Глава 10 Паломничество

Джек взвалил на плечи ловушку для угрей, Пега запаслась мешком, и дети побрели к реке. Они устроились на травянистом берегу, где дно было глубоким, а течение – быстрым. Джек наживил ловушку моллюсками и установил ее в темной протоке – именно в таких местах обычно прячутся угри. И друзья уселись в тени зарослей ольхи – теперь им оставалось только ждать.

– Мне правда стыдно, что я тебя ударил, – проговорил Джек, виновато глядя на рассеченную губу девочки.

– Ты на время обезумел, – объяснила Пега. – Один из моих хозяев, бывало, сходил с ума раз в месяц при полной луне.

– Ну, со мной все не настолько плохо, – уязвленно возразил Джек.

– Да ладно, все в порядке. Можешь колотить меня сколько влезет. Ты вернул мне свободу, так что вполне имеешь право побить меня.

– Не нужно мне такое право! Ты странная, право слово, – промолвил Джек.

– И вполовину не такая странная, как эта твоя сестрица. Просто ей все сходит с рук, потому что она красивая.

Джек изумленно вскинул глаза на Пегу: в голосе девочки прозвучала спокойная обреченность. Блики солнечного света испещрили ее лицо узорами света и тени, сглаживая впечатление от родимого пятна. А с другой стороны покрыли ее крапинами с ног до головы. Девочка сидела на корточках – что дела нисколько не улучшало. Того и гляди квакнет – и языком поймает муху.

– А тебе неприятно… что она красивая? – промолвил он.

– Ты хочешь спросить, завидую ли я? Когда-то, наверное, завидовала. Когда-то, когда я была помладше, я, бывало, все умывалась росой в день первого мая. Люди говорят, от этого хорошеешь, да только на меня средство не подействовало.

Речушка с шумом неслась по камням, на дне мелькнула темная тень – и свернула в протоку.

– Я, конечно, уродина, но это вовсе не значит, что я ненавижу все красивое. А в ловушку угорь заплыл, – проговорила Пега.

Джек с Пегой проворно подняли ловушку со дна, пока угорь не нашел выхода, – щедро окатив водой одежду и ноги. Угорь оказался здоровущий, трех футов в длину; он вырывался и бился что есть мочи. Пега оттяпала ему голову ножом для рыбы и запихнула еще извивающуюся тушку в мешок.

– Ловко ты его, – промолвил Джек.

Смерть угря на миг всколыхнула воздух.

– Я однажды целых шесть штук за раз поймала, – похвасталась Пега.

Дети вновь закинули ловушку в воду. Добыв четырех угрей, Пега принялась их чистить: подцепляла шкурку вокруг среза и резким, сильным рывком сдергивала ее вниз – как перчатку. А потом вспарывала угрю брюхо и хорошенько выполаскивала его в реке.

Вернувшись домой, Пега подвесила угрей хвостами вниз в бочке над тлеющими углями.

– Я этому научилась от одного из своих хозяев в Эдвинзтауне, – пояснила девочка.

Трое суток угри висели себе над огнем, сочась рыбьим жиром, так что все вокруг пропитывалось этим запахом. А на четвертое утро начинали аппетитно благоухать и долго сохранялись свежими.

Всякий раз, как Пега беззаботно рассуждала «об одном из своих хозяев», Джек чувствовал себя крайне неуютно. Девочку, похоже, перепродавали из одних рук в другие вдоль всего побережья бессчетное число раз, точно безобразного пса. Эдвинзтаун, он ведь так далеко на севере, что там даже по-саксонски-то не говорят.

Когда маленький отряд выступил наконец в путь, погода стояла – лучше и желать нечего. В полях и в ветвях – повсюду распевали птицы. Брат Айден сообщал всем встречным, что они едут в паломничество; люди улыбались и желали им удачи. Паломничества ценились высоко – чем более долгие, тем выше. Можно было съездить в Кентербери, или в Рим, или даже в Иерусалим, изведав при этом увлекательные приключения. Паломника все уважали, а если по дороге и примешь мученическую смерть, так ведь отправишься прямиком в рай.

Джайлз Хромоног брел вперевалку вперед: такого воодушевления в нем давно не замечалось.

– Вот она, жизнь! – восклицал он. – Надо было мне стать странствующим монахом!

Люси восседала верхом на Ромашке, нагруженной товарами на продажу; на ней же ехала и походная арфа Барда. Бард и Джек с посохами шагали по обе стороны от ослицы. В глазах прохожих то были самые обычные палки, но с помощью своего посоха Бард, например, мог вызвать ветер, способный сбить врага с ног или усыпить медведя. Он пообещал научить Джека этому искусству, как только они доберутся до Лорнского леса. Замыкали шествие брат Айден с Пегой.

