Нравственный закон как принцип жизни и эта последняя, как форма созерцания его

1) Конечно, жизнь формально, т. е. в своей деятельности, существует из себя, от себя и через себя. Это непосредственно вытекает из ее понятия, ибо иначе она не была бы жизнью. Совсем иной вопрос, основано ли в самом себе и абсолютно ли только ее мыслимое существование, лежащее по ту сторону всякой деятельности. Если ответить на этот вопрос утвердительно, то придется признать, что жизнь и ее обнаружения существуют только для того, чтобы существовать, а не для какой-либо цели.

Мы уже встречали в нашем исследовании такие факты сознания, которые позволяют ответить на этот вопрос утвердительно; самый общий и наиболее выразительный факт этого рода есть естественное нежелание всякого неиспорченного человека признать формальную свободу за цель саму по себе.

Мы рассмотрели все эти факты и пришли к предположению, что должна существовать какая-нибудь определенная цель, которая будет достигнута деятельностью этой жизни. Следовательно, жизнь существует не ради самой себя и своего обнаружения, а для определенной цели, она есть только орудие и средство для достижения цели. Теперь мы разберем это предположение.

Если жизнь существует не ради самой себя, то она существует и не через себя, т. е. она не заключает в себе основу своего существования, а имеет ее в другом, именно в этой конечной цели. Но, как мы видели выше, жизнь вообще только мыслится. Если это мышление жизни задастся вопросом, имеет ли оно в себе самом свое основание, то оно найдет, что оно не может предположить основой мыслимого какой-либо факт, ибо сама жизнь мыслится как принцип всех фактов, также и никакого другого и второго принципа этих фактов, ибо жизнь мыслится как их единственный принцип, следовательно, оно, не находя основания в самом себе, может и должно мыслить некоторую конечную цель как основу жизни.

Следовательно, эта конечная цель, которую мы тоже можем только мыслить и пока должны предположить, по крайней мере, относительно абсолютно существующей, есть основание существования жизни, как формального, так и качественного. Это содержится в нашем предположении.

(Каким образом мы можем мыслить эту конечную цель как имеющую бытие — пока это мышление, безусловно, требуется, и мы знаем, что оно возможно, а тот, для кого оно невозможно, может не принимать участия в нашем исследовании, — и в какую совершенно иную сферу бытия мы при этом вступаем, об этом мы будем говорить ниже и тем самым подымимся выше. Фактически в области явлений ее нет, а там она только должна быть и осуществляться самой жизнью. Конечная цель, если только она есть, существует через жизнь, и, наоборот, сама жизнь в своем собственном существовании есть только через бытие конечной цели. Понятно, что в этих двух предложениях слово есть имеет разное значение, иначе они будут противоречить друг другу и исключать друг друга).

Следовательно, просто бытие жизни не есть нечто абсолютное; мы нашли для него основание: конечная цель создает и определяет его.

Зачем надо конечной цели создавать вне себя жизнь? Так как мы в своем исследовании, без сомнения, ищем абсолютное, зачем же теперь, когда мы нашли нечто высшее, чем жизнь, и по сравнению с ней абсолютное, мы не удовольствуемся этим, а переходим от него снова к жизни? Может быть, необходимость этого лежит в самом понятии конечной цели? Без сомнения, конечная цель нуждается в том, чего она есть цель; она желает быть реализованной и для этого нуждается в орудии, которое она, поскольку мы пока видим, сама себе создает в жизни.

Она желает быть реализованной; реальное же и действительное созерцаемо; она должна быть созерцаемой и для этого ей нужна жизнь. Следовательно, жизнь в сущности и в своем истинном бытии есть созерцаемость, проявление конечной цели.

2) После того, как мы дали это новое и высшее определение жизни, мы должны дальше развить последние данные нашего исследования ее, и к этому дальнейшему определению ее мы теперь и приступим.

Во-первых, до сих пор содержание нашего абсолютного мышления было: жизнь есть. Теперь оно превращается в следующее: видимость абсолютной конечной цели есть (его субстанциальное), и она абсолютно деятельна, чиста и вполне творческая (формальное). Всякий увидит здесь двойственность: абсолютная конечная цель есть, она вполне и совершенно закончена и сама себя определяет; то, что она есть, она есть безусловно через себя саму, а это есть нечто определенное; она есть, а не становится, и ничто в ней не становится. Такова она по ту сторону всей жизни и как основание бытия жизни. Во-вторых, эта конечная цель принимает форму абсолютной жизни и свободы, которая есть творчество абсолютно из ничего, так, как было описано выше.

