КОММЕНТАРИИ 18 page

– Вы были так добры, так... Я хотела бы увидеть вас как можно скорее, мне столько нужно вам сказать, а я не могу с вами общаться, не видя вашего лица. Сможете завтра?

Голос показался ей суше, он потерял свою гармоничность.

– Завтра – нет! Естественно, я тоже хотел бы вас увидеть... Послушайте, Марсель, я вам позвоню.

– Договорились, – сказала Марсель, – звоните поскорее. Ах, Даниель, дорогой мой Даниель...

– До свиданья. Марсель. Будьте сегодня вечером ловкой...

– Даниель! – закричала она. Но их уже разъединили.

Марсель положила трубку и провела платком по влажным глазам. «Архангел! Он быстро упорхнул – из опасения, что я буду его благодарить!» Она подошла к окну и посмотрела на прохожих: женщины, дети, рабочие казались ей счастливыми. Молодая женщина бежала по мостовой: на руках у нее был ребенок, она на бегу, задыхаясь, говорила с ним и смеялась. Марсель проследила за ней, затем подошла к зеркалу и с удивлением на себя посмотрела. На полочке умывальника в стакане для полоскания зубов стояли три красные розы. Марсель неуверенно взяла одну и робко повертела ее в пальцах, потом закрыла глаза и воткнула розу в свои черные волосы. «Роза в моих волосах...» Она открыла глаза, посмотрела в зеркало, взбила прическу и смущенно себе улыбнулась.

XV

– Извольте подождать здесь, месье, – сказал человечек.

Матье сел на кушетку. Он был в сумрачном, пахнущем капустой небольшом холле, слева поблескивала застекленная дверь. Позвонили, человечек пошел открывать. Вошла молодая женщина, одетая с благопристойной бедностью.

– Извольте присесть, мадам.

Он проводил женщину, слегка касаясь ее, до кушетки, и она села, подобрав ноги.

– Я уже приходила, – сказала молодая женщина. – По поводу займа.

– Да, мадам, конечно. Человечек говорил ей в лицо:

– Вы служащая?

– Не я. Мой муж.

Женщина стала рыться в сумочке; она была, пожалуй, недурна собой, но вид у нее был унылый и загнанный; человечек рассматривал ее взглядом гурмана. Она вынула из сумочки две или три старательно сложенные бумаги; он взял их, подошел к застекленной двери, чтобы лучше все рассмотреть, и долго их изучал.

– Очень хорошо, – сказал он, возвращая бумаги. – Очень хорошо. У вас двое детей? Вы так молодо выглядите... Детей всегда ждут с нетерпением, не правда ли? Но когда они появляются, то несколько дезорганизуют семейные финансы. У вас сейчас немного стесненные обстоятельства?

Молодая женщина покраснела, человечек потер руки.

– Ну что ж, – добродушно сказал он, – мы все уладим, мы все уладим, для того мы и работаем.

Некоторое время он с улыбкой задумчиво смотрел на нее, потом удалился. Молодая женщина бросила на Матье недружелюбный взгляд и принялась щелкать замком сумочки. Матье стало не по себе: он проник в мир настоящих бедняков, это их деньги он собирался отнять, деньги блеклые и серые, пахнущие капустой. Он опустил голову и посмотрел на пол под ногами: он вспомнил шелковистые ароматные банкноты из сундучка Лолы; то были совсем другие деньги.

Застекленная дверь открылась, и появился высокий господин с седыми усами. У него были серебристые волосы, старательно зачесанные назад. Матье проследовал за ним в кабинет. Господин приветливо указал ему на кресло из потертой кожи, и оба сели. Господин положил локти на стол и сплел красивые белые пальцы. На нем был темно‑зеленый галстук, скромно украшенный жемчужной булавкой.

– Вы желаете прибегнуть к нашим услугам? – по‑отечески спросил он.

– Да.

Он посмотрел на Матье: его светло‑голубые глаза были немного навыкате.