Поднявшись на вершину холма, откуда можно было в последний раз увидеть деревню, все обернулись. Глазам открылась мирная, отрадная картина. Над десятком хижин поднимались струйки дыма, а над угольной ямой, в которой кузнец пережигал древесину, дым стоял столбом.

– Налагаю заклинание защиты на эту деревню, – промолвил Бард.

И пропел заговор на неведомом Джеку языке. Брат Айден благословил деревню на латыни.

Джек, сощурившись, высматривал свой дом в противоположном конце долины. Вот же он – слегка мерцает в теплом мареве, разлитом над полями. И над крышей тоже дымок курится. Мама овсяные лепешки печет. Свобода увлекательного паломничества – это не для нее. Надо кормить кур и гусей, полоть сорняки, поливать грядки. Кто-то должен приглядывать за мальчишками, что приходят помогать по хозяйству. Жаль оставлять маму одну-одинешеньку, но то-то она порадуется, если Джек вернется с пропавшей сестренкой.

– Не хотелось бы оставлять деревню без присмотра надолго, – проговорил Бард и, затенив глаза рукой, посмотрел в сторону моря. – Говорят, драккары опять появились.

– Грязные пираты, – буркнул отец.

– Да застелет им глаза темная пелена. Да изорвут шторма в клочья их паруса. Да сядут они на мель посреди бескрайнего моря, и да не останется у них иной еды, кроме ветра, – воззвал брат Айден. Прозвучало это подозрительно похоже на Бардовы проклятия, а вовсе не на обычные распевные молитвы монаха.

Джек молчал. Он знал, что где-то там – Торгиль; небось жжет и грабит в свое удовольствие. Он уже пытался снова отыскать девочку при помощи прозрения, но видение ускользало.

– А это правда, что берсерки умеют превращаться в волков? – спросила Пега.

Джек тут же вспомнил, как Олав Однобровый, тяжело и часто дыша, стоял на обрыве над усадьбой Гицура Пальцедробителя.

– Да, – кивнул мальчик.

– Пора в путь, – позвал Бард.

Он повел маленький отряд вниз по противоположному склону холма, и очень скоро все следы человеческого жилья исчезли. Джек разом воодушевился. Он давно уже облазил все окрестности деревни, а здешние места ему были внове – и мальчуган тому радовался. Никаких тебе полей, никаких домов и зловредных овец. Куда ни глянь – вереск и утесник, да в долинах темнеет густой лес. Изрытую колеями дорогу тут и там пересекали ручьи. А кое-где она и вовсе исчезала. Предполагалось, что король поддерживает ее в хорошем состоянии, но до деревушки Джека никому дела не было, и никто не позаботился упрочить ее связь с окружающим миром.

«Подумать только! А ведь я, пожалуй, своими глазами увижу самого настоящего короля!» – возликовал Джек.

Беббанбург славился громадной древней великолепной крепостью Дин-Гуарди – равной ей во всей стране не было. Там обосновался королевский двор. Рыцари разъезжали туда-сюда на конях ничуть не хуже лошади Джона Флетчера, а порою устраивали турниры, дабы позабавить местных жителей.

«Вообще-то живого короля я уже видел, – вспомнил Джек. – Ну хорошо, пусть конунга, Ивара Бескостного. И жалким же он оказался человечишкой. Уж верно, саксонский владыка поблагороднее будет».

Двигался отряд медленно. Джайлзу Хромоногу, невзирая на весь его энтузиазм, то и дело требовался отдых, да и Бард быстро уставал. Люси требовала постоянного внимания. Она раздражалась на свою практичную дорожную одежду: достаточно свободную и притом неопределенно-бурого цвета, чтобы грязь не была так заметна.

– Тебе же нужно прятаться от врага, – объяснил отец.

Это послужило началом для длинной, запутанной истории с участием великана по имени Громила, который спал и видел, как бы обратить в рабство какую-нибудь принцессу, чтобы та стирала его одежду. Всякий раз, останавливаясь, отец указывал на какой-нибудь здоровенный валун, якобы брошенный Громилой, или на бревно, которое тот использовал как зубочистку.

Против медлительности Джек ничуть не возражал. Чем дольше продлится путешествие, тем больше впитает он новых видов и запахов. Вот путники миновали воронье гнездовье: птицы слетались на ночлег со всех сторон, по одной, по две, по три, пока не облепили гигантский дуб так густо, что листвы не стало видно. В воздухе стоял оглушительный шум: карканье, трели, грай и клекот. Бард внимательно вслушивался, хотя что ему удалось узнать, так и не рассказал.

