Введение 19 page

Так передовая военная мысль России отвечала на выявившийся в Семилетнюю войну кризис линейной тактики. Первые шаги Салтыкова по отказу от устаревших правил построения линейного боевого порядка были развиты в военном искусстве Румянцева. Зарождалась новая тактика действий пехоты в колоннах и рассыпном строе.

Румянцев был любимцем Петра III, который пожаловал его в генерал‑аншефы, а также наградил орденами Св. Андрея Первозванного и Св. Анны. Во время дворцового переворота, возведшего на престол Екатерину II, полководец держал сторону законного императора. Но новая самодержица «бывший его фавер» в вину ему не ставила и приблизила к себе.

В 1764 г. она упразднила гетманство в Малороссии и для управления краем учредила Малороссийскую коллегию (см. очерк о К.Г. Разумовском). Во главе нее был поставлен Румянцев, который оставался на этом посту на протяжении 30 лет!

Его административная деятельность была прервана начавшейся войной с Турцией 1768–1774 гг. На первые роли Румянцев выдвинулся после того, как в августе 1769 г. императрица назначила его главнокомандующим 1‑й армией, действовавшей на главном, Днестровско‑Бугском направлении. Полководец смело отказался от пассивной тактики своего предшественника фельдмаршала А.М. Голицына. Стратегия и тактика ведения войны была определена им самим в формуле, и через два с лишним столетия поражающей своей выразительностью и вещим характером: «Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоящего на виду у нас, не наступая на него».

Отталкиваясь от опыта Семилетней войны, полководец смело переходил от линейной тактики действия пехоты к тактике колонн (дивизионные каре) и рассыпного строя. Расчленение боевого порядка позволило ему широко применять маневр на поле боя. Построенная в каре и колонны пехота перестала ощущать потребность в тесной локтевой связи всех частей армии, действовала смело и активно, проявляя полную самостоятельность в решении поставленных задач.

В сражениях 1770 г. у кургана Рябая Могила, на реках Ларга (7 июля) и Кагул (21 июля), завершившихся триумфально, Румянцев в полной мере использовал преимущество новой тактики. Под прикрытием огня передовых отрядов егерей – стрелков, действовавших в рассыпном строю, главные силы он выдвигал к району сражения несколькими колоннами. Это позволяло быстро развернуть их в боевой порядок и нанести внезапный удар по врагу. При Ларге и Кагуле противник попытался контратаковать в конном строю. Русские были готовы к этому: на углах дивизионного каре располагалась артиллерия, а внутри – конница. Пехота и артиллерия огнем отразили атаку турок, а затем из‑за пехоты на простор вырвалась кавалерия. Оба сражения завершились преследованием панически бегущего врага.

Румянцев так описывал императрице первую из викторий: «В сей день, т. е. 7 июля, достигнувши неприятеля за речкою Ларгою на высотах, примыкающих к левому берегу Прута, одержала армия вашего Императорского Величества величайшую над ним победу. Было тут турков и татар премногочисленно… и так считалась вся их армия до 80 тысяч…

Хотя неприятель сильным огнем из своей артиллерии и мелкого ружья, продолжая более четырех часов, устремлялся давать отпор, но ни одна сила орудий, ни персональная его храбрость, которой в сем случае надлежит отдать справедливость, не постояли против превосходного мужества наших солдат…» [135]. При этом потери русских – около 100 человек – были в 10 раз меньше, чем турок.

Переполняемая чувствами от одержанной победы, Екатерина удостоила Румянцева высшей военной награды Российской империи, лишь недавно учрежденного ордена Святого Георгия Победоносца. «Граф Петр Александрович!… – писала она полководцу. – Вы займете в моем веке несумненно превосходное место предводителя разумного, искусного и усердного. За долг почитаю вам отдать сию справедливость и, дабы всем известен сделался мой образ мысли об вас и мое удовольствие об успехах ваших, посылаю к вам орден Святого Георгия первого класса. При сем прилагаю реестр тех деревень, кои немедленно Сенату указом повелено будет вам отдать вечно и потомственно» [136].

