Внутренний враг

Носить военную форму вне гарнизона экипажам БЖРК не рекомендовалось. Не столько из соображений конспирации, сколько из‑за участившихся в последнее время террористических актов. Но прямого запрета не было, да и не могло быть, ибо это стало бы признанием капитуляции армии перед бандитами. Офицеры и так избегали обозначать свою принадлежность к армии. Но для старшего лейтенанта Кудасова соблазн похвастать досрочно полученной звёздочкой был слишком велик.

В рейсовом автобусе он трясся в парадной форме с золотыми погонами. За окном шёл дождь, который делал ещё более унылыми расстилающиеся вокруг пейзажи.

До боли родной Тиходонск, от которого Александр немного отвык и по которому сильно соскучился, встретил молодого офицера пробившимися из‑за облаков солнечными лучами и яркой радугой. Значит, город тоже обрадовался его приезду.

Забросив на плечо спортивную сумку, он выпрыгнул на серый, покрытый лужами и местами потрескавшийся асфальт. Прежде чем пускаться на поиски супруги, он решил заглянуть в училище и зайти домой.

Через сорок минут он зашёл во двор родного училища. Он покинул его всего десять месяцев назад, но казалось, что прошло десять лет. Атомный поезд быстро делает человека взрослее.

Вначале он заглянул к подполковнику Волкову. Бывший курсовой офицер обрадованно протянул руку, но тут же улыбка уступила место изумлению.

– Ты уже старлей?!

– Уже девять месяцев, – скромно кивнул Александр.

– Как это получилось? Первый случай на моей памяти!

– Командованию видней, – сдержанно улыбнулся Кудасов.

– Подожди, а что ты здесь делаешь? Мы получили уведомление, что ты прибыл в Красноярский полк. А для отпуска ещё рано…

– Семейные обстоятельства. А от ребят какие‑то вести есть?

Волков покачал головой:

– Все прибыли к месту службы, а к нам ещё никто не появлялся. Ты первая ласточка. Ну, как служба?

– Да, у меня, в общем, нормально. А вот Андрей Коротков погиб. Несчастный случай.

Волков прицокнул языком.

– Видно, так на роду было написано. Сложись по‑другому, может, и он бы уже старшим лейтенантом ходил…

Они поговорили минут десять, потом Кудасов прошёлся по учебному корпусу. В перерыве его окружили знакомые младшекурсники, они восхищались новой звёздочкой и откровенно ему завидовали. Многие расспрашивали о службе, но он уклонялся от ответов, ссылаясь на секретность.

Когда он собрался уходить, то в коридоре столкнулся с майором Котельниковым. Особист пожал ему руку и заговорщически подмигнул.

– А ты оказался не таким простым парнем, как представлялся…

– В смысле? – спросил Александр.

– Из особого отдела Красноярского полка должен был поступить запрос на твоё личное дело по нашей линии. Вместо этого его истребовал Уполномоченный Министерства.

– И что это значит?

– Что, что… Сам знаешь. Наверное, поступил в разведку… Или ещё в какую‑то хитрую структуру. Но я не спрашиваю, куда именно. Потолок‑то нормальный?

– Полковничья должность, двойной оклад! – сказал Александр и попрощался.

Котельников проводил его долгим взглядом. Саша заметил, что особист утратил свою обычную важность и многозначительность.

Оказавшись на улице, Александр попал в совершенно иную атмосферу. Много народа, много автомобилей, много красивых женщин. Они освободились от зимней одежды, сняли тяжёлые пальто и сапоги, многие сняли и колготки, выставляя напоказ белые незагорелые ноги. Просто глаза разбегались. В кротовском гарнизоне и в замкнутом пространстве БЖРК он отвык от всего этого. Никому из тысяч идущих по своим делам людей не было дела до него и его службы, и всем было наплевать на его звёздочку. Эти ценности могли оценить только в училище. Да ещё в родительском доме…

Он медленно шёл по улице, то и дело оборачиваясь вслед тиходонским красавицам. Но девушки более стройной или красивой, чем Оксана, ему не попадалось. Появилась мысль сразу поехать к её родителям, потом в институт, к подружкам, словом, развернуть свой собственный розыск. Но, здраво подумав, решил вначале заглянуть к себе домой. Поздороваться с родителями, принять душ с дороги, переодеться в штатское…

Ключей у него не было, пришлось звонить в родную дверь, как постороннему человеку.

– Саша! – мать радостно бросилась ему на шею. – Что же ты не предупредил? Я бы приготовила что‑нибудь вкусненькое, пирогов напекла…

На лишнюю звёздочку она никакого внимания не обратила.

– Зачем? – Александр улыбнулся. – Я отвык от разносолов.

– Ты в отпуск? Надолго?

– Да, вроде этого. Думаю, на недельку. Может, немного задержусь.

– А где Оксаночка?

– Она не заходила к вам и не звонила?

Мать удивилась.

– Разве она в Тиходонске?

– Может быть, – уклончиво ответил Александр и поспешил сменить тему разговора. – А где отец?

– В гараже, – мать прямиком проводила его на кухню и чуть ли не насильно усадила за стол. – Опять возится со своей колымагой. Она всё время ломается, отец больше в гараже торчит, чем ездит. Да и бензин сколько стоит… Уж говорю, говорю: давно бы лучше продал!

Татьяна Федоровна вышла на балкон и принялась громко звать мужа:

– Олег! Олег! Иди, Саша приехал! Ты слышишь, Саша приехал!

Через несколько минут запыхавшийся Олег Иванович, вытирая на ходу руки, вбежал в квартиру.

