Введение 18 page. – Государь, изволь дать повеление, чтобы находящиеся за регулярной пехотой казаки и калмыки кололи всех

– Государь, изволь дать повеление, чтобы находящиеся за регулярной пехотой казаки и калмыки кололи всех, кто станет пятиться.

– Товарищ, – как свидетельствует предание, отвечал на это царь, – я от тебя первого слышу такой совет и чувствую, что мы не проиграем баталии.

И в самом деле: победа предпочла в тот день русских. От корпуса Левенгаупта осталось не более 6–7 тысяч деморализованных солдат. «Сия… победа, – радостно писал Петр, – может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало…» Не забыл он и солдата, подавшего ему перед сражением мужественный совет. Тем более что был то не обычный солдат, а генерал Аникита Репнин, незадолго до этого разжалованный за поражение у села Головчина 3 июля.

Тогда под ударами неприятеля, двигавшегося в направлении Смоленска, дивизия Репнина отступила, оставив шведам десять пушек. Генерал был отдан под суд. Об этих событиях историк Д.Н. Бантыш‑Каменский писал, что Репнин «пострадал в 1708 г. невинно, по оговору Меншикова, ибо при Головчине дивизия его, на которую внезапно напал Карл XII, была ослаблена разными откомандировками отрядов; Репнин не получил никакого подкрепления от своих и со всем тем, остановя бежавших, защищался отчаянно, нанес чувствительный вред шведам» [127]. Тем не менее, приговор, вынесенный опять‑таки под председательством Меншикова, гласил: провинившийся «достоин быть жития лишен».

Личная храбрость, проявленная Аникитой Ивановичем на поле боя, побудила царя к снисхождению: казнь заменили разжалованием в солдаты и возмещением стоимости потерянных пушек и обозов из собственных средств. Вскоре отличившийся при Лесной (и не только своевременным советом) Репнин был восстановлен в чине и должности (см. очерк о М.М. Голицыне).

Историк Н.И. Павленко не без оснований называет Репнина военачальником второго эшелона. И в самом деле, за ним не числились такие громкие самостоятельные победы, какими могли похвастаться А.Д. Меншиков или Б.П. Шереметев. Человек лично храбрый, он на протяжении многих лет честно правил службу, став в строй еще в 1685 г. при учреждении молодым Петром I потешной роты. Потомок легендарного Рюрика, он был стольником и неразлучным товарищем царя. Уже в 1698 г. стал генералом. Ходил с Петром под Азов, воевал в Лифляндии, участвовал во взятии шведских крепостей Нотебург (1702) и Ниеншанц (1703).

Под Нарвой 8 июня 1704 г. при активном участии Репнина русские подтвердили великое значение военной хитрости. Узнав о приближении к крепости отряда Шлиппенбаха, они, переодев два полка в шведские мундиры, устроили между собой мнимое сражение. Отряд под предводительством Меншикова и Репнина напал на «противника», которым командовал сам Петр. Комендант Нарвы Горн выслал на помощь «своим» немалые силы, чтобы они ударили по противнику с тыла. Выманенные из крепости шведы пали жертвой остроумной придумки русских. Через два месяца Нарва была взята.

Аникита Иванович в сражениях проявлял храбрость, настойчивость и разум, был «отважен без задору, но готовым, если надо для великого дела, и умереть, не пятясь».

Из‑под Нарвы 10‑тысячный корпус Репнина был отправлен царем к польской границе на помощь королю Августу II. Но чтобы не таскать для этого, не слишком надежного союзника, каштаны из огня в одиночку, полководцу предписывалось руководствоваться следующими указаниями: «Первое, чтобы не зело далеко зайтить, второе, что если захочет король дать генеральный бой со всем войском шведским, на то не поступай и скажи, что именно того делать тебе не велено».

В сентябре 1705 г. армия (25 тысяч русских, в основном пехотинцев, и 10 тысяч союзников – саксонцев, главным образом конница), переданная Петром под начало Августу II, расположилась на зимних квартирах в Гродно. А в декабре Карл XII выдвинул сюда 20 тысяч человек отборного войска. Он надеялся принудить русских выйти из лагеря и принять бой в чистом поле, что почти наверняка означало их поражение. В середине января шведы установили блокаду Гродно. Ситуацию резко обострил уход короля Августа, забравшего с собой не только всех саксонцев, но и четыре русских драгунских полка. Из‑за отсутствия конницы невозможно было проводить фуражировок, гарнизон охватили жестокие лишения – голод, болезни, от которых за зиму погибли около 8 тысяч человек.

