Дальнейшее выяснение индивидуальности

При этом заданный нам вопрос решится сам собой.

1) Предположим, что объективное созерцание силы жизни, предшествующее всякому возможному обнаружению свободы, заключается в созерцании мира вообще; в таком случае, оно будет во всех отношениях единым. Субъекта в нем нет совсем, ибо это созерцание мира не рефлектирует, оно есть простое объективное бытие такого рода созерцания, простое истечение и чистая внешность, без всякого внутреннего ядра.

2) Предположим, что должно произойти действительное обнаружение этой силы, выраженной в созерцании: как это возможно? Созерцание рассеяно по многообразному и противоположному, в этом и заключается его сущность. Реальная же деятельность свободы обусловливается, как было выше указано, тем, что она начинается в одном простом пункте и от него развивается по закону особенной обусловленности. Следовательно, для того чтобы была возможна деятельность, Единая жизнь должна прежде всего перейти от состояния всеобщности и рассеянности к сосредоточению в Едином пункте — само собой разумеется, с абсолютной свободой.

3) Если это сосредоточение будет достигнуто, что здесь будет сосредоточивающимся? Очевидно, Единая жизнь, ибо помимо нее нет ничего. Но что будет результатом сосредоточения? Ограничение вообще одним пунктом и отвлечение ото всех остальных; ничто сосредоточивающееся в этом именно пункте, не существовавшее в общем созерцании, но ставшее только благодаря этому абсолютному акту сосредоточения и относительно чего возможна теперь рефлексия; возможность рефлектировать об этом образовавшемся благодаря сосредоточению пункте и определить начинающуюся с него причинность по закону обусловленности: короче говоря, результатом его является возможность иного созерцания, основывающегося на первом и первоначальном факте свободы, того созерцания, которое мы назвали внутренним, и описали как принадлежность индивида. Поэтому в результате его является сам индивид, и самососредоточение Единого есть первоначальный actus individuationis.

4) Что же создает и производит индивида? Очевидно, Единая жизнь путем самососредоточения. В обусловленном определенным сосредоточением и предполагающем его созерцании (внутреннем), что собственно созерцает и созерцаемо, есть ли это заключенное в нем я? Единая жизнь, только принявшая эту индивидуальную форму и отказавшаяся от общей формы внешнего, изумляющегося созерцания. Может ли Единая жизнь переходить непосредственно из этой формы сосредоточения снова в общую форму рассеяния? Без сомнения. Следовательно, индивид не есть особое бытие жизни, а он только простая форма ее, и именно форма ее абсолютной свободы; эти формы взаимно исключают друг друга, и индивид не может быть в одном и том же неразделенном акте в той и другой, но он может, оставаясь одним и тем же, с той же Единой свободой и благодаря этой свободе переходить из одной формы в другую. Единая абсолютная жизнь сама себя делает индивидом, не теряя при этом своей свободы!

(Индивид — не особое бытие, а только случайная форма. Следовательно, главное предположение, приведшее нас к поставленному вопросу, а именно, что индивиды или как таковые, или как обособленные, по крайней мере, в форме бытия, численные повторения Единой жизни, представляют отдельные миры и между ними лежит пропасть, которую мы должны заполнить посредствующим членом (столько самостоятельных разумов, хотя и одинаковых, сколько я) — это предположение совершенно отпадает, а следовательно, и все затруднения. Непосредственная связь между индивидуальностью и общностью безусловно есть, и жизнь всегда остается внутренне свободной принять ту или другую форму.

5) Здесь я прибавлю весьма важное общее положение: необходимое условие для того, чтобы жизнь могла действовать, есть принятие ей индивидуальной формы. Нет действия вне индивидуальной формы, ибо только в ней жизнь концентрируется в одном пункте, с которого должно начаться действие. Только в индивидуальной форме жизнь есть практическое начало. Но нет необходимости (именно физической необходимости), чтобы она действовала, ибо она вообще действует с абсолютной свободой, поэтому я и говорю, что эта необходимость условна. Может быть, под нравственным законом дело обстоит иначе, и индивидуальной форме должна быть приписана иная, не только условная, необходимость.