Любопытно, что Петр Александрович удостоился ордена сразу 1‑й, т. е. высшей степени – такие нарушения установленного порядка впоследствии случались исключительно редко, и для них требовались очень веские основания. Впечатляющая победа над многократно превосходящим врагом и была таким основанием. Под предлогом того, что в Молдавии может не оказаться золотошвеи, а на самом деле в знак особой приязни императрица послала Румянцеву свою личную «кованную георгиевскую звезду, какую я сама ношу».

Еще более блистательным оказалось сражение при реке Кагул. 17 тысяч русских наголову разбили 150 тысяч турок, отразив одновременно 100 тысяч татар, угрожавших с тыла. Румянцев в своей реляции докладывал Екатерине: «Ни столько жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия вашего императорского величества битвы с турками, какова в сей день происходила… Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки… ударили мы во всю мочь на меч и огонь турецкий и одержали над оным верх…» [137].

«За оказанные ее величеству и отечеству верные и усердные услуги» императрица возвела Петра Александровича в чин генерал‑фельдмаршала. Доверие «Северной Минервы» к новоиспеченному фельдмаршалу было настолько полным, что она дала Румянцеву право в случае необходимости действовать, не спрашивая предварительного согласия, от ее имени. Редкая, надо сказать, монаршая милость!

Заслуги Румянцева в развитии военного искусства бесспорны. «Есть многие отделы, в которых не видно следов влияния, например, великого Суворова и Потемкина, но нет ни одного отдела, где не осталось бы следов Румянцева. В этом смысле он единственный наследник дела Петра I и самый видный после него деятель в истории военного искусства в России, не имеющий себе равного и до позднейшего времени», – в такой высокой оценке генерал‑фельдмаршала как военного теоретика, администратора и полководца единодушны военные историки прошлого Д.Ф. Масловский и А.А. Керсновский [138].

Петр Александрович олицетворял собой ту породу русских людей, которые, став опорой Екатерины II, подняли величие Отечества на небывалую высоту. Это о них, «екатерининских орлах», отзывался А.С. Пушкин в стихотворении «Воспоминания в Царском Селе»:

Бессмертны вы вовек, о росски исполины,

В боях воспитанны средь бранных непогод!

О вас, сподвижники, друзья Екатерины,

Пройдет молва из рода в род.

О, громкий век военных споров,

Свидетель славы россиян!

Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,

Потомки грозные славян,

Перуном Зевсовым победу похищали;

Их смелым подвигам страшась дивился мир.

В 1770 г. полководец, оправдывая репутацию крупнейшего полководца своего времени и реформатора военного искусства, подготовил «Обряд служб» – свод выработанных им принципов обучения и воспитания войск, построения боевого порядка и ведения наступательных действий. Решительное сражение с обязательным уничтожением живой силы противника – вот что, по мнению Румянцева, способно обеспечить победу. Но и наступление, сводящееся лишь к передвижению войск, он не рассматривал как самоцель. «Не обеспечивши надежно оставленное за собой пространство, большими шагами нельзя наступать вперед», – убежденно говорил он. «Обряд служб» на долгие годы стал фактически уставом всей русской армии.

У Петра Александровича есть еще одна принципиальной важности заслуга перед отечественным оружием: именно под его крылом окреп полководческий гений Суворова. В кампаниях 1773–1774 гг., находясь именно в подчинении у Румянцева, будущий генералиссимус одержал первые громкие победы в противоборстве с турками – взял крепость Туртукай и силами 8‑тысячной дивизии разгромил 40‑тысячную армию противника у села Козлуджи (современная территория Болгарии) (см. очерк о А.В. Суворове).

По заключении Кючук‑Кайнарджийского мира 10 июля 1774 г., который стал большим успехом для России, Румянцеву были возданы подобающие почести: он получил почетную приставку к фамилии – Задунайский, алмазами украшенные фельдмаршальский жезл и шпагу, бриллиантовые знаки ордена Св. Андрея Первозванного, алмазные лавровый венок и масличную ветвь «за победы и заключение мира».

«Этот мир знаменитейшая услуга перед нами и отечеством, – писала ему императрица. – Вам одолжена (т. е. обязана. – Ю.Р.) Россия за мир славный и выгодный, какого по известному упорству Порты Оттоманской конечно никто не ожидал, да и ожидать не мог…» [139].

