Введение 22 page

8 сентября 1790 г. торжественно праздновалось заключение мира со Швецией (см. очерк о И.П. Салтыкове). Так как в завершившейся войне флот сыграл решающую роль, граф Иван Григорьевич получил алмазные знаки ордена Св. Андрея Первозванного и был введен в состав Совета при императрице.

При Павле I позиции И.Г. Чернышева еще более усилились. Новый император хорошо помнил, как еще в бытность его великим князем Иван Григорьевич больше всего любил рассказывать наследнику престола о знаменитых делах его прадеда императора Петра Великого. «Это истинно Бог был на земле во время отцов наших!», – со слезами на глазах восклицал Чернышев, наставляя Павла следовать его великому предку.

Граф стал президентом Адмиралтейств‑коллегии и сенатором и 12 ноября 1796 г. был произведен в чин генерал‑фельдмаршала с добавлением «по флоту». В таком необычном добавлении была своя логика: Павел, конечно, помнил о том, что Иван Григорьевич никогда не был плавающим морским начальником и не имел основания претендовать на высшее адмиральское звание, которое соответствовало статусу его должности президента коллегии – генерал‑адмирала.

Однако потрудиться на новом посту, по сути, не пришлось: здоровье пошатнулось, и граф испросил разрешения уехать на лечение за границу. После кончины, последовавшей в феврале 1797 г., его останки были перевезены в Санкт‑Петербург и похоронены в церкви Благовещения Александро‑Невской лавры.

Как писал Д.Н. Бантыш‑Каменский, «граф Иван Григорьевич Чернышев с умом образованным соединял любезность и, вместе, некоторое непостоянство в характере; в Советах был нерешителен, слишком осторожен; но в продолжительное пребывание свое вне Отечества остался русским во всем пространстве этого слова; отличался хлебосольством…» [161].

Граф Борис Петрович Шереметев (1652–1719)

Русская и шведская армии сошлись у Полтавы 27 июня 1709 г. Одетый в мундир гвардейского полковника Петр I крестообразно осенил полки обнаженной шпагой и произнес, обращаясь к Шереметеву:

– Господин фельдмаршал! Поручаю вам армию мою и надеюсь, что в начальствовании поступите вы согласно предписанию, вам данному; а в случае непредвиденном, как искусный полководец. Моя же должность надзирать за всем вашим начальствованием и быть готовым на сикурс (т.е. помощь – Ю.Р.) во всех местах, где требовать будет опасность и нужда.

К счастью, «непредвиденного» случая, т. е. гибели Петра в сражении, не произошло. Шереметев поэтому лишь номинально командовал русской армией, фактически под его начало была отдана только пехота. Ей наряду с кавалерией А.Д. Меншикова и артиллерией Я.В. Брюса – еще двух «птенцов гнезда Петрова» – пришлось выдержать основной удар противника (см. очерки о А.Д. Меншикове и Я.В. Брюсе).

Шведы попытались прорвать центр русских войск, которым командовал генерал А.И. Репнин. Здесь, как загодя сообщил Карлу XII перебежчик, должны были находиться новобранцы. Но Петр своевременно заменил их обстрелянными солдатами Новгородского полка, и противник неожиданно для себя встретил серьезное сопротивление. Когда первый батальон все же подался назад, царь тут же подкрепил отступающих вторым батальоном, и положение было восстановлено. Русская пехота принялась активно теснить шведов с фронта, а кавалерия атаковала фланги.

Шереметев не щадил себя в битве, воодушевляя подчиненных. Охваченный боевой лихорадкой, он даже не заметил, как пуля пробила ему рубаху, выпроставшуюся из‑под камзола.

После двух часов боя шведы были «весьма опровергнуты» и побежали. У Полтавы и через день в ходе неудавшейся переправы через Днепр при селении Переволочна они потеряли более 9 тысяч человек убитыми и почти 19 тысяч пленными. За Днепр вместе с Карлом XII смогли уйти не более 2 тысяч. Потери русских составили 1,3 тысячи убитыми и 3,2 тысячи ранеными. Победа была полной. Вместе с другими военачальниками ощущение триумфа переполняло и Шереметева.

По счету Борис Петрович был третьим российским генерал‑фельдмаршалом. Но, по сути, первым, кто удостоился этого чина, исходя из несомненного военного дарования и громких побед.