6) До сих пор мы описывали жизнь в индивидуальной форме как сосредоточенную в одном пункте, только в созерцании, и как набрасывающую, исходя из этого пункта, образ своего действия. Предположим теперь, что она определяет себя к действию и действительно действует. В силу которой из своих форм она делает это? Силой жизнь обладает только в своем единстве, следовательно, как было уже указано в своем месте, она действует только как единство и в форме единства. С другой стороны, она приходит к действительному проявлению силы, только исходя из единства точки и проходя через ряд условий; соединить то и другое жизнь может только в индивидуальной форме. Следовательно, жизнь действует в силу своих обеих тесно сплотившихся форм; общая форма дает способность вообще, индивидуальная ее определяет, без чего фактическое обнаружение силы было бы совершенно невозможно. Индивидуальная форма есть, в сущности, только сила понятия и созерцание соответственно этому понятию, сама же по себе не обладает реальной силой (realkraftig). Но так как духовная жизнь может быть деятельной, только следуя за понятием (это зависит от того, что сосредоточие в Едином пункте является последним и решительным доказательством), то она непременно должна пройти через индивидуальную форму, чтобы перейти от всеобъемлющего созерцания к действительному действию.

7) Единое, не растворяющееся в различных и противоположных формах самого себя, но остающееся одним и тем же во всех изменениях, есть, собственно, в жизни само в себе пребывающее. (Этим еще не сказано, что это само в себе пребывающее абсолютно; пока оно для нас есть абсолютное в жизни, в противоположность ее простым явлениям).

Сама жизнь остается в этом своем бытии неизменной, ибо она не растворяется ни в одном из этих изменений. Ее изменения взаимно исключают друг друга во времени, которое есть не что иное, как форма созерцания самих изменений, как совершающихся в Едином; само же неизменное находится вне всякого времени, ибо хотя оно и изменяется вне времени, но эти изменения не затрагивают его собственного бытия. Если затем этим изменениям придается прочная и постоянная форма, которую они, конечно, имеют только для связывающего созерцания, то это происходит в форме созерцания пространства. Так как жизнь парит над своими изменениями, то тем более она парит над принявшим прочную форму созерцанием их; она еще меньше в пространстве, чем во времени. Она есть простая сила, чистая сила, без субстрата, которая совершенно не проявляется непосредственно, поэтому не может быть созерцаема ни в одной из возможных форм созерцания. Здесь мы, следовательно, встречаемся с мышлением, само содержание которого исключает возможность созерцания, а поэтому и всякую возможную форму созерцания. В нем мыслится не явление, но то, что лежит в основании всякого явления. Где есть явление, там уже нет самой жизни, а только одно из ее явлений; только одно, утверждаю я, ибо она не растворяется вполне ни в одном из своих явлений, а чтобы засвидетельствовать это, она является во многих формах, оставаясь при переходах Единой. То, что совершенно не есть предмет созерцания, называется нечувственным, сверхчувственным, духовным — отрицательные наименования, заимствованные из нашего созерцания. Духовным следует считать то, само содержание чего не допускает вмешательства чувств, что мы в данном случае и имеем.

(Легче в каком-нибудь определенном случае, как, например, в нашем, понять, что следует так поступать, чем действительно поступать согласно этому взгляду и действительно не допускать чувственной примеси. Это происходит оттого, что мы первоначально развили все наше сознание в сфере чувственного созерцания и провели большую часть нашей жизни в ней, вследствие чего чувственное созерцание стало, благодаря привычке, нашей второй натурой. Если иному и удается не допускать чувственной примеси, пока он внимательно за собой наблюдает, то все же старая привычка легко захватывает его врасплох, когда он начинает делать выводы, и его внимание переносится на этот акт, а не остается при образовании основания; тогда это последнее снова бессознательно принимает чувственную форму. Так и в нашем случае. Единая жизнь, утверждаем мы, принимает индивидуальную форму, так как только в этой форме она может являться как практическая способность. Но во всякой индивидуальной форме содержится одна и та же Единая жизнь и во всякой целиком. Если трудно понять это в применении, то какая причина этого затруднения? Может быть, мелькает следующая мысль, не дошедшая до ясного сознания: следовательно, Единая жизнь заключается вполне во мне, в то же время в моем соседе, в то же время и в Америке, а может быть и на Сириусе; как может она одновременно быть в стольких местах? Мыслящий так нарушил предписание, применил к жизни форму внешнего созерцания и связал ее с пространственными условиями).

