Обратной дороги нет

– Нет, товарищ капитан, такое редко бывает, – часовой на КПП почему‑то чувствовал себя виноватым.

Атлетические светловолосые парни, прибывшие с особыми полномочиями из Москвы, всерьёз взялись за режим охраны дивизиона. Каждую ночь БТР патрулировал вокруг внешнего периметра, а днём несколько патрулей прочёсывали прилегающие окрестности. В результате местные перестали приближаться к забору ближе чем на триста метров. Даже коровы и козы близко не подходили. Как москвичам удалось этого добиться, оставалось только догадываться.

К тому же Малков и Ломов взяли моду беседовать со всеми обитателями городка – от старших офицеров до рядовых. Задавали самые разные вопросы, расспрашивали о ничего не значащих мелочах. Но все понимали, что без крайней необходимости лучше им не врать. Да и при крайней необходимости – тоже. Себе дороже обойдётся.

– Солдаты в самоволку не ходят, с этим у нас строго, а офицеры – они ведь люди вольные, иногда отлучаются. Обычно на два часа, может, на три. Вот, правда, был случай, когда старший лейтенант Кудасов с женой аж утром пришли…

Круглолицый сержант улыбнулся.

– Утром? – насторожился Владислав.

– Ну да, часов в семь. Я как раз дежурил. А потом ещё раз, как нарочно, в моё дежурство его жена уезжала. С чемоданом в шикарную тачку села. А водитель – такой здоровый мужик, видный, вроде вас, только чернявый. Я уж, грешным делом, подумал, что она того… Насовсем! Но нет…

Часовой шмыгнул носом.

– Потом Кудасов в город уехал, а вернулись они вместе…

– Когда всё это было? – Малков достал из внутреннего кармана крохотный компьютер и приготовился записывать.

– Что было? – не понял сержант.

– Когда они пришли утром. Когда она приехала, – хладнокровно пояснил Владислав, но, несмотря на спокойствие в его голосе, часовой понял, что надо быть попонятливей.

– Сейчас, загляну в журнал дежурств и точно скажу…

– А ты этого чернявого узнаешь? На шикарной тачке который?

Круглолицый паренёк пожал плечами.

– Узнаю. Думаю, что узнаю.

– Ну и молодец! – кивнул капитан. – Говори даты!

***

БЖРК нёсся по заданному маршруту. Кудасов отслеживал на мониторе прохождение спутников‑шпионов и запуски ракет в разных частях света, Шульгин занимался ориентированием комплекса на местности и «привязкой» его к системе координат на крупномасштабной карте, Петров отрабатывал модельные запуски. Словом, дежурство проходило как обычно.

Во всём, кроме одного: начальник смены не покинул своё рабочее место и не пошёл отдыхать! Несмотря на ночное время, он увлечённо работал на компьютере. Это было очень странно. Если бы полковник ушёл спать, можно было снизить уровень усердия. Вполне достаточно бодрствовать и одному дежурному, а остальные могут по очереди подремать, чуть откинув назад удобную спинку кресла. Поэтому дежурная смена с нетерпением ожидала, когда начальника сморит усталость. Но этого не происходило. Не обращая ни на кого внимания, он целеустремлённо щёлкал клавиатурой. Обычно тусклые глаза лихорадочно блестели, он то и дело кусал губы, морщил лоб, прищуривал глаза… Поведение полковника было настолько необычным, что дежурные офицеры напрягали все свои умственные способности, пытаясь понять: в чём дело? Но никто не мог догадаться, что происходит.

А дело было в том, что Беловым овладело маниакальное желание отомстить всему окружающему миру за неудавшуюся жизнь. Такая потребность периодически возникает у многих маньяков, но, как правило, они могут отыграться на незначительной части человечества, хотя кровавую статистику из десятков жертв криминалисты «незначительной» не считают.

У Белова была уникальная возможность реализовать эту потребность в полной мере. Потому что на этот раз, вопреки особому режиму части, вопреки психологическим тестам и постоянному медицинскому контролю, вопреки бдительности особистов, в одном лице соединились кровожадный маньяк и командир пуска БЖРК, в руках которого действительно находилась власть над миром, материализованная в гиперзвуковой межконтинентальной баллистической ракете «Молния» и ключе для её запуска!

Полковник самозабвенно нажимал клавиши. Он чувствовал, как наливается силой и уверенностью, даже воспоминание о лежащем под кроватью окровавленном теле жены отошло на второй план.

Когда ракета с шестнадцатью ядерными боеголовками находится в твоём подчинении, весь окружающий мир уменьшается до размеров яблока, а все остальные люди становятся сродни муравьям. Ничтожным, мелким и беззащитным. Настолько крохотным, что лежащее под кроватью тело невозможно разглядеть, оно просто исчезает, как и связанные с ним проблемы!

Чувство неограниченной власти возникало у Евгения Романовича ещё в курсантские годы, иногда в тренировочных классах, иногда на полигонах, когда очередное «изделие», опираясь на огненный хвост, уходило в зенит и ложилось на боевой курс. Он и сейчас помнил свой трепет при первом общении с ракетой. Помнил и апофеоз своей жизни: назначение на БЖРК. Первый день в качестве командира пуска. Вот она, власть! Ни с чем не сравнимая власть, предвкушение новых вершин, достижения космических высот, каких легко достигает правильно запущенная ракета!

Но все ожидания оказались обманутыми, мечты не сбылись, и в этом была колоссальная несправедливость… Кто в ней виноват? Судьба, командование, Ирина, весь мир? Но Ирина получила своё и лежит холодно и тихо под кроватью на пыльном полу, а командование и весь мир тоже подлежат наказанию, в этом и будет состоять восстановление поруганной справедливости!

Утерянное острое чувство власти и всемогущества начинало возвращаться. Белов чувствовал в себе новую тёмную силу, которую в него будто вдохнул кто‑то невидимый. Возможно, бесы… Но это не имеет никакого значения!

Ему не пришлось нажать на кнопку, не пришлось произвести ни один запуск. Даже этому сопляку Кудасову доверили боевой пуск, а его обошли, и это ещё одна несправедливость в длинной череде жизненных несправедливостей. Но теперь он сделает это! Он полностью использует свою власть и произведёт такой запуск, которого ещё не производил никто и никогда!