– Месье?..

– Деларю.

–Месье Деларю, вам известно, что устав нашего общества предусматривает услуги займа исключительно государственным служащим?

Голос был красивый и невыразительный, немного жирный, как и руки.

– Я служащий, – сказал Матье. – Преподаватель.

–А‑а! – с интересом произнес господин. – Мы особенно счастливы помогать университетским. Вы преподаватель лицея?

– Да. Лицея Бюффон.

– Великолепно, – непринужденно продолжал господин. – Ну что ж, для начала выполним обычные формальности... Есть ли у вас с собой удостоверение личности, все равно какое: паспорт, военный билет, избирательная карточка...

Матье протянул ему документы. Господин взял их и некоторое время рассеянно изучал.

– Хорошо. Очень хорошо, – заключил он. – А на какую ссуду вы рассчитываете?

– Я хотел бы шесть тысяч франков, – сказал Матье. Потом немного подумал и уточнил: – Нет, пожалуй, семь тысяч.

Матье был приятно удивлен. Он подумал: «Никогда бы не поверил, что все решится так быстро».

– Вы знаете наши условия? Мы даем ссуду на шесть месяцев без продления срока. Мы вынуждены брать двадцать процентов, так как у нас огромные расходы и мы подвергаемся большому риску.

– Хорошо! Хорошо! – поспешил заверить его Матье.

Господин достал из ящика два отпечатанных бланка.

– Соблаговолите заполнить эти анкеты. Внизу подпишитесь.

Это была просьба о ссуде в двух экземплярах. Нужно было указать фамилию, возраст, семейное положение, адрес. Матье начал писать.

– Прекрасно, – сказал господин, пробегая взглядом по листкам. – Родился в Париже... в 1905 году... от отца и матери французского происхождения... Ну что ж, пока это все. При отчислении семи тысяч франков мы попросим вас подписать на гербовой бумаге долговое обязательство. Гербовый сбор за ваш счет.

– При отчислении? Вы разве не дадите их мне сейчас?

Господин, казалось, очень удивился.

– Сейчас? Нет, дорогой месье, нам потребуется по крайней мере две недели, чтобы собрать сведения.

– Какие сведения? Вы же видели мои документы...

Господин посмотрел на Матье с веселой снисходительностью.

– Да! – сказал он. – Университетские все одинаковы! Все идеалисты. Заметьте, месье, что в данном частном случае я не подвергаю сомнению ваше слово. Но вообще ничто нам не доказывает, что предъявленные бумаги не фальшивка. – Он грустно усмехнулся. – Когда имеешь дело с деньгами, учишься недоверию. Это низкое чувство, здесь я согласен с вами, но мы не имеем права быть доверчивыми. Так вот, – заключил он, – нам нужно провести собственное маленькое расследование; мы обратимся непосредственно в ваше министерство. Не беспокойтесь, с надлежащим соблюдением тайны. Но, между нами говоря, вы ведь знаете, что такое чиновники: я сильно сомневаюсь, что вы сможете получить нашу помощь раньше пятого июля.

– Это невозможно, – сдавленным голосом проговорил Матье. – Мне нужны деньги сегодня вечером или самое позднее – завтра утром, мне нужны деньги срочно, А нельзя ли... под более высокие проценты?

Господин, казалось, был возмущен, он воздел красивые руки.

– Но мы же не какие‑нибудь ростовщики, дорогой месье! Наше общество получило поддержку министерства общественного труда. Это, так сказать, официальная организация, мы берем нормальные проценты, которые были установлены с учетом наших расходов и риска, и мы не можем идти на такие сделки.

Он строго добавил:

– Если вам нужно так срочно, надо было прийти раньше. Вы разве не читали наши правила?

– Нет, – признался Матье, вставая. – Я был застигнут врасплох.

– Тогда сожалею... – холодно произнес господин. – Разорвать заполненные вами анкеты?

Матье подумал о Саре: «Она наверняка добьется отсрочки».

