Г., январь

Ефим уехал по делам в город, Дина осталась дома одна, долго валялась в постели, смотрела телевизор и постоянно ловила себя на том, что мысленно как бы уже прощается и с этим домом, и с этим мужчиной, с которым у нее так ничего и не получилось. И мечтала о том, как она освободится от него, как заживет другой, не зависимой ни от кого жизнью. Но если прежде, живя без мужчины, она не ценила свою свободу, то теперь ощутила на себе всю тяжесть вынужденного подчинения, ей казалось, что она понимает, как ей следует жить дальше, как строить свои отношения с мужчинами, вообще почувствовала свою женскую силу, власть.

Она понравилась ему сразу, и это было понятно после первой близости с ним. Обнимая ее, он не скрывал своего восхищения ее красотой. Грубоватый с виду и неискушенный Ефим во время ласк наделял ее такими поэтическими эпитетами, источал ей такие неслыханные и полные нежности и восторгов комплименты, что ей, довольно скоро осознавшей свою значимость в его жизни, удалось ощутить и свою женскую власть над ним. С ней происходило как раз то, о чем она лишь слышала или читала в книгах, – ее начали ценить и готовы были к ее ногам положить если не весь мир, то уж ферму и дом точно.

И если до близости, еще не представляя себе, как сложатся их отношения, она гадала, будет ли у нее возможность припрятывать от Ефима деньги (которые он ей, возможно, станет давать на хозяйственные расходы), чтобы отправлять их Оле, то, став любовницей фермера, она была приятно удивлена той степенью доверия, которую он продемонстрировал уже на утро следующего дня. Он при ней открыл сейф, показав, как им пользоваться и назвав код:

– Вот, Диночка, здесь лежат деньги. Поскольку мы живем вместе, то веди себя как хозяйка, как жена, трать столько, сколько считаешь нужным. В пятистах метрах отсюда каждые два часа останавливается маршрутка, которая ходит в город и обратно. Но так как я почти каждый день езжу туда, то могу брать тебя с собой, а там оставлять где‑нибудь в центре, чтобы ты могла свободно походить по магазинам, развлечься, встретиться с подругами. Повторяю, ты не в тюрьме… И тот факт, что мы живем на окраине Чернозубовки, не говорит о том, что мы лишены благ цивилизации. У тебя, если ты будешь себя правильно вести, будет все и даже больше. Со временем я куплю тебе машину, научу тебя водить, получишь права и будешь ездить в город сама. Как видишь, все в нашей жизни решаемо. Но, повторяю, если ты будешь правильно себя вести.

– А как это – правильно? – спросила она, чувствуя приятную дрожь, охватившую ее после его слов. Кроме того, она не могла оторвать взгляда от сейфа, набитого деньгами…

– Ты люби меня, и все у нас будет хорошо.

Она тогда вдруг поняла, что не прогадала, когда решилась поехать на свой страх и риск с ним сюда, в эту глушь. И что все то важное, что было в ее и его жизни, произошло как раз в тот самый вечер, на рынке, куда она случайно забрела неизвестно зачем. Что та странная поездка, на первый взгляд, вероятно, показавшаяся Ефиму легкомысленным поступком с ее стороны, оказалась ее же выигрышным билетом. Вот и пойми после этого мужчин!

– Ефим, да тебя невозможно не любить, – ответила она чуть слышно и вполне искренно.

– И пожалуйста, никогда не лги мне, – добавил он, обнимая ее и поглаживая по голове, как маленькую девочку. – Это не менее важное для хороших отношений условие, согласись.

Она согласилась, в душе моля бога о том, чтобы Ефим никогда и ни от кого не узнал о существовании Оли. А Оле она все объяснит. Все.