Что же может эта жизнь творить из ничего? Может быть, свое внутреннее содержание и ядро и внутреннее содержание и ядро своего продукта? Без сомнения, да, согласно с нашим ранее высказанным взглядом, когда мы ее рассматривали как чисто формальную жизнь и как свободу. Но согласно нашему позднейшему представлению — уже нет, ибо она сама есть абсолютно существующая, готовая и не могущая становиться конечная цель. Она может творить только форму; она и творит конечную цель, которая до того находилась только в духовном, совершенно невидимом мире, и которую она переносит в видимый мир, в котором этой цели не было. Поэтому жизнь есть абсолютный творец формы этой конечной цели, но никак не содержания. Она не создает ее, а, напротив, сама ей создается. Затем мы нашли основание всякого созерцания, а именно, оно есть обнаружение этой жизни и именно в двоякой основной форме: в общей, изображающей целую и Единую жизнь только в ее возможности, и в индивидуальной, изображающей жизнь как действительно деятельную, но только в отдельных пунктах. Эта двоякость основных форм оказалась необходимой для того, чтобы жизнь могла быть мыслима; созерцание

было созерцанием именно жизни какова она есть просто как жизнь, как свободная деятельность и ничего больше. Теперь мы видим, что жизнь совсем не должна быть созерцаема только для того, чтобы быть созерцаемой, но для того, чтобы в ней созерцалась конечная цель. Раньше созерцание было выведено из понятия созерцаемости просто жизни, теперь это непригодно: жизнь созерцаема также как средство и орудие для конечной цели. Итак, в наше априорное определение системы созерцания вообще должна войти и созерцаемость жизни через посредство самой конечной цели. Найденное нами определение созерцания мы должны расширить введением в него этого основного закона; к этому мы теперь и приступим.

А. Двойственность основной формы была условием для того, чтобы жизнь была мыслима, но, как выяснилось в нашем исследовании, само его мышление было условием мыслимости конечной цели, и, следовательно, проявления ее в форме мышления. Следовательно, двойственность созерцания как конечной цели, так и жизни сохраняется. Предположим, что она действительно существует, и определим эти две основные формы, каждую в отдельности.

В. Общая форма. Она есть:

1) Созерцание силы жизни, заключающей в себе бесконечное многообразие. Что же является, по до сих пор составленному нами взгляду, основанием, определяющим это многообразие, и именно кажущееся внутреннее содержание этого многообразия, поскольку оно особенное? Деятельность в ее чистом единстве не созерцаема, а только мыслима; для того, чтобы быть созерцаемой, она должна распасться, а так как она должна быть созерцаема до бесконечности, то она должна распасться до бесконечности. Следовательно, основание видимого различия отдельных вещей заключается только в абсолютной созерцаемости. Она-то и различна, потому что иначе ее совсем бы не было, а истинное, лежащее в основе, есть Единая просто пустая свобода, в которой нет ничего различимого. Таким образом, многообразие есть только видимость, только явление ради явления и ничего больше.

Согласно нашему последнему представлению, сила существует не просто для того, чтобы проявлялась деятельность, а для того, чтобы посредством ее как орудия проявилась конечная цель. Согласно вышесказанному, повеление этой конечной цели ограничивает свободную деятельность, распространяющуюся на всеобщую возможность, определенной сферой; совершиться должно не все, что возможно, а только часть возможного. Существует ли эта часть силы, которая должна быть выполнена, только для того, чтобы сделать свободу созерцаемой?

Никак не для этого, а для того, чтобы сделать созерцаемой конечную цель. Эта последняя, рассматриваемая как реальная, и есть часть силы, она есть реальная сила или сила реального. Как относится к этому та часть, которая не должна быть выполнена?

Она обусловливает двоякий вид: конечная цель должна быть сделана видимой посредством жизни, следовательно, свободно. Но свобода в индивидуальной форме, в которой только и может быть действие, свобода, с пониманием свободы, предполагает, согласно вышенайденному, самоограничение. Следовательно, для того, чтобы повеление конечной цели было видимо, обязательно требуется, чтобы существовала арена, большая сфера, в которой заключалось бы и недозволенное, или вернее запрещенное. (Этого достаточно относительно материальной стороны видимости предписания, остается еще формальная, о которой будет сказано в свое время).

Следовательно, видимость конечной цели заключает в себе необходимость того, чтобы кроме предписанного была еще и сфера простой возможности. Но конечная цель совершенно не определяет, что должно заключаться в этой сфере, ибо она исчерпывается сферой повеления. Таким образом, внутренняя область ее подпадает вышеуказанному определяющему закону, закону созерцаемости просто пустой и недействительной свободы. Все это не есть сила реального и для реального, а только сила, производящая эту созерцаемость.

Отсюда прежде всего вытекает возможность изобразить конечную цель посредством жизни, так как свобода безусловно может то, что она должна; это несомненно и об этом не может быть никакого спора. Первоначальная сила жизни есть не что иное, как только способность самой конечной цели, первоначальное самоизображение самой конечной цели в свободе. В совокупной силе вполне и совершенно выражена конечная цель, в ней заключается даже большее, а именно, сила не повиноваться, и это выражение конечной цели охватывает только более узкую сферу.

