Глава 14. Ночью я уснула со светлым и каким‑то благостным чувством того, что я теперь на свете не одна, что у меня есть Адам

Г.

Ночью я уснула со светлым и каким‑то благостным чувством того, что я теперь на свете не одна, что у меня есть Адам, что он принадлежит мне и только мне и что мы с ним теперь семья. Это определилось как‑то само собой, мы решили жить вместе. Долго говорили, мечтали о том, как будем жить, как договариваться, чтобы ни при каких обстоятельствах не причинять друг другу боль. Мы оба, не сговариваясь, предложили друг другу даже бросить работу и что‑то изменить в своей профессиональной деятельности, чтобы долгое отсутствие или внешние причины для ревности не разрушили наш, по сути, брак. Но потом, поразмыслив на эту тему, пришли к выводу, что причины для беспокойства можно найти всегда, а потому не стоит что‑то радикально менять. Адам останется барменом в «Ностальжи» и будет продолжать готовить коктейли и, возможно, подвозить клиентов домой (если так сложатся обстоятельства), поскольку это довольно прибыльное дело, а деньги нам теперь нужны еще больше – Адам предложил продать свою однокомнатную квартиру, добавить и купить большую, с расчетом на будущий детей… Я же останусь при Лизе, вот только заработанные деньги буду держать не в ее сейфе, как мне было предложено моей работодательницей в связи с моей расточительностью, а на нашем общем с Адамом банковском счете. Теперь, когда в моей жизни произошли столь значительные перемены, у меня найдутся силы не транжирить деньги.

Не скрою, что, помимо головокружения, связанного с любовными переживаниями, я испытала чувство гордости за свою оцененную внешнюю красоту. Адам признался мне, что давно был страстно влюблен в меня и молил бога о том, чтобы я не занялась диетами и не похудела. Он любил меня только такой – пышной, округлой, мягкой…

Мы уснули обнявшись, словно много лет спали вместе, и даже та страшная история, которой мы в последнее время занимались с Лизой, не помешала мне полностью забыться и отдаться любви.

И только утром, проснувшись и обнаружив, что за окном серое, хмурое утро и снова идет дождь, нам в голову полезли вчерашние воспоминания: арест Адама и все события, с ним связанные… А также – планы.

– Глафира, я готов поехать с тобой в Иловатск, разыскать школу, где учится Оля, дочка Дины, и поговорить с ней о матери… – сказал Адам и сразу же запнулся. – Послушай, но мы же должны будем сообщить ей о смерти Дины, о смерти ее матери… Или ей уже сообщили, как ты думаешь?

– Если следователь оказался более проворным, то он уже сейчас направляется в Иловатск. А мы с тобой еще даже кофе не выпили… – ответила я, ставя на стол чашку с кофе.

– Сейчас позавтракаем и поедем. Честно говоря, мне и самому не терпится поскорее узнать, кто и за что мог убить Дину. Знаешь, я вот с тобой сейчас говорю об этом, а самому как‑то не верится… Кому она могла помешать? Что же касается Оли… Не представляю, что с ней станет, когда она узнает, что осталась совсем одна. И на что будет жить? Ведь Дина, пусть и плохой была матерью, и со странностями, но дочь свою все же содержала, постоянно передавала ей деньги. А что будет теперь?

– Вероятно, ее определят в интернат. Тем более что у нее нет своего жилья… Квартиру‑то в Иловатске они снимали.

Самое удивительное, что осталось у меня в памяти от того утра, что мы вели себя с Адамом как семья. И я, сидя с ним за столом, не чувствовала никакого напряжения и совершенно не волновалась в своем новом положении невесты. Мы были счастливы, и я, продолжая развивать вслух тему Дины и Оли, все равно эмоционально находилась под воздействием присутствия Адама. Мне казалось тогда, что от него исходит тепло.

Стыдно признаться, но, я думаю, мы тогда немного фальшивили, лукавили, когда с жаром говорили о совершенном убийстве, как если бы эта тема действительно занимала наши головы и сердца. Все было не так. Мы думали друг о друге, о том, что все недоговоренности и сомнения остались позади, что мы наконец объяснились, признались друг другу в своих чувствах и что впереди нас ожидает счастливая семейная жизнь…

…Очнулась я в машине. Адам вез меня в Иловатск. Я знала, что Лиза в это время занята поисками врача‑аллерголога, который в причине аллергии Дины Каракозовой узрел Ананьева, а потом ей предстояло разыскать таксиста, который привез Машу Орешину из Иловатска в Чернозубовку. Получалось, что во второй половине дня Лиза тоже могла оказаться в Иловатске. И нам с Адамом желательно было подготовиться к встрече с ней – собрать как можно больше материала об Оле.