После этого разговора Дина какое‑то время чувствовала себя счастливой. Теперь у нее было все: и дом, и еда, и мужчина, который ее ценит, и деньги. Причем ей все это, можно сказать, упало с неба. Она не прилагала, в сущности, никаких усилий, чтобы все это получить. Разве что ей пришлось принести в жертву Олю. Но Оля, когда у нее появятся деньги, быстро поймет, что к чему. Она не дура и не станет обижаться на мать за то, что та не может пока жить с ней под одной крышей. Оля уже взрослая девушка, у нее такой возраст, когда хочется иметь красивую одежду, компьютер, телефон… И все это она получит, причем в самое ближайшее время. Если будет себя правильно вести, конечно. Так что с ней проблем быть не должно.

И так получалось, что за какие‑то несколько дней Дина устроила свою жизнь. Перед ней замелькали картины ее будущего, обеспеченного и спокойного существования – красивые вещи, украшения, духи, машина, путешествия… От открывающихся перспектив, что называется, дух захватывало.

Однако все эти радостные мысли, мечты и планы посещали ее лишь тогда, когда рядом не было Ефима. Когда в доме было тихо и она играла сама с собой в игру – словно она хозяйка этого дома, жена Ананьева – со всеми вытекающими из этого приятными, собственническими последствиями. Когда же она слышала шум подъезжающей машины и, выглянув в окно, видела его, идущего по дорожке от ворот к дому, ей становилось почему‑то не по себе. Сначала она объясняла это тем, что он ей пока еще, по сути, чужой человек и она просто еще не привыкла к нему, еще не выяснила для себя, как к нему относиться, как себя вести. С одной стороны, ей хотелось хотя бы внешне (явно опережая развитие отношений) походить на жену, вести себя с ним запросто, словно они знакомы сто лет, быть с ним ласковой, нежной, стараться во всем угодить ему, но не из подобострастия или благодарности, а как бы из любви – теплой, проверенной временем. С другой – это было насилием над собой, и справиться с этим чувством было сложно. Но если абстрагироваться, рассуждала Дина, и представить себе, что налаживание отношений с Ананьевым – тоже работа, то работа не самая тяжелая. Это вроде как упражнения начинающей актрисы – поначалу трудно, а потом привыкаешь… Приблизительно так.

Дина анализировала свои ощущения, пыталась определить, когда же начинается то самое состояние невозможности находиться с этим человеком, когда ей становится трудно дышать, когда ее бросает то в холод, то в жар, когда ее охватывает единственное желание – не видеть его. И поняла, что испытывает она эти чувства именно в тот момент, когда они остаются в спальне и ей приходится разыгрывать перед ним страстную любовницу. Ананьев не садист, не насильник, он, по сути, обыкновенный мужчина (уж Дина каких только мужчин в своей жизни не видела), причем нежный и ласковый, способный любить, но стоит ему раздеться и обнять ее, как ей становится плохо, ее начинает тошнить, а тело, некоторые его части – в особенности живот, бедра – начинают зудеть, чесаться, а потом и вовсе гореть, покрываясь волдырями…

Первые дни она скрывала эту свою реакцию на близость с ним, молчала, ей было стыдно демонстрировать ему покрасневшие бедра. Но потом он, не слепой же, сам спросил, что с ней, и тогда у нее не хватило духу сказать ему, что до встречи с ним у нее ничего подобного не было, что она никогда не страдала аллергией и что всему виной он. Она лишь пожала плечами и сказала, что, вероятно, это реакция на противозачаточные таблетки…

Чтобы убедиться в том, что ее предположение верно, она однажды, в одну из своих поездок в город, обратилась к доктору‑аллергологу. Рассказала все как есть, и тогда доктор попросил ее, если это возможно, принести ему образцы кожи Ананьева. Он посоветовал ей предложить мужу (она сказала, что вышла за Ананьева замуж) сделать ему массаж и во время массажа взять незаметный соскоб с кожи на специальную палочку. Дина сделала это, привезла соскоб и стала ждать результата анализа. И когда ее предположение подтвердилось, поняла, что зашла в тупик. Конечно, можно было постоянно принимать лекарства против аллергии, но от них ее клонило в сон, да и чувствовала она себя скверно. Работы в доме было много, а ей постоянно хотелось спать. К тому же ее вялость бросалась в глаза, она стала раздражительной. Но поскольку Дина понимала, что сам Ананьев здесь как бы ни при чем, что он не виноват в том, что у нее на него такая реакция, она всю свою раздражительность направила на Олю. Вот Оля, которая теперь ни в чем не нуждалась и жила на деньги фермера, ничем для этого не пожертвовала. Жила себе спокойно у Юдина, и ей и в голову не могло прийти, как тяжело достаются матери деньги.

