Глава 22

Как только яйцеметы скрылись с глаз, я плюхнулась в кресло, свесив руки по обе стороны, вытянув ноги и устремив носки ботинок прямо в небо.

– Фух, устала! – выдохнула я.

Вайль пододвинул стул поближе и тоже сел.

– Тебе что‑нибудь принести? – спросила Кассандра.

– Кофеина, – ответила я.

Она поспешила в фургон.

Кирилай успокоился, и, кстати, Вайль тоже.

– Отлично поступила, – сказал он. – Я… иногда, знаешь, бывает легче, иногда тяжелее. Вот этот год обещает быть тяжелым, ребята погибли в апреле, и уже…

– Понимаю.

Он кивнул.

Когда объединяет такая трагедия, это тяжело, но хорошо, что не нужно объяснять, как тягостны бывают годовщины. Он просто знал, что я буду рядом и помогу ему через это пройти. А когда опять наступит ноябрь – есть у меня такое чувство, что я не рассыплюсь теперь так, как в прошлом году.

Вернулась Кассандра, неся графин «диет‑колы».

– Оригинальное и бодрящее, – улыбнулась я ей.

А еще она привела с собой Бергмана.

– Я тут подумал… – начал он.

Вот в этом‑то твоя беда. Полбеды уж точно.

У меня был занят рот шипучкой, поэтому я только кивнула, ожидая продолжения.

– Я кое‑что вроде бы могу предложить, чтобы ты говорила похоже на Пенгфей, – сообщил он. – Я сделал программку вроде мгновенного транслятора, и если получится… ну посмотрим, в общем.

Я проглотила шипучку, возблагодарив свою счастливую звезду за то, что не подавилась.

– Правда? То есть правда, что это правда? Бергман, это же потрясающе!

– Пока еще точно не скажешь…

– Слушай, если кто‑нибудь может такое сделать, то это ты.

Только когда он выпрямился, я поняла, как он сильно сутулился до сих пор.

– Спасибо на добром слове. Тогда начну.

– Отлично!

Подождав, чтобы Бергман не услышал, Вайль сказал:

– Надо будет купить тебе помпоны и плиссированную юбочку…

– Знаешь, если Бергману нужны восторги болельщиц, я готова их ему предоставить.

Вайль наклонил голову набок и ехидно улыбнулся:

– А я вот подумал: может, мне тоже нужны восторги болельщиц?

Кассандра поднялась со стула.

– Раз вы выбрали такую тему разговора, я ухожу.

– Ей тоже хочется помпонов, – сказала я Вайлю.

– Неправда!

И дверь фургона за ней захлопнулась.

– О господи! – Я закинула голову назад до упора. – Все, я свалилась. И знаешь, что самое печальное?

– Что?

– Я не знаю никого из своих ровесников, у которых это бы значило что‑то другое, а не слишком много крепких коктейлей.

– Тебе нужно поспать?

Еще как!

– Да нет.

– Хочешь навестить Дэвида?

Вот уж что нет, то нет.

Я посмотрела в широкое техасское небо, подумала о золотом шнуре, идущем под его куполом – если бы я смотрела иными глазами, я бы его увидела. Шнур соединял меня с моим близнецом, и когда я хотела навестить его во внетелесном облике, можно было использовать этот шнур как путь. Это несколько опаснее, чем здесь прозвучало, но останавливала меня не опасность.

Я повернулась, обратила взгляд на вампира, который подхватывал меня на краю чаще, чем мне не лень было бы вспоминать, и последний раз меньше двух месяцев назад. Но я боялась, что в конце концов сорвусь уже навсегда. И боялась, кстати, что именно такое путешествие может меня к срыву привести. Я открыла рот, и губы уже горели от тех трудных слов, которые – я знала – я должна сказать.

– У меня такое чувство, будто я наконец исцеляюсь от последствий того, что случилось. И неразумно было бы снова баламутить ил. Как бередить старую рану. Это же глупо? – спросила я его.

Он быстро окинул взглядом мои свежие раны, которые сейчас ныли, несмотря на выписанные доктором Даррилом обезболивающие.

– Наверное, это единственный способ, чтобы они по‑настоящему зажили, – ответил он. Посмотрел мне в глаза. Никогда еще не видела в его взгляде такой честности. – Я бы тебе этого желал. – Он взметнул брови, как будто увидел нечто неожиданное за какой‑то внутренней дверью. – Даже если бы это оказалось за мой счет, я бы хотел, чтобы ты исцелилась полностью. Может быть, Дэвид поможет тебе найти путь.