Он навсегда войдёт в историю, переплюнув Герострата, Гитлера и Сталина! Потому что полковник Белов принял твёрдое решение произвести несанкционированный запуск «Молнии» и уничтожить половину Американского континента.

Только одна закавыка была на этом прямом и ясном пути – у него на шее висел лишь один ключ от боевого пульта… А вставлять надо сразу два! И вообще, в одиночку «Молнию» не запустишь: надо остановить поезд, вывести домкраты, сбросить крышу, тут нужна помощь всей смены. Значит… Значит, надо получить боевой приказ! Или имитировать его получение! В этом и состоял гениальный план полковника Белова.

Командир пуска с новыми силами склонился над компьютерной клавиатурой. Взяв за основу прошлый приказ на учебно‑боевой запуск, он обновлял текст, вводил в него необходимые коррективы, добавлял нужные атрибуты. Почти всё уже было готово. Только номер он оставил старый, но вряд ли кто‑то в спешке и суете обратит на это внимание.

***

– Решили так: два человека спрыгнут с моста на крышу. Один – на первый вагон, второй – на последний. И пустят газ в вентиляцию. Две газовые шашки специально на четвёртом складе купили. Си‑Эс называется!

Военный совет проходил в сторожке путевого обходчика станции Елисеевская. Хозяин сторожки со стрелочником дядей Мишей были заперты в дворовом погребе, а за столом сидели двое – имам Али Арханов и незнакомый худощавый человек в мешковато сидящей куртке, с обмотанным бинтами лицом. То ли он обгорел, то ли перенёс пластическую операцию, то ли не хотел показывать своё лицо. Скорей всего – последнее. Для большинства бойцов самым важным начальником являлся имам Арханов, про которого они слышали много, но видели впервые в жизни. Однако грозный Арханов сам разговаривал с незнакомцем, как с большим командиром. Кроме того, у забинтованного была своя охрана – три высоких крепыша с лицами отъявленных головорезов. Они держались особняком, между собой говорили по‑арабски, а сейчас стояли за спинами старших с автоматами наперевес. Причём охрана имама осталась снаружи. Это показывало, что незнакомец старше по рангу. А также то, что он никому не доверяет, раз поставил вооружённых охранников там, где идёт важный и доверительный разговор между своими. Это нарушение кавказского этикета. Позволить себе такое может только тот, кто обладает большой силой и властью.

Чуть в стороне, на табуретке, сидел Лечи Исмаилов, за его правым плечом стоял Исрапил Галинбаев. Правда, без оружия, только с пистолетом под одеждой.

Амир Исмаилов был очень самолюбив и считал себя самым важным человеком на земле, поэтому он не делал доклад высокому руководству, а просто рассказывал, как собирается выполнить порученную ему важную и высокооплачиваемую работу.

– Впереди взорвём путь, сзади взорвём, – продолжал своим глубоким голосом полевой командир. – По локомотиву ударим из гранатомёта, чтобы наверняка. От газа они или окочурятся, или вылезут наружу. Я всем приказал стрелять аккуратно, по вагонам стараться не бить.

– А дальше что? – спросил Арханов, покосившись на забинтованного. Тот сидел неподвижно и из узкой щели в бинтах смотрел на Лечи. От этого взгляда железный амир чувствовал себя очень неуверенно.

– Уничтожаем всех, осматриваем вагоны, забираем бомбу, взрываем поезд и уходим.

– Хорошо, – кивнул Арханов. – Когда пойдёт этот поезд?

– Пока неизвестно, – Исмаилов несколько смутился. – Ребята сидят на телефоне. За час‑два всё узнаем.

Али Арханов неодобрительно покачал головой:

– За час‑два подготовиться не успеете. Раз так, надо уже сейчас ставить засаду. Пусть сидят, сколько понадобится!

Полевой командир скривил губы. Такая идея ему не понравилась.

Наступила тишина. Арханов ещё раз посмотрел на своего спутника.

– Почему такой слабый газ взяли? – спросил тот. – Это для насморка, чтобы нос прочистить. Надо фосген, зарин, вэ икс брать! Нету у вас, скажите мне, я привезу!

Забинтованный обращался не к Лечи, а к Арханову.

– С зарином тут никто обращаться не умеет, – терпеливо пояснил имам. – Сами отравятся, вот и все!

– Слабый газ, говоришь? – вмешался Исмаилов. – Я таким слабым однажды десять пленных задушил. В пещере. За двадцать минут.

– Кто пойдёт на крышу? – теперь забинтованный обращался напрямую к Лечи, очевидно, признав в нём уважаемого человека.

– Вот он, Исрапил. С ним ещё один, из хархоевских.

– Бомба знаешь сколько весит? Как брать будешь?

Этот вопрос полевого командира и подавно не смутил.

– Кран подгоню, «КамАЗ», – и все дела!

– Ну, ладно! – забинтованный встал. – Посмотрим обстановку на месте. Кого где поставить, откуда стрелять, где пути разбирать.

Они вышли из сторожки, следом потянулись остальные. Арханов и забинтованный сели в микроавтобус с зашторенными окнами. Галинбаев устроился за рулём, Исмаилов сел с ним рядом.

– Бинты лучше снять, Салим, – деликатным тоном посоветовал Али. – Они больше внимания привлекают.

– Это верно, – кивнул тот. – Да и дышать трудно.

Он размотал бинт. Исрапил в зеркальце жадно рассматривал лицо таинственного и властного незнакомца. Но ничего необычного или героического в нём не находил. Обычный кавказский мужчина, на любом российском рынке таких десятки. И чего он старается, рожу прячет? Из‑под воротника незнакомца вдруг выскочил упругий проводок, тот быстро заправил его на место.

– Ты поосторожней, – Арханов инстинктивно отодвинулся.

– Всё в руках Аллаха…

Салим глубоко, до самых глаз, натянул трикотажную лыжную шапочку. Кроме того, надел большие зеркальные очки.

– Поехали! – коротко скомандовал он.

В район станции Елисеевская стянулись уже около пятидесяти боевиков. Они рассредоточились по три‑пять человек в окрестных сёлах и на полевых станах в радиусе одного‑двух километров: по сигналу все могли собраться в нужной точке в течение получаса.