8) Вследствие самоопределения (которое не может воспоследовать иначе как в индивидуальной форме) Единой жизни к действительной деятельности необходимо возникает, согласно с вышесказанным, сознание жизнью этой своей деятельности; это сознание обще и потому находится одинаковым образом в каждой индивидуальной форме, принимаемой жизнью. Что же это за сознание? Общее созерцание силы просто как таковой сохраняется, ибо оно есть неизменная основная форма жизни; также сохраняется и картина постоянной и неизменной природы, ибо она

выражена в этом созерцании, и жизнь свободно может когда угодно в него возвращаться. Но из индивидуальной формы возникает сознание определенной деятельности, которая уже не есть чистая и предстоящая формальная сила, а сила израсходованная, которая поэтому должна быть вычтена из суммы первоначальной силы, данной в общем созерцании, а это вычитание и все вызванное сознание были бы невозможны, если бы первое постоянное созерцание не оставалось неизменным. Первое есть созерцание неизменяющегося; второе есть созерцание непрестанно и свободно изменяющейся сферы, образующейся не по какому-нибудь закону, а скачками и посредством новых творений; первое, будучи неизменным, направлено на покоящееся на законе, второе направлено на факты как таковые, не связанные никаким, по крайней мере, физическим, законом. Ясно, что последний обусловлен первым, что свободу следует рассматривать как дальнейшую модификацию общей силы и ее отраженного образа, — природы, — и она может быть измерена изменениями, произведенными ей в природе. Продукт свободы может быть понят только как упразднение некоторого развития природы, и деятельность свободы измеряется при этом степенью умерщвления ей силы природы; таким образом, ввиду того, что мы мысленно восстанавливаем природу в ее первоначальном состоянии, мы должны иметь возможность ее восстанавливать и, следовательно, иметь ее в общем созерцании. Итак, созерцание свободы обусловлено созерцанием постоянной природы и возможно только, если предположить эту последнюю.

Это относится к внешней форме этого сознания, теперь перейдем к внутреннему его содержанию. Действуя в индивидуальной форме, Единая жизнь истратила и уничтожила определенную часть своей силы как простой силы; поэтому после действия наступает физическая невозможность обнаружения свободы, которое было возможно до действия. Это для Единой и общей

жизни есть первое непосредственное следствие этого обнаружения свободы, которое поэтому должно войти во все индивидуальные формы как одинаковое сознание всей жизни, сознание с этих пор и в силу факта абсолютной невозможности того, что было вполне возможно до факта, именно невозможности пользоваться израсходованной и вычтенной из общей жизни силой. Что сделано, то сделано и не может быть снова сделано ни самим сделавшим это, ни другим, ибо для этого природа должна была бы быть восстановлена в своем прежнем состоянии, которое безусловно уничтожено обнаружением свободы. Мы можем разрушить, но этим действие не будет уничтожено, ибо жизнь природы не будет восстановлена в прежнем состоянии, а получатся мертвые развалины.

Следовательно, это непосредственное сознание невозможности вследствие фактического обнаружения свободы, необходимое признание фактического бытия, есть тот член в сознании, с которым связано созерцание продукта всякой свободы, как своей, так и чужой, и только теперь мы вполне решили заданную задачу.

9) Мы видим, что если Единая жизнь действительно должна выполнить обнаружение своей силы, то она должна, отказавшись от общего созерцания, сосредоточиться на одном пункте этой силы. Благодаря этому сосредоточению возникает индивидуальная форма, а это сосредоточение следует рассматривать как actus individuationis primarius.

