События нашего городка 18 page. — Например, он тайно обвенчался с твоей матерью?

— Например, он тайно обвенчался с твоей матерью?

Том расхохотался и резко оборвал смех. Боже мой! Такого он не вынес бы, но, конечно, это всего лишь шутка…

Эмма продолжал:

— Не пугайся, тогда он бы написал не «мне нужно Вас кое о чем спросить», а «мне нужно Вам кое-что сказать».

— Но о чем он хочет меня спросить?

— Что-нибудь насчет Джорджа?

Тома охватило внезапное разочарование, затем испуг.

— Боже. Надеюсь, что нет. Не хватало только вляпаться в эмоции Джорджа. То есть… Боже, надеюсь, Джордж не узнает, что я ходил к его гуру, — тогда точно будет беда.

— Ты же к нему еще не ходил. Может, лучше и не ходить.

— Ой, нет, я пойду! Прямо сейчас пойду!

— Тебе надо побриться.

Том помчался в ванную, тщательно побрился и причесался.

— И галстук надень.

Эмма разглядывал дверь ванной комнаты, и теперь Том увидел у него на лице знакомое вопросительно-насмешливое выражение. Том повернулся, подошел к другу и обнял его за шею.

— Ладно, Эмма. Я не собираюсь об этом говорить, если ты не хочешь, но что-то случилось, одному богу известно, что это было, и я только хочу тебе сказать, что меня это совсем не беспокоит, и самое главное во всем этом, я считаю, то, что я тебя люблю.

— Я тебя тоже люблю, болван ты этакий, но из этого ровным счетом ничего не следует.

— Ну, это ведь уже много? А в ту ночь…

— Гапакс[94].

— Что?

— Это такая вещь, которая бывает только однажды.

— Вроде рождения Христа?

— Не говори глупостей…

— Ну, мир ведь можно изменить…

— Ой, заткнись, я тебя умоляю. Надень галстук.

Том нашел галстук.

— Как ты думаешь, ботинки надо почистить?

— Нет. Ты же не к Господу Богу идешь.

— Да неужели. Ты меня проводишь?

— Нет. Проваливай.

По дороге к розановскому жилищу Том успел накрутить себя до лихорадочного состояния. Он воображал всевозможные постыдные, чудовищные, катастрофические, мучительные ситуации с участием Джорджа, Розанова и его самого. Розанов хочет, чтобы Том передал Джорджу, что он должен навсегда оставить Розанова в покое. Розанов хочет, чтобы Том утешил Джорджа и попросил его не расстраиваться из-за того, что философ занят и не может уделить Джорджу времени. (Том хорошо представлял себе, как Джордж отреагирует на такое послание.) Розанов хочет, чтобы он заставил Джорджа опубликовать поправки к какой-нибудь статье, в которой Джордж исказил или украл идеи Розанова. Том отчаянно пытался придумать что-нибудь, что Розанову могло быть нужно от него, притом не связанное с Джорджем, и больное воображение подсказало ему, что, может быть, Джон Роберт собирается открыть, что это он — его настоящий отец! Тому никогда раньше такое не приходило в голову, и сейчас он не стал долго об этом думать. Негодующая тень Алана Маккефри в компании с тенью Фионы Гейтс изгнала эту идею из головы Тома. Любовь к родителям вдруг затопила его, еще больше встревожив. А они, вечные утешители, дружественные духи, снова остро напомнили Тому, как хрупко счастье и как опасен, непредсказуем и чертовски, утомительно могуществен может быть этот эксцентричный философ.

Прибыв к дому 16 по Заячьему переулку, Том нервно ткнул пальцем в звонок, и тот едва слышно хрюкнул. Том ткнул еще раз, сильнее, и извлек громкое нелепое шипение. Дверь немедленно отворилась, и большое, дородное тело философа заполнило проем.

Джон Роберт ничего не сказал, но неловко отступил в темную прихожую, чтобы пропустить Тома, который неловко вступил в дом. Джон Роберт продолжал пятиться, Том следовал за ним, и таким образом они дошли до двери гостиной, где философ повернулся к юноше спиной и потопал вперед.

