Структура

А. ЖОЛКОВСКИЙ

ФРО»: ПЯТЬ ПРОЧТЕНИЙ

В этом рассказе 1936 года с интригующе односложным заглавием есть «все». Любовь и производство, заштатный быт и романтика далеких горизонтов, критический реализм и состязание хорошего с отличным, а вместе с тем — перес­мотр как официальных, так и особых платоновских цен­ностей, богатая сексуальная, мифологическая и интертексту­альная подоплека и своеобразная стилистика модернистского примитива. «Фро», в общем, никогда не предавалась крити­ческой анафеме и вошла в первые же «оттепельные» сборни­ки, положившие начало посмертной славе Платонова. Но в дальнейшем рассказ оказался заслонен (не в последнюю оче­редь из-за былой приемлемости) идейно и стилистически бо­лее острыми вещами, постепенно возвращавшимися в литера­туру,— «Усомнившимся Макаром», «Котлованом», «Чевенгуром». Между тем этот маленький шедевр русской прозы заслуживает пристального внимания. Я начну со структурного анализа «Фро», который затем поставлю в ряд более широких контекстов. Такой плюралистический подход может быть интересен в принципе — как более открытая и полифо­ническая методика описания. А в практическом плане он обещает обогатить наше понимание рассказа, позволяя про­читать «Фро» на фоне различных родственных сюжетов и не предрешая вопроса о сводимости этих интерпретаций вое­дино[1].

СТРУКТУРА

Анализ внутреннего строения вещи (он же — гершензоновское «медленное чтение» и американское «close reading») вовсе не столь безоговорочно имманентен, как обычно счи­тается. Это тоже своего рода контекстуализация, только очень неспецифическая и ограниченная. Неспецифическая — в том смысле, что представляет собой прочтение текста по самым общим правилам художественного восприятия, так сказать — на фоне литературы в целом; ограниченная — потому, что в качестве соотносимых «текстов» при этом выступают лишь разные компоненты рассматриваемого про­изведения (его части, уровни, персонажи и т. п.), а не внешние «со-тексты». Таким разбором «Фро» мы и займемся в насто­ящем разделе.

Сюжет «Фро» вкратце сводится к следующему.

Героиня тоскует по мужу, уехавшему на дальневосточные строй­ки, и всячески колдует над его возвращением: она безуспешно во­прошает о Федоре проносящийся поезд, который «встретил где-то курьерский состав, бегущий на Дальний Восток», и «был рядом с ее мужем после нее»[2], а затем вступает с мужем в символический контакт, нанявшись «транспорту помогать». Фро получает от Федора телеграмму, подтверждающую его любовь, нюхает и прячет в коро­бочку его волос, тоскует о нем в записях на курсах сигнализации, которые затем бросает,— «все равно ей наука теперь стала непо­нятна. Она жила дома... боясь, что почтальон унесет письмо [Федо­ра] обратно...». Чтобы гарантировать себе непосредственный доступ к корреспонденции, Фро становится почтальоном, а получив адрес Федора, просит отца телеграфировать, что она при смерти. Так, перейдя от пассивного ожидания вестей к активному, а далее и к манипулированию средствами коммуникации, Фро осуществляет свое чудо: поезд доставляет ей Федора. Но спустя две медовых недели тот уезжает еще дальше («на Дальний Восток... потом в Китай», пока не «поделает все дела... коммунизм, что ль, или еще что-нибудь — что получится!»), а Фро утешается обществом сосед­ского мальчика, играющего на губной гармонике.

Рассмотрим основные коллизии рассказа, скрытую за ними систему ценностных противопоставлений и источники обра­зующей развязку медиации.