Далее, как известно, только соображаясь с нашим исследованием, мы описываем общее созерцание как созерцание силы. В непосредственном созерцании содержится только объект этой силы, природа. Подобно тому, как установленное нами положение лишает жизнь ее самостоятельности и абсолютности, так тем более она отнимает их у природы как простого отраженного ее образа. Подобно тому, как сила во всех своих определениях есть только продукт конечной цели, так еще более природа, которая есть только созерцаемость силы. Природа есть образ нашей реальной силы, и поэтому абсолютно целесообразна; мы можем делать в ней и с ней то, что мы должны. Ее начало есть безусловно нравственное начало, а никак не естественное (ибо тогда она была бы абсолютна). Она обладает гетерономией, а никак не автономией. Ее можно объяснить частью целями, частью видимостью цели: и тем, и другим, как мы выше доказали для силы, которой природа есть отражение. Если это забыть, то придешь, конечно, к несообразности.

Поэтому здесь нравственность является абсолютным принципом бытия и определения природы, и это не должно нас удивлять, так как она является принципом жизни, которая сама есть принцип природы.

2) Однако в общей единой форме жизни как таковой мы нашли не только созерцание, но и реальную силу, а именно, силу сосредоточиваться в одной точке общей силы и благодаря этому сосредоточению образовывать индивидуальные формы.

Так как жизнь, как было указано выше, в своем истинно реальном действии есть исключительно только выражение конечной цели, то такова она и в этих actibus individuationis. Поэтому наше более раннее предположение, что жизнь в этом акте свободна и не подчинена закону, совершенно отпадает: в этом произведении индивидуальных форм жизнь вполне определяется конечной целью. Следовательно, каждый индивид происходит посредством нравственной конечной цели и ради нее; но это есть индивид, и если раньше мы описывали индивидуализацию как сосредоточение в единой точке мощи и начало от нее определенного ряда мощи, то теперь это сосредоточение в единой точке долженствования и начало от нее ряда долженствования. Подобно тому как раньше общая сфера жизни распадалась на многие индивидуальные возможности, так здесь конечная цель, данная общей Единой жизни, распадается на многие отдельные задачи, на части, через реализацию которых, если бы она когда-либо могла быть достигнута, реализовывалась бы общая конечная цель; и каждый индивид просто благодаря своему существованию в сфере общей жизни имеет такую определенную задачу. Каждый должен то, что должен только Он, и только Он может (ибо сосредоточение долженствования в единый пункт есть, согласно с вышесказанным, сохраняющим в этом отношении силу, в то же время сосредоточение мощи в единой точке) — только Он и никто другой; и если он этого не сделает, то в этой, по крайней мере, неизменной общине индивидов, наверное, ничего не будет сделано. Подобно тому как выше в физическом отношении индивид стал без своего участия или со-

знания тем, чем он стал, и никак не мог изменить это свое бытие, это сжатие в единый пункт, хотя и мог, начиная с этой точки, развиваться далее с абсолютной свободой; также и в мире нравственном его моральное определение не зависело от его участия или сознания, и он не может его изменить; он и не должен желать его изменить в своем дальнейшем определении, а дальше свободно развиваться по основному закону этого определения. Он не сам ставит себе свою цель, она ему дана вместе с его бытием; правда, впоследствии он ставит ее себе сознательно, но это он может только потому, что первоначально она ему дана бессознательно, просто вследствие его бытия. Возникновение индивида есть особое и вполне определенное постановление нравственного закона вообще, полным выражением которого являются только его постановления, обращенные ко всем индивидам.

Индивидуальная форма, которую принимает Единая и общая жизнь, вполне определяется конечной целью. Каким образом? Жизнь есть жизнь, деятельность, и даже абсолютная и творческая; но в этой своей общей форме она себя не сознает, и поэтому она несвободна в собственном смысле этого слова, т. е. в том, что в ней есть стремление, которому она может следовать или нет; поэтому конечная цель определяет ее не так, как повеление конечной цели определяет индивида, который в действительности может и не выполнить это повеление; жизнь же определяется бесповоротно. Здесь конечная цель действует как закон природы, и жизнь в этой форме есть на этой ступени природное явление конечной цели. В ней и посредством ее должны последовать такие-то индивиды, они и последуют.

Таким образом, мы приходим к незыблемой и реальной природе, которая, если только мы приписываем реальность конечной цели, что мы пока и делаем, — есть не только видимость другого, но существует сама в себе. Прежде всего, что такое эта природа в своей форме? Не субстрат или что-либо в этом роде, а чистая и

абсолютная жизнь и сила, которая создает действительное из только возможного, непосредственный основной принцип всякой действительности. Но основание бытия, бесповоротно определяющее как закон природы проявление силы, есть сама конечная цель: жизнь вообще есть, и она такова, какова она в своих первоначальных определениях, потому что она должна быть и должна быть именно такой. В этом и заключается абсолютное соединение и истинное посредствующее звено между двумя мирами, невидимым и видимым.

Что же это за первоначальные определения и абсолютные создания природы? Не что иное, как мир индивидов. Следовательно, индивиды тоже существуют в силу своих нравственных определений, и они составляют единственно истинное и действительное в природе, их созданием замыкается и заканчивается природа.

