Введение 14 page

Свой природный талант будущий граф и фельдмаршал подкрепил основательным профессиональным образованием, окончив кадетский корпус в Копенгагене и военную академию в Берлине. Службу начал в 19 лет в пехотном полку датской армии. В 1822 г. перебрался в Пруссию.

В 1828 г. Мольтке был причислен к Генеральному штабу, а ровно через 30 лет возглавил его. В промежутке между этими двумя датами был военным советником турецкого султана Махмуда II, выполнял обязанности начальника штаба армейского корпуса, в качестве первого адъютанта сопровождал принца Фридриха‑Вильгельма (будущего императора Германии Фридриха III) в заграничных поездках, в том числе в Россию.

В 1858 г. Мольтке становится начальником прусского Генерального штаба. За неполные 15 лет он провел с прусской армией три победоносные войны.

В первой из них – прусско‑австро‑датской в 1864 г. Мольтке предводительствовал союзной прусско‑австрийской армией. Война завершилась присоединением к Прусскому королевству принадлежавших Дании герцогств Шлезвиг и Лауэнбург. По существу здесь отрабатывалась модель последующего объединения многочисленных германских государств в единую империю под скипетром Пруссии.

На пути к этой цели стояла Австрия. В свое время ей удалось захватить ведущую роль в созданном на Венском конгрессе 1814–1815 гг. Германском союзе, состоявшем из 39 государств. Канцлер Пруссии О. Бисмарк и Мольтке Старший были едины в замысле окончательно перехватить у Вены инициативу и «железом и кровью» сколотить единое германское государство вокруг Берлина.

С этой целью уже через два года, в 1866 г., Пруссия открыла боевые действия против Австрии и ее союзников по Германскому союзу. Война продлилась всего семь недель. В противоборстве с армией, в которой начальником полевого штаба был Мольтке, австрийцы выстоять не смогли. Результатом победы стало присоединение к Пруссии Гольштейна, Ганновера, Кургессена, Нассау, Гессен‑Гомбурга и Франкфурта‑на‑Майне. 21 государство, находившееся севернее реки Майн, объединилось в Северогерманский союз под эгидой Пруссии. Присоединению же четырех южногерманских государств (Бавария, Баден, Вюртемберг и Гессен‑Дармштадт) препятствовала Франция.

Война с ней стала третьим и последним актом в процессе объединения Германии. Именно во франко‑прусской войне 1870–1871 гг. Мольтке Старший прославился как лучший полководец своего времени.

При формальном руководстве со стороны короля Вильгельма I подлинным командующим был начальник Генштаба. Он же составил план военной кампании. Решающим для исхода войны стало сражение под Седаном 1–2 сентября 1870 г. У стен этой крепости французская армия М.Э. Мак‑Магона (численностью свыше 120 тысяч человек, около 400 орудий), совершавшая марш в целях деблокады крепости Мец, была окружена почти вдвое превосходящими по силам 3‑й и 4‑й германскими армиями под командованием Мольтке. Французы капитулировали, причем в плен попал даже император Наполеон III.

За одержанные победы Хельмут Мольтке Старший в 1871 г. был удостоен фельдмаршальского чина и графского титула.

Что вся Германия переживала в эти дни триумф, понятно. Тяжелее объяснить, почему эти чувства разделяли правящие круги России. Александр II наградил Мольтке за Седан орденом Св. Георгия 2‑й степени, а в 1872 г. возвел его в чин генерал‑фельдмаршала.

Российская корона фактически награждала своего самого опасного противника. Она не хотела замечать, что вновь созданная и бурно прогрессировавшая Германская империя все больше рассматривала Россию в качестве одного из основных конкурентов (см. очерк о Д.А. Милютине).

«Пруссакомания еще с гатчинских времен являлась незыблемой традицией наших руководящих кругов… – так пытался объяснить этот феномен А.А. Керсновский. – Период с 1863 по 1875 г. явился расцветом тесной русско‑прусской дружбы, далеко выходившей за рамки простого дипломатического союза. С русской стороны дружба эта носила прямо задушевный характер… Победа Пруссии над Австрией в 1866 г. приветствовалась у нас и правительством, и обществом… Столь же радостно встретил придворный и официальный Петербург триумфальные победы пруссаков в 1870 г. Эти победы воспринимались как реванш за Альму и Инкерман (сражения периода Крымской войны, закончившиеся для русской армии поражениями. – Ю.Р.)» [100].