Формально командование армией было возложено на генерал‑фельдмаршала‑лейтенанта Г. Огильви, принятого на русскую службу. Но фактически его осуществлял генерал Репнин.

Тогда‑то и проявились трезвый разум Аникиты Ивановича вкупе со стойкостью. Получив приказ Петра I любой ценой продержаться до весны, а после вскрытия Немана скрытно перейти на левый берег и отступить на Брест, он 75 дней готовил войска к спасительному маневру. Усыпив бдительность шведов, Репнин, пользуясь отдаленностью шведских линий, 30 марта организовал скрытную переправу войск через Неман, после чего сжег за собой мост. Быстрыми маршами русские отошли за болота к Бресту. При этом они эвакуировали не только всех раненых и больных, но и не оставили врагу ни артиллерии, ни обозов. Шведский король, не имея моста, смог переправиться через Неман лишь через три дня и догнать русских не смог.

А.А. Керсновский называл вывод армии из Гродно шедевром военного искусства. Что касается Аникиты Ивановича, то, по мнению историка, «его заслуги не были оценены надлежащим образом, а между тем ему обязана русская армия своим спасением из гродненской мышеловки» [128].

А потом произошло то злосчастное сражение при Головчине, когда дивизия Репнина была опрокинута шведами, что заставило отступить всю армию. При выяснении причин поражения генерал, в одночасье ставший рядовым солдатом, зная, как велик гнев Петра, тем не менее, не поступился честью и всю вину взял на себя. Ему претило искать «стрелочников» среди подчиненных.

После Головчина и Лесной боевой путь Аникиты Ивановича пролег через Полтавское сражение. Там он командовал центром армии из 12 пехотных полков, отличился мужеством и стойкостью. Историкам неизвестны подробности того, как конкретно действовал Репнин. Но сам за себя говорит факт его награждения по итогам Полтавской баталии высшим в России орденом Св. Андрея Первозванного. От Полтавы он был направлен во главе дивизии в Лифляндию, участвовал в блокаде Риги. 4 июля 1711 г. Аникита Иванович первым вошел в отбитый у шведов город, в ознаменование чего Петр I назначил его рижским генерал‑губернатором.

Репнин участвовал в неудачном для россиян Прутском походе 1711 г. против турок, командуя авангардом. Когда русская армия попала в неприятельское кольцо, и военный совет обсуждал, что делать, он без колебаний присоединился к мнению о том, что лучше умереть, пробивая дорогу через кольцо турок штыками, нежели положить перед ними оружие.

Верную и самоотверженную службу Репнина умел оценить Петр Великий. В начале 1724 г. Аникита Иванович был назначен вместо А.Д. Меншикова президентом Военной коллегии и в том же году 7 мая, в день коронования Екатерины I, возведен в чин генерал‑фельдмаршала.

После кончины Петра Великого он был в числе тех сановников, которые отстаивали право на занятие престола не вдовы покойного, а его внука и тезки – будущего императора Петра II (см. очерк о А.Д. Меншикове). Когда под окнами дворца, в котором придворные обсуждали вопрос о преемнике Петра I, зазвучали барабаны, а в зал заседания вошли гвардейские офицеры, Аникита Иванович возмущенно спросил: кто позволил привести полки? В ответ услышал от гвардейского подполковника: «Я велел им придти сюда по воле императрицы, которой всякий подданный должен повиноваться, не исключая тебя» – и не нашел, что возразить. Как, впрочем, и другие сторонники малолетнего Петра [129].

Он чурался всякого рода придворных интриг, чему во многом способствовало его положение провинциального губернатора в Риге. Там он и скончался в 1726 г. на 58‑м году жизни.

Фамилия Репнина на этом не перестала звучать в победных реляциях с полей сражений. Внук Аникиты Ивановича – Николай Васильевич, при Екатерине II был удостоен фельдмаршальского чина. С какой же ответственностью должны были хранить честь своей фамилии потомки двух российских фельдмаршалов – Аникиты Ивановича и Николая Васильевича!