«В честь его и в пример потомству» была выбита медаль с изображением графа. Екатерина пожелала, чтобы Задунайский по примеру древнеримских полководцев въехал в столицу через триумфальные ворота на колеснице. Скромный герой, привыкший к лагерной жизни, отказался от таких почестей и тем еще более явил себя великим в глазах соотечественников.

Но и великим не избежать участи простых смертных. В русско‑турецкую войну 1787–1791 гг. Румянцева не решались прямо обойти, но руководство армиями поручали ему только номинально. На первые роли Екатерина выдвигала светлейшего князя Г.А. Потемкина.

В мир иной Петр Александрович, переживший Екатерину всего на один месяц, ушел 8 декабря 1796 г. В память о его великих заслугах перед Отечеством Павел I объявил в армии трехдневный траур. Упокоился Румянцев в пределах церкви Успения Святой Богородицы в Киево‑Печерской лавре.

В его честь в 1799 г. на Марсовом поле в Санкт‑Петербурге был воздвигнут обелиск – явление уникальное, ибо до этого Россия не знала памятников некоронованным особам.

Его репутация великого полководца и военного реформатора была общепризнанна еще при жизни. Когда генерал Ф.В. Ростопчин в письме Суворову оценил его выше Задунайского, Александр Васильевич категорично возразил: «Нет… Суворов – ученик Румянцева!».

Замечательно выразил всеобщее мнение о полководце в свойственной ему эпической манере Г.Р. Державин:

Блажен, когда стремясь за славой,

Он пользу общую хранил,

Был милосерд в войне кровавой

И самых жизнь врагов щадил;

Благословен средь поздних веков

Да будет друг сей человеков.

Граф Иван Петрович Салтыков (1730–1805)

Блестящей, хотя и слишком малоизвестной страницей военной истории России считал историк А.А. Керсновский русско‑шведскую войну 1788–1790 гг. Велась она в чрезвычайно трудной политической обстановке (борьба с Турцией, угроза войны со стороны Пруссии), но «маленькая русская армия, в два с лишним раза уступавшая шведам в численности и носившая к тому же полумилиционный характер, с честью выдержала это испытание. Действия ее носят характер активной обороны и являют собой один из самых ярких примеров этого образа действий» [140].

Честь и славу армии по праву разделил ее главнокомандующий в финале войны – граф И.П. Салтыков.

Иного пути, нежели профессионального военного, Иван и представить себе не мог, будучи сыном будущего фельдмаршала и победителя Фридриха II в Кунерсдорфском сражении генерал‑аншефа П.С. Салтыкова (см. очерк о П.С. Салтыкове). В пятнадцать лет он начал службу в гвардейском полку, однако по воле императрицы Елизаветы Петровны ему пришлось перейти на придворную службу. Но даже императрица не смогла устоять перед желанием молодого человека испробовать свои силы в начавшейся Семилетней войне. Попав в действующую армию, Иван Петрович отличился при взятии Кенигсберга и Эльбинга, в сражении при Цорндорфе (1758). К завершающим аккордам войны он уже носил генерал‑майорский чин.

Активное участие генерал‑поручик Салтыков принял в войне с Турцией 1768–1774 гг. Воевал он сначала под командованием А.М. Голицына, а затем П.А. Румянцева. С первым овладел Хотином (1769), а со вторым отличился в сражениях при Ларге и Кагуле (см. очерки о А.М. Голицыне и П.А. Румянцеве). Особую доблесть проявил в Кагульской битве (21 июля 1770 г.), в которой командовал тяжелой кавалерией, размещенной между дивизионными каре. Со своими карабинерами он врубился в толпы янычар, истребляя их в яростной сече, чем был предопределен полный разгром турок. Только убитыми противник оставил на поле сражения до 20 тысяч. Можно представить, какие чувства переполняли фельдмаршала П.С. Салтыкова, которому его бывший подчиненный П.А. Румянцев посчитал необходимым написать об «отличном мужестве» его сына, назвав Петра Семеновича «счастливым отцом» [141]. За ратные дела Салтыков‑младший удостоился алмазных знаков ордена Св. Александра Невского, который он получил еще в день коронования Екатерины II в 1762 г.

