Глава 23. Комната находилась на втором этаже

Комната находилась на втором этаже. Я была крайне заинтригована. Готова была увидеть даже нечто вроде часовни, полной оплывших свечей и наклеенных на стены фотографий Дины. Судя по тону, каким Григорий рассказывал о чувствах своего брата к Дине Каракозовой, о сентиментальности, чувствительности и ранимости Ефима, можно было ожидать всего, чего угодно.

Комната оказалась заперта.

– Он готовил сюрприз. Он так ждал этого дня, так ждал… – Григорий отпер дверь, распахнул ее, и мы вошли в просторную, крепко пахнущую свежим деревом и лаком комнату. Новая мебель, розовые шторы, письменный стол, веселые, цветочного узора, светильники, нежный толстый ковер, зеркальный шкаф…

– Он приготовил ей комнату? – Я остановила свой взгляд на аккуратно застеленной кровати, спрашивая себя, поместятся ли на ней двое.

– Да нет же! Как вы не понимаете! Эту комнату он приготовил для Оли! Он собирался сказать Дине об этом, он готовился, он заказывал эту мебель, он даже советовался со мной и моей женой, как все лучше обустроить. Он даже компьютер ей купил, правда, он еще запакован, стоит внизу, в прихожей…

Мне вдруг стало не по себе. И хотя я не имела к этой истории прямого отношения (разве что моего жениха обвинили в убийстве этой роковой женщины), я растрогалась, готова была расплакаться от охвативших меня чувств. Вспомнилось, как Ананьев встречал нас с Лизой, как угостил окороком. «Это окорок. Не подумайте, это не взятка никакая… Тем более что я ни в чем не виноват. Просто… от души. Вы такие… симпатичные, молодые… Вот только работа у вас сволочная… Трудная». Подумалось, как могла Дина не заметить, что живет рядом с таким добрым, хотя, может, и не похожим на других человеком. Пусть у него много странностей, пусть он сам себе создает сложности и сам же их преодолевает, но все равно – он любил Дину, заранее уже любил ее дочку, которую давно, оказывается, готов был принять. Быть может, если бы не странная аллергия, Дина была бы с ним счастлива и не случилось бы никаких трагедий? Хотя мы до сих пор так и не узнали, кто и за что убил этих людей.

Мы вернулись в гостиную, я предложила выпить чаю и немного поспать. Сил на то, чтобы заняться поисками улик или чего‑нибудь интересного, что могло бы пролить свет на эти преступления, уже не было. Я вдруг вспомнила про Мишку, про работника Ефима.

– Мишка? Должно быть, у себя… – ответил на мой вопрос Григорий.

– А где он живет, ночует? Чем питается?

– Там, между постройками, есть небольшая времянка. Ефим купил ему недавно и холодильник, и новую плитку. Даже телевизор цветной. Думаю, он там. Кроме той работы, что он выполняет, ночью он еще и сторожит… у него даже ружье есть. Правда, он не имеет права на это ружье, ему бы никто и никогда не дал разрешение…

– Однако ваш брат, Григорий, эксплуатировал Михаила на все двести процентов… И как же он с ним расплачивался?

– А как расплачиваются за любовь со своей собакой? Хорошим отношением, кормежкой… Мишка был его преданным псом…

И в это время мы услышали резкие, прерывистые звонки, собачий лай. Я посмотрела на часы – стрелка подбиралась к четырем часам… Но за окнами было темно, и приближение утра не чувствовалось.

– Кто‑то пришел… Я сейчас. – Григорий проверил, на месте ли пистолет, и пошел открывать. Мы с Адамом двинулись следом. Звонки прекратились, и лай собак тоже.

– Адам, тот, кто пришел, уже превратился в еду для собак, честное слово… Слышишь, как тихо стало?

Мы остались на крыльце, пытаясь разглядеть идущего по темной дорожке к воротам Григория Ананьева.

– Подождите, не открывайте! – крикнула я. – Мало ли кто пришел…

Пространство за воротами было освещено уличным фонарем, но кто именно стоял рядом с калиткой, разглядеть было невозможно.

– Кто там? – спросил Ананьев калитку.

Ему ответили, но нам с Адамом не было слышно. Григорий, однако, открыл калитку, и мы увидели черный силуэт человека. Высокого, худого.

– Я стоял перед воротами полчаса… – дрожащим и осипшим голосом произнес человек, и его голос показался мне знакомым. – Неужели вы меня не слышали? Ну, неужели вы все, вас трое, меня не слышали? Вы что, нарочно не подходили к воротам? Что вы за люди такие? Знаете же, что живете в таком месте, где полно диких, бешеных собак… А если бы они меня разорвали?

– Вадим, – позвала я, – вы что, не узнаете меня?