Стояла безветренная ясная погода, стоящее в зените солнце ласково согревало своими длинными лучами иссушенную почву. Галинбаев тронул микроавтобус с места. Следом двинулась «Нива» с охраной. Салим специально приказал, чтобы использовались только неприметные машины. Арханов передал приказ Лечи. И тот его скрупулёзно выполнил.

Проехав с километр вдоль железнодорожных путей, Галинбаев притормозил.

– Вот здесь рванём рельсы, – показал рукой амир Исмаилов. – А засаду вон там поставим…

Арханов и Салим выскочили из машины, пешком перебрались через насыпь и подошли к песчаному оврагу. Исмаилов и Галинбаев шли следом. Здесь можно спокойно разместить несколько десятков бойцов. По другую сторону пути располагалась лесополоса. Место для удара с двух сторон было выбрано удачно, Исмаилов чуть заметно улыбался. Что понимают эти люди в боевых делах!

– Ты разметь сектора обстрела, – сказал Салим. – И сдвинь в сторону, метров на пятьдесят, тех, кто будет в зарослях. Чтоб не ставить группу напротив группы. Иначе они друг друга постреляют!

Улыбка исчезла с сурового лица полевого командира. Замечание правильное. Об этом он и не подумал.

– И ещё одно, – жёстко продолжил Салим. – Надо помнить, зачем мы сюда пришли. Мне нужна бомба, а не взорванный поезд. Ты понял? Бомба, целая и неповреждённая. Поэтому гранатомёты у всех забрать. И ручные, и подствольники. Оставь только один, для выстрела по тепловозу. И пусть он будет у надёжного человека.

– Сделаю, – кивнул Исмаилов, хотя лицо его выражало сильные сомнения.

Позади раздался шум двигателей. Арханов и Салим обернулись. От дороги, раскачиваясь на кочках, медленно пробиралась «Газель».

– Кто это?

– Пополнение, – пояснил Лечи. – Это мои лучшие бойцы! Второй батальон шахидов!

В голосе его слышалась гордость.

– Завтра подтянется ещё боевая десятка!

– Так, когда пойдёт поезд, хоть примерно скажи? – спросил Салим.

– Сказал же – пока не знаем, – Лечи пожал плечами. – Дня через три. Успеем подготовиться. А сажать бойцов в засаду прямо сейчас нельзя. Столько они не высидят. Расслабятся, начнут в нарды играть, кто‑то заснёт, кто‑то отойдёт в сторону… Я своих людей знаю.

У Арханова прозвенел мобильник.

– Я здесь, – отозвался имам. И после короткой паузы добавил: – Я всё понял.

Он спрятал телефон и, обращаясь к Лечи, сказал:

– Поезд уже идёт. Здесь ориентировочно будет завтра. Уточните время. И с утра ставьте засаду!

***

– А теперь смотри, какая картина получается! – Влад Малков заглянул в экран «наладонника», и Ломов с интересом проследил за его взглядом. Они сидели в своём бронетранспортёре, который охранялся круглосуточно и потому на сто процентов был свободен от жучков. Четверо автоматчиков стояли кольцом вокруг бронированной машины, поэтому и сейчас разговор никто не мог подслушать.

– Оксана Кудасова поссорилась с мужем, он ушёл в рейс, а она тут же звонит некоему Бабияну – крупному коммерсанту с криминальным прошлым и соответствующими связями. Просит прислать машину. А приезжает почему‑то некий Василий Столяров и везёт её в Тиходонск, где он живёт в гостинице «Сапфир».

– И что? Это интересно только её мужу!

– Не торопись, – Влад умел быть сдержанным. Правда, редко, да и только со своими. – Они прекрасно провели время: любовь‑морковь и всё такое, даже трахались под оркестр…

– Как так? – вскинулся Анатолий.

Но напарник только отмахнулся.

– Потом как‑нибудь расскажу. Старлей Кудасов вернулся из рейса, съездил в Тиходонск и привёз её обратно!

– И такое бывает, – поморщился Ломов. – Поссорились, потом помирились… Ничего необычного.

– Да ты слушай! Будет тебе необычное – выше крыши! Они прожили в мире и согласии неделю, муж – в очередной рейс, а она тут же звонит Столярову и назначает свидание, хочет опять с ним уехать! Нет, ты понял? Спрашивается, а зачем приезжала? С какой такой целью?

– Почему обязательно «с целью»? Вернулась в семью, мужа проводила, и опять захотелось! Дело обычное…

– Да нет, – Малков покачал головой. – Ничего обычного в этом деле нет! Проверили телефон этого Столярова. А куплен он на паспорт Мусы Хархоева! Хархоевская банда в Тиходонске нефтяной бизнес держала. Из Чечни бензин получали и продавали, кто артачился – громили заправки.

– Что ж этот Хархоев, совсем дурак? – спросил Ломов. – Зачем ему на себя телефон оформлять?

– Они об этом не задумываются. Дал паспорт – и всё! Он не знал, что с этого телефона в Америку звонить будут!

– Подумаешь, – хмыкнул Анатолий. – Если б лет двадцать назад – это криминал! А кому звонили, зачем?

– Звонили по делам Бабияна. Насчёт банка, денег и прочей канители. Только когда наша посольская резидентура в Нью‑Йорке этот номер проверила, то он о‑о‑чень странным оказался. Ничего толком по нему не отвечают. Только записывают. Похоже на «связной» телефон!

– Ничего себе! ЦРУ? – Анатолий ударил кулаком в стенку. Сталь глухо загудела.

– Не знаю. Сейчас разошлю запросы, пусть проверят этого Столярова со всех сторон! Но если так, то Кудасова приезжала сюда неспроста. С мужем она помирилась, чтобы выполнить какое‑то поручение. Какое‑то задание. И если Столяров работает на Фирму, то все концы сходятся! Сейчас надо отработать Хархоевых и Бабияна. Я дал задание милиции, пусть потрясут их вначале своими силами. А мы подключимся…

– А какое же задание она должна выполнять? – Ломов погладил ушибленный кулак.

– Боюсь, что скоро узнаем, – мрачно сказал Малков.

***

БЖРК‑дубль отличался от настоящего не только неказистым внешним видом, но и ходовыми качествами. Старые товарные вагоны опирались на колёсные пары давно устаревшей конструкции, рессоры износились и потеряли упругость. Цельнометаллический вагон был современней, но он не мог обогнать своих дряхлых собратьев, плотно сжимающих его спереди и сзади. Несмотря на мощь дизелей тепловоза, крейсерская скорость короткого состава не превышала сорока пяти километров в час.