Снаружи стоял ослепительный апрельский день: синее небо, стремительные белые облачка, измученный ветром «оранжевый пепин Кокса», унылый забор, в котором местами не хватало штакетин, неухоженная, взъерошенная мокрая трава. Комната, напротив, была темная, узкая, с низким потолком, крохотным камином и каминной полкой, больше похожей на щель.

— Прошу садиться, — произнес Джон Роберт, — Прошу. Садиться.

Том осмотрел два безнадежно просиженных кресла с низкими подлокотниками и, поскольку повиноваться приходилось быстро, протянул руку, выхватил из-под бока у Джона Роберта чрезвычайно шаткий стул, поставил его на черный свалявшийся коврик у камина и сел.

Джон Роберт взглянул на кресла и дернулся, словно хотел сесть на подлокотник одного из них, но передумал. Том вскочил.

— Нет… сидите… я… там другой стул… в прихожей…

Джон Роберт протолкнулся мимо все еще стоящего Тома и вернулся с другим стулом, поставив его спинкой к окну. Затем закрыл дверь в прихожую. Оба сели.

Том почувствовал, что должен что-нибудь сказать, поэтому сказал: «Доброе утро», довольно сдавленно. Он не только никогда раньше не беседовал с Розановым, но даже не бывал с ним в одном помещении и не имел случая разглядеть его лицо. Да и сейчас это было нелегко, поскольку ослепительный свет бил философу в затылок, а от бегущих облаков комната словно кренилась, наподобие корабля.

— Мистер Маккефри, — сказал философ, — Я очень надеюсь, что вы простите мою вольность… если это вольность… что я попросил вас выслушать… то, что я хочу сказать…

Тому сжало сердце страхом, в котором он распознал чувство вины. На пути ему ни разу не пришло в голову, что Джон Роберт хочет его в чем-нибудь обвинить. Что он сделал? Что он мог сделать, чем навредил этому великому человеку, чем задел его, обидел, встревожил? Том обыскал свою совесть, которую тут же начало снедать глобальное туманное раскаяние. Каким из своих неидеальных поступков он согрешил? Быть может, Джон Роберт думает, что Том поощрял Джорджа… или подсказал Джорджу… Но, растерянно обвиняя себя в неизвестных грехах, Том почти сразу понял, что Джону Роберту тоже не по себе, а может, он даже боится чего-то.

— Пожалуйста, — сказал Том, — вы меня ничем не… то есть если я могу вам чем-то… быть полезен… или…

— Да, — ответил Розанов, — вы можете быть мне полезны…

Он уставился на Тома, сморщив изрытый лоб и выпятив большие, влажные, цепкие губы.

«Боже, — подумал Том, — Это точно насчет Джорджа».

— Но прежде чем я объясню… или, во всяком случае… представлю… то, что хотел… я задам вам несколько простых вопросов, надеюсь, вы не возражаете.

— Нет.

— И, с вашего позволения, как я уже упомянул в своем письме, я желал бы… точнее, я требую, чтобы все сказанное в этой комнате осталось между нами, или, выражаясь проще и сильнее, осталось тайной. Вы понимаете, что это значит?

— Да.

— Вы никому не передадите этого разговора?

— Да. То есть я хочу сказать, нет, никому…

Тому не пришло в голову оспорить это требование, которое, в конце концов, могло быть и необоснованным, ведь ему еще ничего не рассказали. Но власть философа над ним уже стала неоспоримой. В любом случае Том сейчас пообещал бы и это, и вообще что угодно — так велико было его любопытство.

— В таком случае я задам вам эти вопросы и надеюсь, что вы будете отвечать правду.

— Да… да…

— Сколько вам лет?

— Двадцать.

— Вы здоровы? По-видимому, да.

— Да.

Он хочет отправить меня в экспедицию, что-нибудь искать, подумал Том, какой-нибудь клад в Калифорнии.

— Вы учитесь в университете в Лондоне?

— Да.

— По какой специальности?

— Английский язык.

