда. Постарайтесь не задерживаться, содействуйте медикам, и все будет в порядке. Сейчас построиться в очередь, по одному, начало у ворот. Строй‑ся!

Эта команда нашла отклик у молодых солдат, которые совсем недавно слышали нечто подобное в лагерях военной подготовки, и успокоила недалеких людей вроде Василия. Солдаты и чиновники, готовые подчиниться, принялись пробиваться в начало очереди. Макс нашел себе место примерно в середине хвоста, что давало ему возможность скрыть сильное волнение. Для медицинского осмотра раздеваться было не обязательно, но подчинение не слишком разумному приказу – это первый шаг к подчинению преступному приказу. Уж ему, как комиссару, это было прекрасно известно.

Пока люди, стоявшие впереди, перешучивались с солдатами и пытались выудить у них информацию насчет освобождения, Макс разделся, сложил одежду в стопку и поставил ботинки сверху.

В начале очереди послышалась какая‑то возня, раздался протестующий возглас:

– Эй, вы чего? Там у меня никаких ран нет!

– Надо привыкать, – прокаркал кто‑то за спиной Макса. – Разве ты не знаешь, что Разведка всегда была занозой у нас в заднице?

Очередь продвинулась вперед на шаг, вокруг раздались смешки. Макс постарался придать лицу скучающее выражение. Если лучшие люди Департамента Политического Образования в подобных обстоятельствах шутят и подчиняются, как овцы, то они либо не знают своей истории, либо полные идиоты. Или и то, и другое.

Когда подошла его очередь, он отдал солдатам вещи и зашел за складную ширму. Один охранник держал его на мушке, второй, с ружьем помощнее, сторожил очередь, третий обыскивал одежду. Он оторвал карманы, распорол швы, ища тайники. Форму Максу выдали в тюрьме, и потайных карманов там не было. Четвертый человек, в зеленом костюме медбрата, быстро ощупал его в поисках подкожных имплантатов и оружия.

– Нагнитесь, – велел он. – Ничего личного, это просто моя работа.

Макс закряхтел. Обыск был произведен быстро и профессионально, как осмотр простаты.

Ему вернули одежду, превратившуюся в лохмотья. Охранник бросил отпоротые карманы и петли для ремня на складной стол, к другим конфискованным вещам. Макс был очень худ, и одеваться оказалось непросто: из трусов выдернули резинку, и они все время сваливались, а брюки без ремня повисли на бедрах.

Неожиданно раздавшийся грохот заставил Макса резко обернуться. Около детской площадки, напротив загородки с арестованными, агрегат, оснащенный отбойным молотком, начал рыть канаву. Пока Макс пытался сообразить, для чего это делается, за ширмой у медработников началась какая‑то суматоха.

– Нагнитесь!

– Нагнитесь вперед!

Свободные охранники ринулись туда, прижали сопротивлявшегося человека к земле, затем угрозами и пинками заставили смолкнуть тех, кто, как им показалось, собрался протестовать. Макс, придерживая спадавшие брюки, подобрался к столу с конфискованными предметами. К бритве и перочинному ножу он не притронулся, а вместо этого схватил два батончика растительного белка, единственную замеченную им пищу. Рванул обертку и запихнул один из них в рот, а второй спрятал в складках брюк на поясе.

– Эй, ты! Пошевеливайся!

Макс прекратил жевать, покорно кивнул охраннику и прошел мимо упрямца, которого придавили к земле трое солдат. Поскольку шнурки у арестантов тоже отбирали, ботинки постоянно сваливались с ног.

Прошедшие осмотр арестованные толпились у ограждения; большинство, подобно Максу, держалось за штаны. Они присмирели, были напуганы и в то же время разозлены; внимание их было сосредоточено на механизме, работавшем в саду. Отбойный молоток выдолбил широкую яму в породе, скрытой под тонким слоем почвы. Перед этим дерн аккуратно разрезали на полосы и сняли, чтобы его можно было положить обратно.

– Неплохая могила получится, – заметил кто‑то.

– Ничего себе, «неплохая», – откликнулся другой арестованный, но Василий, покачав головой, возразил:

– Это наверняка для уборных.

– Идиот! – крикнул кто‑то, – если бы они собирались поставить уборные, то привезли бы биотуалеты.

– А может, биотуалетов не хватает, – настаивал Василий.

Его наивность и способность находить всему разумные объяснения были очаровательны. Макс старался держаться от него подальше. Офицер с мегафоном, суетившийся за забором, взмахом руки приказал рабочим остановить молоток и спустился в яму. Из нее торчали только его плечи и лысая голова. Он прокричал что‑то, указал нужную глубину и выкарабкался наверх.

Большинство людей склонялось к мысли, что это могила, но в такую яму не могли поместиться десятки тел. Макс, стараясь слиться с толпой, пробрался подальше от ограды.

– Эй, осторожнее, вы мне на ногу наступили, – воскликнул кто‑то.

– Простите.