Князь Николай Васильевич Репнин (1734–1801)

Николай Васильевич стал вторым генерал‑фельдмаршалом в роду Репниных, приходясь внуком петровскому полководцу, герою Лесной и Полтавы Аниките Ивановичу Репнину (см. очерк о А.И. Репнине). Так случилось, что потомков по мужской линии у Н.В. Репнина к моменту его кончины не оказалось. Тогда Александр I принял весьма неординарное решение. «В ознаменование отличного нашего уважения к воинским и гражданским подвигам покойного генерал‑фельдмаршала князя Репнина… и в свидетельство, что истинные заслуги никогда не умирают, но, живя в признательности всеобщей, переходят из рода в род», император разрешил родному внуку Николая Васильевича, полковнику Николаю Волконскому, принять фамилию и титул деда и передать их потомству. Таким образом, «род князей Репниных, столь славно Отечеству послуживших, с кончиной последнего в оном не угаснет, но, обновясь, пребудет навсегда… в незабвенной памяти российского дворянства» [130].

Князь Н.В. Репнин начал военную службу в лейб‑гвардии Преображенском полку. Участвуя в Семилетней войне против Пруссии, отличился в сражении при Грос‑Егерсдорфе, при занятии Кенигсберга. В 1760 г. в составе корпуса З.Г. Чернышева участвовал в занятии Берлина (см. очерки о С.Ф. Апраксине и З.Г. Чернышеве). По окончании войны с Пруссией Репнин получил чин генерал‑майора. Было ему в это время всего 28 лет.

Так сложился его жизненный путь, что участие в войнах все время перемежалось с выполнением дипломатической миссии. Едва закончилась Семилетняя война, как император Петр III направил князя послом в Берлин, ко двору своего кумира Фридриха II. Вступившей на престол Екатерине II Репнин понадобился уже в качестве ее полномочного представителя в Польше. Чтобы не допустить возведения на польский престол курфюрста Саксонии – ставленника Австрии и Франции, Россия поддержала кандидатуру бывшего фаворита Екатерины II Станислава Понятовского. В 1767 г. он и стал королем благодаря русским штыкам. После этого Екатерина и прусский король Фридрих II потребовали от польского правительства заключения договора, который обеспечивал бы свободу вероисповедания и равные гражданские права и католическому, и православному населению Речи Посполитой. Шовинистически настроенный сейм выступил против. Тогда русский посол арестовал главарей оппозиции и выслал их в Калугу. Сейм вынужден был согласиться на договор, в соответствии с которым Польша принимала покровительство России; Петербург же гарантировал сохранение политического устройства, существующего в Речи Посполитой.

За успехи в польских делах императрица наградила Репнина орденом Св. Александра Невского и произвела в генерал‑поручики.

Однако почти сразу же проблема обострилась вновь. Шовинистически настроенные аристократы ушли в оппозицию и в феврале 1768 г. в городе Бар (Подолия) образовали свой орган власти – конфедерацию. Последняя объявила сейм низложенным и подняла восстание «за веру и свободу», добиваясь низложения Понятовского и лишения диссидентов только что полученных ими прав. Король запросил военной помощи у Екатерины.

Понимая невозможность продолжать борьбу собственными силами, конфедераты, в свою очередь, обратились за поддержкой к Франции. Ей было невыгодно возрастание роли России в Польше, поэтому Версаль уже осенью того же 1768 г. склонил к войне своего союзника – Османскую Порту.

Репнин был отозван в действующую армию. В составе 1‑й армии он принял участие в блокаде и взятии Хотина (см. очерк о А.М. Голицыне). В 1769 г. генерал возглавил отдельный корпус в Молдавии и Валахии. Здесь он успешно воспрепятствовал переправе через Прут турецкой армии. Но особенно удачной стала для него кампания 1770 г., в которой он действовал под началом П.А. Румянцева. Весной ему пришлось взять на себя командование Молдавским корпусом, значительная часть которого погибла от чумы. Николай Васильевич собрал остатки корпуса и у Рябой Могилы на реке Прут стойко отбивал атаки татарской орды Каплан‑Гирея. Главные силы русской армии подошли сюда к 17 июня, Румянцев отбросил татар на восток, в Бессарабию.