Мы приехали в единственную школу Иловатска, зашли к директору. Довольно‑таки молодая женщина, на вид какая‑то очень нежная, хорошо одетая, ухоженная, правда, немного утомленная, несмотря на раннее утро, с плавными движениями и каким‑то удивленным выражением лица. Словно она, достигнув своих лет, так и не поняла, каким образом ее занесло в этот убогий городок, в эту холодную и неуютную школу. В ушах ее мерцали бриллианты, несколько колец, в том числе и обручальное, поблескивали на тонких белых пальцах… Ее звали Алла Федоровна. Возможно, муж звал ее Алей или Аллочкой. Скорее всего, даже он готовил завтрак, а вечером сам снимал с жены сапоги и подавал тапочки. Как верный и преданный пес.

Я только произнесла фамилию Оли, как она спокойно и довольно‑таки обстоятельно рассказала мне все, что ей известно о девочке. Судя по всему, в городе еще не знали о гибели Дины Каракозовой.

– Оля Каракозова. Я хорошо знаю эту девочку. Я веду историю в их классе. Очень хорошая, воспитанная, ответственная. Хорошо учится. Но у нее практически нет семьи. У нее есть мать, но она живет в другом городе, кажется, вышла замуж. Оля говорила, что мама присылает ей деньги, но сама по какой‑то причине приехать не может. Но Оля уже большая девочка, ей пятнадцать лет, и она вполне может обслуживать себя сама. Понимаете, по‑хорошему, мне надо бы заняться Олей, встретиться с ее матерью… Я все это понимаю, но, вы поймите, она выглядит совершенно счастливым ребенком, особенно на фоне остальных детей из неблагополучных и неполных семей… Всегда хорошо одета, глаза сияют, учится, опять же, хорошо, а это показатель… Постойте, вы случайно не из попечительского совета? Или из районо? Что‑то я раньше вас не видела…

– Я – помощник адвоката Елизаветы Травиной. Дело в том, что Дину Каракозову, маму Оли, убили. К вам еще должен приехать следователь…

– Убили? Это что же, получается, что у Оли теперь вообще никого нет? Господи, несчастье‑то какое! И кто же ее убил? Тот человек, с которым она жила?

– Пока еще неизвестно, открыто уголовное дело, убийцу ищут… Вот поэтому‑то я и сказала вам, что к вам еще наверняка приедет следователь.

– А вы тогда кто?

Резонный вопрос. Кто такая я? И что я здесь делаю? Тем более что Лиза, которой я помогаю, не следователь, а адвокат. То есть кого‑то защищает. И кого же она защищает сейчас?

– Дело в том, что Елизавета Травина, по поручению которой я сейчас с вами разговариваю, помогает следствию, чтобы не допустить ареста своего клиента… Другими словами, задержан человек по подозрению в убийстве Каракозовой, но чтобы доказать его невиновность, адвокату приходится помогать следователю искать настоящего убийцу.

– И кто же этот человек?

Я, глазом не моргнув, ответила:

– Один мужчина, который подвозил ее домой в день убийства…

– Да‑да, я все поняла… Так часто случается, что по горячим следам хватают ни в чем не повинных людей, сажают их в камеру, а потом месяцами длится следствие… Я читала об этом, смотрела по телевизору… Но… Оля… У меня в голове не укладывается. Бедная девочка. Вероятно, она еще ничего не знает, раз я не знаю.

Логика была железная.

– Надо бы ее вызвать, сообщить ей… Господи, как же тяжело все это… Я слышала, что ее мать была очень красивой женщиной… Правда, ее мало кто видел, ведь она почти сразу, как переехала в наш Иловатск, бросила Олю и уехала куда‑то, кажется, на какую‑то ферму…

И вдруг Алла Федоровна густо покраснела.