— Вам нравится эта специальность?

— В целом — да.

— Какой диплом вы собираетесь получить?

— Без отличия.

— Чем будете зарабатывать на жизнь?

— Пока не знаю.

— Чем бы вы хотели заниматься?

— Я бы хотел быть писателем.

— Писателем?

«Он хочет, чтобы я написал его биографию! — подумал Том. — Классно, можно будет поездить в Америку…»

— Что вы уже успели написать?

— Ну, в основном стихи, один-два рассказа…

— Публиковались?

— Только одно стихотворение в «Эннистон газетт». Но конечно, я думаю, я смогу написать все, что угодно… меня интересует биографический жанр…

— Вы ведь не собираетесь в философы?

— Нет… нет, не собираюсь.

— Хорошо. Скажите, вы в целом жизнерадостный человек?

— О да. Думаю, из меня выйдет хороший попутчик.

— Хороший попутчик? — Джона Роберта явно заинтересовал этот пункт.

— О да, у меня очень ровный характер, и я очень практичный.

Джон Роберт и Том, его биограф, секретарь, доверенный помощник, в путешествии по Америке, вокруг света, вместе… Джордж будет в ярости. О боже. Джордж. Может, это все-таки как-то касается его? Может, Розанов хочет, чтобы я надзирал за Джорджем? Том завороженно глядел на огромное лицо Джона Роберта, яростные желто-карие глаза, надутые волевые красные губы.

— Ваша семья — квакеры. Вы исповедуете эту религию?

— Я иногда хожу на встречи… встречи Друзей. Для меня это важно.

— В прошлое воскресенье ходили?

— Да.

— Хорошо. Вы с кем-нибудь обручены?

— Нет. Конечно нет.

— Вы… прошу меня извинить за эти вопросы… но… вы сожительствуете с какой-нибудь молодой особой?

— Нет.

Том опять обратился мыслями к зарытому кладу. Приключение, поиск. Это хорошо. Опасность? Это несколько хуже. «Он хочет завербовать меня в контрразведку! — вдруг осенило Тома. — Вот зачем вся эта конфиденциальность! Я откажусь. Мне не по силам. Но все равно классно, и я очень польщен».

— Но вам уже случалось… то есть… у вас уже есть сексуальный опыт?

— Да, но не очень обширный и не сейчас.

Если не считать того, что произошло вчера ночью.

— Вы гетеросексуальны?

— Да.

Точно, подумал Том, контрразведка. Это правда, что я гетеросексуален. Но если он спросит, не гомосексуален ли я вдобавок?

Джону Роберту не пришло в голову задать этот вопрос. Он погрузился в раздумья. Том, у которого слегка кружилась голова, уставился на философа, вглядываясь в его лицо на фоне струящегося сзади света. Ослепительные белые облака стремительно гнали узкую, накренившуюся комнату-корабль. Лицо Джона Роберта, огромное в своей власти и тревожной сосредоточенности, все время ускользало из фокуса. Вот сейчас он наконец скажет, подумал Том, хотя одному небу известно, что это будет. Том слышал и свое собственное частое дыхание, и розановское.

— Полагаю, вы знаете, что у меня есть внучка, Хэрриет Мейнелл.

Том растерялся. Он не слышал местных сплетен. Он смутно знал, что какая-то внучка существует, но никогда ее не видел, не думал о ней и совершенно не представлял, сколько ей лет. Может, он хочет, чтобы я сводил ее в музей естественной истории, подумал Том. Господи, как мне теперь выпутываться?

— Да.

— Ей семнадцать лет.

Это слегка меняло ситуацию. Ее нужно свозить в Лондон, сводить на «Гамлета»? Где она вообще? Он спросил:

— Она в Америке?

— Нет, она в Эннистоне, в Слиппер-хаусе. Вы разве не знали, что я снял Слиппер-хаус у вашей матушки?

— Нет.

Том решил, что не обязан подробно рассказывать о своих отношениях с Алекс, непонятных ему самому.

— Она там со служанкой, — добавил Джон Роберт с нелепой серьезностью.