А то, что существует кроме этого, или то, что кажется существующим, есть продукт частной жизни или же частной природы в индивидуальной форме; так созерцание природы в самом индивиде, ибо он ведь есть природа, есть дальнейшее изменение природы, так как он, в своем центре единства и исходя из своего центра единства, есть сила природы. Здесь нам не приходится, как в других системах, принимать непонятную в самой себе абсолютную и поэтому безнравственную природу, напротив, здесь вполне понятна свобода и сознание в индивиде. Индивид безусловно морален, а нравственность безусловно предполагает сознание и свободу, ибо только при наличности их возможна нравственность.

Прибавим еще следующее: индивидуальной формой как таковой реальная сила жизни, создающая индивидов, закончена и использована. Индивид, раз он уже есть, есть, безусловно, индивид, и он не может ни уничтожить себя, ни перейти в другие индивидуальные формы и таким образом производить индивиды вне себя. Поэтому если бы общая жизнь заканчивалась создани-

ем одного или конечного числа многих индивидов, то, достигнув этого конца, реальная сила Единой жизни должна была бы погаснуть и уничтожиться, и жизнь в своей общей творческой силе стать невидимой. Это никогда не произойдет, ибо жизнь должна проявляться в своей цельности только потому, что в ней должна проявиться конечная цель. Таким образом, в области явления мир индивидов никогда не закончится, а будут возникать все новые индивиды; и всегда должны существовать не только многие индивиды (положение, которое мы должны были доказать), но необходимо признать непрерывный, все увеличивающийся и бесконечный в явлении ряд индивидов.

Можно было бы подумать, что вся конечная цель должна распределиться между всей суммой индивидов, а так как конечная цель, несомненно, должна быть определенной, целой и завершенной, то и сумма индивидов должна быть конечной: эта мысль дает нам повод к новому добавлению, открывающему широкие перспективы. Именно: поскольку конечная цель должна быть видима, она должна быть распределена между конечной и определенной суммой индивидов, ибо она видима только в индивидуальной форме. Поэтому только что доказанное непрерывное творчество новых нравственных индивидов заставляет предполагать, что некоторая часть конечной цели постоянно остается невидимой в явлении и должна стать видимой в новом творении, и в этом отношении появление всякого нового гражданина мира (но не существует иного мира, кроме нравственного) есть откровение нравственной конечной цели с новой, до сих пор бывшей невидимой, стороны. Возможно, что такое постепенное достижение явлением конечной цели высшей ясности обусловлено выполнением задачи, ставшей уже раньше видимой, и что до этого выполнения время протекает пусто и недействительно, только повторяя в других индивидах поставленные и не выполненные задачи, что поэтому в нравственном порядке века обусловливаются веками и что постепенное раскрытие высшей ясности конечной цели образует время в высшем значении слова или последовательность веков.

С. Теперь перейдем к определению посредством того же принципа второй основной формы проявления жизни индивидуальной.

1) Созерцание Единой и общей силы, как созерцание, находится в индивидах как таковых. Исходя из них как из фокуса знания, видна вся сила, или природа. Конечно, всеми находящимися в одной и той же системе действительности, одинаковым образом, ибо по отношению к содержанию этого созерцания они не индивидуальны, а составляют само Единое и Общее.

Во избежание возможности недоразумения или путаницы прибавим еще следующее: уже в предшествовавшем рассмотрении Единая общая жизнь, или природа, самым решительным образом представилась вам в двух главных видах: как реальная жизнь в воспроизведении индивидов и как идеальная в самосозерцании. Последним, как фактом, она может быть только в индивидуальной форме, ибо, согласно вышесказанному, только в ней она может созерцать себя и сознавать себя, но как Единое созерцание, и потому во всех индивидуальных формах одно и то же Единое содержание. В этом созерцании должно заключаться то, что содержится в реальности, но эта последняя достигает индивидуализации, поэтому в общем созерцании должны заключаться созерцания стольких индивидов, сколько их создала Единая жизнь, и непосредственное общее созерцание охватывает общее созерцание всех индивидов с точки зрения каждого отдельного индивида. (Ни один индивид — это замечание должно предохранить от некоторого ложного понимания прежних положений наукоучения — не созерцает себе подобные существа в самом себе и в своем самосозерцании, но он их созерцает в непосредственном созерцании Единой жизни. То, что существует в природе помимо этого, физическую силу и т. д. вплоть до мате-

риальности, всякий индивид созерцает, конечно, в себе, в непосредственном созерцании своей общей силы. Но именно потому, что это есть его общая, а никоим образом не его частная ограниченная сила, он вынужден переносить это созерцание на себе подобные внешние ему существа, явившиеся ему уже в первом созерцании. Это должно служить дополнением и завершением сказанного раньше об этом предмете).