К моменту единоличного утверждения Петра I на престоле в 1689 г. Шереметев был уже зрелым ратным бойцом и придворным, успев, например, принять участие в одном из крымских походов фаворита царевны Софьи князя В.В. Голицына. По своему мироощущению и привычкам он принадлежал к XVII в. Волей судьбы оказавшись в бурном потоке петровских преобразований, с трудом расставался с чертами патриархального воеводы и привычными представлениями о том военном искусстве, где приоритет отдавался числу, а не умению.

Известность он получил в 1695 г. после первого похода Петра к Азову, в котором, оттянув на себя часть сил врага, разорил его укрепления по Днестру и построил крепость на острове Тамань. Уже тогда заметно проявились определяющие черты его полководческого стиля: медлительность, крайняя осторожность, рассудительность. Борис Петрович, по оценке историка Н.И. Павленко, остерегался неожиданных, необычных решений и был явно не из тех, кто готов предоставить судьбу вверенного ему войска воле случая. Вместе с тем Шереметев проявлял заметную робость перед царем, заискивал перед «нужными» людьми. Обладал он и «особым даром клянчить пожалования» [162]. Но все же, в конечном счете, не это определяло его полководческий облик.

Северная война России со Швецией за выход к Балтийскому морю началась, как известно, с неудачи русской армии под осажденной ею Нарвой (см. очерк о К.‑Е. де Крои). Не на высоте оказался здесь и Шереметев. Еще накануне решающего сражения 19 ноября 1700 г. Борис Петрович, командовавший отрядом дворянской конницы, не смог удержать его от отступления, как только стало известно о приближении шведских войск. Возможно, по этой причине царь доверил командование всей армией не ему, а лишь недавно нанятому на русскую службу герцогу Кроа де Крои. Овчинка, правда, не стоила выделки: новый главнокомандующий не имел ни авторитета, ни влияния на войска. Шведы ударили по растянутым в одну линию русским полкам и овладели их укреплениями. В обстановке начавшейся паники упорно держались лишь гвардейские полки. Конница же Шереметева бежала с поля боя. Успешно действовавшая в боях с османами и крымцами, она не смогла устоять против регулярной армии Карла XII.

У Петра, потерявшего под Нарвой почти весь генеральский и офицерский корпус, выбора, однако, не осталось. К тому же он наверняка помнил, что никто иной, как Шереметев, советовал не концентрировать все войска у Нарвы, а с большей их частью выйти навстречу Карлу XII и, выбрав выгодную позицию, дать шведам сражение в поле. И что никто иной, как де Крои, раскритиковал это предложение. Поддержи Петр Шереметева – и кто знает, как сложилась бы схватка со шведами. Поэтому Борис Петрович вскоре возглавил армию, получив чин генерал‑аншефа, а затем и – генерал‑фельдмаршала.

Как и царь, он тяжело переживал нарвское поражение и постарался как можно быстрее реабилитироваться. «Сколько есть во мне ума и силы, с великою охотою хочу служить; а себя я не жалел и не жалею», – заверял он в одном из писем. На его долю, как писал военный историк А.А. Керсновский, выпала труднейшая из задач – ковка молодой армии путем перевоспитания «нарвских беглецов» и постепенного их закаливания под стенами ливонских замков [163].

В конце 1701 г. отряд под командованием Шереметева, совершив из района Пскова поход в Лифляндию, нанес при мызе Эрестфер крупное поражение корпусу шведского генерала В.А. Шлиппенбаха. Это заметно подняло моральный дух русской армии, поскольку наконец‑то была поколеблена легенда о непобедимости шведов. В высшей степени обрадованный царь удостоил Шереметева ордена Св. Андрея Первозванного. На взгляд Петра, настал благоприятный момент, чтобы «орешек достать», т. е. взять крепость Нотебург на острове Орехов у истоков Невы (см. очерк о М.М. Голицыне).

Создавая условия для успешной осады Нотебурга, Шереметев 17 июля 1702 г. вновь сразился со Шлиппенбахом и опять успешно. Не став ждать подхода неприятеля, он пошел ему навстречу, избрал подходящую позицию у мызы Гуммельсгоф и атаковал. Шведы, оставив на поле боя более 5,5 тысячи убитыми, в беспорядке отступили. Одновременно от шведских судов были очищены Псковское и Чудское озера. Лифляндия стала частью России. А еще через три месяца при активном участии войск Шереметева был взят и Нотебург.