– Вы извините, что я не рассказала вам все с самого начала… Я тогда не поняла, кто вы и чем вызван ваш визит… Но теперь, перед лицом смерти, я не стану лгать… Я и все мы, в смысле наш коллектив, отлично знаем, где проживала до своей смерти Дина Каракозова. У фермера из Чернозубовки Ефима Ананьева. И если прежде это воспринималось всеми нами нормально, мы ждали, что Каракозова устроит свою личную жизнь и возьмет Олю к себе, то потом, когда Оля рассказала, что мать вообще не хочет ее видеть и откупается от нее деньгами, которые, кстати говоря, передает через какого‑то нейтрального человека… Словом, у нас у всех, у педагогического коллектива, сложилось впечатление, что у мамы Оли не все в порядке… с психикой. А потом случилось еще кое‑что… Но я сразу предупреждаю, что это обыкновенная сплетня, не более. Дело в том, что та квартира, которую снимали Каракозовы, были продана хозяйкой. Неожиданно. И Оля бы осталась на улице, если бы не Валя Юдин. Это очень хороший человек, что бы о нем ни говорили… Он – сосед Оли, вдовец, у него не так давно умерла жена…

– От чего умерла?

– Инфаркт. У нее были какие‑то сложности в отношениях со своим руководством… Она была очень эмоциональной девушкой, правдолюбкой… В сущности, если разобраться, то умерла она нелепо, не из‑за чего… И дело не столько в конфликте, сколько в ее слабом сердце.

Я вдруг поняла, что знаю, о ком идет речь. Я даже вспомнила эту встречу… У Вадима Орешина.

«Вот, Лиза, познакомься, это Валентин Юдин, мой сосед и друг, получается, по несчастью». – «У вас что, тоже жену загрызли собаки?» – «Нет, не загрызли. Ее в коллективе своем загрызли. Люди. Подружки. У нее после скандала на работе случился инфаркт… Вот, собственно, и все…» Так, значит, никакого третьего вдовца нет, и тот человек, сосед Вадима Орешина, и есть мужчина, приютивший Олю.

– Вы произнесли фразу «Это очень хороший человек, чего бы о нем ни говорили…». А что, есть что сказать?

– Ходят сплетни, что они сожительствуют, но вы не верьте. Это исключено.

– Сожительствуют? Юдин и Оля?

Я была удивлена. Возможно, убийство Дины как‑то связано с этим соседом? Во всяком случае, мимо такой сплетни пройти очень трудно. Вот и меня зацепило.

– Жаль, что мы не узнали, что думала по этому поводу Дина… – произнесла я с чувством.

– Да, трудно узнать, что она думала, да и думала ли она вообще… Но посудите сами, если бы она знала, что ее дочь в опасности, что ее принуждают к сожительству, уж тогда бы она точно появилась, приехала бы к Оле… И в случае, если бы этот факт подтвердился, обратилась бы в милицию… Но она не приехала. Хотя, я думаю, слухи до нее доходили. К тому же она не могла не знать, что ее дочь теперь не живет в той квартире, стало быть, живет где‑то в другом месте… Извините, как вас зовут?

– Глафира.

– Боже, какое красивое имя! – пробормотала Алла Федоровна машинально. – И редкое. Хорошо. Теперь, когда я вам все это рассказала, действуйте… Сейчас я приглашу Олю, она на уроке… Вы поговорите с ней и потом можете поехать, кстати говоря, к Юдину, сами увидите, в каких условиях живет девочка… Поймете, что Валю просто оклеветали. Просто так. Злые языки. Понимаете, люди уже не верят в то, что кто‑то может совершить просто‑напросто благородный поступок, спасти девочку, поселить ее у себя… Скажите, а вот вы как бы поступили, – директриса обратилась к молчащему и внимательно слушающему нас Адаму, – если бы ваша соседка, школьница, оказалась на улице? Вы бы позволили ей отправиться на вокзал?

– Ни за что, – уверенно ответил Адам. – Я поступил бы точно так же, как и ваш Юдин. Хотя допускаю, что поползли бы грязные сплетни… Слишком много пишут и показывают педофилов…

– Слава богу, к Вале это не относится… Я давно его знаю, прекрасный и очень несчастный человек…

Алла Федоровна позвонила дежурному и попросила привести Олю Каракозову.

Мы с Адамом переглянулись – ведь сейчас Оле предстояло осиротеть на наших глазах.