Юдин. К этой истории она относилась тоже неоднозначно. Конечно, узнав о том, что Ольга поселилась у него, первой реакцией Дины была паника, страх, что с дочерью случилось что‑то непоправимое, что Юдин соблазнил ее, но потом, придя в себя после шока, она решила, что ничего страшного не произошло. Что любой другой сосед, оказавшийся на его месте, узнав, что Оле элементарно негде ночевать, предложил бы ей кров. Тем более что матери рядом не было, да и раздувать из всего этого целое событие не стоило. Ну помог человек, приютил у себя девочку, что в этом плохого? Однако Дина перестраховалась, навела справки о Юдине, подошла к этой теме осторожно, боясь проговориться, потрошила самого Ананьева, мол, слышала, что в Иловатске женщина умерла, жила по соседству с той квартирой, которую я снимала, фамилия соседей была Юдины… На что Ананьев быстро среагировал, сказал, что слышал о Юдиных, что положительная была семья, что отношения там были редкие, что Валентин любил свою жену и что теперь не скоро оправится… Этих слов для Дины было достаточно, чтобы успокоиться. В маленьких городках, как правило, все друг друга знают, а потому, если бы у Юдина была определенная склонность, об этом бы наверняка знали. Хотя, с другой стороны, многих извращенцев, педофилов и убийц тоже как будто бы все знали, да только с другой, положительной стороны…

Получалось, что Дину мучили две проблемы: ее аллергия на Ананьева и растущая ненависть к дочери. Но если аллергию свою она все же скрывала, то есть ее причину (она же не хотела терять Ананьева), и понимала, к чему эта жертва, то свои чувства к дочери она уже смирить не могла – именно в ней она видела источник своих мучений. К тому же, рассуждала Дина, если бы, к примеру, Юдин склонил Олю к сожительству, то она непременно бы сбежала от него и, конечно же, пожаловалась матери. Оле ничего не стоило написать ей записку или письмо и отправить через Адама, бармена, через которого Дина пересылала ей деньги. Но Оля молчала, значит, с ней было все в порядке и ее новая жизнь ей была по душе. Больше того, прежнее беспокойство Дины об Оле переросло в другое чувство – теперь Дина считала, что Оля, помимо тех денег, которые ей шлет мать, пользуется и всеми теми благами, которые получает от Юдина. И выходит, что Оля устроилась в жизни куда лучше, чем сама Дина. Причем не прилагая к этому совсем никаких усилий. Ей не приходится содержать в чистоте и порядке целый дом, готовить с утра до вечера, стирать и гладить, а потом ублажать нелюбимого мужчину… Скорее всего, все обстоит как раз наоборот – это Юдин прилагает все силы, чтобы Олечка чувствовала себя комфортно, чтобы ни в чем не нуждалась, и, конечно же, не позволяет ей перетруждаться.

Только от представленного, от того, как Юдин старается во всем угодить Оле, как он трясется над ней, поскольку теперь у него, вдовца, появился смысл жизни, Дина испытывала чувство зависти и злобы на дочь. А потому она и мысли не допускала, чтобы встретиться с ней, увидеть ее довольное лицо.

