Витгенштейн. Концепция языковых игр

Она направлена против целого спектра представлений о языке: протии расселовской, согласно которой есть слова в языке, значения которых можно рассматривать по одиночке. Витгенштейн: значение каждого слова подобно значению выражения «шахматный король». Но сама фигурка не является шахматным королем. особый интерес обретают слова, которые обозначают то, что принято называть непосредственными чувственными данными: «красное». Есть точка зрения, что язык коренится в чувственном опытом: в сознании есть переживания, для них вводит знаки, потом индивиды общаются с помощью этих знаков. Как иначе получают значения слова «красное», «боль». Проблема: как общаться, если язык опирается на непосредственный чувственный опыт отдельного индивида?. Допустим, мы имеем переживание красное, вводим для него знак. Объясняет ли это, что значит в нашем языке слово «красное»? Цвет всегда с оттенком, как наш образец красного Мб без оттенка? Кто определяет, как мы будем называть те или иные оттенки? Дело в том, сколько в нашем языке слов для обозначения цвета. Сколько слов присутствует в нашем собственном словаре, какими словами мы постоянно пользуемся для обозначения оттенков. «Красный» - это термин, описывающий некоторое количество цветовых оттенков, к нему он относится зависит еще и от того, как употребляют конкретные термины. это означает, что термин «красное» не ярлык для обозначения непосредственного переживания. Оно получает для нас значение, когда мы выучиваем употребление этого слова и употребление соседних слов: «вишневый», «малиновый» итп. Слово выучивается вместе с употреблением еще какого-то числа слов. Значение слова вырастает из совместного употребления некоторого количества слов. «Красное» - это то, что существует в реальности или сознании, а потом мы вводим ярлык? – нет. «Красного» не существует независимо от нас.

Витгенштейновское рассуждение: проблема персонального языка. (приватный, личный язык). Допустим, у человека есть некоторые внутренние ощущения, переживания. Он сосредотачивается на них, создает для себя язык, чтобы описывать эти ощущения, переживания. Никто кроме него понять этот язык не может. Витгенштейн: возможен ли такой язык? будет ли это языком? У человека есть переживания, состояния. Они доступны только самому человеку. Человек может сосредоточиться на каком-то ощущении и ввести для него знак – он создает для себя персональный язык. Что значит сосредоточиться на собственном ощущении? Не означает ли это, что мы берем процедуру из общедоступной практики? Указать на стол просто, а на ощущения? Ощущения – это категория реальности. Мы знаем, что такое ощущение, когда мы овладеваем общедоступным языком. Тогда мы будем пользоваться общедоступным языком, выделим какое-то ощущение и ввести для него знак. Даже если приватный язык возможен, то он базируется на нашем общем языке, а не общий язык базируется на приватном. Человек ввел знак для ощущения. То, что он ввел – это знак? Знак обозначает это ощущение и это переживание. Значит должен быть какой-то критерий тождества. В следующий раз я буду употреблять знак, когда я испытаю ощущение, которое покажется мне тем же, что я испытывал раньше. Но критерия тождества здесь нет. Поэтому эта деятельность не является созданием языка. Даже если ввел знак, как он будет его употреблять? Ведь употребление знака не задано. Т. о. идея персонального языка – нереалистична.

Какими чертами должен обладать реальный язык? Язык – это не то, что возникает в связи с сознанием отдельного индивида, он опирается на совместную практику. Как выучивается слово «боль»? Боль ведь дана только мне. Ребенка учат формам болевого поведения: крик, потом учат вместо этого говорить «Мне больно». Поведение может быть и речевым поведением. Слово «больно» выучивается во взаимодействии, ребенка спрашивают: «тебе больно?». И тот, кто спрашивает, знает, что такое боль. Одновременно выучиваются комплекс представлений о живых существах и о том, как они показывают свою боль. Все это – элементы ситуации, в которой выучивается слово «боль». Часто слова, которые, как мы считаем, обозначают непосредственные чувственные данные, выучиваются в связи с ситуацией, поведением. Например, «надежда». Как человек выучивает слово «надежда»? Мы видим, как люди произносят это слово в определенных ситуациях, видим их поведение. Для нас значение слова связано с поведением, ситуацией. Мы выучиваем язык, будучи членами сообщества. На некоторых этапах мы описываем себе наши внутренние состояния сознания. Эту данность для нас сконструировал язык. Т. о. значение – то, что выстраивается языком, практиками, в которых мы выучиваем и употребляем значение.

Язык сам создает то, что является его значением. Выучиваем целостную систему категорий этого языка. Одновременно выучиваем язык и определенный способ видеть мир, поэтому язык соотносится с предметами внешнего мира. Язык порождает структурированную реальность, в которой мы живем. Есть некие естественные допущения, на которые мы опираемся (пр, если человеку оторвать руки и ноги, ему будет больно). Непосредственные чувственные данные – высокий уровень надстройки. При этом важная идея – язык не обозначает данное, а формирует его. Язык членит те или иные виды объекты, задает систему классификационных терминов. В этом смысле язык сам создает реальность, о которой он говорит.

Идеи такого рода развивает не только Витгенштейн. Куайн придумал запоминающиеся примеры: критикует «музейную» концепцию языка. Музей навешивает на экспонаты ярлыки и выставляет их. Часто язык понимается как язык: есть вещи, а язык навешивает на вещи ярлычки. Тогда перевод – это замена ярлычков. Доводы против этой теории, хочет показать, что значения не экспонаты: пример – ситуация: лингвист, перед которым стоит задача радикального перевода – перевода с языка, о котором ничего не известно. Он наблюдает за поведением: он замечает, что туземец, видя пробегающего кролика, говорит «гавагай». Как перевести «гавагай»? Может быть, это обозначает кролика, может, ситуацию или часть тела. Чтобы перевести слово, нужно знать онтологию. Если мы хотим установить значение с помощью выражения «то же самое», то нам надо знать, как будет «то же самое», для этого надо наблюдать ситуации. Слова языка неразрывно связаны, надо переводить весь язык целиком. Любое истолкование языка – фактически перевод. Онтология зависит от принятого языка, способа описания. Язык то, что будет его значением. Язык формирует реальность.

Кант: структура познающего субъекта, который организует реальность. Слова – это отношения к реальности. Есть привычный способ выражения. «ой» является ли описанием реальности? Вряд ли.

Есть выражения, которые сами являются определенными действиями. Это перформативы – действия, совершенные с помощью слов. Например, «я клянусь», «обещаю». Невозможно сказать, истинно или ложно выражение «я клянусь». Может быть адекватным или нет. «Объявляю Вас мужем и женой», если это произносит священник, то это результативно, а если какой-то левый чел, то нет. Перформативы будут успешными, если они относятся к определенной ситуации. Некоторые исследователи говорят, что все языковое поведение можно рассматривать как перформативы.

Парадокс Мора: «Идет дождь, но я не верю». Парадоксальность в том, что любое мое высказывание подразумевает то, что я в него верю. Во фразе «Идет дождь» нет «Я верю, что», но с употреблением фразы «Идет дождь» связано много предположений. Предполагается, что если я произношу эту фразу, то я в нее верю. Значение фраз – это еще и их употребление. Очень широкий класс фраз (?) можно понимать по аналогии с перформативами. Значение – это употребление, а не объект реальности, для которого мы вводим ярлычок.