Утратившие геометрическую округлость колеса с грохотом били о рельсы, скрипели разболтанные рессоры, вагоны раскачивались и дребезжали. Телефон Nokia лежал на щелястых досках на полу второго вагона и подпрыгивал в такт стуку колёс. Через пять часов непрерывной вибрации включился механизм радиомаяка. Внешне это никак не проявилось: где бы ни находился аппарат, он не должен был выдать переход в режим готовности. А пятичасовая задержка гарантировала, что он достаточно далеко отъедет от базы, чтобы отвести подозрения от агента‑исполнителя. Или, во всяком случае, обозначить такую попытку, ибо идущие по следу контрразведчики обязаны подозревать всех.

Подобно настоящему БЖРК, дубль шёл как литерный поезд: его пропускали в первую очередь, перед ним зажигали зелёный свет, на каждом этапе движения его прохождение обеспечивали лично железнодорожные начальники. Его так же окутывала пелена значимости и тайны.

Но, в отличие от настоящего комплекса, данный состав был абсолютно пустым. Пустыми были направляющие боевого цельнометаллического вагона, пустыми были и все остальные. Доски, на которых подпрыгивала Nokia, ещё помнили сапоги дежурной смены, остатки кабелей и штепсельные разъёмы не забыли нагрузку питающего напряжения, царапины на аппаратных стойках сохранили тяжесть рабочих блоков. Но всё это осталось в прошлом. В пустых вагонах гулял ветер и гулким эхом отдавался стук неровных колёс.

Весь личный состав составляли два машиниста и два помощника в локомотиве, а всю аппаратуру – радиомаяк, замаскированный под обычный мобильный телефон. Если бы дубль останавливался на станциях, ценную игрушку непременно бы похитили – или кто‑то из путейцев, или рыскающие по товарнякам бродяги‑бомжи.

Литерный поезд‑дублёр шёл по одному из обычных маршрутов БЖРК, всё дальше забираясь на северо‑восток. Здесь весна ещё не вступила в свои права: зелень только‑только пробивалась из земли и веток деревьев. На голых сучьях сидели отощавшие за зиму вороны. Они не боялись стука колёс и грохота сцепок, провожая карканьем пробегающие мимо вагоны.

Шум состава и карканье ворон поднимались вверх, как будто стремились к жёлтому солнечному диску, но не успевали сколь‑либо заметно приблизиться к нему и растворялись в чистом, не успевшем прогреться воздухе. Выше воздух становился всё холоднее и разряженнее, а потом постепенно и вовсе заканчивался.

В ста километрах от земли начинался мир звёзд, здесь царил космический холод, яркие точки светились в угольно‑чёрной пустоте, одна из них двигалась. Солнечные лучи ослепительно высвечивали блестящий бок стального конуса, другой бок с пучком антенн терялся в глубокой космической тьме. Это был спутник «Y‑18» – модельный элемент программы «Зевс‑громовержец». Модель имела уменьшенные размеры и только один заряд, в случае одобрения программы конгрессом на орбите повиснут пять многократно увеличенных и многозарядных «игреков».

Хотя мощный блок антенн «Y‑18» терялся во тьме, работал он бесперебойно и каждые пять минут посылал к Земле активирующий сигнал. Очередной сложный набор шифрованных импульсов ушёл, когда «Y‑18» приближался к каркающим воронам. Ему понадобилось четыре минуты и пятьдесят четыре секунды, чтобы пробежать по чёрной и безжизненной пустоте, пробить атмосферу, пронизать крыши вагонов дубля и найти трясущийся на не очень чистом полу радиомаяк. Хитроумный прибор тут же переключился на режим передачи и выдал серию импульсов в ответ. Через пять минут голос радиомаяка достиг алчно ждущих приёмников «игрека», переключая его на боевую работу.

Расчёт примерной траектории потребовал от бортового компьютера десяти секунд, затем мгновенно открылся боевой люк, и стартовый заряд выбросил из промёрзшего чрева «Y‑18» полутораметровый заострённый цилиндр в чёрной ноздреватой оболочке. По пологой траектории он полетел к земле, нацеленный в ту точку, из которой был получен ориентирующий сигнал. Но следующий импульс радиомаяка внёс в первоначальный курс коррективы, и дальнейший полёт продолжался уже с учётом движения поезда. Система наведения настроилась на волну маяка, и теперь встреча цилиндра с дублёром БЖРК стала неизбежной.

В плотных слоях атмосферы чёрная ноздреватая оболочка постепенно обгорела, собственно, она и была на это рассчитана. Зато с двух сторон выдвинулись короткие, но достаточно широкие крылья. Заострённый цилиндр продолжал нестись на встречу с радиомаяком, очередные импульсы заставляли шевелиться вертикальные и горизонтальные рули, устраняя постоянно возникающие отклонения курса. Расстояние между снарядом и целью стремительно сокращалось. Последнее движение рулей, и заострённый цилиндр легко пробил незащищённые доски вагонной крыши, а затем на огромной скорости проломил пол, совсем близко от излучающей пеленгационную волну Nokia. Он разминулся с радиомаяком всего на двадцать сантиметров, с учётом дистанции точность выстрела следовало признать фантастической.

Взрыв произошёл уже внизу, когда снаряд врезался в шпалы: упругий, пышущий жаром огненный шар мгновенно расширился в сотни раз, взметнул вверх деревянные обломки и вагонные пары, искорёжил и подбросил в воздух цельнометаллический вагон, выбил огромную воронку в насыпи и циркулем развёл рельсы, отчего вставшие на дыбы последние вагоны полетели под откос. Первый вагон подбросило, и он завалился набок, аварийная система локомотива вовремя разомкнула сцепку. Благодаря этому тяжёлый тепловоз удержался на рельсах и, получив в зад мощный удар взрывной волны, включил экстренное торможение.

Ужасный грохот прокатился по окрестностям. В огне взрыва испарились магниевые крылья и целлюлозная оболочка бомбы, а также хрупкая начинка радиомаяка. Катились по обожжённой земле оторванные колеса и исковерканные вагоны, сыпались с неба обломки досок, щебёнка насыпи, куски помятого металла, щепки от шпал. Ударная волна поломала деревья, беспомощными комочками швырнула наземь ворон, испуганное карканье которых поглотил гром катастрофы.