Я вздохнула, чувствуя себя чуть лучше, но далеко не настолько, чтобы пуститься в путешествие, когда ноет под ложечкой и болит сердце.

– Пойду я тогда.

Вайль наклонился ко мне – его присутствие обернуло меня, как одеяло.

– Я буду здесь, рядом с тобой.

Я кивнула в благодарность за то, что он есть, не найдя слов чтобы ее выразить. Мне хотелось спрятаться в себя, как черепахе, будто это даст какую‑то дополнительную защиту в ожидающем меня пути. Но свежезашитая нога не хотела слушаться. Как и стоящий подо мной стул. В конце концов, я просто закрыла глаза и наклонила голову.

Я все еще помнила слова, сказанные мне Раулем в последнем путешествии вне тела – когда на кону стояла судьба моей страны. Если откровенно, тогдашние обстоятельства были предпочтительнее нынешних. Эти слова я мысленно повторяла сейчас, концентрируясь на образе Дэйва – высокий лоб, строгие зеленые глаза, неулыбчивые губы, темно‑каштановые волосы, чуть тронутые рыжиной.

Я выстрелила собой из тела, как ракетой.

Я уже подзабыла, как быстро умею двигаться вне своего физического существа, или какой это подъем – полет через время и пространство, когда очень мало что меня тормозит. Я летела за желтой полоской молнии прямо к плечу Дэйва. И будь я более телесной, когда он повернул голову, чтобы сделать вдох и продолжать реанимацию, он бы в буквальном смысле смотрел сквозь меня.

Женщина, которой он отдавал свое дыхание – опаленный солнцем ветеран, – лежала на грязном полу, раскинув хвост белокурых волос, будто лотос, плавающий в захламленном пруду. Выше рваной раны бедро перехватывал жгут, голову обнимал окровавленный бинт. Она лежала на первом этаже, в самом дальнем от окна углу. Пятеро ребят и женщина в пустынном снаряжении с автоматами «М4» в руках прикрывали окна ровным огнем. У двоих или троих тоже были ранения.

Слышались выстрелы штурмового оружия, в том числе пулемета – рвущие уши очереди сверху. Судя по виду, ребята планировали рейд и либо попали в засаду, либо нарвались на превосходящего по огневой мощи противника. Так или иначе, но им пришлось отойти на эту позицию. Стрельба замедлялась по мере того, как взвод Дэйва выводил из строя одного за другим своих противников. Дэйв явно считал, что они справятся и без его прямого надзора, поскольку мысли его были заняты другим.

– Сержант, давай! – приговаривал Дэвид в отчаянии, сжимая ей грудную клетку основаниями ладоней. – Давай. Сьюзен, останься с нами! Не уходи!

Я те же слова говорила когда‑то Мэтту, умоляла его, рыдая над его телом в ту ночь, когда Айдин Стрейт его убил.

У меня будто мозг раскололся пополам, и хотелось завопить от этой боли. Я сразу оказалась в прошлом, и сердце разрывалось, пока я звала Мэтта вернуться. Я стояла сейчас возле Дэйва, жалея, что у меня нет глаз и я не могу плакать, потому что я видела, как чистая, кристальная душа Сьюзен воспаряет из тела. Как и Мэтт, она была нужна сейчас где‑то в другом месте. И она, как мой любимый, тоже оставила что‑то от себя в мире. Лазурный самоцвет, в котором она была заключена, завертелся и раскололся, от целого отделились девять драгоценных камней, и все они, поискав, нашли ее братьев и сестер по оружию. Те, кто жил с ней в одной комнате, оглянулись посмотреть на нее в последний раз – а потом оставшаяся часть ее существа взлетела и устремилась вверх, вверх, в солнце. Потрясающее зрелище.

– Ее больше нет, Дэйв, – сказала я.

Он поднял на меня взгляд – поразительно блеснули зеленые глаза на Фоне натянувшейся смуглой кожи. Он даже не удивился, увидев меня – так глубоко было его горе.

– Черт побери, она же у нас была врачом!

Не оттого он психовал, что они потеряли врача – а оттого, что будь эта рана у кого другого, она могла бы спасти. Я присела возле него. Стрельба почти стихла, стрекот приближающихся вертолетов означал верное спасение. Через несколько минут они сядут, Дэйв погрузит свою команду, и жизнь пойдет дальше. А сейчас мы сидели возле тела Сьюзен, оплакивая ее, но не только ее, а всех наших мертвых. Слишком много их было в нашей жизни. Мама и бабуля Мэй. Мэтт и Джесс. Хельсингеры.

