Глава 20. Следующие два часа тихо проплыли медленной лодочкой через зомбиленд

Следующие два часа тихо проплыли медленной лодочкой через зомбиленд. В основном я просто таращилась в никуда. Я заверила озабоченного и начисто лишенного чувства юмора доктора Даррила, что не собиралась совершать самоубийства и что на этой неделе ему не придется снова меня видеть. Я согласилась пообщаться со специалистом по расстройству сна и даже не удивилась, что таковой существует. Но когда мы с Вайлем вышли из приемного отделения, я бросила в урну карточку с датой визита.

– Зачем ты это сделала? – спросил Вайль недоуменно.

– Это через три недели. Мне ни за что не прожить так долго с этими кошмарами.

Мы взяли такси до гостиницы, и я подождала снаружи, пока Вайль разбирался с портье. Все было очень цивилизованно, и в конце они пожали друг другу руки. Лучше бы орали. Если бы я видела, что тетка злится на меня за разбитое окно, то меньше чувствовала бы себя пациенткой дурдома.

Уверив его, что могу дойти обратно до фургона, я тут же поймала себя на желании, чтобы Вайль меня понес. Это могло бы уменьшить его чувство вины – такое жаркое, что хватило бы на неделю отапливать Ватикан. Я не видела в этом смысла – его же там не было. Но он чувствовал, что должен был быть, потому что он схверамин. Даже спрашивать не надо, и так понятно. А чувство вины – оно никогда не играет честно.

– Есть хочешь? – спросил он. – У нас с собой сандвичи.

– Да нет, спасибо.

– Замерзла?

– Да нет, пожалуй.

– Устала?

– Чуточку.

– Тебе надо спать, – сказал он и пристукнул тростью по земле. – Ладно, не важно.

Его взгляд пробежал по моим забинтованным рукам, остановился на ноге.

– Она не болит, – сказала я.

– Но будет.

Это да. Скоро действие обезболивающих прекратится, и начнется одно сплошное «ой».

И что сказать? «Я тебя прощаю»? Надменно. «Могло случиться с каждым»? Очевидно. «Это моя проблема»? Только если я собираюсь вечно быть одинокой. Но должны быть какие‑то слова, чтобы оттаяло ледяное лицо Вайля, это подавляющее чувство вины «я‑не‑смог‑тебя‑защитить».

– Ты у меня в большом долгу, – сказала я.

– Что?

Я коснулась его руки, остановила, чтобы посмотреть на него долгим откровенным взглядом.

– Я только попрошу тебя расплатиться, вот и все. – Я осклабилась. – А ты меня знаешь. Дешево не отделаешься.

Он запрокинул голову и расхохотался сурово – и в то же время с облегчением.

– Не сомневаюсь. У тебя уже есть о чем попросить?

– Вообще‑то да. Можешь честно ответить мне на один вопрос?

– Могу попытаться.

– Сколько ты золотых приисков выиграл в покер?

Едва заметно приподнялась левая бровь.

– Ты снова сплетничала с секретаршами?

– Вы, мистер, отвечайте на вопрос.

– Один. А два других я купил лет на десять позже.

– Вот как… – Я на минуту задумалась. – Знаешь, ты единственный из моих знакомых, кто владеет тремя золотыми приисками.

– Ты не хотела бы как‑нибудь со мной съездить туда на экскурсию?

От мыслей, на которые наводил этот вопрос, меня даже повело немного.

– Да, наверное.

У него глаза загорелись:

– Это ты только что согласилась поехать со мной в отпуск?

Ой‑ой! Ну отучусь я когда‑нибудь ляпать не думая?

– Н‑ну, теоретически говоря, можно было бы понимать и так. Но сроки такой поездки будут уточнены намного, намного позже. И если ты меня достанешь так, что все же я загляну в свое турагентство, лучше будет объединить это с какой‑нибудь деловой поездкой, чтобы я не срывалась на тебя, как могу и хочу сорваться вот прямо сейчас, так что давай лучше сменим тему.

Он кивнул, и стала заметна появившаяся на щеке ямочка. Но сказал он только вот что:

– Так что ты хочешь делать остаток вечера?

– Работать.

– Ты уверена?

Ты что, не понял? Только что я всколыхнула все беспокойные чувства, которые питаю к тебе, и вывалила их тебе на тарелку, выпрыгнув из окна второго этажа! Если я сейчас не буду работать, я просто взорвусь!

– Вполне.

Бергман встретил нас у дверей фургона. Спрашивать, как я, он не стал – не его это манера, и все‑таки мне было неприятно. Я бы у него спросила.

– Ребята, заходите давайте! Я должен вам кое‑что показать! – Мы вошли за ним вслед, и он сказал: – Я это все записал раньше.

– Жасмин! – Кассандра вскочила с «Мэри‑Кейт», подбежала ко мне. – Как ты себя чувствуешь? Ты прости меня ради бога, я понятия не имела, что ты заснула! Я просто места себе не находила!

Из кухни не спеша вошел Коул.

– В буквальном смысле. Она так моталась туда‑сюда, что сама на себя натыкалась по дороге.

– Ну жива наша Жас, – перебил Бергман. – Видно, что о ней хорошо позаботились и все будет в порядке, а то бы ее не отпустили. Можем мы теперь посмотреть, что я хочу показать?

– Боже мой! – ахнула я, проследив взглядом грязные следы, ведущие по ковру от кухни до туалета. – Посмотрите, какие пятна! Кто‑нибудь знает, чем их выводить? Я – нет.

Я полезла во внутренний карман, взялась за колоду карт. От прикосновения к ним стало чуть лучше, но когда я подумала, что скажет про эти следы Пит, мне отчаянно понадобилось потасовать колоду. Могут меня уволить за порчу имущества?