— О… это хорошо…

— Она раньше никогда не бывала в Эннистоне.

— Я могу показать ей город, если хотите…

Или эксцентричный старикашка просто пытается поддержать светскую беседу?

— Я хочу, чтобы вы с ней встретились, познакомились.

— Чтобы я представил ее другим молодым людям? Я могу. Можно устроить для нее вечеринку.

Том уже начал составлять в уме список гостей.

— Нет, я не хочу, чтобы она с кем-либо встречалась. Только с вами.

— Но почему… только со мной?

— Только с вами.

Джон Роберт шумно дышал раскрытым ртом и глядел на Тома как будто с ненавистью, хотя на самом деле, конечно, был просто сосредоточен. Оттого что на Томе так сосредоточились, он запаниковал, почувствовав, что загнан в ловушку. Он хотел встать и облокотиться о каминную полку или открыть дверь в прихожую. Но не мог двинуться. Его словно пригвождали к месту взгляд и целеустремленность Джона Роберта.

— Не могли бы вы объяснить? — произнес Том; он старался, чтобы его слова прозвучали настойчиво, но получилось робко.

— Ей нужен защитник.

— О, конечно, я буду ее защищать… то есть пока я здесь… я же здесь не живу. Я могу ее защищать две недели.

— Я потребую от вас большего.

Он сумасшедший, подумал Том, совершенно съехал с катушек. Он безумен и все же здоров. Выдерживая взгляд философа, Том почувствовал, что и сам съезжаете катушек, словно способен вдруг подняться, подойти к Джону Роберту и потрогать его.

— Мне надо ехать обратно в Лондон… учиться, — сказал Том. — Я не могу просто так… вы хотите, чтобы я стал дуэньей? Найдите кого-нибудь другого.

Сказав это, он ощутил мгновенную боль, словно вечная разлука с Розановым, после такого разговора, была бы невыносимым горем. «Может, он меня загипнотизировал?» — подумал Том.

— Мне нужны вы.

— Но зачем, что я должен…

— Я не хочу, чтобы толпы людей, толпы мужчин…

— Толпы мужчин?

— Добивались моей внучки.

Слово «добивались» прозвучало так странно и чуждо, что Том сначала не понял.

— Ей только семнадцать лет! — сказал Том, — И вообще, почему бы и нет? Я что, должен их отгонять?

— Ей почти восемнадцать.

— Тогда почему она не может сама справиться? Нынешние девушки справляются. Если нужна дуэнья, почему ее горничная не годится?

— Вы спрашиваете, должны ли вы их отгонять. Да, должны. Я хочу это… окончательно прояснить.

— Но это невозможно! Я же не могу посвятить ей всю свою жизнь!

Джон Роберт молча глядел на него, откинувшись назад.

«Во что меня превращают, что за работу мне навязывают? — подумал Том. — Может быть, уйти, бежать? Может, просто нахамить?» Но он не мог. Он подался вперед и сказал ласково, словно обращаясь к ребенку:

— Вы хотите, чтобы я спал на коврике у ее двери?

— Нет.

— Хотите, чтобы я стал ей братом?

— Нет. Я не хочу, чтобы вы спали на коврике у нее перед дверью. И я не хочу, чтобы вы стали ей братом.

Том уловил расстановку ударений.

— А чего же вы хотите?

— Я хочу, чтобы вы на ней женились.

Джон Роберт поднялся на ноги, и, когда туша философа застила свет, Том тоже вскочил, отступил и встал, прислонившись к субтильному блестящему буфетику. Так они и стояли: Джон Роберт с разинутым ртом уставился в одну точку, а Том вперил взгляд в размытый силуэт его головы, за которой холодное ослепительное солнце сияло на трепещущих ветвях яблони. Потом оба опять сели, словно у них не было другого выхода. Том почувствовал, что у него бешено бьется сердце и что он неудержимо краснеет. «Ая и не знал, что можно краснеть от страха», — подумал он.