Хан занял сильную позицию на реке Ларга, вскоре к нему присоединились главные силы турецкого визиря. Репнин участвовал в сражении (7 июля), завершившемся разгромом турецко‑татарского войска. Новое сражение у речки Кагул 21 июля завершилась еще более грандиозной победой русских (см. очерк о П.А. Румянцеве). «За пример мужества, служивший подчиненным к преодолению трудностей, к неустрашимости и одержанию победы» князь Репнин был награжден орденом Св. Георгия 2‑й степени.

В кампанию 1771 г. главнокомандующий русской армией граф Румянцев поставил в вину Репнину, как командующему войсками, дислоцированными в Валахии, занятие турками крепости Журжа. Несмотря на возможность успешной обороны, ее без приказа сдал противнику комендант крепости. Обиженный военачальник с соизволения императрицы убыл из армии. На театре военных действий он появился вновь лишь в 1774 г. и участвовал во взятии Силистрии.

Николай Васильевич имел прямое отношение к заключению Кючук‑Кайнарджийского мирного договора, венчавшего эту войну. Именно ему было доверено вести переговоры с уполномоченными султана. Дело завершилось за шесть дней. Но ради объективности следует сказать, что это объяснялось не столько личными способностями Репнина (хотя их никто и не умаляет), сколько успехами русского оружия и тем, что статьи договора были загодя проработаны и согласованы с другой договаривающейся стороной выдающимся екатерининским дипломатом А.М. Обресковым. Его П.А. Румянцев, хорошо знавший обстановку, называл истинным «строителем русско‑турецкого мира». По иронии судьбы Обресков из‑за разлива Дуная опоздал с прибытием в Кючук‑Кайнарджи на один день, и свою подпись под текстом договора 10 июля 1774 г. поставил Репнин [131].

Россия получила выход в Черное море и средиземноморские проливы, к ней на территории Крыма перешли крепости Керчь и Еникале, запиравшие вход в Азовское море, и крепость Кинбурн в устье Днепра. Границы Российской империи раздвинулись на юго‑восток до Кубани и на юго‑запад до Южного Днестра. Крым стал политически независим от Османской империи, что приближало установление здесь российского владычества. Обязательство Порты обеспечить свободу вероисповедания христианской религии подданным Османской империи российское правительство толковало расширительно и добивалось для православных не только религиозного, но и политического покровительства. Учитывая, что православие исповедывали многие народы Балкан, тем самым создавались благоприятные условия для проникновения России на полуостров.

Правда, чтобы добиться выполнения этих условий, позднее потребовались еще одна русско‑турецкая война 1787–1791 гг., усилия российской дипломатии, в том числе Н.В. Репнина, и Ясский мир.

Из Кючук‑Кайнарджи в Петербург с известием об успешном окончании войны Румянцев послал Репнина и своего сына Михаила. Оба были награждены за добрые вести. Николай Васильевич стал генерал‑аншефом и подполковником лейб‑гвардии Измайловского полка. Он был назначен послом в Константинополь, а в 1776 г. – смоленским и орловским генерал‑губернатором.

Но его гражданская служба длилась недолго. Уже через два года вновь был востребован его военный и дипломатический дар. Во главе 30‑тысячного корпуса Репнин был направлен в Германию: Россия планировала вмешаться в войну за баварское наследство между Австрией, с одной стороны, и Пруссией с Саксонией – с другой. Репнину удалось склонить Австрию к Тешенскому миру, за что Екатерина II наградила его орденом Св. Андрея Первозванного.

Отказавшиеся выполнять положения Кючук‑Кайнарджийского договора турки в 1787 г. пошли на новую войну с Россией. В ходе нее генерал‑аншеф Репнин получил возможность возглавить все русские войска на театре военных действий вместо Г.А. Потемкина, который в феврале 1791 г. убыл в Санкт‑Петербург.

Получив в мае ордер Потемкина о переходе к решительным действиям, Репнин действовал безотлагательно. Узнав, что в районе Мачина сосредоточены до 30 тысяч турок, а еще 80 тысяч во главе с верховным визирем Юсуф‑пашой движутся к ним на соединение от Гирсова, он смог упредить врага. Его армия переправилась через Дунай под Галацем (напротив Мачина) и 28 июня на рассвете атаковала турок. Русских было около 30 тысяч человек, турок – 80 тысяч (визирь к бою не поспел).