1703 г. принес Шереметеву новые победы. Сначала его 16‑тысячная армия вышла к устью Невы и 1 мая овладела крепостью Ниеншанц. Взятием Нотебурга и Ниеншанца русские отрезали шведские войска, действовавшие в Финляндии, от тех, которые находились в Эстляндии. В мае – июне были взяты крепости Ямбург и Копорье. Противник, таким образом, был изгнан по всему течению Невы от Ладожского озера до Финского залива.

После этого Петр сосредоточил внимание на Прибалтике. В 1704 г. войска под командованием Шереметева осадили крепость Дерпт (ныне город Тарту). По мнению царя, фельдмаршал действовал не совсем удачно, выбрав ошибочное направление атаки. Внеся необходимые коррективы, царь приказал штурмовать крепость. В ночь на 13 июля, «прорубя палисады», русские пошли на приступ. Когда они овладели крепостным валом, шведы выбросили белый флаг. А 9 августа наступил черед злосчастной Нарвы. Реванш оказался знатным: более 2,5 тысячи шведов были убиты, почти 2 тысячи взяты в плен (вместе с более чем 600 орудиями). Русские потеряли 400 человек убитыми и 1400 ранеными. Эти успехи имели стратегическое значение, они обеспечивали безопасность Петербурга с юго‑запада.

Петр хорошо понимал, что война не может состоять только из побед. В случае неудачи главное не падать духом и извлекать из нее уроки. Когда в 1705 г. в Курляндии Шереметев допустил явный провал, отступив под ударом шведского генерала Левенгаупта и оставив противнику тринадцать пушек, царь великодушно успокоил его: «Не извольте о бывшем несчастии печальны быть, понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу, но забывать и паче людей ободрять».

А потом пришел черед Полтавы. «Европейские политики, – писал американский историк Р. Мэсси, – которые раньше уделяли делам царя немногим больше внимания, чем шаху Персии или моголу Индии, научились отныне тщательно учитывать русские интересы. Новый баланс сил, установленный тем утром пехотой Шереметева, конницей Меншикова и артиллерией Брюса, руководимых их двухметровым властелином, сохранится и разовьется в XVIII, XIX и XX вв.».

От стен Полтавы Шереметев привел свой корпус к Риге, занятой противником, и начал блокаду. «Гордость уже неприлична шведам, – убеждал он осажденных, – и неужели бедствия не вразумляют их, что время побед для них прошло безвозвратно?» Гарнизон, надеясь на помощь, все‑таки смог продержаться до июля 1710 г., но капитуляция оказалась неминуемой. Это была девятая крепость, покоренная Борисом Петровичем за время службы. В ознаменование взятия Риги Петр I подарил ему ключи от городских ворот – из золота, весом в три фунта. Они потом как семейная реликвия хранились в роду Шереметевых.

Фельдмаршал сполна разделил с войсками и радость побед, и горечь поражений. В 1711 г. в ходе Прутского похода против Турции русская армия с находившимся вместе с ней царем была окружена втрое превосходящей по численности армией противника. Шереметев особенно остро переживал это, поскольку именно вследствие его медлительности, как главнокомандующего, не удалось воспрепятствовать переправе турок через Дунай у крепости Исакча. С возрастом Борис Петрович стал еще менее способен «поспешать», как того неустанно требовал Петр I. Царь даже приставил к нему специального офицера, чтобы заставить военачальника быть порасторопнее. Но и эта мера не помогла.

9 июля произошло сражение. Все атаки турецкой пехоты и конницы были отражены, более того от огня русской артиллерии турки понесли большие потери – около 7 тысяч человек. Тем не менее, армия продолжала оставаться в окружении, так что Петр приказал Шереметеву готовиться к штыковому бою, чтобы любой ценой проложить дорогу через кольцо неприятеля. Вероятнее всего, в этом случае в живых остались бы немногие. Тогда супруга Петра I Екатерина Алексеевна подала мысль путем подкупа и разумных уступок склонить противника к миру.

