Глава 11. Мы добрались до берега и не утонули – я решила, что это второе по важности чудо, сотворенное для меня сегодня

Мы добрались до берега и не утонули – я решила, что это второе по важности чудо, сотворенное для меня сегодня. Потом довольно долго возились, привязывая лодку, – хотя, наверное, милосерднее было бы отпустить ее на свободу. Потом детишки перенесли вечеринку к фургону, а взрослые стояли плечом к плечу в окружении парусных, моторных и рыбацких лодок. Луна отражалась от пологих волн бухты, и вместе с тихим ветерком создавала идеальную обстановку для разговора.

– Чуть не сорвалось, – сказала я.

– Да.

– Похоже, что Шуньян Фа связан с Раптором.

– Согласен.

– Я была бы благодарна, если бы ты перестал трещать без умолку. А то я слова вставить не могу.

Сжатые губы. Взгляд искоса. Наконец он заговорил:

– Ты ведь сказала бы мне, если бы я чем‑то тебя оскорбил?

– Конечно.

– Ты знаешь, я не думал, что тебя вот прямо так надо спасать. Просто мне подумалось, что полезно будет оставить Шуньяна Фа в живых, чтобы он вывел нас на Самоса.

– Ага.

– А до того, – сказал он, с шумом выдохнув, – когда мы соприкоснулись губами…

– Я знаю, ты просто хотел дать мне урок, – поспешила я заявить, радуясь, что ночью не видно, как я покраснела. Очень приятный был урок.

Он слегка сощурился, и это было странно. Обычно такое бывало, лишь когда он был задет.

– Конечно, – кивнул он. – Именно так. Я рад, что мы прояснили этот вопрос. Не пойти ли нам?

– О'кей.

Ничего не изменилось, так же веял бриз с бухты. Точно так же серебрилась лунная дорожка вдоль пирса. А я все равно задрожала, глядя на Вайля. Почему вдруг мне стало так холодно?

Войдя в фургон, я воскликнула:

– Боже мой, наш домик на колесах проглотил радиорубку!

Бергман прицепил к плазменному телевизору целую пачку каких‑то электронных хреновин. У телевизора будто выросла клочковатая борода. Сам экран был поделен на множество клеток, в которых показывались виды палубы и общих помещений «Констанс Мэллой». Мы расселись смотреть: Вайль и Кассандра на «Мэри‑Кейт», мы с Коулом на «Эшли», причем я делала вид, будто мне абсолютно все равно, что мой схверамин оставил мое общество ради экстрасенса.

Подумаешь. Перестань дуться, как деточка, которую на уроке физкультуры вызвали последней.

В таких случаях я обычно смотрела в поисках утешения на своего старого друга и соседа. Бергман криво улыбнулся мне с банкетки, где расставил пару лэптопов, один из которых я узнала, как принадлежащий Управлению.

– Я подключил все так, что мы будем видеть лишь передачу с камер в зоне вечеринки. Остальные пишут прямо в компьютер, потом можно будет посмотреть.

– А это что?

Коул показал на черную коробочку размером в половину DVD‑плеера, стоящую на столике возле «Эшли». На ней было восемь циферблатов и красная кнопка.

– Мозги охранной системы нашего фургона, – ответил Бергман, набирая что‑то на клавиатуре и пытаясь видеть все экраны одновременно. – Поскольку я не могу все закодировать на аппаратном уровне, приходится быть креативным. У нас камеры в китайских фонариках, установленных вдоль переднего и заднего навесов. С циферблатов они управляются и включаются лишь тогда, когда обнаружат движение. После этого телевизор в спальне врубается автоматически и направляет видеоинформацию нам. Так что незаметно не подкрадется никто.

О'кей, это объясняло тонкий черный провод, протянувшийся из черной коробочки обратно в спальню. Другой такой же шел вверх по стене и в вентиляционную отдушину потолка. Я предположила, что он заканчивается снаружи и там подключен к камерам. А старина Майлз хлопотал, как пчелка.

– Вайль говорил, чтобы я не баловался с дверным замком, но он и так хорош. Все проверьте, что запомнили код. Я положил прямо за входной дверью коврик собственной конструкции. Любой посетитель, которого мы не рады видеть, получит приличный удар, если нажать вот эту красную кнопку на боку черной коробки. Коврик его уложит намертво.