Несмотря на значительное преимущество, турецкая армия была разгромлена и обратились в паническое бегство к Гирсову. Урон неприятеля составил более 4 тысяч человек, многие попали в плен, включая двухбунчужного пашу. Русские потери не превышали 600 человек.

Победа была столь впечатляюща, что уже на следующий день к Репнину прибыли турецкие представители с предложениями о мире. 31 июля в Галаце были подписаны предварительные (прелиминарные) условия мира. Подтверждались условия Кючук‑Кайнарджийского мирного договора, граница между государствами была определена по реке Днестр, земли, лежащие между Бугом и Днестром, закреплены за Россией.

Победу при Мачине Екатерина оценила по достоинству, удостоив Репнина ордена Св. Георгия 1‑й степени. Это был всего девятый случай награждения высшим военным орденом Российской империи, причем Николай Васильевич стал последним из полководцев, пожалованных в XVIII в. высшей степенью ордена.

Но вот торопливостью военачальника при заключении прелиминарных условий договора императрица была недовольна, поскольку Россия не получила всего, на что могла рассчитывать. Стоило немного затянуть подписание, и османы сразу стали бы сговорчивее. Это зримо показала их реакция на результаты морского сражения у мыса Калиакрия, в котором 31 июля Ф.Ф. Ушаков разбил Капудан‑пашу. После этого возникла непосредственная угроза Константинополю, в Османской Порте распространились панические слухи о том, что грозный Ушак‑паша намерен штурмовать укрепления Босфора.

«Князь Репнин или по слабости своей, а более еще по незнанию прямых высочайших намерений столь странно вел сию негоциацию, что дал им (туркам. – Ю.Р.) повод во всяком пункте чего‑нибудь для себя требовать», – писал будущий канцлер А.А. Безбородко, которому пришлось завершать переговоры, начатые новоиспеченным Георгиевским кавалером.

Торопливость Репнина осудил и прибывший в Галац Потемкин, запоздавший с возвращением из Петербурга всего на несколько дней (см. очерк о Г.А. Потемкине). Резкие упреки в свой адрес Николай Васильевич посчитал несправедливыми и заявил главнокомандующему: «Я исполнил долг свой и готов дать ответ государыне и Отечеству».

Кое‑кто из историков и по сей день готов видеть в действиях Потемкина корыстное и потому недостойное стремление присвоить себе славу, завоеванную его подчиненным при Мачине. Но, пожалуй, такое объяснение было бы слишком простым. Не все здесь так однозначно.

В.С. Лопатиным высказана заслуживающая серьезного внимания мысль о том, что за конфликтом двух военачальников стояла большая политика. Николай Васильевич был самым видным представителем партии наследника престола Павла Петровича. Активную связь поддерживал он с берлинскими масонами (недаром в своем кругу Потемкин называл его «маленьким доктором Мартином»).

В связи с этим спешность князя Репнина диктовалась стремлением не только побыстрее завершить войну, но и до возвращения на юг Потемкина приобрести лавры миротворца. Это был бы большой выигрыш и для его личной карьеры, и для успеха партии наследника престола. И – одновременно – проигрыш для Екатерины, что Потемкин понимал лучше многих других.

Что касается зависти к успехам других, то – из песни слова не выбросишь – она была скорее знакома самому Репнину. Так, став командующим войсками в Польше, в 1794 г. он всячески препятствовал назначению А.В. Суворова руководителем борьбы с польскими повстанцами. Причина: он боялся – и не без основания, – что покоритель Измаила прирастит здесь свою ратную славу.

До Суворова дошли слова, сказанные Репниным Потемкину в феврале 1771 г., когда Григорий Александрович отъезжал в Петербург и решал, на кого оставить армию: «Оставляете Суворова: поведет армию в Царьград или сгубит! Вы увидите». Тогда Потемкин предпочел не только послушать Репнина, но и оставить за себя его, а не будущего генералиссимуса, о чем позднее, как пить дать, пожалел.

По обоснованному мнению Александра Васильевича, Репнин и после кончины Потемкина своими интригами оттер его от командования армией на юге, которая была передана под начало генерал‑аншефа М.В. Каховского.