В кампанию 1773 г. Иван Петрович в авангарде армии во главе двадцати полков пехоты и кавалерии первым форсировал Дунай и обложил Рущук, но взять его не смог. Прибывшему в его подчинение генерал‑майору А.В. Суворову он приказал произвести поиск на турецкий укрепленный лагерь при Туртукае. Поиск 10 мая блестяще удался: был уничтожен 4‑тысячный отряд османов, уничтожены их укрепления (см. очерк о А.В. Суворове). «Ваше сиятельство. Мы победили, – доложил подчиненный Салтыкову. – Слава Богу, слава Вам!» Это лаконичное донесение послужило поводом к широко известному анекдоту, впервые анонимно опубликованному в 1808 г. Якобы Суворов доложил даже не Салтыкову, а командующему армией Румянцеву, и не просто так, а в стихах:

Слава Богу, слава Вам.

Туртукай взят, и я там!

Позднее анекдот получил развитие в вышедшей в 1900 г. книге Е.Б. Фукса, который без тени шутки убеждал читателя, что Суворов взял Туртукай, не уведомив главнокомандующего и даже против воли, и тот отдал излишне ретивого подчиненного под суд. И, мол, только Екатерина II встала на защиту Суворова, начертав на докладе о происшедшем: «Победителя судить не должно».

Современный историк установил, что все рассказанное выше, действительно, анекдот: будущий генералиссимус действовал в рамках общей задачи, поставленной Румянцевым, и никто даже не помышлял об отдаче его под суд [142].

А правда состоит в том, что И.П. Салтыков представил Суворова за Туртукай к ордену Св. Георгия 2‑й степени и такая награда действительно была им получена.

Самому же Салтыкову взять Рущук не удалось из‑за остановки боевых действий в связи с достижением мира. Но его вклад в разгром турок тоже не остался без оценки: в 1775 г. он был удостоен ордена Св. Георгия 2‑й степени «за оказанное им неоднократное превозможение неприятеля в турецкую войну и переход за Дунай» и золотой шпаги с алмазами. К этому времени Салтыков уже носил чин генерал‑аншефа.

С 1774 г. Иван Петрович командовал корпусом в приграничных с Польшей областях. В 1784 г. он получил звание генерал‑адъютанта и был назначен владимирским и костромским генерал‑губернатором.

В русско‑турецкую войну 1787–1791 гг. генерал‑аншеф Салтыков вступил командиром корпуса. Вместе с австрийской армией принца Саксен‑Кобургского русские осадили Хотин и 8 сентября 1788 г. взяли его. Екатерина II отметила полководческую доблесть Салтыкова орденом Св. Владимира 1‑й степени.

Об участии Ивана Петровича в войне со Швецией уже упоминалось выше. Он был назначен главнокомандующим в кампанию 1790 г., заключившую войну. Сухопутные силы в ходе нее крупных сражений не вели, решающий удар по противнику нанес Балтийский флот. Тем не менее, с заключением мира Салтыков был пожалован в подполковники лейб‑гвардии Конного полка, награжден алмазными знаками ордена Св. Андрея Первозванного (сам орден он получил еще в 1782 г.) и шпагой, украшенной алмазами.

В 1795 г. граф из‑за разногласий с командующим армией П.А. Румянцевым‑Задунайским вынужден был выйти в отставку. Однако Павел I, не доверявший многим екатерининским военачальникам и потому испытывавший недостаток в верных людях, возвратил его на военную службу и переименовал в генералы от кавалерии. Салтыков стал также шефом Кирасирского полка, инспектором кавалерии и киевским генерал‑губернатором.

15 декабря 1796 г. последовал новый акт монаршей милости: Салтыков был произведен в генерал‑фельдмаршалы с назначением генерал‑инспектором всей кавалерии и подчинением ему Украинской армии до выздоровления командующего Румянцева. Через год Павел I назначил его военным губернатором в Москве (за 30 лет до этого ту же должность занимал его отец Петр Семенович).

И надо же такому случиться, что судьба послала сыну то же самое испытание, что отцу – эпидемию. Но если в 1770 г. Салтыков‑старший растерялся, и занесенная с юга чума вдосталь погуляла в Москве, то Салтыков‑младший проявил себя с самой лучшей стороны, осенью 1798 г. организовав надежные карантины, воспрепятствовавшие заносу холеры в старую столицу.