От дубля БЖРК остался только чудом уцелевший локомотив, остановившийся в двухстах метрах от места катаклизма.

– Что это было? – спрашивали друг у друга оглохшие и шокированные машинисты. И не слышали своих голосов.

Уцелевшие вороны потрёпанной стаей взмыли в воздух. Они кривобоко помахивали крыльями, но не издавали ни звука. А возможно, в оглохшем мире их просто никто не слышал.

***

Резкий стук в дверь поднял Оксану с постели. Часы показывали пять утра. В недоумении она накинула халат и подошла к двери.

– Кто там?

– Это Кравинский, Оксана Федоровна, – раздался голос начальника контрразведки. – Откройте, пожалуйста.

«Что‑то случилось! – поняла Оксана. – Наверное, что‑то с поездом. И Саша погиб…»

Она распахнула дверь. Кроме Кравинского, на площадке стоял особист из второго экипажа Кравцов и два московских чекиста – здоровенные светловолосые парни, которых в гарнизоне называли Близнецами.

– Что с поездом? – упавшим голосом сказала она, прижав руки к груди.

Отодвинув хозяйку, Близнецы первыми вошли в квартиру.

– Поезд взорвался! – грубо сказал Малков.

– Как?! – глаза Оксаны наполнились слезами.

– Что ты передала старшему лейтенанту Кудасову? – так же грубо продолжил Близнец.

– Ничего… Что я могла передать?

– Что ты дала мужу перед рейсом?! Говори, и не вздумай врать!

Кравинский и Кравцов смотрели сурово.

– Скажите правду, Оксана Федоровна, – посоветовал Кравинский. – Так будет лучше.

– Но я правда… Хотя… Я подарила ему сотовый телефон…

Все четверо многозначительно переглянулись.

– Что за телефон? – быстро спросил Ломов.

– Самый обычный. Я по нему звонила…

– Кто тебе его дал?! – напирал Малков. – Говори, живо!

– Никто. То есть Вася…

Оксана поняла, что оказалась замешанной в чём‑то ужасном. Она навзрыд заплакала.

– Какой Вася?

– Столяров, – с трудом вымолвила она сквозь рыдания.

Контрразведчики переглянулись ещё раз.

– Всё ясно, – кивнул Малков и повернулся к Кравинскому: – Берите её под стражу, а мы поедем за этим гадом…

Оксана зарыдала ещё громче.

***

Громкая трель чёрного допотопного телефона с примитивным дисковым набором прозвучала в тишине прокуренного помещения, ударив по напряжённым нервам. Османов дёрнулся, как будто его шарахнуло током, да и для стерегущих его бандитов давно ожидаемый сигнал не показался райской музыкой – все вздрогнули и напряглись.

Только Галинбаев даже бровью не повёл. С непроницаемым лицом он продолжал накручивать на указательный палец серебряную цепочку с пулей на конце – сначала в одну сторону, затем в другую.

Магомед Тепкоев быстро переглянулся с Мусой Хархоевым и взведённым пистолетом ткнул начальника станции в спину.

– Отвечай! И без глупостей!

Начальника станции била нервная дрожь. Его жёлтые узловатые пальцы, подрагивая, потянулись к трубке и, сдёрнув её, с трудом удержали на весу.

– Елисеевская, Османов! – сказал он, и голос прозвучал почти естественно. – Да, понял. Обеспечу. Хорошо.

Теперь он с трудом положил трубку на место. Исрапил шумно выдохнул воздух и перестал крутить цепочку.

– Ну, что там? – требовательно спросил он.

– Литерный будет здесь через час, – надтреснутым голосом сказал Османов. Он понимал, что жизнь его приближается к концу. Никто не оставит в живых свидетеля, видевшего лица бандитов.

– Ещё что сказали? – Галинбаев надел цепочку с пулей на шею. Это был талисман. Цепочка – с первой операции, когда они грабили поезд Москва‑Баку. Он отобрал её у проводницы, которую они увели с собой в горы и насиловали целый месяц, пока она не вскрыла себе вены. А пулей он был ранен два года назад, но, как оказалось, неопасно.

– Больше ничего, – обречённо сказал начальник станции. – Мне приказано обеспечить его прохождение и доложить.

Галинбаев рассмеялся.

– Ты уже всё обеспечил, друг. Сейчас я с тобой расплачусь, подожди немного.

Он вышел на перрон, извлекая из нагрудного кармана камуфляжки радиостанцию «Кенвуд», нажал сигнал вызова.

– Готовьтесь, остался час, – коротко сказал он и отключился. Больше болтать не о чём. Всё обсуждено много раз, каждый командир и боец знает свою задачу. Следом за ним вышли Муса и Магомед.

– Что с этим делать? – кивнул в сторону двери Муса.

– Он же свой. И помог нам. А мне и раньше помогал…

– Какой он свой, – Исрапил сплюнул. – Предатель своим не бывает. Мы воюем за святое дело, а он тут с русской бабой живёт да водку пьёт! И вообще, он не наш!

По лицу Хархоева было видно, что он не согласен с этими словами.

– Ладно, идите, я сам разберусь, – сказал Галинбаев и осмотрелся. Перрон, как и обычно, когда не было поездов, пустовал. В дальнем конце его сидели на скамейке два бойца, с другой стороны прохаживался боевик в милицейской форме. Станция находилась под полным контролем, и делать здесь можно было всё, что захочется.

Обутая в чёрный кованый ботинок нога Исрапила Галинбаева медленно переступила через стёртый порог кабинета начальника станции. Рука привычно вытащила из ножен тот самый нож. А голова была занята совсем другим, потому что зарезать беззащитного человека гораздо легче, чем атаковать охраняемый поезд.

Но Османов родился аварцем, поэтому он не был беззащитным и не ожидал смерти с обречённой покорностью ягнёнка. Он стал за дверь, сжимая в потном кулаке кустарную самоделку – крепкий складной нож со стопором клинка. Раньше, когда обзавестись автоматом или пистолетом было невозможно, такие ножи носили все уважающие себя кавказские мужчины.