Такая политика была недальновидной, тевтонский меч уже покидал ножны. Не случайно Мольтке до последнего дня своего пребывания на посту начальника Генерального штаба разрабатывал планы на случай войны против Петербурга и Парижа.

Реализовывать их на практике досталось уже другому Мольтке – Хельмуту фон Мольтке Младшему. Именно ему, племяннику и тезке, фельдмаршал сдал пост начальника имперского Генерального штаба. Но наследник не был столь даровит и удачлив. Он лишился должности уже в начале Первой мировой войны после поражения германской армии в битве на Марне в сентябре 1914 г.

Граф Валентин Платонович Мусин‑Пушкин (1735–1804)

Когда сама императрица Екатерина II скептически отзывается о твоих военных способностях и называет «нерешимым мешком», кажется, не стоит рассчитывать на большие успехи и щедрые награды. Но если бы Валентин Платонович Мусин‑Пушкин рассуждал таким вот образом, он, действительно, ничего бы не добился. Долгая же придворная жизнь научила его другой истине: главное – не комплексовать и в любой ситуации стараться заслужить расположение сильных мира сего. Поэтому стали явью и милость царская, и завидное положение в обществе, и высший военный чин.

Этот урок будущий генерал‑фельдмаршал должен был усваивать с раннего детства. Поначалу все складывалось безоблачно. Положение отца – графа Платона Ивановича, сенатора, президента Коммерц‑коллегии, позволяло рассчитывать на хорошее будущее. Но не минуло Валентину и пяти лет, как отец по доносу Бирона был схвачен, лишен всех чинов и графского достоинства и после пытки с отсечением языка сослан в Соловецкий монастырь.

Счастье, что уже через год после этих событий на престол была возведена Елизавета Петровна, и Платону Ивановичу было позволено возвратиться из ссылки. Жизненные перспективы открылись и перед его сыном. В 13‑летнем возрасте Валентин был записан в гвардию, а через несколько лет поступил непосредственно на службу.

Он участвовал в Семилетней войне, не выделившись, впрочем, из общей массы. Екатерине II он стал лично известен участием в перевороте в ее пользу, за что был пожалован в камер‑юнкеры. Через семь лет Валентин Платонович получил придворный чин действительного камергера. Он сумел стать полезным Екатерине, которая не раз говорила, что «персонально обязана» ему.

Придворная служба по традиции того времени перемежалась со службой в армейском строю. В ходе первой русско‑турецкой войны Мусин‑Пушкин принял участие в кампании 1771 г., заключавшейся в походе 2‑й армии князя В.М. Долгорукого в Крым. Поход увенчался полным успехом. По его окончании тесть Мусина‑Пушкина, каковым являлся сам командующий армией, получил орден Св. Георгия 1‑й степени и почетную приставку к фамилии «Крымский», а на мундире Валентина Платоновича появились знаки орденов Св. Георгия 3‑й степени и Св. Александра Невского, он также стал генерал‑поручиком.

В 1783 г. он был пожалован в генерал‑аншефы и генерал‑адъютанты и назначен состоять при великом князе Павле Петровиче. Умение сориентироваться в хитросплетениях взаимоотношений «большого двора» императрицы и «малого двора» ее сына очень помогло Мусину‑Пушкину (см. очерк о Н.И. Салтыкове). Несмотря на натянутые отношения между Екатериной и Павлом Петровичем, он сумел стать нужным обеим сторонам и завоевать их расположение. Все эти годы продолжался его карьерный рост. В 1786 г. граф получил назначение в Военную коллегию вице‑президентом и был награжден орденом Св. Андрея Первозванного, а на следующий год вошел в состав Совета при императрице.

В войне со Швецией (1788–1790) ему, наконец, был вверен самостоятельный участок служебной деятельности: Екатерина назначила его главнокомандующим русской армией. Трудно объяснить, чем она руководствовалась, прибегнув к услугам человека, о военных способностях которого сама открыто высказывала невысокое мнение. Причина, вероятнее всего, заключалась в том, что ее первоклассные полководцы были заняты в это время на театрах второй русско‑турецкой войны 1787–1790 гг.