Джон Роберт, словно сказал что-то совершенно обычное, продолжал:

— Я передам ей в дар некоторую сумму денег, не очень большую. Надеюсь, конечно, что она пойдет учиться дальше, в университет, если захочет. Брак не должен этому помешать.

— Но я не хочу на ней жениться! Вообще ни на ком не хочу жениться!

— Вы с ней еще даже не познакомились.

Джон Роберт сказал «даже» таким тоном, словно понял слова Тома в совершенно противоположном смысле.

— Да я и не хочу с ней знакомиться, я завтра должен ехать обратно в Лондон…

— Не верю.

— Ну ладно, не должен, но…

— Я бы хотел все устроить прямо сейчас…

— Но почему, что это вообще такое, почему я, а как же она, она еще ребенок, она и не захочет замуж, а если и захочет, то не за меня. То есть я хочу сказать, это так просто не де…

— Мы можем организовать события по своему желанию, — сказал философ, — чаще, чем мы думаем.

— Но зачем… зачем на ней жениться?

— А вы хотели, чтобы я вам предложил просто так ее соблазнить?

Под негодующим взглядом Джона Роберта Тому стало ужасно стыдно. Неужели он успел так запутаться в этом деле, что его можно обвинить в неподобающем легкомыслии? В замешательстве он подумал, что, может быть, Джон Роберт — безумный вуайерист. Он как будто предлагает Тому свою внучку, но каковы его мотивы? Он безумец из Калифорнии, опасный сумасшедший. Но Том уже покорился чарам Джона Роберта, всецело поддался его высокопарному серьезному тону и не мог рассматривать это предложение как непристойное. Но все же Тому страшно хотелось очутиться где-нибудь совершенно в другом месте и снова стать свободным.

— Стойте, — сказал Том, — давайте по порядку. В чем смысл всей этой идеи?

— Я полагал, — ответил философ, — что мои намерения кристально ясны. Во многих странах мира браки устраиваются по договоренности. Я пытаюсь устроить этот брак.

— Но…

— Многие считают, что у браков по договоренности больше шансов оказаться счастливыми.

— Не для образованных людей. Я хочу сказать, она же не в гареме выросла!

— Она выросла в исключительно тепличной обстановке, — чопорно сказал Джон Роберт.

— Да, но это же не значит, что… честное слово, я… но вам-то зачем это нужно?

— Я хочу увидеть ее пристроенной.

Он хочет избавиться от девочки, подумал Том, хочет спихнуть ее кому-нибудь, кого сможет запугать!

— Но почему именно я? — спросил он, — Я же вам сказал, что не получу диплома с отличием.

— Чем посредственней способности, тем спокойней жизнь.

Том разозлился и ответил:

— А вдруг я стану великим писателем? Вы же знаете, все писатели — эгоисты.

— Элемент риска неизбежен, — мрачно ответил Джон Роберт.

— Но в мире полно молодых людей… например, ваши ученики — есть же кто-то?..

— Философы — неподходящие кандидатуры.

— А что с ними такое? На них лежит проклятие?

Джон Роберт принял вопрос за чистую монету.

— Да.

— Ну хорошо, но не все же мужчины — философы! У вас же должно быть какое-то определенное представление, почему вы выбрали меня. Или вы уже перебрали десятки…

— Нет! Только вас.

— Но почему…

Джон Роберт поколебался. Потом сказал:

— Это правда, здесь есть элемент случайности. Без сомнения, я мог бы выбрать более… блестящую партию, если можно так выразиться. Но устройство всемирного конкурса женихов привело бы к трате времени и, вероятно, неразберихе. Я хотел, чтобы все было просто.

— Просто! Я подвернулся под руку, и вы решили, что я соглашусь!

— Я подумал, — сказал Джон Роберт, — что вы… у меня создалось впечатление, что вы… мне сказали, что у вас счастливый характер. Интересно, вы сами понимаете, какая это редкость?

— Нет… да… но…

— Я хочу, чтобы моя внучка была счастлива.

— Да, конечно, но…

— Вы, по-видимому, чистый юноша.