– Здравствуй, сыночек! О, да ты уже старший лейтенант! Ты видела, мать? Как быстро продвигается наш парень!

– Да я и не заметила, – обескураженно сказала Татьяна Федоровна, доставая из холодильника красную эмалированную миску, заполненную мясным фаршем. – А мне и всё равно… Он мой сыночек, был бы жив‑здоров да счастлив, тогда и мне хорошо! А лейтенант или генерал – какая разница!

Она вернулась к плите, полила гладкое дно сковородки подсолнечным маслом. Кухня наполнилась чуть подгорелым запахом семечек. Заскворчали быстро вылепленные котлеты. Это были запахи и звуки детства. Кажется, когда он ходил в школу, мать жарила котлеты на этой же сковороде, а фарш держала в этой же миске… Ничего не изменилось. Только не вернёшь детства…

Саша снял мундир. Больше удивлять погонами никого не хотелось. Он ощутил удивительное спокойствие и умиротворение, которого не испытывал уже давно. А ведь ничего особенного не произошло. Просто он вернулся в свой дом, в обстановку дружелюбия и любви. Но в душе опасно трепетала какая‑то горькая нота, и он не хотел определять, к чему она относится.

– Выпить есть что‑нибудь? – неожиданно спросил он.

Отец встрепенулся, хотел что‑то сказать, но не стал, а молча принёс припасённую для компрессов бутылку перцовки и две рюмки.

После обеда он никуда не пошёл. Лёг на свой диван, заснул и проспал почти сутки, до следующего утра.

***

Левый берег Дона, или, на местном сленге, Левбердон, издавна слыл местом отдыха во всех его проявлениях. В советские времена, когда санатории, не говоря уже о заграничных круизах, были доступны только партийно‑комсомольской элите и другим руководящим товарищам, обычные трудящиеся – члены профсоюза за скромные деньги могли купить путёвку на одну из многочисленных баз отдыха, чтобы с друзьями и семьёй провести здесь выходные или даже недлинный отпуск. Скромная цена определяла и качество отдыха: убоговатые летние домики, «удобства» и душ во дворе, только холодная вода, одна общая кухня… Но воздух, рыбалка, уха‑шашлык, вино‑водка и песни у реки вполне компенсировали все неудобства неизбалованной, а потому и нетребовательной публике. Сюда приезжали и за другими удовольствиями: измученные «квартирным вопросом» граждане привозили на базы подруг, и сторож, по определённой таксе, предоставлял парочкам место для любовных утех.

В последние годы капитал стал приходить и сюда. Выкупалась земля, фанерные времянки сносились, на их месте строились двух‑трёхэтажные особняки с комфортабельными гостиничными номерами, обставленными хорошей мебелью. Среди сотен кафе и ресторанов некоторые, идя навстречу пожеланиям гостей, строили собственные гостиницы, в которых можно было снять номер на два часа, на ночь или на сутки.

Оксана и Мачо побили все рекорды: они жили на самой шикарной базе, под красноречивым названием «Рай», уже две недели. Катались по окрестностям, обедали в райском ресторане или окружающих шашлычных, но большую часть времени занимались сексом.

– Это было великолепно, – Мачо, как подстреленный, рухнул на подушку. – Ты самая лучшая!

Оксана лежала молча, полузакрыв глаза, и чуть заметно улыбалась. Принц оказался принцем во всех отношениях, больше того, в себе он воплощал одновременно и белого жеребца!

– Конечно, у меня было не очень много женщин, – целомудренно соврал он. – Но ты лучше всех.

А это была чистая правда: искушённый в любовных похождениях шпион действительно так думал.

– Лучше француженок, итальянок, лучше чёрной, как ночь, пантеры, которая была у меня в Зимбабве!

Оксана собрала последние силы и перекатилась на живот.

– Ты что, объездил весь мир и перетрахал женщин всех национальностей?

Так оно и было. Но подобная оговорка непростительна даже новичку. А он попадает впросак уже второй раз. Значит, Оксана всерьёз кружит ему голову!

– В мечтах – да. А в действительности девочки были наши, а видеоплёнки – ихние. При известном воображении можно было представить и африканку, и китаянку.

– Но я действительно лучше всех? – лукаво спросила Оксана.

– Лучше, – подтвердил Мачо.

– И ты на мне женишься?

– Конечно! – с привычной искренностью сказал шпион, как говорил уже десятки раз в своей жизни.

Но самое удивительное, что на этот раз ему не приходилось делать над собой усилий или прибегать к актёрским способностям. Слова шли от души. Он действительно с удовольствием представлял Оксану в своём доме в Моксвилле… В спальне, в бассейне, в кожаном салоне «Лексуса»… Она действительно может наполнить и украсить его жизнь… А с какой детской непосредственностью она бы радовалась всему тому, что для него привычно и обыденно! А замечательный секс!

Мачо вздохнул. Это, конечно, глупости. Причём совершенно неосуществимые.

– Я завтра же подам на развод! – счастливо сказала девушка.

– Лучше не завтра, – сказал Мачо. – Лучше через месяц.

– Почему через месяц? – зелёные глаза широко раскрылись. – Почему через месяц? – в её голосе слышалась тревога.

Мачо обнял могучей рукой хрупкие плечи.

– Мне нужна твоя помощь. Вернее, твоего мужа.

– Моего мужа?! – Оксана высвободилась и села, обхватив колени. – Как он может тебе помочь?

Мачо тоже сел и привлёк девушку к себе.