– Впечатляет, – сказал Вайль.

– Спасибо.

Бергман сдвинулся на сиденье, поглядывая из окна на запертый прицеп, где все еще стояла пара ящиков с аппаратурой, которая может ему понадобиться, но он не хотел, чтобы мы ее видели. Он из тех ребят, что предпочитают работать из подземного бункера где‑нибудь в сердце Монтаны. И с отдельным помещением для себя любимого.

– У чернокнижников нет какого‑нибудь договора, который они заставляют подписывать учеников? – спросила я. – Чего‑нибудь вроде обязательства не разглашать тайн под страхом смерти?

Вопрос я адресовала всем вообще, но смотрела при этом на Кассандру. А она как старшая должна была бы уже знать все в мире – или почти все. Однако она положилась на мнение Вайля.

– Полагаю, что так.

– Думаю, что да.

– Бергман, напиши чего‑нибудь.

Только что он был похож на попугая, украдкой поглядывающего на прицеп и тут же снова на экран. Сейчас он вдруг посмотрел на меня с проницательной неподвижностью совы.

– Ты о чем?

Голос его сломался на последнем слове, как у семиклассника на танце вдень святого Валентина. Он прокашлялся.

– У нас тут тесно. И никто не сможет не увидеть, чего ты будешь вынужден вытащить из прицепа на этом задании. Так ты напиши бумагу, гарантирующую, что никто из нас никогда никому не скажет ни слова, что здесь видел, а не то… вот это «а не то» придумай сам.

Бергман тут же скрылся за экраном лэптопа, чтобы мы не видели его лица. Очки слетели, сгиб левой руки прошел по лицу, стирая слезы. Пару раз он шмыгнул носом. Потом сказал:

– Жас, спасибо. Прямо сейчас займусь.

Удовлетворенная, я села смотреть телевизор про Чень Луна. Коул открыл попкорн, раздал банки с газировкой, и следующие полчаса мы смотрели, как прибывают гости с берега. Сперва казалось, что это обыкновенная вечеринка, куда приходят гости в неудобных костюмах и делают вид, что друг другу рады. Вампиры перемешались с людьми – и те и другие были китайцами. Шуньян Фа тоже присутствовал, но держался больше как гость, чем как хозяин.

– Кроме рапторовского мальчишки, кого‑нибудь узнаешь? – спросила я у Вайля.

– Нет.

– Если хотите, – предложил Бергман, – я возьму портрет каждого из записи и все их прогоню по вашей базе данных.

– Отлично, – согласился Вайль.

Изобилие односложных реплик наконец‑то пробилось сквозь мой толстый череп. Я отмела тот поцелуй как ерунду. А он должен был что‑то значить. И даже, может быть, очень многое.

Но ведь ты же даже не можешь сказать, что у него есть чувства, рассуждала я сама с собой. Почти все время он ходит с тем же застывшим лицом, с которым просыпается.

Так что, это значит, что его чувства нельзя ранить? – грозно спросила бабуля Мэй со своего постоянного места у карточного столика где‑то на переднем плане моего мозга. Сейчас она вроде как играла в карты с Человеком‑Пауком, Бобом Хоупом и Авраамом Линкольном. Хлопнув по столу стаканом холодного чаю, она пошла под Боба тузом червей и спросила: Ты когда‑нибудь задумаешься, как ему много надо работать, чтобы показать миру такое лицо? Эта его физиономия – как плотина Гувера. Ты хоть можешь себе представить глубину страдания, которое за ней накопилось?

Я глянула на Вайля из‑под ресниц. Вообще‑то могу.

Пока Бергман пытался идентифицировать лица из толпы, гости оставались спокойными, вежливыми, ожидающими. И долго ждать не пришлось. Сперва оттуда, где располагались каюты, вышла миниатюрная, стройная как тростинка женщина в красном атласном платье. Волосы она убрала вверх, как принято у китаянок – когда кажется, что волосы сейчас спрыгнут с головы дамы и обовьются вокруг горла какого‑нибудь бедолаги. Лицо ее белело традиционным макияжем, глаза подведены черным, губы – красным. На боку – пара блестящих черных стержней.