Итак, Единая жизнь как природа предопределена конечной целью к воспроизведению индивидов; она не может воспроизводить индивиды иначе как для определенных нравственных назначений. Это, будучи абсолютным определением жизни, должно также проявляться в общем созерцании ее, а именно в чисто непосредственном созерцании, в том, в котором сами индивиды проявляются как существующие, и совершенно независимо от рефлексии созерцающего индивида о своей собственной нравственности. Это определение должно проявляться с тем же общим характером, с каким оно заключается в Единой жизни. Какова эта общность и в чем заключается ее граница? В том, что каждый индивид, без исключения, имеет свое отличительное нравственное назначение; каково это назначение для каждого особого индивида — это выходит за пределы ее границ. В общем созерцании проявляется только то, что все индивиды имеют нравственное назначение, ради которого с их бытием и продуктами их свободы надо обходиться не как с природой, но щадить их; одним словом, в этом созерцании содержится все то, что мы выше установили фактически как источник понятия взаимного отношения свободных существ, понятия справедливости. Мы выяснили, и это очень важно, что эти понятия независимы от собственного нравственного состояния индивида, обладающего ими, даже от факта рефлексии о собственном нравственном состоянии. Они есть настоящий посредствующий и связующий член между естественными понятиями и нравственными понятиями, подобно

тому как то, на чем они основываются — определение Единой жизни конечной целью, есть реальный посредствующий член между двумя мирами. (Так бывает и на самом деле. Даже тот, кто сам несправедлив и кто, будучи обуреваем страстной жадностью, не может видеть свои собственные поступки в форме этого созерцания, все же находит в спокойном состоянии, когда он открыт воздействию своей духовной природы, те же самые поступки, совершенные другими, неправильными, и часто случается, что больше всего требуют от других те люди, которые сами меньше всего делают для других. На низшей ступени эти понятия представляются не как нечто, что следует делать, а скорее как нечто, что должно быть). Таким образом, здесь получается новое определение общего созерцания как основания понятия справедливости, в котором свобода становится как бы природой и почитается производящей определенное и неизменное бытие подобно непреодолимому и принудительному закону природы; оно и не может быть иначе согласно только что выясненному происхождению этого понятия.

2) Частное нравственное назначение каждого индивида как такового, которым он всегда обладает вследствие своего происхождения из общей жизни, в описанном общем созерцании не достигает сознания; оно может быть сознанным только в отдельном, вполне внутреннем самосозерцании индивида как такового, так как это назначение есть его частное, исключительно ему принадлежащее бытие. Спрашивается, как и каким способом?

а. Чтобы основательно и ясно ответить на этот вопрос, исследуем подробнее условия нравственной свободы и ее созерцаемости как таковой. Выше мы видели, что для простой чувственной индивидуальности, без всякого сознания нравственного закона, вполне возможна действительная деятельность, и в ней вполне завершена реальная свобода, самоопределение к какому-либо акту. Если же еще присоединяется и нравствен-

ный закон, то возникает ограничение этой определенной мощности, сначала только в понятии; возникает мысль, что возможная свобода действия должна быть ограничена определенной более узкой сферой. Вследствие этого представления свободное, находящееся в описанном состоянии я, должно свободным актом само себя ограничить, и этот свободный акт, как таковой, должен быть видимым, ибо закон, как определяющий жизнь, должен быть виден. Но, как мы выше доказали, свободный акт бывает видимым только при преодолении сопротивления, следовательно, прежде всего видимость нравственного назначения предполагает сопротивление. Следовательно, сопротивление должно безусловно быть, как безусловно есть та видимость. Так как Единая жизнь как природа определяется формальной видимостью нравственного закона, то она же должна и производить это сопротивление.

Далее, где должно находиться сопротивление? Очевидно, в самой физической свободе, ибо она должна быть определена, и именно в индивидуальной форме, ибо здесь речь идет только об этой форме. Само это сопротивление не есть действие, ибо свобода должна быть ограничена раньше всякого действия; следовательно, оно есть принцип, который без этого ограничения стал бы действием, следовательно, оно есть влечение, ибо так мы назвали такого рода принцип: никак не просто безразличие, но положительное влечение, желание действовать, не руководясь нравственным определением, сопротивляющееся этому определению, которое должно быть этим последним преодолено, а в этом преодолении и становится видимым нравственно свободный акт. Вследствие индивидуализации это влечение должно заключаться в самом индивиде, ибо оно принадлежит индивидуальной форме как таковой, в которой должна проявиться действительная причинность нравственного закона.

Положительное влечение желает действовать прежде всего помимо нравственного закона, но именно поэтому, желая существовать вполне и абсолютно, оно действует против нравственного закона, для него он мог бы совсем не существовать. Достигнув сознания, влечение проявляется как естественное, данное нам просто через наше чувственное бытие хотение; а поэтому закон, которому оно противодействует и который поэтому восстает против него, представляется нравственным долженствованием, отрицающим хотение как главное определяющее основание. Поэтому-то закон и является в этой форме, которая поэтому имеет значение только для этой противоположности, ибо, определяя Единую жизнь, конечная цель совсем не имеет формы долженствования, а только физической необходимости; она господствует как закон природы. Само влечение есть продукт конечной цели, поскольку оно есть закон природы. И только для ее видимости формально существует это влечение, которое должно быть уничтожено нравственным законом как определенным, имеющим содержание законом свободы, но оно должно быть уничтожено не в своем бытии, что было бы полным противоречием, а только как основание, определяющее действие.