– Я тебе говорила, что была в числе потерь при истреблении хельсингеров? – спросила я. – Айдин Стрейт сломал мне шею.

– Ага.

– Говорила?

– Да. Когда я пришел к тебе.

– И когда это было?

– В день, когда папа сказал мне, что ты в больнице.

– Прости, не помню.

– Ты была далеко. Тебе вкатили столько морфия, сколько только можно выдержать.

Хм. Интересно, что еще случилось такого, что я забыла? Надо будет кого‑нибудь спросить, кому я верю. И точно не Альберта.

– Так ты знаешь про Рауля?

– Мы виделись, – ответил он сухо. Запахнул куртку на Сьюзен, пригладил ей волосы. – Примерно через месяц, как я пришел служить, меня убили в тренировочном бою, – сказал он мне тихо, чтобы не слышали его люди. – Пока меня пытались воскресить, я оказался где‑то посередине, в каком‑то месте, которое мне больше всего напомнило номер отеля где‑нибудь под Вегасом.

Черт. Хотя он сидел рядом со мной, при мысли о том, что моего брата убили, у меня сердце сжалось. Как бы недолго ни был он мертв, но все же был, и эта мысль теперь не даст мне покоя. Как‑то вдруг я поняла, что всегда ожидала своего ухода раньше. Перед ним. И перед Эви. И даже перед Альбертом. Наверное, так и было – но я просто неожиданно вернулась.

– Значит, Рауль предложил тебе выбор? – спросила я, пытаясь как‑то уложить опыт Дэйва в собственном ошарашенном мозгу.

– Да.

– И ты решил вернуться. Чтобы драться.

– Я здесь.

– Я… – О Господи, как же это трудно сказать. – У меня какие‑то расстройства сна. То есть со сном все нормально. Хуже то, что я делаю во сне. Например, прыгаю из окон второго этажа.

Он устремил на меня пристальный взгляд, оглядел внимательно и, судя по опущенным бровям, не слишком одобрил то, что видел. Он покачал головой:

– Мы с тобой – порченый товар, Жасси.

– Я чувствую, что долго так не выдержу. Но сейчас, когда увидела, как ты потерял Сьюзен, я хотя бы поняла, какая у меня главная проблема.

Он ждал продолжения.

Я беспомощно пожала плечами:

– Я думаю, когда Мэтт погиб, он тоже говорил с Раулем, как ты и я. Только он решил не возвращаться. Он не так меня любил, чтобы остаться. И подсознательно я это знала уже давно и это, ну… это меня убивает.

Я почувствовала, как страшная волна горя и гнева когтями выдирается из ямы мучений, которых я даже не осознавала – словно богатая стерва, ежедневно проходящая мимо голодающего бездомного, но слышащая только стук собственных каблуков, отбивающих по грязному тротуару ритм музыки, звучащей у нее в голове Я всхлипнула и в отсутствующем сейчас у меня животе было ощущение, будто меня двинули кованым сапогом. Какое‑то время я не могла произнести ни слова. Просто стояла и плакала, а Дэйв беспомощно на меня смотрел.

– Он оставался, пока был жив, Жасмин, – отдай ему должное. Но даже Библия не требует продолжения отношений после смерти. Если хочешь злиться, злись на того гада, который его убил.

– Но Мэтт там, а я здесь. Что это говорит о том, что у нас было?

Снова всхлипывания – как призрак в туалете «Хогвартса». Грустная и жалкая девчонка.

– Он тебя любил. И ты это знаешь, и я это знаю. Ему просто надо было двигаться дальше.

– А что надо мне, никому не интересно?

Он покачал головой:

– Вряд ли тебя или меня ожидает брак, дети и кабельное телевидение в доме. Это скорее для Эви.

– Ну нет, конечно. Но…

– Жасмин, вот как перед Богом: от слез толку не будет. Зачем ты явилась?

От этих слов у меня остановились слезы – подействовало.

– Ты единственный, кто пережил утрату такого рода. Я думала, что смогу у тебя узнать как. Ну, перед тем, как снова заснуть.

Он поглядел на меня задумчиво:

– Ты из тех, кто выживает, Жас. И надо просто принять это как есть.