«Крайне берегись Репнина, – наставлял Суворов одного из своих корреспондентов Д.И. Хвостова еще в феврале 1792 г. – Для Репнина должно быть в бессменном карауле… Только я ему истинное противостояние». А в письме от 1 июня того же года развивал характеристику «гугнивого фагота» (так Александр Васильевич презрительно называл Репнина за его гнусавый голос): «Никто как сей последний, как я по страсти первым солдатом, не хочет быть первым министром. И ни у кого так на то талант всех: 1. стравить, 2. порицать, 3. унизить и стоптать. Тверд и долготерпив, не оставит плана до кончины, низок и высок в свое время, но отвратительно повелителен и без малейшей приятности» [132].

Может, в Суворове говорила та же ревность? Может, он преувеличивал степень влияния своего недруга при дворе? Факты показывают, что нет, не преувеличивал. Как пишет В.С. Лопатин, «сама императрица опасалась Репнина – ведущей фигуры партии наследника престола. Она помнила заговор 1776 г. и не забывала об участии в нем Репнина – племянника братьев Паниных». Тогда группа аристократов во главе с братьями Н.П. и П.И. Паниными составила заговор с целью возвести на престол Павла, свергнув Екатерину II. План заговорщиков рассыпался из‑за того, что императрице стало своевременно известно о нем. Опорой в сохранении ею власти, в первую очередь, стал Г.А. Потемкин, которого на посту фактического главы Военной коллегии Никита Панин планировал заменить на своего племянника Репнина. Спешно вызванный в Петербург, Николай Васильевич принужден был вернуться в Смоленск, где он был генерал‑губернатором.

Но не только дела давно минувших дней, а и свежие события заставляли императрицу держать ухо востро. Осенью 1790 г. в обстановке острейшего политического кризиса, спровоцированного берлинским двором, в политике которого ведущую роль играли масоны, Екатерина обратила пристальное внимание на московский кружок масонов. Московские розенкрейцеры, руководимые Н.И. Новиковым (которого, к слову, советская историография рисовала лишь как просветителя, гонимого правящим режимом), были тесно связаны с берлинскими братьями, с наследником престола и тем самым своими действиями угрожали стабильности екатерининского режима.

Из доклада генерал‑прокурора А.Н. Самойлова императрица узнала о принятии в масонский орден «князя Николая Репнина, полного генерала Российской службы», как он сам отрекомендовался в прошении «предстоятелям сего Ордена» (документ сохранился). Это свидетельствовало о влиятельности масонской сети в России, что заставило Екатерину начать следствие. Без достаточных улик она не могла тронуть влиятельных закулисных столпов московских розенкрейцеров, вроде Репнина, это означало бы публичное признание существования сильной оппозиции. Политически это было невыгодно, поэтому аресту подвергся лишь Новиков. С более сановными масонами поступили либеральнее: кто‑то покинул Москву и перебрался до лучших времен в собственные деревни, а Н.В. Репнин получил пост эстляндского и лифляндского генерал‑губернатора. На этом посту князь встретил кончину Екатерины.

При Павле I вначале он был в фаворе, получив в ноябре 1796 г. чин генерал‑фельдмаршала, но затем неожиданно впал в немилость. Опалу сносил, удалившись в Москву. А узнав о насильственном устранении императора с трона, с негодованием отозвался о перевороте.

В силу приведенных выше фактов мы критически воспринимаем восторги, которые источал по поводу своего героя Д.Н. Бантыш‑Каменский: «Князь Николай Васильевич Репнин был одним из тех великих мужей, истинных героев, любителей высочайшей добродетели, которых деяния читают в истории с восторгом удивления и коих величию не понимающие совершенства добродетели, не имеют силы верить» [133].

А что же внук Николая Васильевича, наследовавший титул и фамилию Репниных? Князь Николай Григорьевич Репнин‑Волконский стал крупным сановником – членом Государственного совета, генерал‑адъютантом, генерал‑губернатором Малороссии. Имел сына и трех дочерей. То есть род Репниных продолжился.

Граф Петр Александрович Румянцев‑Задунайский (1725–1796)

По преданию, он был внебрачным сыном Петра I. Царь, устроивший свадьбу своего денщика Александра Ивановича Румянцева, будущего генерал‑аншефа, со своей же легкомысленной любовницей графиней Марией Андреевной Матвеевой, и после этого брака выказывал к ней большое расположение.