Примечание. Это влечение есть естественное влечение, и когда ему следуют, то действуют по закону природы. Поэтому, следуя влечению, индивид не свободен, а управляется непреложным законом, и в этой области жизнь, только с формальной стороны как чистая жизнь, совсем не имеет причинности. Каково же вообще содержание этого действия и вообще многообразия в мнимом обнаружении свободы? Мы это только что видели: простая созерцаемость жизни как таковой, без всякого реального ядра, просто образ ради образа, развивающееся до бесконечности ничто. Индивид, действующий соответственно этому влечению, подпадает под закон развития этого ничто. С другой стороны, если индивид определяется нравственным законом, то он тоже не свободен, и жизнь как таковая тоже не имеет причинности; ибо под свободой подразумевается именно эта последняя. Что же, он совсем ей не обладает? Нет, но она заключается в возвышении над природой и в переходе от нее к нравственности.

b. Теперь легко ответить на поставленный вопрос. Сознание есть свобода некоторого бытия; определенное сознание есть свобода определенного бытия. То, что должно быть непосредственным сознанием субъекта, обязательно должно быть непосредственно действительным бытием этого субъекта. Когда субъект отдается естественному влечению, то нравственное определение все же продолжает быть его бытием, но оно остается на заднем плане и не есть его непосредственно действительное бытие, а таковым является влечение. Поэтому оно одно и достигает сознания, наполняет его, и в этом положении совершенно невозможно, чтобы нравственное определение в своем внутреннем содержании достигало сознания (оно может представляться сознанию только со стороны формы, поскольку эта последняя заключается в общем понятии права как части общего созерцания). В чем заключается причина этой невозможности? В покорности влечению. Поэтому индивид должен прежде всего оторваться от него. Может ли он это? Или поставим этот вопрос в иной форме: такой разрыв с законом природы без определения себя нравственным законом был бы только что описанной свободой, самоопределением причинности жизни; будет ли при этом индивид действительно и на деле свободен? Такой свободой обусловливается возможность определения посредством нравственного закона, следовательно, его видимость, а она безусловно существует; таким образом, эта действительная и реальная свобода составляет одно из абсолютных определений индивида как такового, которое он получает непосредственно от природы при определении конечной цели. (Естественное влечение, особое нравственное назначение, абсолютная свобода, как посредствующий член между ними, составляют сущность индивида).

Итак, посредством этой свободы индивиду необходимо уничтожить влечение как свое непосредственное действительное бытие. Сохранится ли в нем какое-нибудь бытие? Конечно, а именно, его нравственное определение, которое и есть его непосредственно действительное бытие; но он пока еще свободен по отношению к этому определению, ибо еще не определил себя по его закону. Поэтому это определение в силу закона сознания обязательно входит в опустевшее сознание.

Какого рода это сознание? Так как оно есть непосредственное выражение бытия, то оно всегда есть непосредственное созерцание, безусловно само себя делающее под этим условием и делающее себя таким, каким оно есть, без всякой свободы со стороны знающего, какая, например, имеется в мышлении, которое есть выступление из созерцания; при этом оно, как и всякое созерцание, сопровождается непосредственной очевидностью. Содержание его не имеет иной основы, кроме самого себя, и его нельзя доказать доводами, как мы это делаем в ряде размышлений, а оно есть, и оно таково, что именно это должно через меня совершиться.

И в результате определенное содержание нравственного сознания дается не свободным мышлением, а оно просто само себя производит. Конечно, свобода при этом нечто делает, но нечто иное: уничтожая влечение, она ставит себя в такое условие, при котором это определение может в ней совершиться. То определенное созерцание ставит задачу, которую индивид должен свободно принять и действительно совершить и которую он, соответственно вышесказанному, несомненно может совершить. Но его деятельность представляет бесконечную линию, и в этой своей бесконечности она подчиняется нравственному закону; поэтому-то, когда он выполнит первую задачу, появится вторая, к которой, по закону единства бесконечности, совершение первой задачи относится как обусловливающее; и так

далее до бесконечности, следуя этому закону. Нравственное определение индивида, являющееся как бытие вполне законченным благодаря выступлению из общей жизни, доходит до сознания только как бесконечное созерцание, т. е. как бесконечный, никогда не завершающийся ряд отдельных определенных созерцаний, связанный законом обусловленности и сохраняющий единство: и то определенное, что должно делать и что действительно можно сделать, имеет значение только в данный момент времени.

