Глава 13. Коул вошел в фургон первым

Коул вошел в фургон первым. Как только он повернулся ко мне с выражением лица типа «ой, блин!», я тут же поняла, что не все гладко в королевстве мордобойном. Потом до меня донеслись рыдания, не до конца заглушённые подушкой, которую мы все захотим как можно быстрее, быстрее, быстрее – я прикусила щеку изнутри, чтобы сбить заевшую пластинку, – отдать в химчистку.

Я зашла внутрь и закрыла за собой дверь. Кассандра сидела на «Эшли», поспешно вытирая слезы и избегая смотреть в глаза.

– Все нормально, – сообщила я, – не надо тревожиться. Коул успел меня поймать.

– Да не в этом дело! – Услышав сама, что сказала, она виновато на мене посмотрела. – То есть… я, конечно же, волновалась…

– Не парься. – Я изобразила улыбку, опустилась на «Мэри‑Кейт». – Я же знаю, что тебя непросто довести до слез.

– Да, я не могу припомнить, когда…

Она смахнула слезы с чистой смуглой кожи и обтерла мокрые пальцы о кружева оранжевой юбки. Еще на ней были такие же оранжевые замшевые ботинки, а сверх того – пушистый белый свитер с короткими рукавчиками, в котором любой другой был бы похож на пуделя. Любой другой, но не она. Даже в разгар бури чувств сохранялась у нее эта невероятная грация движений, уверенное в себе «Это я», отчетливо говорившее, что эта женщина никогда не потратит вашего времени зря и не направит вас не в ту сторону.

Коул устремился к холодильнику, пошарил в нем и вытащил шоколадку длиной с мой локоть. Потом принес ее мне с таким торжествующим видом, что я не могла сдержать смех. Показав ему, чтобы сел рядом со мной, я разделила ее на всех. Бергман все еще спал на своей банкетке, так что мы ему отложили кусок.

Проведя за жеванием миг, граничащий с блаженством, я спросила у Кассандры:

– Ты можешь об этом рассказать?

Она пожала плечами:

– Все равно толку не будет.

– Откуда ты знаешь?

– Толку не бывает никогда.

– Знаешь, как говорила мне моя бабуля Мэй? – спросила я, откусывая еще один щедрый кусок.

– Как?

– «Никогда» – неприличное слово.

– Неудивительно тогда, что ты столько ругаешься. – Коул повернулся, забросил ноги в джинсах мне на колени, голову подложил на подлокотник. Армейская куртка распахнулась, открыв футболку, заляпанную весьма натуралистическими красными пятнами – похоже, от двадцать второго калибра. Надпись на футболке сообщала: «ПЕЙНТ‑БОЛ – ЭТО ДЛЯ СОСУНКОВ». – У тебя явно неверные понятия о родном языке.

Я прихватила его за колено так, что он ойкнул и сел ровно.

– Давай, – махнула я рукой Кассандре, как прораб рабочему на стройплощадке. – Ты же знаешь, что я из тебя это выцыганю рано или поздно, так что выкладывай лучше прямо сейчас.

Она вздохнула, опустила плечи, сдаваясь моей хорошо отработанной назойливости. Положив руки на колени так, что все двенадцать колец были отлично видны, она стала оглаживать юбку.

– У меня было видение… – она сглотнула слюну, – моей собственной смерти.

Bay! Тут как бы такое ни воспринимал, а все равно хреново.

– А, это… – Коул приподнялся на локтях. – У тебя видения всегда верны?

– Очень близки.

– Что ты видела? – спросила я.

Кассандра принялась отковыривать с ногтей красный лак.

– Я была в нашей палатке для представлений, наедине с драконом.

– С Луном? – уточнила я.

Она пожала плечами, будто говоря: без разницы.

– Я ему сообщила гадание, которое привело его в убийственную ярость. Он… – Она встряхнула головой, будто чтобы рассеять видение, которое не хотело уходить. – Я чувствовала огонь его дыхания, он жег мне кожу. – Снова выступили и пролились слезы. Она прижала подушку к лицу, заглушив следующие слова: – Я и сейчас его чувствую.

А ну‑ка, Жас, быстренько исправь ситуацию. Быстренько, я сказала!

Бедняжка Кассандра просто сходила с ума на глазах. Не успев подумать, я ляпнула:

– Не будет этого.

– Ч… что?

– Очень просто. Я не допущу. Я не дам Луну тебя убить.

– Как ты ему помешаешь? – всхлипнула она.

Этого вопроса следовало ожидать.

Я решила отвечать медленно. Если изложить все логически, может быть, нас обеих это убедит.