– Очень просто. Раз он всё время ездит на военном поезде, то может перевезти партию очень ценного груза. Это тайваньские микросхемы для мобильных телефонов. Они крохотные, вот такие…

Он ограничил пальцами квадратик со стороной в полтора сантиметра.

– Причём очень тонкие и лёгкие. В обычный «дипломат» помещается несколько тысяч. А каждая приносит прибыль в сто долларов. Представляешь?

Оксана сосредоточилась.

– Так это получается… Сотни тысяч долларов?!

– Вот именно. Только обычным путём их возить нельзя: отберут…

– Это что, контрабанда?

– Не совсем… Просто товар, с которого пошлины не уплачены полностью. «Серый» товар, – ты, наверное, читала в газетах.

– Читала. Но пошлины ведь можно уплатить! И везти все легально!

– Можно. Тогда доход станет в десять раз меньше… Оксана покачала головой:

– Ничего не получится…

– Почему? Твой муж сделает две‑три перевозки, и мы с тобой разбогатеем! И ему я хорошо заплачу! А после этого ты и подашь на развод!

Девушка покачала головой ещё раз:

– Саша не такой. Он правильный и не станет за деньги нарушать инструкции.

– Да какое это нарушение? Положить в чемодан лишних триста граммов?

– Как ты не понимаешь! Это не простой поезд! Он возит атомную ракету, и Саша её запускает! Когда мы поссорились, он как раз уезжал на запуск! Это очень серьёзно, поезд даже нигде не останавливается! Как он перевезёт твои схемы?

Мачо чувствовал себя как ищейка, напавшая на верный след.

– Да выбросит в указанном месте, и всё! Я ему позвоню, и он бросит пакетик в окно!

Оксана вздохнула.

– Какой ты непонятливый! У них нет окон. И позвонить ему нельзя, у нас даже в городке не работают сотовые телефоны! Тем более в поезде!

«Система „Купол“, – лихорадочно подумал Мачо. – Значит, и радиовзрыватели не сработают, и индивидуальная связь невозможна! А если „Купол“ установлен и в поезде, то пеленгатор окажется бесполезным! Тогда весь план „Бета“ летит к чёрту… Но, может, поезд не прикрыт „Куполом“? Всё‑таки аппаратура глушения сложна и громоздка, она мало приспособлена к транспортировке… Нет, рисковать нельзя, успех должен быть гарантированным! Хочешь не хочешь, а надо задействовать вариант „Зет“, спускать с цепи Салима и его зверей… Пусть „Бета“ и „Зет“ развиваются параллельно!»

– Ну, если ты не хочешь мне помочь…

Мачо лёг и обиженно отвернулся.

– А я возлагал на этот проект большие надежды. Основной бизнес идёт всё хуже – конкуренция, налоги… Придётся продать машину, возможно, и квартиру… А я собирался заработать на шикарную свадьбу и замечательное свадебное путешествие. В Венецию, например…

– Послушай, Васенька, но это правда невозможно! Ты просто не знаешь Александра! Он очень упёртый!

Теперь Оксана прижалась к любовнику и принялась нежно гладить его волосы.

– Ну, хорошо. Не надо сразу брать быка за рога. Давай его приручим постепенно. И начнём вот с чего…

Мачо вскочил и голый прошёл к шкафу, порылся в своей сумке.

– Ты подаришь ему мобильник. Вот этот.

Мачо протянул Оксане мобильный телефон Nokia.

– Пусть возьмёт в рейс, чтобы созваниваться с любимой женой. Даже если он не станет звонить, все равно начнёт привыкать, что можно чуть‑чуть отойти от своих дурацких инструкций! А потом – видно будет! В конце концов, все хотят заработать.

– Ну ладно, – с сомнением произнесла Оксана. – Давай попробуем. Только знаешь что…

– Что, дорогая? – с готовностью отозвался Мачо.

– Никому не говори про поезд. Ну, про то, что я тебе наболтала. Это военная тайна. Я не должна была тебе рассказывать такие подробности.

Мужчина укоризненно развёл руками.

– Ну что ты, любимая! Ведь мы близкие люди, почти родственники. Конечно, я буду молчать!

Он поцеловал девушку в лоб, глаза, губы. Но сомнения не оставляли Оксану. Она повертела в руке подаренный мобильник.

– Можно я позвоню?

– Конечно, звони сколько хочешь, там заплачено за два месяца вперёд.

Она набрала домашний номер.

– Алло, мама? Как дела?

– Куда ты пропала? – закричала Ирина Владимировна. – Приехал Саша, он тебя везде ищет! А я даже не знаю, где ты и с кем!

– Ох, мамочка, я никуда не пропала. Просто с подружками поехали на море немного отдохнуть.

– Какое море, сейчас май месяц!

– Там было очень тепло. Но сейчас я уже еду домой. Подъезжаю к Тиходонску, скоро буду!

– На машине, что ли? – подозрительно спросила Ирина Владимировна.

– На машине.

– А кто за рулём?

– Ох, мама… Приеду, всё расскажу!

Она отключилась.

Мачо слышал весь разговор, хотя делал вид, что бреется в ванной.

«А девочка с её милой непосредственностью и виртуозным сексом не такая уж простушка! – подумал он. – Она проверила аппарат, хотя профессионалка не делала бы этого у меня на глазах… Хорошо, что радиомаяк выполняет и функцию телефона, но ухо с ней надо держать востро!»

Открытие озаботило шпиона. Но когда он вышел из ванной, на его лице по‑прежнему было выражение искренней влюблённости.

И Оксана, катаясь по постели, улыбнулась мускулистому красавцу.