Резкое движение руки – и стержни превратились в два широких веера. На одном красовалось изображение воина, одетого в длинную золотую мантию и перепоясанного мечом. На втором – золотой дракон, лениво бредущий по дну реки. Женщина начала танцевать – медленными грациозными движениями, двигая веерами так, что сперва будто воин бился с драконом, а потом дракон возникал из воина.

– Умеет, – выдохнул Коул.

– Ну и как мне с этим конкурировать? – спросила я.

Вайль пригвоздил меня к месту тем ледяным взглядом синих глаз, который я про себя называла «интеллектуальным». А потом, потому что я отлично его знала, я увидела, как он представляет себе меня в сценическом костюме, колышущуюся под древние ритмы – и глаза у него потемнели.

– Для некоторых даже сравнения не будет, – ответил он.

У меня пересохло в горле. Опустив взгляд на его губы, я подумала, что случилось бы, если бы кому‑то из нас хватило смелости – когда мы вроде как поцеловались, – просто отпустить вожжи. Взорвались бы наши миры новыми цветами, чудесами, дивами? Или мы бы уже уничтожили друг друга?

Мы встретились взглядами. По его меркам нельзя сказать, что он давно меня знает, но знал настолько хорошо, что я иногда могла сообщить ему что‑то, даже не раскрывая рта. Обычно по работе. Вон за тем кустом кто‑то спрятался – дай мне тридцать секунд занять позицию до того, как начнешь действовать. Я уберу вот этого, который меня достает.

Сейчас я хотела сказать нечто иное.

Тот поцелуй застал меня врасплох, напугал до чертиков. Дал понять, как сильно можешь ты потрясти мой мир. И очень мне понравился. Дай мне немножко времени разобраться, ладно?

Он сел ровнее, и на лице – на одной его стороне – медленно приподнялся угол рта в улыбке. Глаза смягчились до карих, и он кивнул мне, и я поняла, что все в порядке.

Гром аплодисментов вернул мое внимание к телевизору. Танцовщица закончила танец, переждала овации, потом повернулась к публике и поклонилась так низко, что могла бы укусить себя за коленку, если бы вдруг приспичило. Зрители тоже поклонились, и из темноты выступил Чень Лун, входя в поле зрения камеры.

Я видела снимки Луна, сделанные во время его прошлых приездов в Штаты. Там был среднего роста крепыш с элегантными усами и бородой. Пронзительные карие глаза, надменное лицо, говорящее, что его обладатель полностью убежден в концепции расового превосходства. Сейчас я увидела совершенно иной портрет. Он так исхудал, что кожа будто прилипала прямо к черепу – без всякой подкладки в виде жира или мышц. Волос на голове не было. Не было даже бровей, отчего еще резче стали выделяться морщины.

– У него рак? – спросил Коул.

На это никто не знал ответа.

Танцовщица протянула руку, Лун на нее оперся. Сперва я подумала, что это перчатки, потом заметила, что темная ткань покрывает обе руки. Что‑то в их форме мне не нравилось, но я не успела присмотреться, как танцовщица повернулась и повела его к мягкому креслу, поставленному для него точно напротив тех дверей, из которых он только что вышел. С навеса по обе стороны кресла свисали два флага, которых раньше не было, и хотя их трепал ровный ветер, можно было рассмотреть, что на них изображены золотые драконы на сочном зеленом поле.

Лун неспешно и ровно прошел мимо гостей, и его золотая мантия от шеи до щиколоток шелестела на каждом шагу. Когда он дошел до кресла, танцовщица встала перед ним, загородив его, пока он поправлял одежду. Когда она отошла, он уже сидел. С ногами в кресле, подогнув под себя колени.

– А вот это странно, – сказала я.

Потом были еда, питье и вежливые разговоры. Танцовщица заиграла на инструменте, принесенном откуда‑то из помещения. Не такая музыка, под которую можно танцевать рок, но для выпивки и закуски вполне. А потом она запела.

– Черт побери! – воскликнула я. – Будто ей кто‑то нос пилит изнутри зубной нитью!

Коул заткнул пальцами уши.

– Вы уверены, что наш объект не она? Я не сомневаюсь, что тут дело верное: такой шум – страшная угроза национальной безопасности.

– Бергман, – спросил Вайль, игнорируя наш подростковый юмор, – у тебя есть какое‑нибудь объяснение, почему Лун сидит, подогнув колени?