В тоне, которым были произнесены эти слова, звучало и методистское воспитание Джона Роберта, и американские университетские кампусы, и Тому послышалось в этих словах что-то близкое и ему самому, как ни смешно это было в данной ситуации.

— Но я же сказал, что у меня были девушки!

— Некоторый опыт желателен. Я полагаю, что вы не неразборчивы в связях.

— Нет, конечно, — ответил Том, хотя не очень понимал, как это соотносится с его претензиями на чистоту.

— Вот видите, — отозвался Джон Роберт, словно окончательно доказав, что Том может и хочет участвовать в его плане. Он продолжал: — Я не хочу, чтобы она вошла в мир вульгарной сексуальности. Я хочу, чтобы к ее невинности было проявлено должное уважение. Я хочу все устроить просто и ясно, без… неразберихи и… фальшивых мелодрам.

— Я прекрасно понимаю, — произнес Том, подхватывая размеренный тон Джона Роберта, — что вы не желаете терять время на эти вопросы. Я уверен, что вы крайне заняты гораздо более важными делами. Вы хотите устроить это дело и покончить с ним!

Джон Роберт не обратил внимания на сарказм, а может, и не заметил его. Он ответил:

— Да, покончить. Разумеется, за ней будет некоторая сумма денег, как я уже сказал.

Слово «разумеется» прозвучало так, словно Том уже был законным женихом. Философ добавил:

— Надеюсь, излишне добавлять, что у нее не было никакого опыта… что она… девственница.

Том почувствовал, что его неумолимо затягивает в словесные сети. Он оторвался от лица философа и уставился, моргая, в окно. Он увидел, что за два или три участка от них на дереве сидит человек. Человек сидел верхом на ветке и что-то держал — может быть, пилу. Том немедленно подумал о входе Христа в Иерусалим. Наверное, была такая картинка, подумал он, где человек сидит на дереве и смотрит на проходящего Христа. Как это смешно, нелепо, что я сижу тут и вижу человека на дереве и в то же время пытаюсь придумать какой-нибудь ответ этому образцовому сумасшедшему. Как мне отсюда выбраться? Конечно, это безумие, но нельзя грубить эксцентричному пожилому человеку. И конечно, все это лестно в каком-то смысле… и ужасно интересно…

Он закрыл глаза, потом посмотрел вниз, на потертый красно-синий аксминстерский ковер, который немедленно заплясал и запрыгал под его взглядом. То синий цвет становился фоном, то красный. Ковер мигал ему, словно маяк.

— Ну? — спросил Джон Роберт.

— А ей вы сказали?

Том пытался опять сосредоточиться на большом лице, которое теперь, казалось, царило над комнатой, будто нависшая скала. Джон Роберт словно увеличивался в размерах. Еще немного, и он станет похож на Полифема[95].

— Конечно нет, — ответил Джон Роберт, словно это было очевидно.

— Почему?

— Я информирую ее, когда — и если — вы согласитесь.

— Но я не могу согласиться, это невозможно…

— В таком случае я попрошу вас уйти. Простите, что отнял у вас время.

— Минуту… — «Я же не могу теперь уйти, — в отчаянии подумал Том, — не могу!» Он сказал: — Я ей не понравлюсь, с какой стати я должен ей понравиться? А может быть, она мне не понравится… и вообще все это ужасно глупо.

— Разумеется, — сказал Джон Роберт, — я не могу взять с вас обещание преуспеть. Сомневаюсь, что в принципе возможно дать такое обещание — разве что в отдельно взятых крайне простых случаях.

Он помолчал немного, словно задумавшись, и продолжил:

— Но я хочу, чтобы вы пообещали, что попытаетесь. — И добавил: — Вы обязаны это пообещать.

Том обеими руками вцепился в свою шевелюру и рванул ее.

— Но вы же не можете так управлять людьми…

— Я могу попробовать. Вы абсолютно вольны отказаться, а если встретитесь с ней, вы оба можете в любой момент отвергнуть этот план. В каковом случае я повторю попытку.

— С другим человеком?

— Да.

— О боже!