Паломники расположились на привал под ясенем и подкрепились луком, копченым угрем и дорожными хлебцами. Хлебцы готовились необычно: Пега замесила тесто из пшеничной муки грубого помола, масла и соли. Раскатала его на ровном камне и отбила деревянным молоточком. Била и сворачивала, сворачивала и била до тех пор, пока тесто не запузырилось и не приобрело этакий шелковистый блеск. Хлебцы выпекались на сковороде с ручкой; Пега уверяла, что они не зачерствеют и не заплесневеют в течение многих недель.

Сейчас, под деревом, у весело потрескивающего костра, под мигающими звездами, дорожные хлебцы казались вкуснее йольских пирогов. Даже Люси осталась довольна. Пили сидр, а потом брат Айден достал мех с домашним элем. Джеку с Пегой тоже дали попробовать.

– Такого вы нигде больше не найдете, – заверил Бард. – Сварен по секретному рецепту. Ты, девочка, ни за что не догадаешься, что в него входит.

– А вот и догадаюсь, – улыбнулась Пега. Пригубила – и брови ее удивленно поползли вверх.

Для того чтобы описать вкус, у Джека просто не нашлось слов. Это же как ветер с вересковых пустошей, как лунный блик на поверхности озера, как развернувшийся по весне лист.

– Потрясающе, – охнул он.

Брат Айден приосанился.

– Одного из моих предков захватил в плен шотландский король. Пообещал ему жизнь, принцессу в жены и мешок золота, если тот расскажет рецепт. Мой предок предпочел умереть.

– Вот это я называю повар! – одобрительно отозвалась Пега.

– Песня из груди рвется, – возвестил отец и нежданно-негаданно запел гимн:

Ныне восславословим всевластного небодержца,

Господа всемогущество, благое премудромыслие

И созданье славоподателя, как он, государь предвечный,

Всякому чуду дал начало.

Кровлю упрочил для земнородных высокую,

Небосвод поставил святой создатель,

Мир серединный сделал всеславный народодержец.^[2]

Джек был потрясен. Отец никогда не пел! За всю свою жизнь мальчуган не мог припомнить ничего подобного, и однако ж у Джайлза обнаружился звучный, выразительный голос – голос настоящего барда!

– Этот гимн в стародавние времена написал брат Кэдмон. Ты превосходно его спел, – похвалил брат Айден.

Отец покраснел как ребенок.

– Это я на Святом острове выучил. Лучшее место на свете!

– Верно, лучшее, – кивнул монашек. – Спой еще что-нибудь.

И отец спел о Сотворении мира, и о том, как Адам давал имена животным, и о Ноевом ковчеге. Оказывается, он помнил наизусть десятки гимнов. Просто удивительно, как это они все сохранились в памяти Джайлза столь долго в ожидании этой ночи.

– Ты изумляешь меня, Джайлз, – промолвил Бард. – А я-то считал, будто способности к музыке Джек унаследовал от матери.

– Я затвердил гимны Кэдмона, потому что они написаны по-саксонски и я понимаю, о чем они, – объяснил отец. – А еще потому, что сам Кэдмон был деревенским сопляком вроде меня.

– Кэдмон, помнится, все время убегал с шумных сборищ, боялся, что его спеть попросят, – рассказал брат Айден. – Спал в хлеву со скотиной. И вот однажды ночью к нему во сне явился ангел и подсказал ему этот, самый первый гимн. Вот если б нам всем так повезло!

Отец, в свою очередь, поведал, как его возили на Святой остров еще ребенком, чтобы монахи излечили его увечную ногу. Увы, монахам это оказалось не под силу, но они явили взору мальчика отблеск того мира, в котором царят порядок и красота. Джек впервые слышал, чтобы отец говорил без тени жалости к самому себе. Он был просто счастлив, заново переживая самый значимый эпизод своей жизни.

Бард ударил по струнам и завел всем известную балладу: про лукавого эльфийского рыцаря и смышленую красавицу поселянку. Бард пел за рыцаря, а Пега – за девушку. Потом пели все, кроме Люси: та задремала в сторонке. Со временем все остальные тоже устроились на покой среди корней ясеня. Звезды просвечивали сквозь ветви точно плоды на гигантском древе Иггдрасиль.

В ту ночь Джеку снилась музыка, да такая дивная, что просто сердце разрывалось. Но, проснувшись с рассветом, мальчуган понял, что ровным счетом ничего не помнит.

Date: 2015-09-19; view: 271; Нарушение авторских прав