– Как прекрасно мы провели время, – промурлыкала она. – Я просто счастлива! Когда Саша уйдёт в следующий рейс, ты заберёшь меня из этого проклятого Кротова? Я буду свободна около двух недель!

– Обязательно заберу, дорогая! У нас опять будет медовый месяц! И я буду ждать его с нетерпением!

– Как приятно это слышать!

– А мне приятно говорить. Ты только позвони мне, когда муж соберётся, назови дату отъезда. Чтобы я мог спланировать дела.

– Обязательно, дорогой, – Оксана продолжала обворожительно улыбаться.

***

Ночью, когда солнце уходит за горизонт и тьма вступает в свои права, когда солдаты прячутся в сложенные из бетонных блоков посты, с зыбкой надеждой дожить до утра, когда «мирный житель», подобно оборотню, превращается в кровожадного боевика, когда не действует ни один закон, кроме священного закона кровной мести, несколько оборудованных крупнокалиберными пулемётами джипов заехали в Шали и выстроились полукругом у ворот дома местного имама. Из откинутых задних дверц в черноту ночи уставились чёрные бездны «стволов» калибра 12,7 мм.

Дом был крепким и новым, в три этажа, выложенных из качественного красного кирпича. В нём был надёжный подвал с двумя выходами, в котором вели неторопливую, как и положено на Кавказе, беседу хозяин и гость.

– Ты слышал когда‑нибудь про Салима?

В устах имама Али Арханова редко звучало такое почтение, с которым он назвал это имя. Однако Лечи Исмаилов, уже много лет считавшийся одним из самых ярых и непримиримых полевых командиров, никак на это не отреагировал. Его смуглое суровое лицо, будто высеченное из горного камня, продолжало оставаться хмурым и сосредоточенным. Ледяной неподвижный взгляд Лечи открыто буравил влажный от пота лоб собеседника, словно стремясь просверлить в кости отверстие и заглянуть в мозг. Чёрные с проседью волосы были старательно зализаны назад, но аккуратная причёска совершенно не гармонировала с его небритыми щеками.

Практически все, кто был знаком с Исмаиловым, включая и имама Арханова, считали его законченным фанатиком, свихнувшимся на почве ваххабизма. Друзей и родственников у Лечи не было. Он всегда был сам по себе, потому что ненавидел всех вокруг, только некоторых терпел, а некоторых – нет, и они переставали жить. Арханова он тоже ненавидел, но пока терпел.

– Нет, не слыхал. Кто это? – Исмаилов вставил в рот сигарету и щёлкнул зажигалкой.

Али недовольно поморщился. Грузный чеченец пятидесяти трёх лет, с тяжёлыми набухшими веками и не в меру широкой челюстью не переваривал табачного дыма и запрещал любому курить в его присутствии. Любому, но не Лечи Исмаилову. Арханов самому себе не мог признаться в том, что в глубине души побаивается этого безжалостного человека.

– Это один из руководителей нашего движения.

– Я никогда не видел его. Я никогда не слышал его речей. Я не знаю, чем он помог нашей борьбе. Какой он руководитель? И зачем мне его знать?

– Салим живёт в Иордании, или в Катаре, или в Саудовской Аравии. Он всё время переезжает, поэтому никто точно не знает, где он живёт. Его мало кто видел, и ещё меньше тех, кто после этого остался в живых. Но те деньги, которые ты получаешь от меня, поступают от Салима…

Лечи холодно усмехнулся.

– Откупиться деньгами легче, чем самому участвовать в борьбе. Как это делаю я и мои люди. И ты, – после короткой заминки добавил он.

– Так вот, Салим скоро прибудет к нам. Он будет руководить одной чрезвычайно важной операцией. Пожалуй, самой важной для нашего дела.

Полевой командир усмехнулся ещё раз. Представления о важности разные у штабных крыс и у человека, за спиной которого отряд готовых на всё головорезов.

– Что же даст эта важная операция? – с едва заметной издёвкой спросил он.

Имам Арханов торжественно поднял руку, будто собирался клясться на Коране.

– Атомную бомбу!

– Что?! – Исмаилов поперхнулся дымом. Для столь сдержанного воина, как он, это был признак особого волнения.

– Атомную бомбу, Лечи! – повторил Али Арханов. – Ты представляешь, что это значит для нашей борьбы?

Полевой командир поискал взглядом пепельницу, не нашёл и затушил сигарету о ребристую подошву американского армейского ботинка. Потом снова осмотрелся, прикидывая, куда выкинуть окурок. Подвал не выглядел как подвал – хорошая мебель, полки со священными книгами, ковры… Имам напряжённо наблюдал за бесплодными поисками Лечи. Бросить окурок на пол – значит серьёзно оскорбить хозяина. Убедившись в том, что подходящего места нет, гость сунул окурок в один из многочисленных карманов своего камуфляжа. Али Арханов расслабился.

– Что это значит? – вопросом на вопрос ответил Исмаилов. – Может, много значит. А может – ничего. Ни я, ни мои люди не сможем её использовать.

– У нас найдутся специалисты, – кивнул имам. – Думаю, что Салим знает, как с ней обращаться. Надо только захватить её. И это мы хотим поручить тебе и твоему отряду.

– Где эта бомба?

Полевой командир не мигая взирал на имама. Это был гипнотический, нечеловеческий взгляд. Арханов никогда не видел, чтобы глаза Лечи моргали. И сейчас тяжёлые веки с густыми чёрными ресницами оставались неподвижными. Это было противоестественно и внушало страх.