Отвечать на шведскую агрессию России пришлось в сложной политической обстановке, определявшейся войной с Турцией и угрозой войны со стороны Пруссии. Этим и попытался воспользоваться король Густав III, чтобы вернуть земли, утраченные Швецией по Ништадтскому 1721 г. и Абоскому 1743 г. мирным договорам. Шведы силой в 36 тысяч человек вторглись в русскую часть Финляндии и осадили Нейшлот.

Противопоставить им Петербург смог лишь 14‑тысячную армию, наспех сформированную из подручных сил: гарнизонные войска, казачий полк из ямщиков и прочие слабо или вовсе необученные формирования. Но и этими силами В.П. Мусин‑Пушкин сумел выстоять против безынициативных шведов. Стойко держался Нейшлот, так что противник был вынужден снять осаду и возвратиться на свою территорию.

В кампанию 1789 г. русская армия возросла до 20 тысяч человек, и Мусин‑Пушкин перенес боевые действия на шведскую территорию. Захватить большую часть Финляндии удалось без больших сражений. Как и в году минувшем, основную роль взяли на себя моряки, предводительствуемые адмиралами В.Я. Чичаговым и принцем К.‑Г. Нассау‑Зигеном.

Своими действиями Мусин‑Пушкин вызвал острую критику со стороны Екатерины II. В одном из ее писем князю Г.А. Потемкину говорилось: «Я весьма недовольна по случаю нерешительности его и слабости, он никаким авантажем не умел воспользоваться, между генералами его завелись такие кабалы, по слабости его, кои общему делу вредны; одним словом, ему и всему его генералитету смена неминуема предлежит» [101]. В 1790 г. Валентин Платонович был заменен генералом И.П. Салтыковым, который и завершил войну со Швецией.

Историки не всегда соглашаются с правителями. Например, по мнению А.А. Керсновского, эта война «является блестящей, хотя и слишком малоизвестной страницей ее военной истории» [102]. Русская армия, в два с лишним раза уступавшая шведам по численности и носившая к тому же полумилиционный характер, активно оборонялась и вышла из тяжелых испытаний с честью.

Есть основания думать, что и Екатерина II со временем стала судить о своем военачальнике с большей объективностью. Так или иначе, по окончании войны Валентин Платонович был награжден щедро – золотой шпагой, орденом Св. Владимира 1‑й степени и алмазами к звезде ордена Св. Андрея Первозванного, полученного ранее.

Взойдя на престол, Павел I не забыл, как еще в бытность великим князем нередко прибегал к услугам своего подданного. Мусин‑Пушкин был назначен шефом Кавалергардского корпуса, а в апреле 1797 г. стал генерал‑фельдмаршалом. Скончался он уже при новом императоре Александре I в 1804 г.

«Должен стоять в ряду более с искусными царедворцами, нежели с победоносными вождями, по нерешительности своего нрава», – такой «приговор» вынес Валентину Платоновичу историк Д.Н. Бантыш‑Каменский [103].

Король Черногории Николай I Негош (1841–1921)

Князь, король, военачальник, поэт и драматург, иностранный почетный член Петербургской Академии наук. Это все он – Николай I Петрович Негош.

В 19‑летнем возрасте Никола унаследовал от дяди княжеский престол в Черногории. Наследство оказалось нелегким, что было связано, в первую очередь, с попытками Турции противодействовать движению в Черногории и Сербии за государственное объединение. В 1862 г. Негош возглавил восстание против Османской империи, закончившееся поражением. Лишь благодаря поддержке России и некоторых других европейских держав Черногории удалось сохранить самостоятельность.

Чтобы достичь централизации югославских земель, Негош в конце 60‑х годов XIX в. высказал даже готовность отречься от престола в пользу сербской династии Обреновичей. Но этим планам осуществиться не удалось. С распадом Балканского союза князь Черногории уже сам стал претендовать на ведущую роль в объединении югославских земель.