Он замер, прислушиваясь к моему голосу, потом медленно двинулся мне навстречу. Подошел к крыльцу. И я вдруг поняла, что его беда поработала над его внешностью и мозгами. Худой, небритый, неадекватный… Он смотрел на меня глазами слепого. Словно не узнавал.

– Да это же я, Глафира…

– Боже… Глафира… Я понял, понял… Вероятно, вы все хотите меня спросить, что я здесь делаю? Зачем пришел? Да вот затем и пришел, чтобы понять, как можно было вот так не открыть ворота… Вот вас трое. Вокруг ночь, тишина. Я звонил, кричал, бил ногами по воротам… Неужели вы ничего не слышали?

– Вадим, мы были на втором этаже и действительно ничего не слышали… Все‑таки дом находится на приличном расстоянии от ворот… Но главное, что мы вам открыли. И вы не пострадали. Проходите… Григорий, познакомьтесь, пожалуйста, это Вадим Орешин, тот самый несчастный муж, теперь уже вдовец, жену которого здесь загрызли собаки. – И вполголоса добавила: – Думаю, он не в себе.

– Примите мои соболезнования… Проходите в дом. Я очень, очень сожалею, что так все получилось.

– Но потом мы услышали звонки, – сказала я и почувствовала, как Адам взял меня за руку и стиснул. Что‑то было не так. Я это поняла и замолчала.

За столом Орешин сидел неспокойно, постоянно оглядываясь. И я подумала, что он вернулся вовсе не для того, чтобы проверить, услышит ли кто в доме звонки. Думаю, что он и сам не знал, зачем приехал сюда. Добирался, скорее всего, на такси. Сбежал из Лизиной конспиративной квартиры.

– Она должна была подружиться с ними, – вдруг сказал он, глядя на чашку чая, которую я поставила перед ним.

– Кто?

– Маша. Если бы она пришла, как я, с колбасой или хлебом, она бросила бы их собакам, и они бы ее не тронули… Но разве она могла знать, что их так много… вот сейчас осталось только три. И они голодные. И виноваты в этом – кто? Мы, люди. Мы должны были отслеживать размножение этих собак. Вернее, что‑то делать, чтобы они не размножались. Голод, скажу я вам, страшная штука. В сущности, голод – мощный рычаг, который приводит в движение мозг и мышцы, который заставляет человеческий организм развиваться, чего‑то достигать…

Мне его было так жаль! У него, бедняги, снесло, что называется, крышу. Голову, мозги…

– Я вот зашел в магазин купил колбасы, я же знал, что здесь собаки… Я, понимаете, не мог не знать! Так вот, я бросил им, этим тварям, еду, и они стали есть… Они много ели, а я смотрел, но продолжал все равно звонить и стучать… Я знал, что в доме люди, здесь же стоит машина… Но это несправедливо… Я остался жив, а Маша погибла. Она была так молода, у нее было такое нежное сердце… Я любил ее, понимаете? А собаки… Одна из них мне в знак благодарности подала лапу… Собаки ни в чем не виноваты!

Я чувствовала, как Адам смотрит на меня. Он явно хотел мне что‑то сказать. Он вдруг стал втягивать носом воздух, но я и тогда ничего не поняла. Больше того, в голову полезли самые несвоевременные и нелепые мысли о том, что многое из нашей работы за последние сутки теперь никому не понадобится: взять хотя бы собранные отпечатки пальцев. Теперь уже все это не имело никакого значения, как и многое другое…

И в эту минуту произошло то, что я не забуду никогда в жизни.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел маленький человек с ружьем. Он быстро прицелился и выстрелил в Орешина. Вадим рухнул со стула, и под его головой стала быстро разливаться кровь.

Сверкнула мысль, что за этими выстрелами последуют и другие. Я зажмурилась. И тут же услышала бормотание:

– Мишка пошел к свиньям. К свиньям… Они голодные, их кормить надо…

Когда я открыла глаза, Мишки в комнате уже не было. Вероятно, он пошел к своим свиньям.

– Ну вот… Вот вам и ответы на вопросы: кто убил Дину и Ефима, – сказала я. У меня зубы стучали от нервов. – Я чувствовала, я, можно сказать, знала, что Мишка видел убийцу… Видел, да только не знал, где его искать… А сейчас, когда он услышал лай собак и увидел за воротами Орешина, он узнал его…

– Надо звонить Лизе, – сказал Адам.

– Подождите… что произошло, вы можете мне объяснить? Этот человек… – Григорий ткнул пальцем вниз, указывая на труп Орешина. – Вдовец… Так значит, это все‑таки он… Но за что он убил Ефима? За что? Только лишь за то, что тот не услышал звонка? Так получается? Но провод‑то от звонка перерезала Дина, это она во всем виновата. Она!!!

Я заставила себя опуститься рядом с трупом, внимательно посмотрела на него.

– Ну что? Ты так ничего и не поняла? Ты не чувствуешь запаха?

– У меня насморк, Адам… А что я должна почувствовать?