– Она в поезде. Бомбу возит особый поезд, про него известно очень мало. Он никогда не стоит на месте. Постоянно гоняет по всей России. Тебе придётся отследить его. Как считаешь, это возможно?

– В жизни нет ничего невозможного, Али, – обращаясь к имаму как к равному, степенно произнёс полевой командир. – Только зачем нам гоняться за поездом по всей России? Надо действовать поблизости от нашей границы, это раз! Найти железнодорожника из наших братьев по вере, это два. Он расскажет, когда будет проходить этот поезд, и мы устроим засаду, это три! Конечно, надо продумать все детали… Большой стрельбы быть не должно, чтобы не повредить бомбу и самим не взлететь на воздух. Я думаю применить газ. Мы отравим кафиров и возьмём бомбу совершенно целой!

Арханов внимательно изучал говорившего из‑под полуприкрытых век. На его взгляд, в Исмаилове, безусловно, было что‑то демоническое. Что‑то несвойственное простому человеку. То ли его холодные глаза, то ли металлический голос, то ли величавая посадка головы, то ли умение мгновенно разработать план сложной операции. Когда Лечи умолк, в комнате некоторое время ещё сохранялась гнетущая тишина. Арханову казалось, что эхо сказанного все ещё носится между стен, не в силах отыскать выхода из замкнутого пространства подземного этажа.

– Хороший план, Лечи. Очень хороший.

Исмаилов никак не отреагировал на лесть.

– В каких местах надо искать этот поезд?

Имам пожал плечами.

– Маршрута его мы не знаем, тем более его всё время меняют. Но одно известно точно. Он всегда выходит из Тиходонска и всегда возвращается в Тиходонск. А там у нас есть надёжные люди. Про Ису Хархоева слышал?

***

Елисеевская – небольшая станция в шестистах километрах севернее Тиходонска и в двадцати от районного центра Ахтырска. Работают здесь всего пять человек: начальник Ибрагим Османов, его жена Вера – она же железнодорожный кассир, стрелочник дядя Миша, путевой обходчик Николай и электрик Сергей Павловский. Немногочисленный персонал вполне справлялся с текущими делами, ибо в Елисеевской ежедневно останавливались на одну‑две минуты всего четыре поезда, остальные проносились мимо и даже не притормаживали.

По расположению она не совсем отвечала планам Исмаилова, но зато начальником здесь был земляк, и это сыграло решающую роль. Правда, Ибрагим был аварцем, он родился в горном селе, граничащем с Чечнёй, ещё в то время, когда Кавказ не знал ни национальных, ни религиозных распрей. Но понятие землячества в этих краях может быть очень широким. Если ты служишь в армии где‑нибудь в Волгограде, то твоими земляками будут и чеченец, и ингуш, и черкес, и кабардинец – любой выходец с Кавказа, имеющий корни в его каменистых горах. Когда ты живёшь в Махачкале, то земляками считаются и лакцы, и даргинцы, и кумыки, а может, даже и не похожие на дагестанские народы ногайцы, с их раскосыми, как у калмыков, глазами. Чем дальше от больших городов, где нации перемешаны как ингредиенты коктейля, тем больше сужается понятие земляка. В родном селе: в дагестанском Гунибе или в чеченском Аргуне земляк – это, соответственно, аварец или чеченец.

Кавказцы – люди особого менталитета. Вне рода они не могут существовать, как не выживает муравей, не сумевший вернуться в родной муравейник. Если даже кавказец уехал из родных краёв и живёт в России, на родине остаётся отчий дом, остаются братья, сестры, дядья, племянники, их дети и дети их детей. Под закат жизни многие возвращаются в родовое гнездо, где тебя все знают и где ты всех знаешь, где тебя поддержат, помогут, окажут уважение и внимание.

Очередная кавказская война нарушила привычный уклад, спугнула и разбросала людей по разным местам. Но место жительства не меняет законов крови. Если к тебе за помощью пришли земляки, ты должен им эту помощь оказать. Даже вопреки своему желанию, своим должностным обязанностям и служебным предписаниям.

Но начальник станции Елисеевская Ибрагим Османов, которого Муса Хархоев посчитал земляком, повёл себя совсем не так, как требуют обычаи предков. Хотя он расхаживал по перрону в тщательно отутюженной форме железнодорожника и в высокой, специально пошитой фуражке, то есть отдавал дань объединяющей все кавказские нации любви к любой униформе, отвечать на вопросы земляков негодяй отказался.

– Как тебе не стыдно? – Лечи Исмаилов принудил себя разговаривать по‑хорошему. – Ты же наш единоверец, у нас общая кровь! Наши народы всегда куначествовали, брали друг у друга невест, мы помогали друг другу в трудную минуту! А ты не хочешь нам сказать про гяурский поезд!

Османов сидел на стуле в своём кабинете. Китель у него был разорван, фуражка валялась на полу, под глазом начинал отчётливо проявляться кровоподтёк.

– Да я же объясняю – это вам не билеты без очереди взять, не в вагон без билета посадить! – хрипло сказал он. – Это литерный поезд! О нём вообще говорить нельзя! А когда он пойдёт, я не знаю. И знал бы, не сказал!

Исмаилов кивнул. Стоящий за спиной начальника станции Галинбаев коротко замахнулся и резко ударил ладонью по уху. Османов упал на пол, на него тут же обрушился град ударов. Галинбаев пинал его ногами, несколько раз ударил стулом.

– Я не знаю, когда он пойдёт, – прохрипел Ибрагим. – У него же нет графика! Вон, посмотрите в столе!

Глаза железнодорожника закатились.