«Это была необыкновенно живописная фигура. Николай был прирожденным актером… Любимым занятием Николая была политика. Он ссорил дипломатов друг с другом, чтобы поочередно получать сведения об их коллегах», – так характеризовал князя секретарь русской миссии в Цетинье (административный центр Черногории) Ю.Я. Соловьев [104].

В 1876 г. он встал во главе сербских и черногорских войск в новой войне с Турцией. Война завершилась неудачей, но Стамбулу в предвидении столкновения с Россией было не до окончательного решения проблем с малыми балканскими странами.

Н.Д. Дмитриев‑Оренбургский. Переправа русской армии через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 года. 1883

Несмотря на то, что Никола Негош уже не столь определенно придерживался пророссийского курса, как его предшественники, тем не менее, в русско‑турецкой войне 1877–1878 гг. он выступил союзником России. В ходе боевых действий на Балканском театре он лично командовал черногорскими войсками (см. очерк о в.к. Николае Николаевиче). Российская корона не осталась в долгу: «за отличную храбрость и мужество, оказанные в войне с турками», князь был удостоен орденов Св. Георгия 2‑й и 3‑й степени. Согласно мирному договору в Сан‑Стефано Черногория получила полную независимость, это положение было подтверждено и на Берлинском конгрессе 1878 г. Почувствовав, что его власть значительно укрепилась, Никола Негош повел дело к установлению в Черногории абсолютной монархии и в 1910 г. провозгласил себя королем под именем Николай I. Это событие было отмечено и в Петербурге: Николай II пожаловал многолетнему союзнику чин российского генерал‑фельдмаршала.

В своей внешней политике Негош ориентировался в основном на Россию. Этот курс он закрепил и династическими браками, выдав дочерей Стану и Милицу замуж за великих князей Николая Николаевича Младшего и Петра Николаевича.

С началом Первой мировой войны Черногория вместе с Сербией выступила на стороне Антанты. О ее незначительной роли говорит уже численность армии, которую удалось сформировать – около 30 тысяч человек. В январе 1916 г. территория страны была оккупирована австрийскими войсками, и 7 февраля Черногория подписала акт о капитуляции. Король Николай I бежал из страны, вернуться на родину ему уже не удалось. Забытый подданными, он умер в 1921 г. во Франции. Но еще до его кончины в декабре 1918 г. парламент – Великая скупщина объявил династию Негошей низложенной, и дал согласие на включение Черногории в Королевство сербов, хорватов и словенцев под эгидой сербской династии Карагеоргиевичей.

Великий князь Николай Николаевич Старший (1831–1891)

Царьград… Сколько поколений отечественных воителей, начиная со Святослава, великого князя Киевского, грезили прибить свой щит на его врата! Столица Византии, а затем Османской империи, вольно раскинувшаяся на берегах Босфора, неизменно влекла их взоры, ибо без свободы выхода в Средиземное море и далее в Атлантику могучая Россия была немыслима.

Наши предки не знали науки геополитики, но интересы страны, вытекавшие из ее местоположения, пространственного размаха, людского потенциала и экономических ресурсов, ощущали остро. Тем более что столь же настойчиво недруги пытались запечатать Россию во внутреннем Черном море. И потому вновь и вновь сходились на Балканах, Северном Кавказе и в Закавказье православный крест и мусульманский полумесяц. За тысячу лет, минувших со времен Святослава, лишь Николаю Николаевичу Старшему (да еще Ивану Ивановичу Дибичу‑Забалканскому за полвека до этого) удалось довести победоносные войска до самых стен Царьграда – Константинополя.

Рожденный 27 июля 1831 г., великий князь Николай был третьим сыном императора Николая I. Как и брата‑погодка Михаила, его с первых дней готовили к военному поприщу (см. очерк о в.к. Михаиле Николаевиче). В 1840 г. Николай был принят в 1‑й кадетский корпус. Царскому отпрыску поблажек не делалось ни в чем: как и его товарищи по корпусу, он изучал строевую, полевую и караульную службы, выезжал в полевой лагерь. «Именно здесь, – писал один из его биографов, – среди сверстников и при благотворном влиянии выдающихся воспитателей и наставников, в великом князе Николае Николаевиче выработалась та простота и сердечность отношений, которые отличали его до конца дней».