Странное чувство испытывала она, вручая Адаму конверт с деньгами для дочери. Она отлично понимала, что тем самым откупается от Оли, и успокаивалась, поскольку визит в «Ностальжи» был для нее вроде посещения храма, где ей отпускали грехи. Конечно, не обходилось и без другого чувства, которое она гасила, давила в себе, растирала в пальцах, как сильный молодой и зеленый побег, – чувства вины. Однако именно это чувство подталкивало ее к рюмке. Нальет ей Адам рюмку‑другую, и становится как‑то комфортнее на душе. Словно мысли и эмоции складываются в ровную стопку, как свежевыглаженное белье в шкафу, – ни за что не стыдно, все в порядке, можно жить дальше… Конечно, не обходилось без вмешательства самого Адама – парня душевного, впечатлительного, эмоционального и доброго. Он не мог в силу своего характера не спросить, почему же она не хочет видеть свою дочь. И тогда под воздействием алкоголя Дина пыталась объяснить ему свои чувства, и ей было не все равно, поймет он ее или нет. В лице Адама она, находя нужные слова, словно оправдывалась перед всем миром за свое равнодушное отношение к судьбе дочери. Но если прежде, заходя в «Ностальжи», она улыбалась Адаму, как чуть ли не сообщнику, как человеку, который понимает ее, то со временем он стал ее раздражать одним своим видом – она уже сто раз пожалела о том, что, договариваясь с ним об услуге, заключающейся в передаче денег, рассказала о том, что эти деньги предназначены ее дочери. К тому же у нее появился страх, что Ананьев, далеко не глупый человек, прежде, чем примет решение жениться на ней, может попытаться нанять кого‑нибудь, чтобы проследить за своей будущей женой, попытаться выяснить, не связывает ли ее что‑нибудь с прошлым, нет ли у нее любовников и прочее. Ведь бывает же она в городе, и часто, и одна… Страх, что Ананьев узнает о том, что у нее есть дочь, вернее, страх, что он поймет, что Дина обманывает его, был настолько силен, что она ни при каких обстоятельствах не собиралась встречаться с Ольгой. Даже после того как ей позвонила женщина, представившаяся хорошей Олиной знакомой, некая Мария Орешина, которая попыталась уговорить ее встретиться с дочерью… И чего это чужие люди суют свой нос не в свои дела? Но звонок этот насторожил Дину, испугал…

Хотя потом произошло много чего совершенно другого, не связанного с ее отношениями с дочерью или Ананьевым…

Деньги. У нее появились реальные деньги, которые, если правильно ими распоряжаться, могли бы сослужить ей хорошую службу, а именно – позволить почувствовать себя хотя бы на время свободной. Она решила купить свое собственное пространство и время. Причем и денег‑то потребовалось не так уж и много… Ровно столько, сколько стоило снять маленькую уютную квартирку. Когда она это сделала и оказалась в квартире одна, ни от кого не зависимая, с сознанием того, что у нее теперь есть своя личная, тайная жизнь, у нее от восторга закружилась голова. Она с приятной дрожью во всем теле бродила по квартире, разглядывала покачивающиеся деревья за окном, сидела на диване, лежала на кровати, а потом и вовсе попыталась потанцевать под льющуюся из радиоприемника музыку. Здесь все, пусть на время, принадлежало ей. И она чувствовала себя свободной. Странное дело, но она, которая так боялась разоблачения Ананьева в том, что касалось существования Оли, совершенно не пугалась того, что Ефим узнает о существовании квартиры. В сущности, она может сказать, что до сих пор не может привыкнуть к мысли, что у нее нет собственного жилья, что она скучает по своей квартире, которую у нее отняли обманным путем, а потому ей для комфортного существования хочется иногда бывать хотя бы на съемной квартире. Ведь в город она приезжает по хозяйственным делам, устает, и бывает так, что негде даже отдохнуть после прогулки по магазинам. А так у нее есть возможность даже выспаться. К тому же, развивала она дальше эту мысль, как бы готовя ответ Ананьеву на его вопрос, зачем ей нужна съемная квартира, если они вдруг захотят остаться в городе на какой‑нибудь концерт или спектакль (правда, она не помнила, когда в последней раз бывала в театре), то будет где переночевать. А еще, иметь свою квартиру в городе – это ее мечта. Она же не встречается там с любовником.