– Я утром позвоню в фирму по чистке ковров, – сказала Кассандра. – Это должно легко сойти.

– Правда?

– Уверена.

О'кей… ладно, Жас, дыши.

Я вытащила руку из кармана.

Бергман выстроил нас за стойкой, идущей вдоль банкетки: Коул рядом со стеной, потом Вайль, я, Кассандра и ближе всех к двери – Бергман.

– Всех прошу внимательно смотреть, о'кей? – сказал он, показывая на средний кадр на мониторе. На картинке, к которой он хотел привлечь наше внимание, Лун, Пенгфей и Ли поднимались на яхту из сине‑белой моторки. Вид у них был такой, будто их проволокли по мусорной свалке.

Они поднялись по трапу на средний уровень, где накануне произошла вечеринка‑бойня. Сейчас там было несколько палубных кресел с синей обивкой, выставленных четырьмя кружками, один из которых расположился около бара. Вошедшие прошли мимо них в холл и свалились каждый на свой диван. Пенгфей все это время что‑то трещала по‑китайски, и голос ее с каждой минутой становился все громче и злее. А пулевая рана уже закрылась.

– Что она говорит? – спросила я у Коула.

Он оперся локтями на стойку, с интересом глядя на экран.

– Очевидным образом злится. Ругает Луна и Ли на чем свет стоит: Луна – за потерю самообладания, Ли – за то, что сбежал. – Он послушал еще. – Объясняет им огромную разницу между убийством шайки китайских бунтовщиков и убийством случайного американца. Напоминает, что надо придерживаться плана. Зла неимоверно, что в дело втравили полицию, потому что это ставит под угрозу все, ради чего она работает.

Он посмотрел на меня с изумлением:

– А ведь главная, оказывается, она. Лун – подставное лицо, витрина, потому что никогда китайцы не будут почитать женщину или бояться ее так, как ей этого надо.

Я с возросшим интересом смотрела на Пенгфей, поднявшуюся с дивана и расхаживающую по каюте. Сперва она как следует отчитала Ли за дезертирство, потом перешла к Луну. Он попытался что‑то возразить – она ему дала такую пощечину, что он затылком врезался в стену.

– Я должен был убить Ясновидящую! – перевел Коул слова Луна, который потирал шишку. – Я видел ее глаза, у нее уже было про меня видение, я не мог ей позволить повторить пророчество!

– Какое пророчество? – спросила Пенгфей. Лун наморщил лоб, сжал губы.

– Про белого дракона, – прошептал он.

– Ах, про белого драко‑она… Ты больной псих, одержимый мыслью о поражении от этого смехотворного белого дракона! Скажи, отчего ты уже пятьсот лет шарахаешься от этого пророчества простого монаха? Не убила ли я его ради тебя? – сурово спросила Пенгфей.

Лун кивнул, уставясь в собственные колени.

– Не спасла ли я тебя от кипящего котла, не выходила ли тебя больного?

Снова кивок.

– Тогда помни, кому ты должен быть верен, и держи когти при себе, пока я не велю тебе их распускать!

Голос ее поднялся до визга.

Он не осмелился ответить.

– Значит, Лун настолько суеверен, что готов поставить под угрозу весь их план из‑за пятисотлетнего пророчества, – сказала я, – а наша истинная цель – Пенгфей. Так в сухом остатке?

– Не совсем, – возразил Вайль. – Самос все равно остается. Его влияние нельзя исключить, даже если мы его не видим.

– И все равно нужно вернуть мою броню! – испуганно сказал Бергман, будто мы уже решили махнуть рукой на его младенца.

– Разумеется, – согласился Вайль. – К несчастью, сегодня ее с Луна не снять. – Он устало улыбнулся Бергману. – Улитку съел Ли.

– Я видел. – Бергман ссутулился. – В мыслях не было, что у Луна есть испытатель пищи. Ну у кого они сейчас есть?

– У тех, кто живет на свете намного дольше нас с тобой, – ответила я.

– Есть один положительный момент, – сказала Кассандра. – Ли спит в одной из кают с камерами, так что ты сможешь проверить, сработала ли капсула так, как ты планировал.

Все обернулись к ней:

– Кассандра, ты ли это? – изумилась я. – Ты видишь светлую сторону?

– Да здравствует Джерико! – пробормотал Коул себе под нос.

– Ой!

Восклицание Бергмана привлекло наше внимание к экрану. Пенгфей накрутила себя до дикого возбуждения, визжала почти в лицо Ли, брызгая слюной и обнажив клыки в яростном оскале. Внезапно она бросилась. Ли, будучи более склонен к бегству, чем к бою, оказывал лишь видимость сопротивления. Она всадила зубы ему в глотку, когти вцепились ему в грудь, и через секунду он был в полной ее власти. Только ее сила не давала ему упасть, пока она высасывала его кровь, когтями протыкая все органы, до которых могла дотянуться.

Он жил долго. Мы, зрители этого ужаса, стояли, оцепенев, а Лун смотрел, спокойно ожидая, пока она закончит. Наконец она разорвала грудь жертвы, выхватила сердце – и запекшаяся кровь превратилась в кучку пепла и клуб дыма. Это так было похоже на мерзкую работу сборщика, что я задумалась, нет ли тут связи. Не могла она быть когда‑то одной из них? Или знать кого‑то из них?

– Жаль, Бергман. – Коул хлопнул его по спине. – Кажется, не придется тебе посмотреть, как действует пилюлька.

Он говорил тоном типа «да‑ничего‑не‑случилось», но слышался подтекст:

Я не хотел этого видеть, а теперь никогда не забуду. Ну и жуть!

Я молчала, стиснув губы, чтобы не заорать на него, что вообще подписался на эту безумную авантюру. Идиот. Никогда ему уже не стать прежним. Никогда.