Через семь лет его выпустили из корпуса подпоручиком, а еще через три года назначили к августейшему родителю флигель‑адъютантом. Все делалось для того, чтобы вселить в молодого великого князя сознание высокого предназначения той службы, которую он избрал на всю жизнь, – в рядах российской армии. Для принятия присяги, положенной Николаю по достижении совершеннолетия как члену императорской фамилии, специально был выбран особый для армии день: 26 ноября (по старому стилю) – день Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Воинскую присягу Николай принес перед штандартом 1‑го дивизиона лейб‑гвардии Уланского полка, шефом которого состоял со дня рождения.

Характерно, что и во время учебы в кадетском корпусе, и даже после поступления великого князя на действительную службу в ноябре 1851 г. (он стал командиром дивизиона в лейб‑гвардии Конном полку) его воспитание и обучение генералом А.И. Философовым продолжалось. Только в 1852 г. высочайшим рескриптом было объявлено о завершении воспитания. Николай Николаевич сразу же получил ряд ответственных назначений. Отец‑император поставил его во главе военно‑инженерного дела с одновременным производством в генерал‑майоры и зачислением в свою свиту. Его высочество был также назначен командиром бригады в 1‑й легкой гвардейской кавалерийской дивизии.

Понюхать порохового дыма Николаю и его брату Михаилу довелось с началом Крымской войны 1853–1856 гг. «Ежели опасность есть, то не моим детям удаляться от нее, а собой подавать пример», – писал Николай I главнокомандующему Южной армией князю А.С. Меншикову, направляя к нему сыновей [105].

Николай Николаевич вместе с братом участвовал в Инкерманском сражении 24 октября 1854 г., когда русские войска неожиданно для англичан, изготовившихся к генеральному штурму Севастополя, сами перешли в атаку. Потери наших войск из‑за слабого вооружения, устаревшей тактики и неумелых действий некоторых генералов оказались почти в два раза большими, чем у противника. И тем не менее англо‑французское командование вынуждено было надолго отложить штурм города. «Инкерманское сражение, – писал дореволюционный историк Н.Ф. Дубровин, – лучше всего указывает, на какие подвиги способен русский солдат, как велика его стойкость, мужество и храбрость…» По ходатайству главнокомандующего, увидевшего такие же качества и у великих князей, Николай Николаевич и Михаил Николаевич были пожалованы орденами Св. Георгия 4‑й степени.

Августейшие братья оставались в Севастополе до февраля 1855 г., покинув его лишь в связи с кончиной отца‑императора. Но до того великий князь Николай успел принять деятельное участие в инженерном укреплении Северной стороны от Константиновской батареи до Макензиевых гор включительно, проявив при этом немалое мужество. Поверит ли в это иной читатель старшего поколения, долгие десятилетия приучавшийся видеть за похвалами в адрес августейших особ банальные преувеличения современников, дежурные комплименты подданных?

Г.Ф. Шукаев. Бой на Малаховом кургане в Севастополе в 1855 году. 1856

Настроенных совсем уж скептически отошлем к свидетельству человека, прославившегося не похождениями при дворе, а делами на полях, точнее бастионах брани – генерала Э.И. Тотлебена. Ему, крупнейшему военному инженеру, герою Севастопольской обороны, ни к чему было лукавить. Так вот Тотлебен отмечал в молодом великом князе глубокое знание военно‑инженерного дела, выдающийся практический ум и неутомимое рвение. А когда, получив весть о кончине своего отца, Николай и Михаил поспешили в Санкт‑Петербург, генерал написал жене в частном письме, не предназначенном для чужих глаз, а значит, откровенном и искреннем: «…Их человеколюбие расположило к ним все сердца». По восшествии на престол старшего брата Александра II Николай Николаевич стал членом Государственного совета и Комитета министров. Он также вступил в исполнение обязанностей генерал‑инспектора по инженерной части, стал почетным президентом Николаевской инженерной академии.

Фон, на котором началась активная деятельность великого князя, не назовешь благоприятным: Крымская война закончилась тяжелым поражением России. Согласно Парижскому мирному договору, Петербург отказывался от покровительства балканским славянам. Черное море объявлялось нейтральным, России отказывалось в праве иметь здесь военный флот.