Так или иначе, но Петр Александрович и впрямь походил на первого русского императора как статью, так и многими личными качествами. Они оба отличались талантами правителя и полководца, личной храбростью и жаждой познания. Подобно Петру, Румянцев, отдавая должное иноземному военному искусству, сумел внести в него много своего, незаемного. Очень похожи были они и страстью к кутежам и бесчинствам, оба отдаваясь им с молодецким пылом.

На забавы Румянцев был просто неистощим. Так, однажды вздумалось ему в костюме Адама обучать солдат перед домом одного ревнивого мужа. Другому, искусив его жену, молодой гуляка заплатил двойной штраф за причиненное оскорбление и в тот же день вновь вызвал даму на свидание, сказав рогоносцу, что тот не может жаловаться, ибо «получил уже вперед удовлетворение». Вести о проказах Румянцева дошли до императрицы. Но Елизавета Петровна не стала сама принимать меры, а из уважения к его отцу – графу Александру Ивановичу отправила виновного на расправу к нему.

К чести Петра Александровича, он и в полковничьем чине был покорен перед отцом, как малый ребенок. Правда, когда Румянцев‑старший приказал слуге принести розги, сын попытался было напомнить о своем высоком чине. «Знаю, – отвечал отец, – и уважаю мундир твой, но ему ничего не сделается – а я буду наказывать не полковника». Петр Александрович повиновался. А потом, как сам рассказывал, когда его «порядочно припопонили, закричал: “Держите, держите, утекаю!”».

За подчас рискованными забавами и потехами умел Румянцев ума не терять. Служебный рост Петра шел стремительно. В полковники его произвели прямо из капитанов: очень уж была рада Елизавета Петровна привезенному им с театра военных действий сообщению о завершении войны со Швецией 1741–1743 гг.

Череда его побед, а с ними и широкая известность пришли в годы Семилетней войны. В сражении при Грос‑Егерсдорфе (на территории Восточной Пруссии) 19 августа 1757 г. в наиболее напряженный момент пруссаки прорвали фронт обороны русских войск (см. очерк о С.Ф. Апраксине). Положение было выправлено внезапной контратакой бригады генерал‑майора Румянцева. Без приказа главнокомандующего генерал‑фельдмаршала С.Ф. Апраксина полки Петра Александровича пробились через лес, вышли в тыл прусской пехоте и нанесли ей такой сильный удар, что она «тотчас помешалась и по жестоком и кровавом сражении с достальным числом своих войск в наивящем беспорядке свое спасение бегством искать стала». Так пришла победа.

Отличился Петр Александрович и в знаменитом сражении под Кунерсдорфом 1 августа 1759 г. (см. очерк о П.С. Салтыкове). Возглавляемый им центр выдержал основной удар пруссаков и во многом обеспечил окончательный успех войск под командованием П.С. Салтыкова.

А первой самостоятельной операцией Румянцева стала осада Кольберга в 1761 г. (см. очерк о А.Б. Бутурлине). 5 декабря во главе корпуса численностью 15 тысяч человек он заставил капитулировать одну из наиболее мощных в Европе военно‑морских крепостей на Балтике. Накануне фельдмаршал А.Б. Бутурлин приказал Петру Александровичу отступить, не веря в успех из‑за наступления глубокой осени. Но «любимец славы» ослушался и принудил противника к сдаче, что создало условия для овладения Померанией и Бранденбургом. Пруссия стояла на краю гибели.

Решая боевые задачи, полководец действовал новаторски, смело ломал отжившие каноны в военном деле. При Грос‑Егерсдорфе его полки скрытно, лесом и болотом, считавшимся непроходимым, вышли в тыл прусских войск и, дав только один залп, ударили в штыки. В сражении же под Кольбергом Румянцев впервые атаковал боевые позиции неприятеля в батальонных колоннах. Впереди колонн в рассыпном строю наступали стрелки (егеря), которые вели эффективный ружейный огонь. Кроме того, ему удалось успешно скоординировать действия сухопутных сил и флота (русской эскадры А.И. Полянского и шведских кораблей), кавалерии и пехоты.

«Новые начала, установленные им под Кольбергом, – писал о Румянцеве дореволюционный военный историк Д.Ф. Масловский, – были исходными для развития при Екатерине II основ русского военного искусства, установленных Петром Великим, в его же духе, – сообразуясь с развитием военного дела в Западной Европе, но соответственно установившимся особенностям русского военного искусства и сообразно с условиями русской жизни» [134].