Пока ждали ответа от визиря, Шереметев на военном совете зачитал написанную им бумагу, смысл которой сводился к следующему: капитуляция категорически отвергается, мир – только при условии возвращения на родину с оружием. Если соглашения достичь не удастся, то остается погибнуть в бою, но чести не уронить. Все присутствующие горячо поддержали предложение фельдмаршала. К счастью, прибегать к крайнему средству не пришлось: мир удалось заключить ценой возвращения туркам Азова и срытия еще нескольких крепостей.

Крупный отечественный военный историк начала века А.К. Баиов называл Шереметева (наряду с Меншиковым) наиболее заметным соратником Петра I в его военно‑преобразовательской деятельности. В то же время он отмечал: «Шереметев и Меншиков были весьма даровитыми людьми, являясь крупными самородными талантами, но, к сожалению, оба они не обладали образованием и не имели научной подготовки. Вследствие этого… возвышаясь до замечательно вдумчивого определения положения данной минуты, они способны были вслед за тем впадать в крупнейшие погрешности».

Прервем здесь историка, чтобы заметить: на Руси нередко бывало так, что отсутствие глубокого специального образования, солидной подготовки военачальникам приходилось компенсировать природным талантом. Да, победу можно одержать и без военного знания, но лишь случайно и с огромными потерями. Метод проб и ошибок неизбежно сопряжен с поражениями. Но, с другой стороны, откуда было тому же Шереметеву заранее приобрести образование и опыт управления современной армией? Полководец рос, преодолевая наследие допетровской Руси, вместе со своим войском. Поэтому многие обидные, а подчас и нелепые поражения и потери, как верно писал Баиов, были «естественным последствием положения общекультурных условий русского общества того времени, и в этом еще раз сказывается влияние общих условий жизни государства на состояние в нем военного дела, военного искусства…» [164].

Петр I долгое время питал заметное уважение к Шереметеву. Однако последние годы жизни полководца омрачились резко изменившимся в худшую сторону отношением царя: тот был убежден, что в его ссоре с сыном Алексеем старый фельдмаршал симпатизировал последнему. Подозрения усилились в связи с отказом Бориса Петровича прибыть в июне 1718 г. в столицу для суда над царевичем. Так до самой смерти, последовавшей в феврале 1719 г., ему и не удалось вернуть расположение государя.

Старое и новое переплеталось в Шереметеве самым причудливым образом. И чтобы представить себе облик типичного деятеля переходного периода от полупатриархальной Московии к европеизированной Российской империи, более подходящей фигуры, чем он, пожалуй, не найти.

Б.П. Шереметев стал первым в России сановником, кого в 1706 г. Петр I возвел в графы Российского государства [165]. Правда, таким образом государь наградил своего давнего сподвижника не за подвиги на поле брани, а за «утишение» бунта в Астрахани.

От Бориса Петровича пошла графская ветвь Шереметевых. Принадлежали они к фамилии, родоначальником которой в XIV в. выступил легендарный боярин Андрей Иванович Кобыла (современник Дмитрия Донского). Иначе говоря, Шереметевы имели одного прародителя вместе с Романовыми (т. е. Борис Петрович приходился дальним родственником Петру I) и другими известными семействами – Колычевыми, Жеребцовыми, Кошкиными, Хлуденевыми, Дурново, Коновницыными, Неплюевыми, Боборыкиными.

Любопытно происхождение самой фамилии. Один из предков Бориса Петровича, вероятно, любивший жить на широкую ногу, получил прозвание Шереметя, или ширь‑иметя (т. е. широкий простор). От него и пошла фамилия, особенно многолюдная с XVI в. Наиболее известными стали потомки Бориса Петровича по линии его среднего сына Петра Борисовича (родился в браке Б.П. Шереметева с Анной Петровной Салтыковой – вдовой Льва Кирилловича Нарышкина, дяди Петра I). Внук фельдмаршала граф Николай Петрович Шереметев прославился как большой любитель искусства и филантроп, основатель странноприимного дома в Москве. По большой любви он был женат на своей бывшей крепостной Прасковье Ивановне Ковалевской (Ковалевой‑Жемчуговой – «крепостной актрисе»), которая подарила супругу сына – графа Дмитрия Николаевича, также прославившегося благотворительностью. Еще один внук и полный тезка фельдмаршала, Борис Петрович, разделял репутацию мецената и покровителя изящных искусств, он – основатель известной подмосковной усадьбы Кусково.