– Запах, Глаша! Запах, тот самый, который исходил от сумки в квартире Орешиных… Эта сумка принадлежала ему, этому человеку, и он – не Орешин… Скорее всего, его брат‑близнец или просто брат, удивительным образом похожий на него… Скорее всего, он присутствовал и на снимках в семейных альбомах Орешиных, да только мы всюду принимали его за Вадима. И там, где рядом с Машей был Вадим, вполне возможно, был вовсе и не он, понимаешь? Все так просто, что даже неинтересно… – Адам говорил с жаром, увлеченно, словно он все это понял еще там, в квартире Орешиных. – Было два брата, которые любили одну и ту же девушку. Она, Маша, предпочла Вадима. А второй брат, назовем его Николай, так вот, этот Николай совершил какое‑то преступление… Сел надолго в тюрьму, но не переставал любить Машу… И так случилось, что ее смерть совпала по времени с его выходом из тюрьмы… Куда ему идти? Конечно, к брату. Если, конечно, у братьев были более‑менее хорошие отношения… И та сумка – это была его сумка, понимаешь?.. Ну не могла у Вадима Орешина завестись в его чистоте, комфорте и уюте такая странная вещь, набитая провонявшими тюрьмой шмотками… И когда мы с тобой вошли в квартиру – я просто уверен в этом! – он слышал весь наш разговор… Он же и украл собственную сумку, когда мы отправились к Юдину. Он знал, что мы поедем сюда, он же слышал. Он тоже решил поехать за нами…

– Но зачем? Зачем ему было забирать сумку и ехать за нами?

– Думаю, затем, чтобы и дальше не подставлять брата и самому признаться в совершенных им убийствах. Он хотел объяснить, что двигало им. Он же говорил, что собаки не виноваты, что виноваты люди.

– Но зачем ему было во всем признаваться?

– Думаю, он знал, что Мишка видел его, а потому мог рано или поздно показать на Орешина, на Вадима. Но Вадим‑то ни при чем… А ведь если бы так случилось, что в этот дом попал Вадим Орешин, то Мишка застрелил бы его… просто бы его перепутал.

Григорий Ананьев слушал нас, качая головой. Он‑то во всех этих смертях винил единственного человека – Дину Каракозову.

Мне не терпелось позвонить Лизе…

Мишка исчез. Прошел уже целый месяц, но его так и не нашли. Я почему‑то думаю, что он никуда не исчезал, что он прячется где‑то поблизости от фермы. Он там знает каждый куст, каждую постройку. Возможно даже, что его прячет Григорий Ананьев, который часто бывает в Чернозубовке, в доме брата. Лиза сказала мне, что он звонил ей, просил оформить документы, связанные с завещанием, – Ефим все оставил ему. Получалось, что квартира, прежде принадлежавшая Дине, тоже переходила во владение Григорию. Однако последний, будучи человеком порядочным, принял, на мой взгляд, соломоново решение. Оформил дарственную на квартиру на имя Ольги Каракозовой и пригласил ее неофициального опекуна, Валентина Юдина, жить на ферму – продолжить дело Ефима, заняться производством свиней. Юдин в знак благодарности Григорию за подаренную (возвращенную) Ольге квартиру и понимая, как тяжело было бы Григорию продавать дом и хозяйство брата, принял это предложение, и они переехали с Олей из Иловатска (где, кстати, Валентину все напоминало об умершей жене) на ферму. Я много раз воображала, как Оля входит в комнату, которую с такой любовью и надеждой обставлял для нее Ефим Ананьев, как обходит большой дом, представляя себе, как здесь до нее жила мама… Вероятно, много думает о маме, Ананьеве и о своем будущем…

Конечно, ей многое пришлось пережить за последние, осознанные годы, однако теперь, благодаря ее встрече с Юдиным и участию Григория Ананьева, будущее ее было, я уверена, обеспечено.

После публикации в газетах сведений о том, что убийцей Дины Каракозовой и Ефима Ананьева, как Адам и предположил, был брат‑близнец Вадима Орешина, Вениамин, которого, в свою очередь, застрелил Михаил Коротков (Мишка), объявился и Милютин, бывший муж Дины, – он выполз из своего укрытия и теперь снова спокойно живет у своей сожительницы…

Лиза же мне рассказала, как Валентин Юдин уговаривает переехать на ферму и Вадима Орешина. Теперь, когда вслед за своей женой Вадим потерял и родного брата, пусть и неблагополучного, который доставлял семье одни лишь проблемы (в молодости он часто дрался, хватался за нож, за что и сидел три раза), перемена места жительства и тяжелый труд могли бы привести его в чувство и помочь начать новую жизнь. Единственное, что сдерживало Вадима (и все это понимали), – это, конечно, сама ферма, ее расположение – то самое место, где погибла Маша. А еще – собаки… Они снова бродили стаями в поисках пропитания, в поисках новых жертв…