– Вам еще повезло – отняли только шнурки, – продолжал человек. – А у меня ботинки отобрали. Похоже, боятся, как бы мы не покончили с собой.

– Худший способ покончить с собой, который я только видел, – ответил Макс. – Сто человек одновременно выстрелили себе в спину и улеглись в могилу.

Несколько человек поблизости хмыкнули. К ограждению подъехал фургон – Макс подумал, что это, наверное, тот самый, в котором его привезли, с пятнами крови на полу. Машина медленно перебралась через кучи желтого камня и остановилась около ямы. Из дверей вытолкали полдюжины адарейцев. Среди них оказался Терпение, который сегодня утром ждал Мэллоува в вестибюле. Максу казалось, что с того момента прошло уже много лет.

Отбойный молоток продолжал визжать, и лучи заходящего солнца образовывали радугу в облаке пыли. С противоположной стороны к яме подъехал экскаватор и в перерывах начал вычерпывать ковшом обломки породы. Адарейцы топтались у края; их зеленоватая кожа выглядела болезненно‑бледной. В это время осмотр арестованных закончился, и все столпились у ограды. Макса сдавили холодные, липкие тела людей, пытавшихся разглядеть, что происходит снаружи.

– Зеленоволосые! – крикнул один.

– Убирайтесь отсюда, свиньи! – подхватил другой.

– Осквернители!

Через несколько секунд переполнявшие людей страх, гнев и желчь обратились против адарейцев. Голоса становились все громче, цепь, натянутая между столбами, угрожающе зазвенела.

Адарейцы теснее сбились в кучу. Даже на таком расстоянии Максу показалось, что от них исходит какой‑то острый запах. Если бы сейчас солдаты открыли загородку и запихнули этих шестерых в толпу, началась бы кровавая свалка.

Вместо этого офицер с мегафоном, наступая на адарейцев, отрывисто выкрикнул какие‑то приказания – очевидно, велел им спуститься в яму. Они медлили, полковник взмахом руки подозвал солдат, и те столкнули инопланетян вниз.

Но адарейцы были высокого роста, и головы их торчали над землей.

– Надо поглубже выкопать! – крикнул кто‑то из зрителей.

– Пристрелите их, и все влезут, – посоветовал другой, и по толпе прокатился смех. Люди, окружавшие Макса, молчали.

У ямы возникли солдаты с лопатами и начали торопливо сбрасывать вниз осколки камня, извлеченные экскаватором. Адарейцы закричали, попробовали выбраться наверх, но охранники пихали их обратно. Вскоре груды камней сдавили несчастных, и наконец, их тела полностью скрылись под землей, остались лишь покрытые пылью, кровоточащие головы.

Постепенно все люди, стоявшие у ограждения, смолкли, лишь кое‑где раздавались подавленные смешки.

– Они что, собираются их так оставить? – прошептал кто‑то.

Нет, подумал Макс, так они их не оставят.

Это был очередной спектакль, подобный тому, что Макс видел в офисе Мэллоува. Он напомнил ему о том, что они, партизаны, делали во время революции с пойманными адарейцами. Однако это не обязательно означало, что Дрожин жив и решил возродить старые традиции – возможно, Костиган все‑таки оказался наверху и возобновил их.

Люди с лопатами утрамбовали камни и гравий вокруг голов адарейцев. Длинные, похожие на траву волосы чужаков покрывал слой пыли. Один из них начал рыдать, тяжело дыша между всхлипами. Двое потеряли сознание.

– Наверное, они хотят их посадить, чтобы посмотреть, вырастут ли они, – сказал какой‑то юнец.

– Какого черта, что они творят?

Преподают нам урок, подумал Макс.

Бригада рабочих отступила в сторону; один из них направился к навесу, под которым стояло оборудование, и вывел косилку.

Пока косилка преодолевала короткое расстояние до ямы, Макс отвернулся и выбрался из толпы. Он прислонился к забору с противоположной стороны загона и опустил голову. Когда раздался первый пронзительный вопль, он крепко зажмурил глаза и открыл их только после того, как лезвия снова заскрежетали по камням.

Несколько арестованных встретили казнь радостными криками; остальные нервно смеялись, пытаясь заставить всех разделить это веселье. Кого‑то вырвало. Большинство хранили молчание, несколько человек отошли назад, к Максу.

Полковник с мегафоном подошел к загону с арестованными.

– Слушайте меня, – выкрикнул он. – Вы все – враги Иисусалима. Вам прекрасно известно, в чем заключаются ваши преступления, так что нам нет нужды объяснять вам это.

Из него получился бы превосходный комиссар, подумал Макс.

– Мы считаем, – продолжал реветь мегафон, – что, в отличие от этих инопланетных животных, вы способны раскаяться в содеянном! – «Интересно, – подумал Макс, – светское правительство пользуется теми же терминами, что и его церковные предшественники», – и снова стать полноценными членами нашего общества. Мы знаем, что вас увлек на неправедный путь этот негодяй Мэллоув. Отрекитесь от него, и вы сможете вернуться к нормальной жизни.