Очень выразителен девиз, помещенный на графский герб Шереметевых: «Deus conservat omnia» («Бог сохраняет все!»).

Граф Александр Иванович Шувалов (1710–1769)

Среди российских фельдмаршалов представлены два брата Шуваловых: Александр – старший, Петр – младший (см. очерк о П.И. Шувалове). Фамилия их не славилась древностью и выдвинулась, как сказано в «Истории родов русского дворянства», из «мелкой дворянской стати». Первым из безвестности вышел отец братьев Шуваловых – Иван Максимович, ставший при Петре I полковником и комендантом Выборга, а при Петре II – генерал‑майором. «Сыновья его Александр и Петр состояли в числе молодых дворян при дворе цесаревны Елизаветы Петровны и в решительную для нее ночь на 25 ноября 1741 г. явились в числе усерднейших и преданных ее сторонников» [166].

В два часа ночи Елизавета в сопровождении своего «малого двора» – А.И. и П.И. Шуваловых, М.И. Воронцова и И. Лестока (француз, лейб‑хирург) появилась в казармах лейб‑гвардии Преображенского полка. Напомнив солдатам, что она – дочь Петра Великого и потому имеет полное право на престол, приказала им следовать за собой. Гвардейцы – особую роль сыграла гренадерская рота – с восторгом приветствовали «дщерь Петрову» и тут же по ее указанию арестовали и отправили в крепость правительницу Анну Леопольдовну, младенца‑государя Ивана Антоновича, а также его отца принца Антона‑Ульриха Брауншвейг‑Люнебургского, А.И. Остермана, Б.‑Х. Миниха. Победа была полной и бескровной. Низвергнутые ждали решения своей участи, а победители – наград, с которыми новая императрица не стала тянуть.

Оценивая время правления Елизаветы Петровны, ее современник крупный отечественный дипломат Н.И. Панин порицал государыню за то, что многое, если не все приносилось в жертву «хотениям припадочных людей» – так он презрительно называл лиц, особо приближенных к ее величеству, людей «в случае». Таковыми были и оба Шуваловых.

Гренадерская рота лейб‑гвардии Преображенского полка была переименована в лейб‑кампанию, служившие в ней офицеры пожалованы генеральским чином, сержанты и капралы стали штаб‑офицерами и капитанами, а рядовые – дворянами. Сама императрица приняла на себя звание полковника всех гвардейских полков. Александр Шувалов (как и его брат) стал подпоручиком лейб‑кампании, армейским генерал‑майором и был возведен в действительные камергеры.

Когда 28 февраля 1742 г. состоялся торжественный въезд императрицы в Москву, прибывшей сюда для коронования, перед каретой ехали 40 кавалергардов под командой Александра Шувалова, а позади столько же кавалергардов во главе с его братом Петром. Честь явная, оказавшаяся недоступной для большинства других приближенных.

В течение последующих лет Шувалов‑старший ощущал на себе непреходящую милость Елизаветы: вскоре стал поручиком лейб‑кампании, графом Российской империи, генерал‑адъютантом, кавалером орденов Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского и других. Не неся никогда тягот военной службы, не участвуя ни в одной войне, уже к 1753 г. вырос в воинском чине до генерал‑аншефа.

Его основным делом на протяжении всего царствования Елизаветы стало управление Тайной канцелярией (1742–1761). Конечно, это было уже не то страшное заведение, каким его сделал предшественник Шувалова – зловещий А.И. Ушаков. Достаточно сказать, что за 20 лет правления Елизавета не подписала ни одного смертного приговора. Но истязания и жестокие расправы не были столь уж редкими, машина политического сыска работала исправно.

Екатерина II вспоминала о днях, когда еще носила титул великой княгини: «Александр Шувалов не сам по себе, а по должности, которую занимал, был грозою всего двора, города и всей империи, он был начальником инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Его занятие вызывало, как говорили, у него род судорожного движения, которое делалось у него на всей правой стороне лица от глаза до подбородка всякий раз, как он был взволнован радостью, гневом, страхом или боязнью».