— Не вижу, — заметил Джон Роберт, — чтобы я предлагал что-нибудь особенно неразумное. Никто никого ни к чему не принуждает.

Меня принуждают, подумал Том. Должно быть, это гипноз. Он сказал, едва веря своим словам:

— Можно, я подумаю?

— Нет. Либо вы сейчас соглашаетесь встретиться с ней, имея в виду заключение брака, либо…

— Но как я могу с ней встретиться, имея в виду заключение брака? Я ее никогда не видел, ей семнадцать лет, мне двадцать, это не… не та ситуация, не тот случай…

— Хорошо, в таком случае позвольте пожелать вам доброго утра. Спасибо, что уделили мне время.

— Нет-нет, это нечестно, как я могу сказать… это все так необычно…

— Я бы сказал, что все предельно ясно. Вам не нужно ничего делать — нужно только серьезно отнестись к ситуации.

— Но я не могу взять и заставить себя серьезно относиться, в вашем смысле серьезности, то есть воспринять это всерьез…

— Послушайте, мистер Маккефри, вы же не думаете, что я шучу.

— Нет, конечно, нет, я просто…

— Как я уже сказал, вы можете попробовать. Просто не забывайте о конечной цели. И еще: если на этой стадии вы решите отказаться от участия, я должен вас попросить еще об одном обещании.

— Еще одном?

— Вы уже пообещали мне никому не открывать то, о чем мы сегодня беседовали.

— Пообещал? Да, верно…

— В случае, если вы решите отказаться от моего предложения, я также должен взять с вас обещание никогда не встречаться и не знакомиться с мисс Мейнелл.

— Но как это…

— А если вы примете мое предложение и потерпите неудачу, вы должны пообещать, что никогда больше не увидитесь с мисс Мейнелл и не будете пытаться ее увидеть.

— Я не понимаю…

— Вы не глупы. Вы должны понимать, почему я об этом прошу.

— О… да… наверно…

— Ну так что, хотите попробовать?

Слово «попробовать» зазвенело у Тома в ушах, как лязг цепи, — а может, как зов трубы? Кажется, подумал он, этот сумасшедший тщательно, с помощью волшебных слов, мелких спланированных психологических жестов берет меня в плен? Или это все случайное безумие? Будут ли мои слова иметь какие-то последствия? Он гадал, нужно ли воспринимать эту ситуацию как ловушку или как посвящение, испытание. С какой стати ему соглашаться на такой нелепый, безумный план? Но только… он теперь уже не сможет не… Если он сейчас встанет и выйдет из комнаты, сможет ли он оставить позади все, что произошло? У него в душе уже были затронуты разнообразные, непонятные для него самого струны.

Том в отчаянии спросил, только для того, чтобы выиграть несколько секунд:

— Но вы это действительно серьезно, все, что вы говорили?

— Не задавайте пустых вопросов. Сосредоточьтесь.

«Правда, что ли, меня гипнотизируют? — подумал Том. — Неужели я собираюсь ввязаться в эту безумную затею, только чтобы сделать ему одолжение, чтобы повиноваться, чтобы, о боже, не разлучаться с ним?» Он сказал:

— Ну хорошо, я попробую.

Джон Роберт испустил долгий вздох.

— Хорошо… хорошо, значит, договорились.

— Но… — пробормотал Том, — но это же бесполезно, ничего же не получится, я ей не понравлюсь, окажется, что мы друг друга терпеть не можем, это невозможно, мы не поладим, сама идея ей будет ненавистна…

— Вы согласились попробовать. Дальнейшие рассуждения бесполезны. Разумеется, вы никому не расскажете о нашей беседе. И в общении с моей внучкой будьте чрезвычайно осторожны. Здесь не место выходкам. Ничего шумного, ничего публичного.

— Но люди же узнают, что я с ней встретился…

— Совершенно не нужно, чтобы ваша встреча стала предметом сплетен. Я этого не желаю. Слиппер-хаус — уединенное место.

При этой фразе у Тома закипело воображение.

— Ну хорошо, но…

— Насколько я понимаю, из того факта, что вам было неизвестно о прибытии мисс Мейнелл, следует, что вы не живете в Белмонте?