– Не рвите, – попросил он, – я постараюсь найти выход.

– Конечно, – приветливо отозвался господин, – всегда найдется друг, который вам одолжит на две недели то, что нужно. Значит, это ваш адрес, – сказал он, указывая пальцем на анкету, – улица Югенс, 12?

– Да.

– В первых числах июля мы вышлем вам вызов. Он встал и проводил Матье до двери.

– До свиданья, – сказал Матье, – спасибо.

– Счастлив оказать услугу, – кланяясь, отвечал господин. – Рад буду увидеть вас снова.

Матье широкими шагами пересек холл. Молодая женщина все еще была там; она растерянно покусывала перчатку.

– Соблаговолите зайти, мадам, – произнес господин за спиной Матье.

На улице в сером воздухе подрагивали зеленоватые отблески растений. Но теперь Матье не покидало ощущение, что он заперт в четырех стенах. «Еще одна неудача», – подумал он. Вся надежда была только на Сару. Он дошел до Севастопольского бульвара, зашел в кафе и попросил у стойки жетон.

– Телефоны в глубине, справа.

Набирая номер, Матье прошептал: «Только бы ей удалось! Только бы ей удалось!» Это было что‑то вроде заклинания.

– Алло, – сказал он, – алло, Сара?

– Да, – отозвался голос. – Это Веймюллер.

– Это Матье Деларю. Могу я поговорить с Сарой?

– Она вышла.

– А? Обидно... Не знаете, когда она вернется?

– Не знаю. Что‑нибудь передать?

– Нет. Просто скажите, что я звонил.

Он повесил трубку и вышел. Его жизнь больше от него не зависела, она была в руках Сары, оставалось только ждать. Он подал знак водителю автобуса, вошел и сел около старой женщины, кашлявшей в платок. «Евреи всегда между собой договариваются», – подумал он. Он согласится, он определенно согласится.

– До Данфер‑Рошро, пожалуйста.

– Три билета, – сказал кондуктор.

Матье взял три билета и принялся смотреть в окно; он с грустной обидой думал о Марсель. Стекла дрожали, старуха кашляла, цветы подрагивали на ее черной соломенной шляпке. Шляпка, цветы, старуха, Матье – все уносилось огромной машиной; старуха не поднимала носа от платка и тем не менее кашляла на углу улицы Урс и Севастопольского бульвара, кашляла на улице Реомюр, кашляла на улице Монторгёй, кашляла на Новом мосту над серой и спокойной водой. «А если еврей не согласится?» Но и эта мысль не вывела его из оцепенения; он превратился в мешок с углем на других мешках в кузове грузовика. «Тем хуже, тогда все будет кончено, я ей скажу сегодня вечером, что женюсь на ней». Автобус, как огромная детская игрушка, уносил его, заставлял клониться направо, налево, сотрясал, кидал, события кидали его к спинке сиденья, к стеклу, он был убаюкан скоростью своей жизни, он думал: «Моя жизнь больше мне не принадлежит, моя жизнь – это просто повороты судьбы»; он смотрел, как возникают одно за другим огромные черные здания улицы Сен‑Пэр, он смотрел на свою жизнь, которая неслась под откос. Жениться, не жениться: «Теперь это от меня не зависит, орел или решка».

Резко скрипнули тормоза, и автобус остановился. Матье выпрямился и с волнением посмотрел на спину водителя: вся его свобода вновь хлынула на него. Он подумал: «Нет, нет, только не орел и решка. Что бы ни произошло, все должно произойти по моей воле».

Даже если он позволит обстоятельствам себя унести, растерявшегося, отчаявшегося, как уносят старый мешок угля, он сам выберет свою погибель: он свободен, свободен для всего, свободен валять дурака или действовать, как автомат, свободен соглашаться, свободен отказывать, свободен прибегать к уверткам; жениться, бросать, годами влачить этот груз, прикованный к ноге: он мог делать то, что хотел, никто не имел права ему советовать. Добро и Зло существовали для него лишь в том случае, если он сам их для себя придумывал. Вокруг него сгруппировались кругом предметы, они ждали, не подавая знака, не давая ни малейшего указания. Он был один среди чудовищной тишины, вне помощи и оправдания, осужденный решать раз и навсегда без возможности обжалования, обреченный до конца оставаться свободным.