То, что начальник станции не сидит, съёжившись, в своём кресле, не ждёт терпеливо решения своей жалкой судьбы и не молит о пощаде, насторожило бандита и показало, что всё идёт не так, как надо. Звериным чутьём Галинбаев почувствовал опасность за спиной и резко обернулся. Тусклый широкий клинок метнулся к его животу, единственное, что он успел сделать, – поднять ногу и подставить под острую сталь бедро. Тупой удар, болевая вспышка, поток крови – всё смешалось воедино. Он попытался отпрыгнуть, чтобы нанести ответный удар, но не удержался и упал.

Османов всей тяжестью тела прыгнул на вооружённую руку и кости кисти хрустнули, и ещё одна вспышка боли парализовала сознание. Проверенный в боях нож отлетел в сторону, потом град ударов обрушился на живот, грудь, лицо.

– Ты кто такой, чтобы меня бить?! – тяжело дыша, приговаривал Османов. – Ты кто такой, чтобы мне приказывать?! Чем ты лучше меня?!

Оскорблённое самолюбие горца удесятеряло силу ударов. Сознание помутилось, и Исрапил приготовился встретить смерть. Но Османов слишком долго жил в России и успел забыть, что поверженного врага следует обязательно добить. Утолив жажду мести, он оставил лежащего без сознания боевика, неторопливо вышел из помещения и, не привлекая к себе внимания, зашёл в крохотное здание вокзала.

– Быстро беги отсюда, – нагнувшись к окошку кассы, сказал он жене. – На нас напали бандиты. Поймают – убьют!

А сам, обойдя вокзал с тыльной стороны, чтобы не встретиться с боевиками, побежал вдоль путей навстречу литерному.

Бойцы из батальона шахидов – крепкие, рослые и сильные, как на подбор, – заняли места в овраге и изготовились к бою. Все они были в новеньких камуфляжных костюмах, используемых в армиях НАТО, в новых натовских ботинках и с зелёными банданами на головах. В качестве оружия использовали автоматы Калашникова с двойными, перехваченными изолентой магазинами. Имелись у них два пулемёта Калашникова и один гранатомёт «РПГ‑9». Имелась и команда: по поезду без необходимости не стрелять, только запустить гранату в кабину локомотива и расстреливать выбегающих бойцов.

Командовал шахидами сорокалетний Аеб с густыми широкими усами и огромным косым шрамом поперёк лица. Чёрная повязка закрывала пустую глазницу и делала его похожим на матёрого пирата из лихого голливудского фильма. Хотя даже киностудия с мировой известностью не смогла бы подобрать актёра со столь устрашающей внешностью.

На позиции всё было готово. Аеб сунул в жёлтые, разрушенные кариесом зубы очередную сигарету. Запалил кончик от зажигалки «Зиппо» и глубоко затянулся. Теперь оставалось только ждать.

Внезапно напряжённую тишину засады нарушила рация. На связь вышел Галинбаев.

– Быстро ко мне, я ранен! – скомандовал заместитель Исмаилова. – В комнату этого гада Османова! Живо!

Через несколько минут потерявшему много крови Исрапилу делали перевязку.

– Жаль, не смогу пойти гяуров травить, – тихо сказал раненый и посмотрел на Мусу Хархоева. – Тогда вы с Магомедом прыгайте на крышу! С газовыми шашками обращаться умеете?

– Разберёмся, – кивнул Муса, но не очень уверенно.

– Тогда пусть лучше кто‑то из наших пойдёт. Иди ты, Птица! – приказал Галинбаев. – Ты же с газом работал?

Маленький сухощавый человек согласно кивнул.

– Да. Мне амир Лечи давал. Тогда, в пещере…

***

БЖРК приближался к Елисеевской, когда ему навстречу выбежал какой‑то человек, отчаянно размахивающий руками и что‑то кричащий.

– Гля, ещё один псих! – испуганно сказал машинист помощнику. – Только б под колёса не кинулся!

Но незнакомец не сделал такой попытки. В зеркало заднего вида машинист рассмотрел, что он обессиленно повалился на насыпь.

Литерный, почти не снижая скорости, проходил через станцию. На переходном мостике стояли два человека. Когда внизу гремел первый вагон, Птица перелез через перила и с ловкостью кошки прыгнул на крышу. Магомед Тепкоев сбросил вниз верёвку и, дождавшись конца состава, скользнул вниз по ней.

Птица распластался на крыше возле вентиляционной трубы. Точнее, возле грибка, который на обычном поезде является вентиляционной трубой. Натянув маску противогаза, он достал газовую шашку и дёрнул за шнур поджига. Через несколько секунд из картонной банки повалил густой жёлто‑зелёный дым. Ветер относил его к хвосту поезда, и очень скоро состав был окутан жёлто‑зелёным облаком. Птица понял, что старшие допустили ошибку: не надо было Магомеду идти на последний вагон, это бесполезно – его газ снесёт назад. Впрочем, и того, что есть, хватит, чтобы выкурить русаков наружу…

Он всматривался в грибок вентиляции: засасывает ли дым внутрь? Но ничего такого не происходило, потому что внутри БЖРК создавалось избыточное давление, а воздух засасывался в нескольких местах с боков вагонов, причём проходил через фильтры, а в случае его загрязнения включался сигнал химической тревоги и экипаж надевал противогазы. Но ничего этого нападающие не знали.

Птица смотрел, как ведёт себя ядовитый дым, но вдруг заметил в «грибке» круглое стёклышко, похожее на дверной глазок. Чуть пониже торчала какая‑то трубка, которая очень напоминала нечто такое, чего здесь заведомо не могло быть. Что же это? Птица напряжённо соображал, пока не понял – это ствол незнакомого огнестрельного оружия! Будто подтверждая этот вывод, трубка пыхнула огнём, и сильнейший удар в голову сбросил бездыханное тело с крыши спецвагона.

Прапорщик Свиридов был дежурным наблюдателем смены охраны и сидел перед экраном кругового перископа. Но внимательно смотреть восемь часов подряд у него не хватало терпения. К тому же сильно чесалась нога, не как от укуса комара, а как от какой‑то инфекции. Уж не грибок ли он подхватил в гарнизонной бане? Он задрал штанину и посмотрел, в чём там дело. Лёгкое покраснение, и больше ничего! Почему же так чешется? Ладно, пройдёт…

Он машинально взглянул на экран и обомлел: в окуляре крутилась какая‑то жёлтая муть, сквозь неё, совсем рядом, проглядывала какая‑то рожа с огромными выпученными глазами. Да это противогаз! Его как током ударило…

Раз! Палец нажал гашетку. Короткая очередь разорвала резиновую маску пополам, забрызгав объектив красными пятнами. Рожа исчезла.