– Дать ему ещё, амир? – спросил Галинбаев. Он любил такую работу и выполнял её с удовольствием.

Но командир покачал головой:

– Обожди…

Исмаилов порылся в ящиках стола и нашёл графики прохождения поездов через Елисеевскую. Зимнее расписание, летнее… Конечно, никакого литерного там не было. Но такие поезда никто и не станет записывать в график!

Амир осмотрелся. На Елисеевскую он прибыл с тремя соратниками: своей правой рукой Исрапилом Галинбаевым и земляками из Тиходонска: Мусой Хархоевым и Магомедом Тепкоевым. Собственно, Муса и вывел их на Елисеевскую: когда‑то у него здесь лопнула ось цистерны с бензином и Османов, на свою беду, помог её заварить.

Галинбаев недавно спустился с гор, это был крепкий, приземистый парень, невысокого роста, в чёрной, распахнутой до груди рубашке. Он переступил через тело «земляка», поскрёб грязными, давно не стриженными ногтями густую поросль на груди, прямо из графина напился воды. Бороду он сбрил недавно, и если присмотреться, то менее загорелая кожа выдавала её бывшие контуры.

Муса и Магомед были городскими, они имели более цивильный вид и потому стояли на перроне у входа, чтобы не пустить, в случае чего, нежелательных свидетелей. Внутрь они не заглядывали: переговаривались негромко о своих делах, не обращая внимания на звуки ударов и сдавленные стоны.

Неблагодарный единоверец валялся в крови. Он или был без сознания, или притворялся. Поскольку присутствующие в кабинете бандиты были знатоками кавказского менталитета, они с большей долей вероятности могли предположить второй вариант. Так оно и было. Османов лежал и думал, как вырваться из наброшенной на него петли. Он проклинал тот день и час, когда познакомился с Мусой. Он был уверен, что чеченцы обращаются с ним так, потому что он им не настоящий земляк. Он думал, что если бы начальником станции был чеченец, то его бы они не избивали так жестоко. Но он ошибался. Национальность тут никакой роли не играла. Если бы о прохождении литерного поезда знал чеченец и этот чеченец попытался исполнить свой служебный долг, то он точно так же лежал окровавленный на потёртом полу давно не ремонтированного кабинета.

– Ладно, Исрапил, он ничего не понял, – сказал Исмаилов. – Делать нечего. Отрежь ему голову. Мы выставим её на перроне для устрашения неверных. А потом займёмся его семьёй и теми родственниками, кто остался на родине. Они все должны ответить за предателя!

Рука Галинбаева скользнула за спину и выудила из‑за широкого кожаного ремня остро отточенный нож, которым уже было отрезано несколько голов.

– Не надо, – простонал Османов и чуть пошевелился. – Я действительно никогда не знаю заранее! Они сообщают за два часа. Иногда – за час!

– И очень хорошо! – кивнул амир Исмаилов. – Ты будешь нам помогать?

– Да, буду, – обессиленно произнёс избитый аварец.

– Когда примерно пойдёт этот литерный? – Лечи Исмаилов нагнулся и впился в глаза лежащего тяжёлым, давящим взглядом.

– Обычно… Три раза в месяц… Значит, дня через три, может, пять…

– Отлично, – Исмаилов потянулся, разминая кости. – Мы у тебя тут поселимся. Будут спрашивать, скажи – родственники в гости приехали. Один никуда не отходи, будь всё время на виду. Закончим дело, я тебе заплачу как положено, жалеть не будешь. И не вздумай дурака валять! И тебя зарежем, как барана, и всю семью вырежем!

Османов обессиленно закрыл глаза.

***

БЖРК готовился в очередной рейс. Первый экипаж привычно укладывал чемоданы. На этот раз старшему лейтенанту Кудасову вещи собирала жена. Примирение у супругов состоялось ещё в Тиходонске: вначале на квартире Оксаны в присутствии нервничающей Ирины Владимировны и вялого, как снулая рыба, Федора Степановича, потом в доме Кудасовых. Родители Александра так старались, что вышла вторая свадьба в миниатюре, только что «горько» не кричали.

Внешне у супругов всё было нормально. Оксана вела себя как и положено офицерской жене: перестирала и выгладила одежду, даже приготовила прощальный ужин. Но Александр чувствовал, что трещина в отношениях осталась. Где пропадала супруга столько времени, с кем… Рассказы про поездку в Туапсе были неубедительными, концы с концами в них не сходились. Правда, он тоже чувствовал за собой вину, поэтому не очень‑то старался докопаться до истины.

– Счастливо съездить, Саша, – сказала Оксана, когда ужин был окончен. – Я буду тебя ждать. Возможно, мне придётся навестить родителей. Но ты мне сможешь всегда позвонить…

– Как позвонить? – удивился Александр. – Я же тебе объяснял, мы нигде не останавливаемся…

– Я все помню, дорогой. Просто я приготовила тебе подарок…

Оксана положила на стол мобильный телефон.

– Это здорово, – Саша расплылся в улыбке. Он давно хотел такую штучку. – Только из поезда звонить нельзя, да и здесь он работать не будет. Но когда в следующий раз выберемся в Тиходонск или куда‑нибудь ещё, он очень пригодится…

– Ты положи его в чемодан, и пусть лежит. Можешь даже не включать. А если захочешь и будет возможность – позвонишь мне, – ласково улыбнулась Оксана.

– Ну что ж… Если будет возможность, позвоню!