— Да. Я живу в доме номер сорок один по Траванкор-авеню. Ближе к твидовой фабрике.

Джон Роберт записал адрес в блокнот.

— А теперь, — сказал он, — мне пора в Институт. Мы должны идти по отдельности.

— Стойте, а мне что теперь делать, вы разве не отведете меня к ней?

Как пса на случку, подумал он.

— Я больше не имею никакого отношения к этому делу.

— Но вы ей скажете?

— Да…

— Но что мне делать?

— Я полагаюсь на ваш… опыт.

Джон Роберт встал, и Том, шатаясь, тоже поднялся. Он смотрел, как философ надевает плащ, перчатки, натягивает на уши коричневую шерстяную шапочку.

Том понял, что забыл задать важный вопрос, который в такой опасной ситуации лучше прояснить.

— А мы можем… ну, если мы… станем близки… это иногда бывает, даже когда люди не уверены… а потом она решит, что не хочет…

Этот вопрос, кажется, привел Джона Роберта в замешательство и даже в расстройство. Такая возможность явно не приходила ему в голову. Он нахмурился.

— Не надо заглядывать так далеко вперед.

— Но я хотел бы знать…

— Весь этот разговор не доставил мне никакого удовольствия, и я не желаю продолжать. Мы уже достаточно сказали.

Он говорил так, как будто все это чрезвычайно неприятное обсуждение было навязано ему Томом.

Том отодвинулся, чтобы пропустить Розанова. Они вышли в прихожую, где мгновение неловко стояли лицом к лицу. Розанов был одного роста с Томом. Том уловил запах одежд философа, философский запах пота и размышлений. Розанов повозился у себя за спиной, открыл парадную дверь и вышел на улицу задним ходом. Том последовал за ним и закрыл дверь.

— Теперь я пойду направо, а вы налево. Не забывайте о своих обещаниях.

Дородная фигура стала удаляться, затем свернула на главную улицу Бэркстауна и исчезла из виду. Том смотрел ей вслед, потом повернулся, пошел в другую сторону и дошел до «Лесовика». «Лесовик» был открыт, но Том не завернул туда. Он и без того уже был как пьяный, голова шла кругом, и сердце полнилось странной смесью боли, страха и радости. Радости? Это еще с какой стати? Может, ему просто польстило такое удивительное внимание? Он твердил себе: Розанов просто сумасшедший, это ничего не значит, это не настоящее, я ни во что не ввязался! Он миновал паб, дошел до самого железнодорожного переезда и посмотрел на проходящий поезд. Затем повернул назад.

Том пошел домой, на Траванкор-авеню. Он перешел мост восемнадцатого века, достиг Полумесяца и с середины полукруга увидел, что на другом конце улицы его ждет Скарлет-Тейлор. Когда Том проходил мимо номера 29, жилища старших Осморов, Робин Осмор и его жена как раз глядели из высокого окна красивой гостиной первого этажа.

— Вон Том Маккефри идет, — сказал Робин, — Какой красивый мальчик вырос.

Миссис Осмор ничего не сказала. Ее раздражала манера всех подряд, в том числе ее мужа, хвалить Тома, как будто его по всеобщему согласию назначили каким-то героем. Он ничуть не красивей Грегори и далеко не так умен. Она страдала из-за отъезда Грегори и не могла оправиться после его неблагоразумной женитьбы на дочери этой нахалки Джудит Крэкстон. Ну почему же Грег не женился на Антее Исткот, как тысячу раз уговаривала его миссис Осмор, едва ли не с тех пор, как они вместе играли в детском саду Полумесяца? Еще ее обидело, что Грег пустил Тома к себе в дом, не поставив ее в известность (она услышала об этом в Купальнях). Она была уверена, что Том, такой беспечный и неаккуратный, обязательно что-нибудь серьезно попортит в доме, может, даже спалит его. Или, чего доброго, будет носить одежду Грега. Добром это не кончится.

Date: 2015-09-18; view: 247; Нарушение авторских прав