с. Влечение как существенная составная часть индивида остается вечно, а поэтому и свободно. Поэтому-то, если бы индивид определял себя к реализации определенной нравственной задачи, то он всегда мог бы взять назад это свое решение, или, выполнив ближайшую задачу, отказаться исполнить следующие и так далее до бесконечности. В таком случае его бесконечная жизнь была бы непрестанным самоопределением, непрестанным творением свободных решений, которые могли бы быть и безнравственными. Но тогда нравственный закон не был бы определением прочного, неизменного и Единого бытия индивидуальной жизни, как он к тому стремится, он был бы случайным, не следующим никакому твердому правилу основанием для определения некоторых проявлений жизни. Эти случайные проявления были бы нравственны, но сама жизнь в своей форме, в своем корне и основании, была бы безнравственна. Та выполненная задача была уже в созерцании, следовательно, жизнь определялась бы созерцанием. Но она должна определяться невидимым и вечным единством закона. Как же может осуществиться это определение как единственно истинная нравственность индивида? Очевидно, путем абсолютного уничтожения и прекращения как влечения, так и свободы, так как на сохранении этой последней покоится описанное противоположное состояние. Но они не могут быть уничтожены как способность, поэтому остается только, чтобы они были уничтожены как фак-

ты. Индивид должен свободно постановить, что он никогда, во веки вечные не позволит стать фактом свободе, которая, конечно, как возможность продолжает существовать. Свободное определение называется свободным хотением (не вышеописанное естественное хотение). Итак, это определение есть решение повиноваться вечно, без колебаний или размышлений, нравственному закону, какой бы он ни принял вид в бесконечном созерцании, и никогда не иметь отдельных свободных решений.

Конечно, свобода, как сказано, остается как способность, поэтому-то эта воля — в непрерывном продолжении она называется волей, а не решением, как в момент возникновения — должна постоянно сама себя поддерживать, и это поддержание и есть постоянное уничтожение реальной свободы, возможность сохранения которой не исключена, и в явлении воля проявляется также, как такое самоподдержание. Предположение такой воли делает невозможными постоянные самоопределения к нравственности, но все они включены ей в себя заранее на веки вечные. Пусть теперь нравственный закон протекает внутри себя в бесконечном ряде созерцаний: вы можете быть уверены, что благодаря этому непосредственному созерцанию его как принципа внешняя жизнь будет протекать таким же образом, ибо воля как посредствующий член неизменно присутствует. Акт создания в себе вечной и святой воли есть акт самосоздания индивида для непосредственного проявления конечной цели и, следовательно, акт вполне окончательный для его собственной внутренней жизни. С этого момента уже живет не он сам, а в нем живет конечная цель, как, собственно, и следует. Конечная цель, говорю я, а не повеление. Только по отношению к влечению и для свободы конечная цель является долгом и повелением, но не для воли, ибо воля ничего не хочет кроме нее, и она сама есть ее хотение. Если все же рассматривать конечную цель как закон, то она является для действительной жизни через посредство воли естественным законом, ибо эта жизнь, раз существует воля, не может быть ни чем иным, как только выражением конечной цели. После того как уничтожена свобода, индивидуальная жизнь становится природой, а именно высшей и сверхчувственной.

D. Определение конечной целью общей и индивидуальной формы в их соединении.

1) Определение конечной целью не обнимает непосредственно общую действующую силу жизни или чувственный мир, а только сумму свободных индивидов. Только формально первая включена в него, т.е. вообще как арена или большая сфера для того, чтобы сделать созерцаемой нравственную свободу в противоположность природной. Конечная цель отмечает внутри этой просто данной сферы более узкую сферу того, что должно быть порождено нравственностью, и эта сфера распределяется между всей суммой индивидов. Как бы ни представлять себе тот общий мир с точки зрения его бесконечности или конечности, сразу становится ясно, что заключенная в нем нравственная задача как описывающая более тесный круг есть нечто конечное, что может быть реализовано и что когда-нибудь в действительном времени будет реализовано, — само собой разумеется, суммой всех индивидов, ибо целое распределено только между индивидами и только в сумме их оно вполне выражается. А весь общий чувственный мир существует только для того, чтобы в нем стала реальной и созерцаемой нравственная задача. Но раз эта задача реализована, основание к существованию чувственного мира отпадает, а так как его бытие держалось только на этом основании, то он исчезает и погибает.

2) Но поскольку конечная цель определяет саму жизнь не так, как здесь, в случайном ее проявлении, а в ее абсолютном бытии, постольку конечная цель бесконечна, подобно тому как и сама жизнь, с этой точки зрения, бесконечна. Поэтому после исчезновения этого

первого мира конечная цель должна посредством самой жизни, как природы, и именно как общей, Единой и вечной природы, создать второй мир непременно в той же форме, в которой только эта цель и может быть видимой, т. е. в форме индивидов с естественными влечениями, свободой и нравственным назначением. К этому второму миру относится все сказанное о первом; поставленная ему задача будет когда-нибудь разрешена, а тогда и второй мир исчезнет, однако, для того, чтобы бесконечность конечной цели была изображена, возникнет по тому же абсолютному и формальному закону третий мир, и так далее до бесконечности. Конечная цель проявляется в жизни как бесконечный ряд последовательных миров.