Александр спрятал аппарат под запасную форменную рубашку. Возможность контролировать Оксану казалась очень привлекательной, вот только удастся ли её использовать… Не исключено, что в поезде есть аппаратура, пеленгующая излучение, или связь гасится, как в гарнизоне… Но это всё можно незаметно выяснить у связистов. А пока пусть лежит, есть ведь он не просит.

В это же время полковник Белов тоже собирался в рейс. Последний свой рейс – представление на его увольнение уже лежало на подписи у командира дивизиона. Поэтому настроение у начальника смены было соответственное. Последние две недели он беспробудно пил. И даже сегодня с утра принял стакан водки, понадеявшись, что командный состав, как обычно, не заставят проходить предрейсовый медосмотр.

– Где моя чистая рубашка?! – рявкнул он.

– А ты её стирал? – с издёвкой спросила Ирина, не отрываясь от телевизора.

Глаза Евгения Романовича налились кровью.

– Хватит того, что я зарабатываю деньги! Горбачусь на этом долбаном поезде, облучаюсь, психую! А ты целые дни валяешься на диване!

– Невеликие у тебя заработки, дружок! И ты уже две недели пьянствуешь. Вполне мог постирать себе рубашку и носки.

– У меня для этого есть жена!

Ирина Александровна рассмеялась.

– У нормальных мужиков жены для другого! Спроси у своего Кудасова, для чего ему жена! И поучись у него!

Удар попал в самое уязвимое место.

– Что?! – Белов заревел, как раненый зверь. – Ты издеваешься надо мной?! Сука, лесбиянка! Мало того, что ты не даёшь мне, мало, что опозорила меня перед командованием и всем гарнизоном, выставила на посмешище перед этим сопляком, так ещё ставишь мне его в пример?!

– Конечно! Он хотя и молодой, но умнее и талантливее тебя. Он блестяще выполнил правительственное задание, а ты только благодаря мне и Валечке проходил контрольные тестирования…

– Ну, всё!

Взбешённый до предела Василий Романович подскочил к жене, рванул за плечо, разворачивая к себе лицом, и с маху ударил в лицо – раз, другой, третий!

Ирина опрокинулась на пол, из расквашенного носа хлынула кровь, кровь сочилась из рассечённой губы, лицо побледнело, глаза расширились от ужаса.

– Сука, сука, сука!

Белов изо всей силы пинал жену ногами, нагибаясь, колотил кулаками по голове и лицу. Его рассудок полностью помутился, как будто началась белая горячка.

Под градом ударов женщина каталась по полу, из горла вырывались всхлипы и крики. Она прижала к лицу руки, сквозь короткие пухлые пальцы сочилась кровь.

– Получила? Получила, сука?!

Он вцепился ей в волосы и принялся колотить головой об пол.

– Вот тебе, вот! За то, что мучила меня всю жизнь!

– Отпусти, сволочь! Я сейчас позвоню в штаб! Вместо рейса под трибунал…

– Ах так! Звони, сука, заявляй!

Руки Евгения Романовича сошлись на горле супруги.

– Иди звони! Что ж ты не звонишь?

Ирина хрипела, тело её конвульсивно выгибалось.

– Ты мне всю жизнь испортила! Я бы уже генералом был!

Через некоторое время супруга затихла. Она была мертва.

– Ну что, довольна? Получила? – как заведённый повторял Белов. – Вы у меня все получите! Все, по полной программе!

Вскочив, он принялся ходить взад‑вперёд, отряхивая ладони, будто счищая налипший на них песок.

– Вы все запомните полковника Белова! Весь мир запомнит! Я вам покажу боевой пуск!

Затащив бездыханное тело супруги под кровать, он полотенцем вытер с пола кровь и расчётливо убрал видимые следы преступления.

Потом долго принимал душ, чистил зубы, причёсывался, стремясь, чтобы то новое, что поселилось в нём, не было видно окружающим. Для окончательной подстраховки он даже собственноручно выгладил форму, начистил ботинки и наодеколонился «Шипром». В назначенное время он отправился на борт БЖРК.

А старший лейтенант Кудасов пришёл даже раньше времени. Он прошёл предрейсовый медосмотр и прогуливался вдоль путей, ожидая, пока подадут поезд. Одновременно он размышлял о подаренном Оксаной телефоне. Сейчас он понимал, что здесь много странностей. Раньше она никогда не делала ему подарков – это раз! Телефон без коробки, без инструкции, без гарантийного талона, без чека – только трубка и зарядное устройство. Выглядят они совершенно новыми, но на купленный в магазине подарок не похожи. Это два! Проносить на борт БЖРК любые средства связи запрещено, и она это знает. Но посоветовала положить его в чемодан. Вот третья странность!

Что за этими странными фактами стоит? Не иностранная же разведка! Так бывает только в кино, да и Оксана, при всём своём легкомыслии, не шпионка, уж это он точно знает! Скорей всего, за этим не стоит ничего. Кроме его собственной мнительности, основанной на каждодневных призывах к бдительности со стороны особистов и командиров. Но…

Сейчас ситуация не казалась такой безобидной, как дома час назад. Совершенно очевидно, что проносить сотовый телефон на борт секретного стратегического объекта нельзя. Чем бы ни мотивировался такой пронос, но это будет первым шагом за ту черту, через которую переступать недопустимо! Надо было оставить этот чёртов прибор дома! А теперь куда его девать? Если выбросить, то обязательно найдут и поднимется тревога… Сдать майору Сомову? Но только в благостных книжках чекисты по‑отечески помогают попавшим в неприятную ситуацию честным гражданам. А в жизни будет так: его отстранят от рейса, начнут дознание, будут допрашивать его и Оксану попеременно, проводить очные ставки, вытягивать душу, а в конечном счёте выгонят его из армии, отчитавшись, что спрофилактировали попытку… Чего? Хрен его знает! Но это они придумают, чтобы показать свою бдительность и высокоэффективную работу. Выгнали же неизвестно за что бедного Андрюху Короткова…