Два! Палец нажал кнопку «Нападение». Во всех отсеках взвыли сирены и замигали красные лампочки. Одновременно раздались звонки и замигали жёлтые лампочки химической тревоги.

А машинист увидел, как впереди вспучилась дыбом земля, вскинулись вверх стальные полосы рельсов, взлетели обломки шпал. Он включил экстренное торможение и нажал кнопку общей тревоги. Высекая снопы искр заклиненными колёсами, состав с душераздирающим скрежетом тормозил, неуклонно приближаясь к взорванному участку дороги. В отсеках с руганью и проклятиями летели на пол непристегнутые люди. Скорее интуитивно, чем осознанно, машинист нажал кнопку выброса защиты, и стальная сетка выскочила перед бронированным стеклом специального локомотива.

– Боевая тревога! – гремел в отсеках голос Ефимова. – Смена охраны, к бою! «Чёрные автоматчики», к бою! Личному составу получить оружие и занять оборону.

Как раз в этот момент Аеб, тщательно прицелившись, выстрелил из гранатомёта. Хвостатая граната, подталкиваемая огненной силой реактивной струи, летела точно в цель и, конечно, разорвалась бы в кабине, если бы не стальная преграда. Пойманная в сеть, фаната взорвалась на расстоянии, всепрожигающая кумулятивная струя лизнула воздух и лишь опалила бронированное стекло, не причинив ему вреда. Поезд остановился в десяти метрах от взорванного участка.

Магомед Тепкоев, удачно спрыгнувший на вагон прикрытия, зажечь газовую шашку не успел: в спешке он забыл надеть противогаз, и, когда приготовил картонную банку с красной полосой по диагонали, выпущенный Птицей Си‑Эс достиг последнего вагона. У него тут же начало жечь глаза и нос, спазмы перехватили гортань. Закашлявшись, он уронил газовую шашку и, опрокинувшись на спину, стал спешно натягивать резиновую маску. Откуда‑то раздались выстрелы, и рядом просвистели пули. Он понял, что стреляют в него, но не мог определить – откуда? Создавалось впечатление, что выстрелы гремят из‑под «грибка» вентиляции. В это время поезд резко затормозил и сила инерции сбросила Магомеда с крыши. Тормозящий состав уходил вперёд, жёлто‑зелёное облако от единственной шашки быстро бледнело, лёгкий степной ветерок разносил газ по всей степи. Магомед понял, что провалил задание.

– Противогазы надеть! – продолжал кричать Ефимов.

Но тем временем слезоточиво‑удушающий газ уже рассеялся, жёлтая лампочка химической опасности сменилась зелёной, и он тут же отдал противоположную команду:

– Отставить противогазы! Приготовиться к отражению повторной химической атаки! Машинисту – задний ход!

Но сзади уже прогремели взрывы и блестящие полосы рельсов взметнулись вверх, как руки сдающегося в плен человека. Путь к отступлению был отрезан.

– Подавай сигнал в Центр! – приказал начальник поезда помощнику. Волобуев включил систему внешней тревоги. Специальный радиопередатчик стал автоматически рассылать сообщение о нападении на БЖРК – в Министерство обороны, его Уполномоченному в Тиходонске Кандалину и в штаб отдельного дивизиона в Кротове.

В средних вагонах состава царила сумятица: штабисты и операторы смены запуска суетливо получали пистолеты и неслушающимися пальцами снаряжали обоймы, перебрасывали через плечо ремни зелёных сумок с допотопными противогазами… Что делать дальше, они не знали. Аналитики и специалисты‑ракетчики подготавливались для совсем других ситуаций. Бои, которые они умели выигрывать, были не столь скоротечны и бесшабашны, в них противники не сходились лицом к лицу, не стреляли из автоматов и гранатомётов, не пользовались взрывчаткой, словом, не делали ничего того, что происходило сейчас. По боевому расписанию они должны были отражать нападение на штаб, вагон группы запуска и боевой вагон. Но как они должны это делать, в приказе не предусматривалось. Между тем ни в одном из перечисленных вагонов не было даже бойниц, а отдраивать двери в любой ситуации было запрещено. Как же отражать нападение противника?

Александр быстро зарядил оружие и, выбежав в тамбур, навёл пистолет на дверь.

«Как там Наташа?» – мелькнула тревожная мысль.

Саше хотелось быть рядом с ней, чтобы защитить от опасности, но это было невозможно. Угнетало и отсутствие каких‑либо действий: он не вносил никакого вклада в отражение атаки! Если бы он стрелял в нападавших, ему было бы легче! Кудасов подошёл к двери, надеясь обнаружить забытую всеми амбразуру, но, как и следовало ожидать, монолитная сталь не позволяла высунуть наружу ствол пистолета.

Зато в вагонах охраны и прикрытия бойницы имелись в достаточном количестве. И личный состав готовился именно для таких боев. Автоматчики и пулемётчики занимали боевые позиции, щёлкали затворы, досылая в стволы хищно вытянутые патроны. Командир «чёрных автоматчиков» капитан Зосимов впервые в жизни отдал своим подчинённым боевой приказ…

С криками «Аллах Акбар!» боевики с четырёх сторон бросились к составу. Обездвиженный, он казался лёгкой добычей, но это впечатление оказалось обманчивым, когда БЖРК нанёс ответный удар. В обшивке первого и последнего вагонов открылись замаскированные прежде бойницы. Автоматы и крупнокалиберные пулемёты в упор ударили по атакующим, фигурки в камуфляже и в гражданской одежде падали, как сбитые кегли. Атака захлебнулась, уцелевшие боевики залегли и открыли ураганный огонь. Из засад тоже раздались длинные очереди.