…15 сентября 1801 г. в Москве, «вотчине» графа Ивана Петровича, прошла торжественная церемония коронования Александра I. Новый император и позднее не раз публично демонстрировал свое уважение к старому солдату. Несмотря на преклонный возраст московского генерал‑губернатора, государь не торопил его в отставку, и Салтыков служил еще два года. Скончался он в ноябре 1805 г., отдав военной и государственной службе 60 лет жизни.

Светлейший князь Николай Иванович Салтыков (1736–1816)

Многими успехами, достигнутыми за 80 лет жизни, мог похвалиться переживший шестерых монархов Н.И. Салтыков. Например, тем, что, будучи гофмейстером при малом дворе наследника престола Павла Петровича и воспитателем его сыновей великих князей Александра и Константина, он получил наград больше, чем имел за боевую деятельность А.В. Суворов. Кто‑то, возможно, не увидит здесь ничего особенного: стоит ли упрекать человека, в конце концов, он же не сам себя награждал. Так‑то оно так, но… А в чем «но» – читатель увидит ниже.

Его путь к генеральским эполетам был отмечен теми же рубежами, что и у многих его ровесников, отпрысков знатных русских фамилий. Николай Иванович родился в семье генерал‑аншефа И.А. Салтыкова и графини А.П. Толстой и еще ребенком был записан рядовым в лейб‑гвардии Семеновский полк. Во время Семилетней войны Салтыков принимал участие во многих сражениях, в том числе при Кунерсдорфе (1 августа 1759 г.). Он был послан в Санкт‑Петербург с донесением главнокомандующего о победе над Фридрихом II и произведен в полковники. В 1761 г. под командованием П.А. Румянцева сражался при взятии Кольберга (см. очерки о П.С. Салтыкове и П.А. Румянцеве).

В 1763 г. он – уже генерал‑майор, командующий войсками в Польше. Его участие в войне против Турции (1768–1774) завершилось участием в кампании 1769 г. Его вклад в осаду и взятие Хотина (10 сентября) Екатерина II оценила чином генерал‑поручика и орденом Св. Александра Невского (см. очерк о А.М. Голицыне). После этого Салтыков уехал на три года за границу для лечения.

Полководческими достоинствами Николай Иванович из генеральской среды особо не выделялся, тем более удивительны те милости, которые ожидали его по возвращении в 1773 г. в Россию. Салтыков был пожалован постом вице‑президента Военной коллегии и чином генерал‑аншефа. Кроме того, императрица выразила ему особое доверие, определив гофмейстером при дворе наследника престола великого князя Павла Петровича. Эта должность и обеспечила ему непреходящую милость всех современных ему российских монархов.

В ноябре 1782 г. Екатерина II наградила его орденом Св. Андрея Первозванного, затем произвела в генерал‑адъютанты и подполковники лейб‑гвардии Семеновского полка. Он также стал сенатором и членом Совета при императрице.

Как ни удивительно, но Салтыков сумел, сохранив расположение Екатерины II, войти в доверие и к ненавидевшему свою мать великому князю, человеку крайне мнительному и подозрительному. Когда самодержица через десять лет возложила на Салтыкова обязанность быть главным воспитателем великих князей Александра и Константина, Павел Петрович расставался со своим гофмейстером со слезами. Да и новые воспитанники навсегда сохранили к Николаю Ивановичу глубокое почтение.

В чем причина? Ведь, по отзыву современников, Салтыков был не способен к педагогике и воспитанию царских отпрысков, и на этом заработать авторитет не мог. Все дело в его характере. «Уклончивость, хитрость, умение жить и ладить с людьми были преобладающими качествами в характере и уме Салтыкова. Эгоист и гибкий царедворец, Салтыков, по словам князя И.М. Долгорукого, близко его знавшего, «внутренне любил только себя и не способен был благодетельствовать, когда требовалась на то некоторая упругость в характере, настойчивость в поступках и твердость в правилах» [143].

Когда он состоял при особе наследника престола Павла Петровича, то умело лавировал между императрицей и ее нелюбимым сыном, оказываясь нужным обеим сторонам. Будучи же воспитателем великих князей, Салтыков щедро делился с ними своей «наукой», приучая воспитанников к умению лавировать между противоречивыми требованиями отца, с одной стороны, и царственной бабки, с другой. И, как видим, преуспел в этом.