Можно представить, с какими чувствами встретила страна обнародование 3 ноября 1870 г. декларации канцлера А.М. Горчакова о расторжении 14‑й статьи Парижского договора 1856 г., ограничивавшей права России на Черном море. Поэт Ф.И. Тютчев, выражая мнение российских патриотов, патетически обращался к «свободной стихии» моря:

Пятнадцать лет тебя держало

Насилье в западном плену;

Ты не сдавалась и роптала,

Но час пробил – насилье пало:

Оно пошло как ключ ко дну.

Опять зовет и к делу нудит

Родную Русь твоя волна,

И к распре той, что Бог рассудит,

Великий Севастополь будит

От заколдованного сна.

Да в сердце русского народа

Святиться будет этот день <…>

У нас нет сомнений, что эти чувства сполна разделял Николай Николаевич, и чем дальше, тем сильнее: ведь именно ему всего через несколько лет выпало стать во главе войск, которые от Черного моря и Дуная двинулись на помощь братьям‑славянам Балканского полуострова. Между тем его служебные обязанности со временем только наращивались: командующий гвардейским резервным кавалерийским корпусом, отдельным гвардейским корпусом, командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, генерал‑инспектор кавалерии… Великий князь был шефом десяти воинских частей.

Кто станет оспаривать, что продвижение его высочества по службе своими темпами не могло идти ни в какое сравнение со служебным ростом его ровесников. Но ведь и то правда, что пик его деятельности пришелся на самое пореформенное время, когда армия, сотрясенная до основания поражением в Крымской войне, решительно избавлялась от старого наследия. Тут без глубокого знания дела, истинно государственного размаха, подлинного новаторства и высокое происхождение не выручило бы.

По оценке военных историков, Николай Николаевич проявил большую энергию и разумность в совершенствовании вооруженных сил. Не без его участия в армии вводились новые уставы, стали широко использоваться современные образцы вооружения. Войска учили тому, что нужно на войне: метко стрелять, умело маневрировать и слаженно действовать на поле боя всеми родами войск – пехотой, кавалерией и артиллерией, тогда как раньше на учениях главное внимание обращалось на красоту перестроений и четкость в исполнении ружейных приемов. Тем самым закладывалась основа будущих побед русского оружия в войне с Турцией, разразившейся всего через десяток лет.

Война 1877–1878 гг. была вызвана подъемом национально‑освободительного движения на Балканах. Ее начало ускорило восстание сербского населения Боснии и Герцеговины против владычества турок в 1875 г. На следующий год восстание перекинулось в Болгарию. Перед Россией встал вопрос: как помочь братским народам? Общественное мнение было настроено воинственно. Как вспоминал, по его собственным словам, «одержимый бесом братушколюбия» князь В.П. Мещерский, «я был готов в эти минуты объявить врагом всякого, кто не хотел, как я, и войны, и освобождения всех славян, и заодно взятия Константинополя».

Воздействие этой воинственной атмосферы ощущали на себе и власти, тем более что среди министров было немало сторонников войны. С августа 1876 г. в царском дворце в Ливадии начались совещания по балканскому вопросу с участием Александра II, военного министра Д.А. Милютина, канцлера А.М. Горчакова, наследника престола великого князя Александра Александровича.

11 октября 1876 г. в Ливадию был вызван и Николай Николаевич. Александр II объявил ему о решении приступить, наконец, к окончательному решению Восточного вопроса: вытеснить Оттоманскую Порту, подстрекаемую Англией, из Европы и освободить от тысячелетнего турецкого ига братские славянские народы Балканского полуострова. По мнению царя, высказанному им великому князю, «в политическом отношении представляется для нас выгодным начать военные действия как можно скорее», учитывая нейтралитет Германии и Австро‑Венгрии.

Был отдан приказ начать мобилизацию войск Киевского, Харьковского и Одесского военных округов и сформировать на этой основе действующую (Дунайскую) армию. Во главе ее император поставил Николая Николаевича.

Задача была непростая. Несмотря на энергичные реформы в армии, выставленные Россией силы численно уступали туркам: около 160 тысяч человек против 180. «Хромала» и оснащенность оружием. Пехота, исключая гвардию, имела на вооружении винтовки старой системы. Артиллерия, особенно осадная, по своим боевым возможностям также уступала противнику. И тем не менее Санкт‑Петербург решился на войну.