Внутри поезда создавалось впечатление, что по обшивке колотят тысячи сильных дятлов со стальными клювами либо могучий великан швыряет камни – россыпями или по одиночке. Наталья Игоревна в страхе упала на полку и закрыла голову руками. «Это наказание мне за мои грехи, – билась в голове одна‑единственная мысль. – Надо было остаться дома!» Очередная россыпь камней хлестнула по второму вагону, одна пуля проскользнула мимо наклонных решёток пылеулавливателей и прошла внутрь. Кто‑то вскрикнул.

– Врача! Где военврач? – закричали в коридоре.

Булатова вскочила, с силой провела ладонями по лицу и пошла исполнять свои профессиональные обязанности.

Но шквальный огонь боевиков не приводил к обычным в таких случаях результатам. Два слоя брони, с кевларовой прокладкой и толстыми, наклонно расположенными стальными пластинами между ними, надёжно защищали БЖРК. Большинство автоматных пуль не пробивало бронированную обшивку и, сплющившись, рикошетили с пугающим свистом. Это поставило в тупик даже видавшего виды Исмаилова, да и опытный боец Аеб не на шутку удивился: пуля, выпущенная из «АКМ», насквозь пробивает рельс!

Но они ещё ничего не поняли. Гяурский поезд был пойман в ловушку, а в таком случае его ждёт только одна судьба…

– Аеб, давай гранатой по первому вагону! – скомандовал в рацию амир Исмаилов, лежащий в полусотне метров от заколдованного состава. Он был уверен в победе. Гранаты, мины, взрывчатка – есть много средств расправиться даже с бронированными вагонами! И плевать на дурацкие запреты!

Но тут вступили в бой «чёрные автоматчики», и это было самое ужасное, что видели в своей жизни опытные бойцы Лечи Исмаилова. По звуку выстрелы чёрных автоматов ничем не отличались от обычных, но каждая пуля, выпущенная из их «стволов», производила действие артиллерийского снаряда: в воздух летели клочья земли и куски разорванных тел. Как будто начался артобстрел!

– О Аллах всемогущий! – глухо вымолвил Исмаилов. – Что это?!

Короткая очередь, и чудовищные взрывы гафниевых пуль вырыли канаву, в которой оказались похоронены шесть шахидов в новеньких натовских камуфляжках. Ещё одна очередь, и вскинувший гранатомёт Аеб превратился в пар, а остатки «батальона шахидов» разлетелись по стенкам оврага кровавыми брызгами. Длинная очередь – и невидимый топор под корень вырубил лесополосу, в зловещем рве нашли последнее пристанище бойцы второй посаженной в засаду группы. Выстрел – в облаках пыли взлетела на воздух оставленная в стороне «Нива», а с ней разорванный напополам снайпер. Короткая очередь – и смешана с землёй ещё одна группа его соратников. Несколько человек в панике бросились бежать – и были уничтожены одной пулей.

Лечи Исмаилов утратил свою обычную невозмутимость и оцепенел: прежде он никогда не видел ничего подобного. В сердце холодной змеёй стал проникать страх. И он сам уподобился змее: прижимаясь к земле, пополз назад, извиваясь всем телом, что, конечно, недостойно мужчины‑воина. Но ему хотелось жить, что тоже недостойно и постыдно… Ибо когда человек хочет жить, он не может храбро воевать…

Звуки боя оставались за спиной, полевой командир дополз до сложенных штабелями старых шпал и укрылся за ними.

– Почему вы не атакуете? – послышался из рации рассерженный голос Али Арханова. – Немедленно захватите поезд!

– Сам захватывай, если такой умный! – Лечи загнул трёхэтажным матом. Это единственное, что не стыдно заимствовать у русаков. – У них новое оружие! К ним не подойдёшь!

– Не будь бабой! – прокричал Арханов. – Собирай людей, сейчас я подъеду, со мной десяток отборных бойцов резерва! Мы должны сокрушить неверных!

Полевой командир осмотрелся. Поле боя выглядело как поле смерти. Оно было усеяно трупами боевиков. С десяток бойцов, отступая, ползли к спасительному укрытию, но страшные пули настигали их, превращая в кровавые ошмётки.

– Сюда! – крикнул Лечи. – Все сюда!

По бездорожью запрыгала серая «Газель», она приближалась.

– Ты где, Лечи? – раздался из динамика хриплый голос Арханова. – Собирай людей! Я еду, видишь меня?

Исмаилов не успел ответить. Фонтаны земли скрыли «Газель» из глаз. А когда пыль рассеялась, и комья земли осыпались, оказалось, что автобус с руководителем операции и отборными бойцами, на которых возлагались большие надежды, просто‑напросто исчезли. На его месте теперь зияла глубокая, с пологими склонами воронка, метров трёх в диаметре. Наверное, Арханов вёз взрывчатку.

Командир группы «чёрных автоматчиков» капитан Зосимов через круговой перископ внимательно осматривал окрестности. Было ясно, что нападение отбито и противник понёс тяжелейшие потери. Это первый в мире опыт применения гафниевых пуль. Он оказался очень поучительным. Перелопаченная взрывами земля, трупы бандитов, брошенное оружие… Несколько боевиков пытались укрыться за сложенными шпалами, оттуда кто‑то кричал им и размахивал руками.

– Иван, справа шпалы, там цели, – скомандовал Зосимов. – Дай короткую…

Очередная серия разрывов оглушила Исрапила. Шпалы разлетелись в стороны, как спички, на которые подул великан. Левую сторону тела – от плеча и до самого основания стопы – ошпарило, как кипятком. Сознание затуманилось. Полевой командир не знал, сколько времени он пролежал без чувств. Придя в себя, он с трудом приподнял голову и огляделся. Сфокусировать взор удалось с третьей попытки. Перед глазами всё плыло, будто в тумане. Сложенных штабелем шпал не было. Исчезли и уцелевшие соратники. Он лежал на усыпанном трупами поле проигранного сражения.

Стрельба прекратилась. Атомный поезд стоял на рельсах, по‑прежнему грозно и несокрушимо, как непобедимая крепость.

Волоча руку и ногу, Исмаилов пополз прочь от страшного места. Через некоторое время его подобрал Муса Хархоев, запихал в исцарапанную «Ниву», где уже сидел со сломанной ногой и воспалёнными глазами Магомед Тепкоев. «Нива» отвезла их за семьдесят километров в степь, на кошару, где земляки пасли овец и оказывали разные деликатные услуги соплеменникам.