3) Однако в этой бесконечной смене миров проявляется Единая жизнь и Единая определяющая ее цель. Каким образом они продолжают быть едиными и связанными между собой и видимыми как единство? Продуктом абсолютно непосредственного определения жизни конечной целью являются индивиды, чувственные же миры возникают только внутри индивидов через самосозерцание ими своей силы. Жизнь производит индивидов как абсолютно единую и вечную природу, чувственные же миры возникают лишь при прохождении через принцип созерцаемости жизни. Следовательно, индивиды, основанием которых является бытие конечной цели, а не какое-либо частное ее проявление, пребывают, не изменяясь, и индивидуальное единство проходит через бесконечный ряд всех миров, и именно постольку, поскольку эти индивиды в действительности определили свое бытие конечной целью, т. е. вызвали в себе нравственную волю. Благодаря этой воле, которая есть непосредственное в них бытие конечной цели и которая создает миры из них и для них и для их вечной цели, они переживают гибель всех миров. Настоящее и окончательное явление конечной цели происходит непременно только в индивидуальной форме, и для этого явления пригодна только воля, а миры есть только сферы видимости индивидуальных воль. Те, кто не вызвал в себе воли, не будут существовать. Они суть только явления этого первого мира, подчиняются его законам и исчезнут вместе с этим миром.

Следовательно, вечное Единство жизни сохраняется в начавшемся в этом мире единстве самосознания индивидов и в совокупном созерцании всех их миров, благодаря этому остающемся единым.

4) Это основное единство. Но как связывает оно различные миры и каким образом ряд их созерцается как Единый ряд? Вышеприведенные основные положения облегчают ответ: в отношении бытия каждый предшествующий мир есть условие возможности бытия последующего: жизнь может перейти от первой ступени ко второй и т. д. только тогда, когда завершится в ней полное развитие ее внутренней связи, идеального основания, определения конечной цели; всякая предыдущая ступень существует потому, что должна быть последующая. Вторая, например, есть именно выражение конечной цели, и определена так потому, что конечная цель, ставшая теперь абсолютной, такова, но это выражение не может быть достигнуто без первой ступени как средства и условия этого выражения. Каков же тот мир, который должен быть безусловно, который поэтому есть абсолютное выражение конечной цели, при реализации которого конечная цель будет достигнута и станет видимой?

Очевидно, тот мир, который существует не потому, что за ним должен последовать другой, последний мир, за которым не следует никакой мир. Но такого нет, так как ряд бесконечен. Абсолютная конечная цель никогда не станет видимой, а всегда будут видны только обусловливающие ее миры. Следовательно, мы никогда не сможем установить абсолютную сущность конечной цели и должны отказаться от надежды достигнуть в этом ряду абсолюта, видимого как таковой.

Примечания и выводы.

1) Уже и во второй мир, а тем более в бесконечный ряд последующих, имеют доступ только те индивиды, которые в первом освободились от безнравственной природы и породили в себе святую волю. То, что в здешней жизни индивида остается простым явлением природы, исчезает вместе с ней. Но так как все индивиды, даже те, которые исчезнут, имеют нравственное определение, и так как общая нравственная цель этого мира должна быть достигнута, то природе, подчиненной определению конечной цели, ничего не остается, как создавать вместо индивидов, не выполнивших своего определенного назначения, других индивидов с теми же индивидуальными задачами. 2) Только тот индивид, в котором воля стала твердым и неизменным бытием, переходит в будущие миры. И хотя и в них воля непрестанно должна будет себя поддерживать, так как свобода и влечение будут продолжать в них существовать как абсолютно формальные условия, но можно заключить, уже из принятия в этот ряд, что она удержится. Поэтому в этих мирах уже не могут исчезнуть индивиды, проникшие в них, хотя сами миры все без исключения исчезают по окончании определенного для них срока, порождая новые миры. 3) Поэтому в будущих мирах продолжают быть, как и в здешнем, задачи и работы, но в них уже живет не чувственная воля, а только добрая и святая.

Вообще: а) всякая индивидуальная жизнь в своем начале безнравственна в действительности, но никак не по своему назначению и относительно того, чем она должна быть; нравственность же является продуктом абсолютной свободы. Ни один индивид не рождается нравственным, а должен себя таким сделать; b) сферой такого нравственного самовоспитания жизни является теперешний мир: он есть место образования воли для всех будущих миров. Поэтому-то наш теперешний мир — самый первый в ряду, представляет его начало, и рождающиеся в нем индивиды появляются впервые; с) в будущих мирах, как мы видели, существуют только

индивиды, уже жившие в теперешнем мире и приобретшие в нем волю. Поэтому в этих мирах не родятся новые индивиды (так как к тому же они были бы безнравственными). Но выше мы установили, что Единая жизнь именно в единстве должна стать видимой как жизнь, т. е. как причинность, и из этого мы вывели, что она должна рождать индивидов, по крайней мере в этом своем первом определении. Имеет ли это положение, выведенное из вечного принципа видимости, вечное значение, и не необходимо ли, чтобы и в будущих мирах Единая жизнь была видима в своей причинности как Единое? Несомненно, но тогда она уже сделала себя видимой как фактический принцип образования нового мира, и, по тому же правилу, будущих новых миров до бесконечности. Но этим способом жизнь не является видимой здесь.

Date: 2015-09-05; view: 322; Нарушение авторских прав