– Понятия не имею. У него все закрыто, кроме головы, поэтому я не знаю, как взаимодействует броня с его телом. – Очень профессиональный подбор слов, но ярость задрожала в голосе Бергмана, будто говоря открытым текстом: «Если бы этот гад оказался один во вселенной, где нет закона, я бы ему голову оторвал и пронес бы на копье через весь город».

Отвечая на эти невысказанные чувства, я обратилась к Вайлю:

– Знаешь, я вот думаю, не надо ли нам с тобой туда еще раз съездить. – Только на этот раз на более приличной лодочке. – Лун сейчас просто идеальная цель.

– С виду – да, – кивнул Вайль. – Но не беспечность помогла ему прожить так долго. – Он задумался. – Нет, подождем. Пусть считает принятые меры безопасности достаточными.

– Они наверняка достаточны, – ответил ему Бергман печальным и все же гордым тоном. – Как только броня обнаружит опасность, капюшон автоматически прикроет голову. Этот вамп не умрет от обычного оружия.

– Должны же быть какие‑то дефекты в броне, – сказала я, подавляя желание что‑нибудь разбить. Как Бергман. – Ты же хочешь получить свое изобретение обратно?

– Еще бы!

– Тогда ты должен найти способ его победить!

Бергман нажал несколько клавиш и спросил:

– А как ты думаешь, удастся мне получить кусочек от него? Я бы провел кое‑какие испытания.

– А почему не сделать еще одну такую штуку и не испытать ее? – спросил Коул.

– Потому что она физически меняется, когда ее наденут – в зависимости оттого, на ком она. Мы это вычислили перед тем, как ее украли…

– Много ли тебе нужно? – перебила я.

– Ноготь. Чешуйка…

Я посмотрела на Кассандру.

– У нас больше всех шансов к нему подобраться. Как ты думаешь, вот между нами…

Она вдруг постаралась отвести глаза.

– Может быть. Мне бы хотелось сначала посоветоваться с картами.

– Будто это поможет! – фыркнул Бергман.

Я запустила подушкой ему в голову.

– Эй, это еще за что?

– Встряхнула тебе мозги, чтобы вывести их из режима «идиот».

– Что‑то началось, – сказал Вайль, и тревога в его голосе заставила всех снова повернуться к плазменному экрану.

Сперва стали видны какие‑то быстрые движения на границе диапазона камер. Потом вскрикнула певица с мерзопакостным голосом. В поле зрения ворвались человек десять в масках, с них еще капала вода – они подобрались вплавь. Пришельцы бросились прямо к Чень Луну, и с ними еще несколько мужчин и женщин из толпы. Остальные рассеялись так быстро, будто у них проводятся регулярные учения – укрываться в случае опасности. Остались только Шуньян Фа и певица.

Она схватила ближайшего гостя, изящными клычками разорвала ему горло и ринулась дальше в свалку.

Шуньян Фа стукнул одного из отбившихся от общей массы нападавших, рванул ему голову в сторону и всадил клыки в сонную артерию. Человек затрепыхался и умер, вместо последних слов издавая мучительное бульканье.

Его товарищ был подготовлен лучше: выхватив короткий прямой меч, он отсек Шуньяну Фа голову, когда вампир наклонился над телом жертвы. Какой облом! Ключ к местоположению Раптора ушел вместе с дымом. Но надо было смотреть дальше – все еще оставался Лун, и эта наша исходная нить к Раптору чувствовала себя прекрасно.

Его головной убор тут же активизировался, поднявшись с шеи неуловимым движением. Потом, когда Бергман прокрутил замедленную запись, мы увидели, как огромными золотыми волдырями возникла из кожи Луна чешуя, поднялась вверх и вперед, закрывая рот и брови, и когда чешуйки перестали перемещаться, две пары колючих рогов выросли изо лба, а длинное квадратное рыло ощетинилось клыками.

Лун одним быстрым движением сбросил мантию – чешуя покрывала все его тело, сверкая при каждом движении багрянцем и золотом, и это привлекло мое внимание к его ногам. Нет, он не сидел на собственных пятках – просто колени застыли в постоянно согнутом положении. Он припал к земле на ступнях, которые выросли еще не менее чем на двенадцать дюймов. Пальцы ног удлинились так, что он мог на них ходить, как страус. Выглядело это неуклюже, но двигался он не менее быстро, чем его возможные убийцы.