Это, как мне кажется, очевидно; но это останется непригодным для применения, если мы не рассмотрим и не проследим дальнейшего определения индивидуальной формы, начиная с actus primarius.

Вследствие этого сосредоточения в одном пункте, которое мы первоначально понимаем только идеально (каким оно прежде всего и было представлено) как достижение в простом понятии, — в жизни нечто совершилось, что уже не может быть сделано несовершившимся; этот пункт появился в понятии и стала воз-

можной, начиная с него, бесконечно продолжающаяся линия свободы и действия, которая до сосредоточения была совершенно невозможна. Первоначальное состояние жизни изменилось, и она приобрела совершенно новую и постоянную способность, определенную этой линией.

Конечно, жизнь благодаря абсолютной свободе, с которой она относится к этим двум основным формам: всеобщего созерцания и индивидуальности, может бросить эту начатую форму и никогда к ней более не возвращаться; тогда эта индивидуальная форма, принадлежавшая раньше к ряду явлений жизни, может совсем исчезнуть из явлений. Но так же свободно жизнь может снова вернуться к этому пункту, который есть незыблемое определение самой жизни, и продолжать развивать свое назначение в той начатой индивидуальной форме.

Предположим, что она это делает и продолжает начатую индивидуальность; как будет она при этом обычно поступать? Для большей ясности я высказываю противоположное положение, а именно, что в первоначальном actus concentrationis, который и есть actus individuationis, нет самосознания общей жизни, ибо эта последняя сосредоточивается, но не рефлектирует на этот акт, что необходимо для того, чтобы она могла мыслить себя как его принцип, ни тем более самосознания индивида, ибо этот последний осуществляется лишь в этом акте. (Это выражается в том непосредственном факте, что мы все начинаем жизнь, не зная о том, и только тогда, когда мы находимся уже в ней, мы находим себя). При дальнейшем развитии индивидуальной формы, утверждаю я далее, необходимо возникает самосознание, ибо в понятии постигается новая точка единства Ь, и задача состоит в том, чтобы найти, как возможно ее осуществить, исходя из а, и при условии, что а осуществлено. Поэтому, согласно с этим требованием, понятие a предполагается уже содержащимся в понятии b, а не вошедшим в него только сейчас; оно предполагается содержащимся в той же самой непосредственно себя созерцающей и остающейся доступной жизни, следовательно, благодаря одному и тому же Единому принципу — я. Необходимое соединение и взаимоотношение этих двух понятий необходимо сопровождается самосознанием.

Что такое это я? Это понимающий принцип, единство различных пониманий, следовательно, он имеет индивидуальную форму и есть индивид как таковой. Что же в этом понимании главное и истинно сущее? Очевидно, сама Единая жизнь. Можно ли поэтому вполне строго утверждать, что индивид сознает самого себя? Никоим образом, ибо индивид совсем не есть, как же может он быть чем-нибудь? Но следует сказать: жизнь сознает себя в индивидуальной форме и как индивид. Как индивид, утверждаю я, ибо ничего иного не выражено в произвольном сознании. Что жизнь, как индивид и в этой индивидуальной форме, в то же время сознает себя как Единая жизнь, это и старается доказать наша философия, и нелегко привести неопровержимое доказательство этого, ибо это не заключается в первоначальном факте сознания, по которому каждый индивид считает себя абсолютом.

Отсюда вытекает следующее. Жизнь в форме всеобщего созерцания совершенно неспособна к самосознанию. Только в индивидуальной форме и именно в ее развитии она может сознавать себя точно также, согласно вышесказанному, только в этой форме она может быть практическим принципом. Поэтому естественно, что жизнь, поскольку она есть самосознание и практический принцип, изображает себя не в своем единстве, а как мир индивидов. (Понятно также, что тот, кто, когда речь идет о знании как самостоятельной жизни, понимает это так, как будто речь идет о самосознании, тот не может, согласно непреложным законам самого мышления, подняться над индивидуальностью и мыслить жизнь в ее единстве. Начиная с сосредоточения жизни в одном пункте, которое само

есть абсолютный факт, все вторично: природный же человек есть только исторический ум, который, правда, может понимать факты, строить их образы в репродуктивном воображении, полагать один на место другого и обменивать их один на другой, — но это и составляет его абсолютное основание и этим ограничивается его кругозор. Но если требуется не только обменивать факты на факты, но посредством чистого мышления подняться от абсолютной формы всякой фактичности (Facticitat) до абсолютного основания ее, то на это уже не хватает способности природного человека, и он должен умереть, и должен родиться новый человек. Граница находится там, где надо подняться над индивидуальностью как над абсолютным местопребыванием фактичности, и познать единую духовную жизнь как таковую, которая в индивидуальности есть только явление.)