Но так сложилось, что потом появился и любовник. Один из ее бывших покупателей из времен, когда она продавала пиво в киоске. Все случилось неожиданно и очень приятно. И мужчина оказался приятным. Его звали Евгений. Он сказал, что всегда знал, что ей не место в киоске. Потом стал жаловаться на то, что у него сложности с женой… Старая песня… Но, что удивило Дину, он почти сразу же предложил ей, теперь уже не киоскерше, а хорошо одетой молодой даме, содержание. Он сказал, что готов сам оплачивать ей эту квартиру и покупать все, что ей захочется, лишь бы она была его любовницей. Постоянной любовницей, и переехала в город (она рассказала ему о том, что живет с фермером). И получалось теперь, что с помощью денег Ефима она, превратившись чуть ли не в леди, стала интересна мужчинам совершенно другого круга, много выше Ефимова.

К тому же проявления ее аллергии пропадали, когда она проводила время с Евгением. Да и вообще все ее страхи, связанные с тем, что она может потерять Ананьева, стали исчезать.

Евгений познакомил ее со своим другом, Валерием. И Дина сама не поняла, как случилось, что и он тоже стал ее любовником. Мужчины расточали ей комплименты, дарили подарки, а она словно расцвела и, разглядывая себя в зеркало, понимала, что сильно за последние месяцы изменилась, что поменялось даже выражение лица – она стала спокойнее, увереннее в себе… Кожа как будто разгладилась, а глаза сверкали так, словно она постоянно была под хмельком…

Теперь она, не стесняясь Адама, выпивала в «Ностальжи» рюмку‑другую то перед свиданием, то после… И всегда после выпитого чувствовала себя хорошо. Когда же Ананьев был в командировке и ее некому было дожидаться в мрачной Чернозубовке, она позволяла себе много больше, и пила от души, и закусывала, и сама выбирала, с кем из своих двух приятелей проведет вечер. Судьба Оли ее больше не интересовала. Дочь, по ее мнению, была устроена. И тот факт, что Дина ее много месяцев не видела, не напрягал ее. Если бы Оле, повторяла она про себя, как надоевший стишок‑считалку, было плохо, она сообщила бы это через Адама…

Дине казалось, что теперь наступила пора ей самой налаживать личную жизнь. И что все остальное может подождать… Что черная полоса кончилась и началась белая… Как белый норковый полушубок с беретом, который ей купил Ананьев. Или розовая полоса – как сверкающие камни на новом колье, которое ей подарил Евгений. Или золотая полоса – как тяжелые серьги с бриллиантами, которые она получила в порядок от Валерия (Ананьеву она сказала, что все эти украшения – фальшивка, бижутерия)…

…Она уснула, а когда проснулась, поняла, что что‑то произошло. Остатки сна растворились в громком и каком‑то нервном телефонном звонке. Она подняла трубку и услышала уже знакомый женский голос.

– Дина? Добрый день. Это Мария Орешина, помните, я вам звонила по поводу Оли? Вы только не бросайте, пожалуйста, трубку, это очень важно… Понимаете, Оля страдает, переживает, она никак не может понять, почему вы не хотите ее видеть…

– С ней все в порядке? – холодноватым тоном перебила ее Дина, заметно волнуясь. Ненавистный голос чужой тетки, которая продолжает совать свой нос в чужие дела, вызвал приступ тошноты, как бывает, когда страшно.

– Да, все хорошо. Они прекрасно ладят с Валентином, ну, вы знаете… У меня к вам есть дело. Но это не телефонный разговор. Это касается будущего Оли. Понимаете, у Валентина могут быть неприятности… Все‑таки он, взрослый мужчина, живет под одной крышей со школьницей. Он бы хотел…

Дина даже не стала ее слушать. Не хватало ей только заботиться о Валентине! Да какое ей до него дело? Он сам взял к себе Олю, вот пусть теперь и думает, как повести себя, чтобы о нем не подумали чего плохого… Дине была неприятна эта тема. Она уже сто раз пожалела, что взяла трубку.

– Скажите, вы живете в самой Чернозубовке? Как к вам проехать? Можно на автобусе? Я непременно должна встретиться с вами и поговорить…

– Послушайте, как вас там… Не лезьте не в свое дело. Мы с Олей сами как‑нибудь разберемся…

И она положила трубку.