План русского командования, разработанный ближайшим сподвижником военного министра Милютина генералом Н.Н. Обручевым, предполагал достижение двух целей: политическую – освобождение Болгарии и стратегическую – взятие Константинополя. Образно говоря, стремились к водружению святого креста на Ай‑Софию – главную мечеть турецкой столицы.

Основные силы русских под началом самого главнокомандующего наступали на Тырново – древнюю столицу Болгарии, в их авангарде для занятия Тырнова и Балканских проходов шел отряд генерала И.В. Гурко, будущего генерал‑фельдмаршала. Задача по взятию крепостей Плевна, Никополь и Видин была поставлена перед отрядом генерала Н.П. Криденера, а Рущука – перед отрядом наследника цесаревича будущего императора Александра III.

В ночь на 15 июня 1877 г. русская армия успешно форсировала Дунай. Обрадованный этим обстоятельством Александр II тут же пожаловал августейшему брату орден Св. Георгия 2‑й степени.

Через 11 дней Николай Николаевич получил донесение о взятии кавалерией генерала Гурко города Тырнова. Этот быстрый успех воодушевил главнокомандующего, и он решился на более смелый, чем тот, что вынашивался ранее, план. Прикрывшись с левого фланга 12‑м и 13‑м корпусами, выдвинутыми в сторону Рущука, а с правого – 9‑м корпусом (со стороны Плевны и Ловчи), великий князь двинулся во главе 8‑го и 11‑го корпусов на Тырново и далее за Балканы, имея в авангарде все тот же отряд Гурко. Таким образом русские намеревались принудить главные силы турок оставить оборонительную линию Рущук – Шумла – Варна и отступить за Балканы для защиты своей столицы.

Вначале успех сопутствовал русским. За две недели отряд Гурко захватил несколько перевалов через Балканский хребет и взял Хаинкиой, Шипку и Казанлык, а отряд генерала Криденера – Никополь. Однако 8 июля положение резко изменилось: один из наиболее даровитых турецких полководцев Осман‑паша нанес поражение генералу Ю.И. Шильдеру‑Шульднеру под Плевной. Эта крепость на долгие месяцы стала преградой на пути русской армии за Балканы.

Правда, Николай Николаевич попытался сразу же открыть этот «замок»: уже 18 июля был предпринят новый штурм Плевны, но опять неудачно. От немедленной третьей атаки предостерегло запрещение императора, приказавшего ждать подкреплений из России.

Между тем воодушевленные турки сами перешли в наступление на ранее захваченные русскими перевалы, прежде всего Шипкинский. 9 августа Сулейман‑паша во главе 27‑тысячной армии при 48 орудиях атаковал обосновавшийся там отряд генерала Н.Г. Столетова, насчитывавший менее 7 тысяч человек (в том числе 2 тысячи болгар) при 28 орудиях. Бои, шедшие почти беспрерывно в течение шести дней, были горячими, кровопролитными. И все же Шипку удалось удержать. Охватив оборонявшихся полукольцом, турки осаждали русские позиции с августа до декабря.

«Русский солдат вынес все, – справедливо писал историк Л.Г. Бескровный, – и преступную нераспорядительность органов интендантства, и плохую организацию обороны». Войска жестоко страдали от непогоды, голодали. С огромной выразительностью показал это средствами живописи художник В.В. Верещагин, разделивший с воинами их тяготы. На картине «На Шипке все спокойно!», замерзая, солдат охраняет перевал в пургу и мороз…

Неудачи под Плевной, необходимость уйти в глухую оборону на Шипке вызвали в адрес главнокомандующего Дунайской армией острую критику. Очевидно, Николай Николаевич не мог не понимать справедливости многих замечаний в свой адрес, но виду старался не подавать. Как вспоминал его адъютант Д.А. Скалон, «надо удивляться, как великий князь равнодушно слушает нападки на себя и не принимает их близко к сердцу, а только смеется и удивляется… Что им движет – это любовь к своему призванию, к солдатам и к своему оружию – коннице» [106].