Такую индивидуальную форму жизни можно, как непосредственно следует из предыдущего, развивать до бесконечности, но всегда по одному и тому же правилу, таким образом, что в новом понятии единства предполагается уже заключенным понятие b и т. д., так, чтобы Единое индивидуальное я оставалось всегда последним основанием сознания.

Таким образом, Единая жизнь может: 1) пребывать в своей всеобщности и неопределенности, 2) начинать новые индивиды, 3) продолжать начатые индивидуальные ряды. Эти последние в ней определяются предшествующим, с которого, в том виде как оно есть, она и должна начинать; поэтому немыслимо, чтобы она могла в этом деле сбиться с пути.

10) Если, таким образом, жизнь продолжает индивидуальный ряд, откуда берет она новую точку? Очевидно, из общей, еще не тронутой силы. Этот пункт есть нечто новое, еще не пережитое, не совершившееся, а иначе он не находился бы в общей силе. Каким правилом руководствуется жизнь при выборе его, или каким законом она определяется? Никаким, насколько нам

теперь известно: она с абсолютной свободой выхватывает его из всеобщего, абсолютно создавая его в сфере действительности. Только при реализации индивидуальная жизнь подпадает закону обусловленности предыдущим; что, однако, не ограничивает цели, а только указывает способ ее осуществления.

Поэтому продолжение индивидуального ряда есть такое же абсолютное творение из Единой жизни, как и абсолютный actus individuationis. Жизнь заново создает индивида в каждом пункте; или, если мы позволим себе выразиться не вполне строго и считать неизменную форму жизни в этом индивиде логическим субъектом, индивид каждое мгновение создает себя заново с абсолютной свободой. Его прежним бытием, лежащим в области фактов, определяется его способ достижения цели, но никоим образом ни сама цель, которую он полагает с абсолютной свободой. Так как эта цель необходимо заключена в общей силе, то она достижима. Так как эта общая сила есть безусловно связное целое, от каждого пункта которого можно ко всякому другому провести линию обусловленностей, то эта цель достижима для каждого индивида, само собой разумеется, в том случае, если он потрудится пройти через средние обусловливающие члены. То, что возможно вообще (заключено в общей силе), возможно и для каждого индивида. Конечно, эти ряды различны для различных индивидов.

11) Жизнь обладает силой и развивает ее посредством сосредоточения в индивидуальной форме и в силу этой индивидуальной формы. Но зачем и с какой целью? Основываясь на сказанном до сих пор, мы можем ответить только так: ни с какой иной, как только для того, чтобы обнаружить эту силу; цель развития силы и есть само развитие силы.

Теперь предположим, хотя это пока будет произвольное предположение, что жизнь развивает силу не вообще только для того, чтобы ее развить, а для чего-нибудь определенного; предположим, что посредством этого развития должна быть осуществлена заданная жизни цель. Тогда станет, совершенно ясно, что так как она может вообще быть практическим принципом только в индивидуальной форме, она только в этой форме может быть определенным, целесообразно действующим, практическим принципом.

Все, что мы до сих пор описали: сосредоточение в едином пункте, составление понятия деятельности и самоопределение согласно этому понятию — делало вполне возможной деятельность, и свобода действия была налицо и совершенно закончена. Если бы эта, до сих пор не имевшая никакой цели, кроме самой себя, свобода получила дальнейшее определение для особой цели, то это было бы ограничением свободы как таковой, ограничением физической мощи, которая, безусловно, может все, что заключается в понятии цели, более узкой сферой того, что из этого возможного заключается в понятии внешней заданной цели. Следовательно, это было бы такого рода ограничением, какое мы выше назвали моральным, и задание цели для свободной деятельности было бы нравственным законом, и здесь уже положительным повелением вообще некоторой цели.