Первая волна почти уже докатилась до него, когда он остановил ее вспышкой синего пламени в лицо двум напавшим. Пламя разгорелось так быстро и горячо, что через пару секунд от черепов людей остались лишь дымящиеся ямы. Хотя с их одежды еще капала вода, загорелись еще трое, но они тут же сорвали с себя куртки и бросили за борт.

– Замечательно, – вполголоса сказал Вайль.

Бергман, глядевший сквозь сжатые пальцы, сердито буркнул:

– Ты погоди.

Лун спрыгнул со своего насеста, воздел руки вверх и согнул пальцы. Обертывающая материя разлетелась в клочки, руки стали вдвое больше. На самом деле это рос он сам, Лун, в высоту и в ширину, пока не стал раза в два больше самого крупного из налетчиков. Я снова посмотрела на его руки – как и описал ранее Бергман, они превратились теперь в узловатые когтистые лапы – страшное оружие, смазанное ядом, и Лун использован это оружие смертоносно и действенно, оставляя борозды на лицах, шеях и грудях. Бросив своих жертв извиваться на палубе, он встретил следующую волну.

Эта группа была вооружена автоматами – «узи», «мак‑10», «МП‑40», купленными, вероятно, на какой‑то бандитской барахолке. Оружие смотрело Луну в лицо. Что же, имеет смысл. Глаза, ноздри, рот – любое отверстие вполне уязвимо для пули, тем более летящей со скоростью триста футов в секунду. Но, как и говорил Бергман, броня отклоняет пули, замыкаясь над уязвимыми местами со скоростью света. Убийцы сосредоточили огонь на голове Луна, и тогда в действие вступил хвост.

До того вампир держал его, подобрав под себя. Сейчас хвост махнул по толпе бандитов, как лопнувший трос, оставив за собой разрубленные и переломанные кости.

– А это новое, – сказал Бергман. Он теперь запустил пальцы в волосы и будто рвал их в стороны, как разрывалось сейчас его сердце. Исследователь в нем был заворожен зрелищем, а создатель никогда еще не подвергался такому осквернению.

Помощница Луна тоже не сидела на месте, хотя предпочитала рукопашную, иногда добавляя к ней последний укус. Я смотрела на ее работу с мрачным восхищением. Она нанесла удар ногой в голову с разворота, и ее противник выбрал тот же блок и контрудар, которые выбрала бы я. Это ему не помогло.

– Ты посмотри, какая быстрота, – пробормотала я, не в силах уследить за ее сливающимися движениями. Ее противник рухнул, открывая шею последней атаке. Мне вдруг остро захотелось потренировать себя в стиле древней школы, и потренировать под воодушевляющую музыку из, скажем, «Рокки‑4». В случае, если нам с ней придется столкнуться, я не хотела бы оказаться лежащей на собственной заднице, и чтобы подошва противницы была последним, что я увижу в жизни.

Через три минуты все кончилось. Лун и его напарница стояли в торжествующих позах посреди луж крови, а сдрейфившие гости медленно выползали на палубу. Тогда Лун впервые заговорил. Распростер массивные руки и обратился к публике. По‑китайски.

– Что он говорит? – спросила я у Коула.

Тот все это время сидел неподвижно, как малыш, которого впервые привели в кино на отдельное место. Может, он и сопоставил картинки с реальностью не лучше трехлетнего? Я всмотрелась. Спокойное лицо, расслабленные плечи, руки на коленях. Но заходило вверх и вниз его колено, будто нога стучала морзянку, а рука двинулась к тарелке на столе, куда он вывалил жвачку. С некоторым облегчением, что наш желторотый не так зелен, как эта тарелка, я ждала перевода.

– Смотрите на меня. Слушайте меня. Ибо Я – ДРАКОН! – Лун медленно обвел взглядом гостей. – Вы видели моих врагов. Они пытались уничтожить меня, но они беспомощны против моей силы. И Я буду вашим следующим императором!

Никто не сказал ни слова. А потом гости, один за другим, склонились в низком поклоне.

Date: 2015-09-19; view: 436; Нарушение авторских прав