Наиболее громким делом, которым пришлось заниматься Шувалову, стал суд над канцлером А.П. Бестужевым‑Рюминым, приговоренным к отсечению головы, но в последний момент помилованным императрицей. Проходивший по этому делу генерал‑фельдмаршал С.Ф. Апраксин умер во время следствия (см. очерки о А.П. Бестужеве‑Рюмине и С.Ф. Апраксине).

Начальнику Тайной канцелярии было также вменено в обязанность следить за содержанием в заключении отстраненного от власти брауншвейгского семейства, в первую очередь Ивана Антоновича. На протяжении 12 лет бывший император содержался в Холмогорах, а в 1756 г. был тайно перевезен в Шлиссельбургскую крепость. Составленная А.И. Шуваловым инструкция предписывала охране: «Если арестант станет чинить какие непорядки или вам противности или же станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он усмирится, а буде и того не послушает, то бить по вашему рассмотрению палкой и плетью… буде, сверх нашего чаяния, кто бы отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколь можно и арестанта живого в руки не давать».

В полном соответствии с этой инструкцией охрана и поступила, когда в июле 1764 г. подпоручик Смоленского полка Василий Мирович предпринял попытку освободить Ивана Антоновича из заключения…

Братья Шуваловы за государственной службой не забывали и себя. Е.В. Анисимов без обиняков называет их настоящими государственными преступниками, которые использовали казенную собственность для личного обогащения. «Шуваловы провели самую хищническую приватизацию казенной промышленности, в особенности ее самых выгодных секторов: металлургии, горного дела, беспощадно разоряя своих конкурентов… Все боялись высокопоставленных разбойников братьев Шуваловых, а младшего больше всех: он ведал самым страшным заведением – Тайной канцелярией и любого своего противника мог отправить туда, куда Макар телят не гонял» [167]. Говоря современным языком, правоохранительные органы безосновательно вмешивались в спор хозяйствующих субъектов и не без корысти для себя…

Петр III в декабре 1761 г. произвел А.И. Шувалова в чин генерал‑фельдмаршала, но лишил его привычной сферы деятельности, упразднив Тайную канцелярию. А от придворной службы графа уволила уже Екатерина II. Она признавалась, что еще при жизни Елизаветы не могла не смотреть на шефа тайной полиции «с чувством невольного отвращения».

По мнению современных историков, «старший из Шуваловых, Александр Иванович, не отличался умом и выдающимися способностями» [168]. Однако, добавим от себя, оказавшись «в случае», прожил жизнь безбедную и по‑своему интересную.

Граф Петр Иванович Шувалов (1710–1762)

Петр Иванович – младший брат генерал‑фельдмаршала А.И. Шувалова. С ранних лет он попал к царскому двору, так что имел благоприятную возможность изучить придворные нравы и научиться ставить их себе на службу. Вначале был пажом императрицы Екатерины I, а с 1731 г. состоял камер‑юнкером у цесаревны Елизаветы Петровны. Благодаря женитьбе на М.Е. Шепелевой, любимице цесаревны, стал одним из ее доверенных лиц. Успешному продвижению Петра по карьерной лестнице способствовал и старший брат Александр, ближайший сотрудник Елизаветы (см. очерк о А.И. Шувалове).

Лишь только совершился дворцовый переворот в пользу «дщери Петровой» (25 ноября 1741 г.), как на Петра Ивановича посыпались пожалования. 30 ноября он стал действительным камергером, был назначен подпоручиком лейб‑кампании и удостоен ордена Св. Александра Невского. Через три года Шувалов‑младший уже генерал‑поручик и сенатор. А в 1746 г. императрица возвела братьев Шуваловых с нисходящим потомством в графское достоинство.

Елизавета Петровна на протяжении всего правления благоволила к Шуваловым. Их влияние при дворе еще более возросло с возведением в 1749 г. их двоюродного брата Ивана Ивановича Шувалова в камер‑юнкеры. 22‑летний красавец, став фаворитом императрицы, не забывал близких родственников.

5 сентября 1751 г. Петр Иванович был произведен в генерал‑аншефы и назначен генерал‑адъютантом императрицы, в 1753 г. стал кавалером ордена Св. Андрея Первозванного. Спустя три года, получив назначение конференц‑министром, он стал фактическим руководителем правительства. Новое значительное назначение последовало и по военной линии – генерал‑фельдцейхмейстером. С февраля 1758 г. по август 1760 г. Шувалов был вице‑президентом Военной коллегии.