Все изощренное коварство Салтыкова ощутил на себе А.В. Суворов. Считавший князя своим соперником, Александр Васильевич, ослепленный после Измаила временной и необоснованной обидой на Г.А. Потемкина, неожиданно для самого себя оказался в числе возможных родственников Салтыкова. Узнав о желании Суворова выдать дочь Наташу («Суворочку») замуж, – дело было в 1791 г. – Николай Иванович предложил руку своего сына. А свел их князь Н.В. Репнин, еще один соперник будущего генералиссимуса.

Лишь позднее Суворов признался в том, что его бес попутал. Хотя и с запозданием он все же разобрался в истинных замыслах новых «друзей». Партия, стоявшая за наследником престола, плела интригу против Екатерины и ее надежной опоры – Потемкина (см. очерк о Г.А. Потемкине). В случае отставки Григория Александровича все ключевые посты в армии оказались бы в руках сторонников Павла Петровича: граф Н.И. Салтыков, который, как вице‑президент Военной коллегии в отсутствие Потемкина в столице все более прибирал к рукам военное ведомство, фактически возглавил бы его, князь Н.В. Репнин стал бы главнокомандующим армией на юге, а граф И.П. Салтыков и без того уже возглавлял войска на западных границах. В Екатерину вселяли недоверие к Потемкину, и появление в этот момент в столице Суворова, который мог бы, по замыслам заговорщиков, обвинить главнокомандующего в том, что он присваивает победы подчиненных, было весьма кстати [144].

Вот Александра Васильевича и стали обхаживать. Заговорщики даже свели его с Платоном Зубовым, через которого воздействовали на императрицу, и тот обещал полководцу чин генерал‑адъютанта. Этого придворного чина Суворов добивался, чтобы получить возможность быть во дворце в любой момент и поддержать, когда необходимо, горячо любимую «Суворочку»: он всегда был невысокого мнения о дворе и, как человек религиозный, считал, что дочь подвергается там всяким опасностям морального плана.

Но как только партия наследника престола поняла, что Суворов среди них – чужой, отношение к нему поменялось мгновенно. Стали распространяться слухи о том, что Александр Васильевич обирал личный состав Финляндской дивизии, хотя за недостатки в обмундировании солдат должен был нести предшественник Суворова по командованию дивизией – граф Иван Петрович Салтыков. Ставший после кончины Потемкина у руля Военной коллегии Николай Иванович Салтыков покрывал своего родственника и списывал все на Суворова. Готовились сметы, в соответствии с которыми Александр Васильевич должен был уплатить в казну огромную сумму в погашение якобы нанесенного им ущерба. Все это роняло авторитет полководца в глазах Екатерины II. Суворов – боевой генерал, в отличие от графа Салтыкова, так и не ставший своим при дворе, не понимал, что интриги – нормальное явление в окружении трона. В конце концов, выигрывал тот, кто оказывался в глазах императрицы более необходимым.

Граф Николай Иванович в любом случае не проиграл. В конце своего царствования Екатерина II возвела Салтыкова в графское достоинство и пожаловала ему 5 тысяч душ крестьян. За воспитание великих князей ему был подарен дом в Санкт‑Петербурге, 100 тысяч рублей и установлен годовой пенсион в 25 тысяч рублей.

Плоды своих неустанных трудов граф пожинал и при новых правителях, благо все они были его воспитанниками. Павел I пожаловал своему бывшему гофмейстеру и другу генерал‑фельдмаршальский чин (ноябрь 1796 г.) и назначил президентом Военной коллегии. В свою очередь Александр I в 1812 г. назначил Салтыкова председателем Государственного совета и Комитета министров, а в августе 1814 г. возвел в княжеское достоинство с титулом светлости. Следует добавить, что во время отсутствия императора в России в период заграничных походов 1813–1814 гг. Салтыков был по существу регентом государства.

Вот, оказывается, до каких немыслимых высот можно дойти при весьма скромных достоинствах!