– Ну… я начну с того, что буду твердо помнить две вещи. Номер раз: твои видения иногда мимо кассы. Номер два: если он попробует тебя убить, его ждет очень неприятный сюрприз. Потому что раз я предупреждена, то я и вооружена.

Что‑то типа того.

Слезы взяли свое, и Кассандра зарыдала уже вовсю. Мы с Коулом тревожно переглянулись.

– Прости, – обратилась я к Кассандре, – ты меня правильно поняла? Я сказала, что не дам ему тебя убить.

Коул зашуршал салфетками, сел рядом с ней, вложил салфетки в дрожащие руки. Постепенно она затихла, потом несколько раз высморкалась, отерла с лица слезы.

– Ты меня прости. Я не думала, что ты мне поверишь.

– А почему нет?

– Потому что очень многие не верят. Например, Вайль…

Она осеклась, сообразив, что чуть не проговорилась, а ему это было бы неприятно. Несмотря на то что я уже забредала на эту опасную территорию, я мысленно сделала себе зарубку: снова начать разговор о его сыновьях. Он наверняка просто преследует ее, требуя указать, где они теперь – будто она какой‑то Джи‑Пи‑Эс ходячий. А она, чем сказать ему, чтобы бросил эту одержимость, переплела тревогу со своим нынешним напряжением и потому готова дать работу фирме «Клинекс» на ближайшие сто лет.

– Знаешь, я же старуха, – сказала она жалобно.

Я наклонилась, потрепала ее по руке.

– Не надо так прибедняться. Даже сейчас тебе никто с виду не даст больше семисот.

У нее появилась дрожащая, но все же улыбка.

– Первые годы жизни я провела в Сеффренеме.

– Никогда не слышала.

– Затерянный город, сейчас погребен глубоко под песком пустыни. Но когда‑то был центром искусства, торговли и религии. Все боги обитали там – каждый в своем храме. И я была оракулом самого великого из них – Сеффора. Люди месяцами терпели тяготы пути, чтобы припасть к моим ногам и услышать мои пророчества. Мне приносили дары – драгоценности, еду, меха. Почитали меня, как богиню. Если учесть, какие видения меня посещали, стоит ли удивляться, что я стала считать себя божественной?

На это у меня ответа не было. Я вот знаю, что думала о себе после того, как слышала раскатистый, грохочущий голос Рауля, и не могу сказать, чтобы это было что‑нибудь особо возвышенное.

– Как же должны были смеяться боги! – горько сказала Кассандра. – Они знали, что меня ждет впереди. Может быть, они сами эту трагедию и поставили.

Она замолчала, снова переживая минувшее, а мы с Коулом сидели, заставляя себя сдерживаться, не вскочить с криком: «Какую? Какую трагедию?»

Наконец она заговорила:

– Однажды я проснулась утром и увидела такое страшное видение, что чуть не лишилась дара речи. Я видела, как моего мужа сбросила лошадь – Фаида, – и он погиб под ее копытами. О видении я рассказала ему, но он только засмеялся. Фаиду он воспитал сам из жеребенка‑несмышленыша. Она была послушна, с хорошим характером, без норова. Муж сказал мне, что это моя беременность навевает мне кошмары. Беременность была уже третьей и длилась четвертый месяц – вдвое дольше, чем две первых.

Она мучительно сглотнула слюну – будто в горле торчал нож.

– Он погиб в тот же день. Никто не видел змеи, ужалившей Фаиду. От укуса она обезумела, вскинулась на дыбы, сбросила его и разбила ему голову копытами. Все, кто с ним был, говорили, что Фаида околела почти сразу. А на следующий день я потеряла ребенка.

Она посмотрела на нас иссушенными болью глазами.

– И так было всегда. Я не могу спасти самых близких и дорогих, потому что они не верят в мои видения.

Мы с Коулом оглушенно молчали. Что жизнь может быть так длинна, не укладывалось в голове. Но любовь, страдание – это я могла постичь. И меня всегда восхищали те, кто смог уцелеть.

– Каждый слышит лишь то, что хочет услышать, – сказала я наконец. – Одно из самых идиотских свойств человека, но оно имеет хорошие стороны. Например, когда кто‑нибудь тебе говорит: «Не будь кретином, тебе никогда не выдумать средство от СПИДа», – самое время выработать у себя ситуационную глухоту.

– А тогда что хочешь услышать ты? – спросила она.

– Что тебе стало легче, потому что мы тебе поверили, – ответила я и посмотрела на Коула в поисках поддержки. Он быстро кивнул.

– А вы знаете, как я это понимаю? – спросила она нас обоих, и мы оба покачали головой, а Коул взял в ладони руки Кассандры, с обломанными ногтями и ободранным лаком. – Я понимаю так, что боги перестали смеяться.