Поэтому повеление принимается понятием цели, которое должно быть составлено, с абсолютной свободой, и притом с высшей свободой, которая заключена в самой свободе и выше ее; поэтому сознание этого принятия повеления возможно только в непосредственном созерцании самой свободы, т.е. во внутреннем созерцании. Во внешнее общее созерцание жизни вступает, как было указано выше, непосредственно вследствие сознания немощности, продукт набросанного таким образом понятия цели, но никоим образом не просто внутреннее сознание самой свободы. Спрашивается, можем ли мы заметить на этом продукте, что в понятие цели включено нравственное повеление; заключено ли это определение в том непосредственном сознании или нет? В сущно-

сти, мы не можем еще пока точно ответить на этот вопрос, но уже здесь можно указать на определенный случай, когда этого нельзя заметить в продукте, а именно, когда сам этот продукт есть только обусловливающий посредствующий член, служащий для приближения к нравственной цели, которая в сознании родившего ее только еще мыслится. В этом случае продукт не выражает непосредственно ничего нравственного, так как нравственное понятие не воспринято им непосредственно. Но, конечно, остается возможным и то, что он даже не мыслится как средство для достижения нравственной цели, а есть только слепой и бесцельный взрыв простой силы как таковой. Из простого внешнего сознания не вытекает ни то, ни другое, и это остается под сомнением вплоть до дальнейших и продолжающихся проявлений этой индивидуальной формы.

Итак, включен ли нравственный закон в понятие цели или нет, это мы осознаем непосредственно и категорически только в непосредственном созерцании; следовательно, в индивидуальной форме жизни, и только в ней одной может нравственный закон быть включен в понятие цели, но никоим образом он не проявляется непосредственно во внешнем созерцании.

12) Я вставил здесь это положение, общее применение которого мы найдем только позднее, чтобы иметь возможность объяснить и связать с предыдущим ранее рассмотренный член, а именно, к сознанию, посредством которого созерцается всеми остальными индивидуальными формами (многими я) обнаружение свободы, совершившееся в одной из них, к сознанию физической немощи, которое возникает как в том, в ком произошло это обнаружение, так и во всех остальных я, непосредственно присоединяется и синтетически с ним связывается другое, моральное сознание недолженствования, именно «не смей разрушать продукт свободы». Спрашивается, это последнее созна-

ние так же ли одинаково для всех, как первое? Я утверждаю, что оно безусловно одинаково для всех индивидов, за исключением того, в ком оно возникло. (Здесь мы имеем различия в отношениях, на которое мы указывали, говоря о первых членах миросозерцания). Для этого последнего возможны следующие случаи: а) что он вообще не рефлектировал о нравственном законе по отношению к своему действию и впоследствии также не будет рефлектировать о нем. В таком случае для него совершенно не существует повеления нравственного закона относительно продукта его деятельности, и как создание этого продукта, так и отказ от него зависит только от его произвола, т. е. от слепого и бесцельного обнаружения силы; b) что хотя он до действия и не рефлектировал о нравственном законе, но потом рефлектировал о нем по отношению к этому действию и нашел, что продукт его действия мешает предписанным ему нравственным целям и противоречить им, тогда он не только может, но и должен его уничтожить; с) что он действительно вложил нравственный закон в свое понятие цели и что продукт является этапом на пути к его нравственной цели, тогда повеление не разрушать этот продукт касается его столько же, сколько и других, но на иных основаниях.

Откуда это различие? Виновник действия может знать, в каком он находится отношении к нравственному закону; остальные: этого не могут. Следовательно, в других я запрещение предполагает, что нравственная цель есть цель для всего развития свободы и что ради этой цели не должна быть нарушаема ничья свобода, никакое обнаружение свободы не должно быть разрушаемо, так как возможно, что в нем заключена эта цель.