Граф Петр Семенович Салтыков (1698–1773)

В 1770 г. на Москву обрушилась эпидемия чумы, сопровождавшаяся народными волнениями. Занимавший пост столичного генерал‑губернатора Петр Семенович Салтыков то ли в силу преклонного возраста, то ли по каким иным причинам вместо того, чтобы принять карантинные меры, удалился в свою подмосковную деревню Марфино. Из‑за этого Екатерина II заметно охладела к нему и спустя два года, когда эпидемия была побеждена, отправила его в отставку. Когда через несколько месяцев Салтыков умер, столичный градоначальник не сделал никаких распоряжений относительно похорон опального графа, соответствовавших его заслугам. Победитель самого Фридриха II был забыт всеми, кроме родственников, тихо оплакивавших фельдмаршала.

Положение спас граф Петр Иванович Панин, находившийся в подчинении у Салтыкова в его звездный час при Кунерсдорфе 1 августа 1759 г., когда прусский король Фридрих, видя неизбежное поражение и не в силах пережить позор, в отчаянии восклицал под огнем русской артиллерии: «Неужели ни одно ядро не поразит меня?» Панин, войдя в траурную комнату в парадном мундире генерал‑аншефа с лентами орденов Св. Андрея Первозванного и Св. Георгия, обнажил шпагу и, став на караул у гроба, твердо произнес:

– До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены!

Он рисковал репутацией и карьерой, но не мог, как видно, не отдать должное своему бывшему главнокомандующему.

П.С. Салтыков был непосредственным предшественником «екатерининских орлов». Его деятельностью было положено начало складыванию нового национального направления в военном искусстве, которое нашло наиболее полное выражение в ратных деяниях П.А. Румянцева и А.В. Суворова.

Еще в молодые лета, будучи солдатом гвардии, Салтыков был отправлен Петром I за границу для обучения мореходству, но так и не приобрел тяги к морской службе. Вернулся в Россию он уже в царствование Анны Иоанновны. Отец Петра Семеновича генерал‑аншеф Семен Андреевич Салтыков приходился ей родственником, к тому же оказал императрице важные услуги при ее вступлении на престол и потому пользовался особым расположением. Оно распространялось и на Салтыкова‑младшего, которого Анна Иоанновна называла по‑родственному – «мой кузен». Вскоре после ее воцарения сын, как и отец, получил графский титул, а в 1734 г. был произведен в генерал‑майоры.

По вступлении на престол Елизаветы Петровны в 1741 г. положение Салтыкова несколько пошатнулось. Он принужден был покинуть столицу, участвовал в войне против Швеции (см. очерк о П.П. Ласси). Позднее в чине генерал‑аншефа получил назначение на должность начальника украинских ландмилицейских полков. До Семилетней войны 1756–1763 гг. он, по словам историка Д.Н. Бантыш‑Каменского, был известен «более между царедворцами, нежели генералами».

В ходе войны нерешительность и безынициативность генерал‑аншефа В.В. Фермора заставила искать ему замену, как главнокомандующему русской армией. Выбор пал на 60‑летнего Салтыкова. Это назначение было для многих неожиданным, но, к чести Петра Семеновича, он сумел оказаться на высоте положения, выступив достойным соперником прусского короля Фридриха II – самого выдающегося полководца Европы середины XVIII в. Как писал современник, русские войска «ободрились и стали более на старичка, своего предводителя, надежды полагать, который уже с начала приезда своего солдатам полюбился».

Действовать приходилось так, чтобы и не вызвать недовольства в Санкт‑Петербурге, и результата добиться. Дело в том, что Конференция – высший государственный орган при высочайшем дворе, окончательно подпав под влияние Австрии, выработала на 1759 г. такой план операций, в соответствии с которым русской армии отводилась вспомогательная роль по отношению к союзной ей армии австрийской.

В июне 1759 г. Фридрих, имея главные силы в Силезии и Саксонии, находился между русскими и австрийцами. Кроме того, отдельный прусский корпус оперировал против русских в Польше. Салтыков принял смелое решение: для соединения с союзниками наступать к Одеру. Путь преградил корпус генерала Веделя, который 12 июля по приказу Фридриха атаковал русских при деревне Пальциг. Армия, которую Салтыков заблаговременно развернул в боевой порядок, в упорном бою отразила атаки противника и нанесла ему тяжелое поражение. Путь к Одеру для соединения с австрийцами был расчищен.