Коротко свистнул тепловоз, загудели рельсы, на выходе из депо вспыхнул прожектор. Сегодня в первый раз отправляли дублёра БЖРК – старый, давно списанный и теперь лишь внешне обновлённый состав. Покрасили, подлатали, но внутри нет ничего. Ни имитатора ракеты, ни сидений и столов, ни кухни, ни даже переборок… Обычный товарный состав, только совершенно пустой. Не считая, конечно, машиниста с помощником. Александр очень сомневался, что дублёр собьёт с толку американцев. Хотя, может, и отвлечёт какую‑то часть внимания на себя. Начальству, как говорится, видней.

Тепловоз приближался. И вдруг ему пришла в голову спасительная мысль. Саша быстро огляделся. Он отошёл достаточно далеко от КПП, вокруг темно и никого нет. Очень удачно. Он открыл чемодан, вытащил злополучный телефон, протёр гладкий корпус и клавиатуру платком. Когда состав грохотал мимо, он коротким движением забросил аппарат на площадку товарного вагона. Вот и всё! За время рейса он вполне может выпасть или его украдут, а даже если Nokia вернётся обратно, установить владельца будет нельзя. Может, воры выбросили в проходящий состав, да мало ли как можно будет объяснить такую находку! Александр испытал громадное облегчение, даже дышать стало легче!

Он неспешно побрёл обратно. И вовремя: из депо выкатывался настоящий БЖРК. Началась посадка.

Кудасов сразу заступил на дежурство с Шульгиным и Петровым. Проводивший инструктаж Белов старательно избегал смотреть ему в глаза. Чувствовалось, что начальник смены только‑только вышел из запоя. Сегодня он был ещё более злым и раздражительным, чем всегда. В исходивших от него привычных волнах неприязни и ненависти Кудасов разобрал новую нотку: от полковника веяло реальной угрозой! Как сигналы тревоги, от него исходили биоволны смертельной опасности! Похоже, что он был готов на всё!

«Хрен с ним, перетерплю, – подумал Кудасов. – Пусть покуражится в своём последнем рейсе!»

Но он не знал, что этот рейс может стать последним для всего человечества.

– Задраить двери! Включить наддув! – раздались обычные стартовые команды. Но потом подполковник Ефимов вышел за пределы официальных команд.

– Внимание экипажу! – строго сказал начальник поезда. – То, что происходило после успешного боевого пуска, – забыть! На борту «изделие», мы находимся на боевом дежурстве! Никаких расслаблений, никаких отклонений от устава и приказов, никаких нарушений дисциплины! За любое нарушение виновные понесут строжайшую ответственность!

БЖРК тронулся с места и принялся набирать скорость. Он ещё не вышел за пределы части, когда Оксана позвонила в Тиходонск.

– Василий, здравствуйте! – как всегда в подобных случаях, она говорила официальным тоном, чтобы на телефонном коммутаторе никто ни о чём не догадался. – Это Оксана Федоровна. Я освободилась. Завтра можете присылать за мной машину. Я хочу проведать маму…

Барби гордилась своей хитростью.

– Конечно, Оксана Федоровна, всё будет исполнено! – так же официально сказал Мачо и отключился.

С шестнадцатого этажа гостиницы «Сапфир» были видны крыши старых, доживающих свой век домишек. Чем‑то они напомнили крыши старого Парижа. Дальше широкая река, живописное левобережье… Там они с Оксаной действительно прекрасно провели время. У неё замечательная фигура, очаровательные ножки, подвижные и сильные интимные мышцы, что встречается крайне редко… И вид главного женского органа необычен: аккуратная щёлка, как у маленькой девочки, только вытарчивающий красный бугорок показывает, что она уже взрослая. А разогревшись, щёлка распускается в прекрасный бутон, как элитная роза… От этих воспоминаний холодный профессионал затрепетал. Оксана действительно замечательная девушка, и он действительно её любил. Но завтра она напрасно будет ждать его и готовиться к новым любовным приключениям. Потому что любовь – это одно, а работа – совсем другое. Очень хорошо, когда они пересекаются, и ничего не поделаешь, когда они расходятся…

Он набрал номер Мусы Хархоева.

– Передай дяде, что племянник выехал, – сказал он и выключил аппарат. Теперь его можно выбросить. Потому что задание выполнено. Достав из шкафа бутылку 12‑летнего шотландского «Glen Spey», он повалился в удобное кресло и сделал первый глоток. Мягкая ароматная жидкость обожгла горло и пищевод. Надо было добавить льда, но ему не хотелось двигаться. Он выложился полностью. И сделал всё, что от него зависело. Впрочем, как и всегда. От того, что являлось конечным результатом задания, он всегда абстрагировался, как и технический гений, профессор Лоуренс Кольбан.

Теперь нужно уезжать. Из «Сапфира», из Тиходонска, из России. Маршрут эксфильтрации отработан и не должен вызвать осложнений. Разве что дождаться подтверждения? Нет, к чёрту… Но шевелиться не хотелось. Он слишком устал. В конце концов, всё сработано чисто, он ни в чём не засветился. Так что можно задержаться до завтрашнего утра, выспаться, отдохнуть. А заодно и получить подтверждение, чтобы совесть была спокойной…

Date: 2015-09-05; view: 238; Нарушение авторских прав