Надо отдать ему должное: от большинства деятелей елизаветинской эпохи он отличался неутомимостью и разносторонностью интересов, а поскольку обладал огромным влиянием, мог успешно продвигать свои планы в жизнь. В первую очередь это относится к военной сфере.

«Обладая универсальными способностями (при полном неумении их согласовать), – считает историк русской армии А.А. Керсновский, – Шувалов брался за все, напоминая в этом отношении Миниха». Действительно, он занимался реорганизацией армии, первенствовал в составлении воинского Устава 1755 г., совершенствовал систему рекрутских наборов, осуществлял подготовку резервов.

Большое внимание Шувалов обращал на организацию армии. По его представлению в 1748 г. она была увеличена на 50 батальонов. Полки приобрели трехбатальонный состав. В каждой части было увеличено число мушкетеров и гренадер. Позднее из них были сформированы четыре гренадерских полка.

Пристальное внимание Шувалов уделял и кадровому составу армии. «Реформа генералитета и штаб‑офицеров по моему сочинению сделана, – докладывал он императрице, – чрез что не токмо негодные, но и не способные выключены, а способнейшие, от которых более успеху ожидать было можно, поступили на их места; сии последние пользу сего с успехом и доказали» [169].

Перу Петра Ивановича принадлежит новаторский проект создания первой в стране военной академии. Еще в 1753 г. он подал в Сенат записку, в которой доказывал, что военная наука нужна русской армии «как разумная душа телу», обосновывал необходимость создания высшего учебного заведения для развития и преподавания военной теории, разработал программу, включавшую вопросы стратегии, тактики, военной администрации, военной географии и топографии [170]. К сожалению, начавшаяся война, а затем кончина Елизаветы Петровны и самого Шувалова не позволили этому проекту осуществиться.

А вот многие идеи Петра Ивановича, отразившиеся в Уставе 1755 г., который заменил старый петровский Устав 1716 г., вряд ли возможно назвать полезными. Например, введение в ежедневный обиход громадного количества ненужных команд, приемов и построений. Так, от начала заряжания до момента выстрела подавалось и исполнялось 30 особых команд – «темпов». И горе было тому солдату, который не исполнял их, а тем более ронял патрон: его тут же перед строем нещадно били палками. Разумеется, с началом Семилетней войны 1756–1763 гг. на полях Пруссии было уже не до выстрелов «в тридцать темпов». Так что, по категорическому выводу А.А. Керсновского, «Уставу 1755 г. суждено было остаться мертвой буквой для большей части русской армии». А по окончании войны «вся эта плац‑парадная премудрость сошла на нет в славное царствование Екатерины II».

Главный след граф Шувалов оставил все же в артиллерийском деле. В этой области он, как генерал‑фельдцейхмейстер, а с 1757 г. – и начальник оружейной канцелярии, занимался буквально всем: тактикой применения артиллерии, ее организацией и комплектованием, подготовкой кадров, разработкой новых образцов артиллерийских орудий.

Будучи убежденным сторонником огневой тактики, Шувалов считал артиллерию главным родом войск, который должны обслуживать пехота и кавалерия. Это был, конечно, перегиб, но в ходе Семилетней войны роль артиллерии действительно возросла. Число орудий благодаря усилиям генерал‑фельдцейхмейстера дошло до 6–7 и более на тысячу человек, такой показатель в других армиях был достигнут лишь к началу XIX в.

Но дело не только в количестве стволов. Шувалов организовал разработку новых образцов артиллерийских орудий, собрав вокруг себя выдающихся артиллеристов генералов И.Ф. Глебова, К.Б. Бороздина, конструкторов артиллерийского вооружения М.В. Данилова, М.Г. Мартынова. В результате к началу Семилетней войны были созданы шуваловские гаубицы и единороги (такое название орудия получили от единорогов, изображенных на фамильном гербе Шувалова). Гаубицы оказались неудачными, а вот единороги – удлиненные гаубицы, сочетавшие свойства гаубиц и пушек – продемонстрировали высокие боевые качества. Они обладали большой дальностью настильного огня, позволяли вести огонь при больших углах возвышения, стрелять картечью, разрывными и зажигательными снарядами.

Date: 2015-09-19; view: 353; Нарушение авторских прав