– Данфер‑Рошро! – крикнул кондуктор. Матье встал и вышел; он зашагал по улице Фруадво. Он был усталым и нервничал, он беспрестанно вспоминал открытый сундучок в темной комнате, а в сундучке – душистые и мягкие банкноты; это было как угрызение совести. «Эх! Я должен был их взять», – подумал он.

– Для вас пневматическая почта, – сказала консьержка. – Только что пришла.

Матье взял письмо и надорвал конверт; в это мгновение стены, окружавшие его, рухнули, и ему показалось, что переменился весь мир. Посередине страницы было три слова крупным нисходящим почерком:

«Провалилась. В беспамятстве. Ивиш».

– Что, плохая новость?

– Нет.

– Хорошо. А то у вас стало такое удрученное лицо.

– Один из моих бывших учеников провалился на экзамене.

– А, мне говорили, что сейчас учиться стало труднее.

– Гораздо труднее.

– Подумать только! Молодые люди сдают экзамены, – сказала консьержка. – И вот они уже с дипломами. А что потом?

– Я тоже задаю себе этот вопрос. Он в четвертый раз перечитал послание Ивиш. Он был поражен его красноречивым отчаянием. Провалилась. В беспамятстве... «Сейчас она способна сделать что‑то непоправимое, – подумал он. – Это ясно как день, она способна на что угодно».

– Который час?

– Шесть.

«Шесть часов. Она узнала о результатах в два. Вот уже четыре часа, как она одна посреди Парижа». Он сунул письмо в карман.

– Мадам Гарине, одолжите мне пятьдесят франков, – сказал он консьержке.

– Ой, не знаю, найдется ли у меня, – удивилась консьержка. Она порылась в ящике своего рабочего стола. – Послушайте, есть только бумажка в сто франков, принесите мне тогда сдачу вечером.

– Договорились, – сказал Матье, – спасибо. Он вышел; он думал: «Где она может быть?» Голова у него была пустой, руки дрожали. Свободное такси проезжало по улице Фруадво. Матье остановил его.

– Женское общежитие, улица Сен‑Жак, 173, поскорее.

– Хорошо, – сказал шофер.

«Где она может быть? В лучшем случае уже уехала в Лаон в худшем... я опоздал на четыре часа», – подумал он. Он нагнулся вперед и непроизвольно нажимал правой ногой на коврик, как бы прибавляя машине ход.

Такси остановилось. Матье вышел и позвонил в дверь общежития.

– Мадемуазель Ивиш Сергина здесь? Дама недоверчиво покосилась на него

– Сейчас посмотрю, – сказала она. Дама быстро вернулась.

– Мадемуазель Сергина не возвращалась с самого утра. Ей что‑нибудь передать?

– Нет.

Матье снова сел в такси.

– Гостиница «Полонь», улица Соммрар.

Вскоре он приник к окну.

– Здесь, здесь! Гостиница слева.

Он выскочил и толкнул застекленную дверь.

– Месье Сергин здесь?

Толстый слуга‑альбинос был у кассы. Он узнал Матье и улыбнулся ему.

– Он еще не вернулся с ночи.

– А его сестра... молодая блондинка, она здесь сегодня была?

– Да я хорошо знаю мадемуазель Ивиш, – сказал парень. – Нет, она не приходила, звонила только мадам Монтеро два раза, просила передать месье Борису, чтобы он пришел к ней сразу же, как вернется; если вы его увидите, можете ему передать.

– Хорошо, – согласился Матье.

Он вышел. Где она могла быть? В кино? Вряд ли. Слонялась по улицам? Во всяком случае, она еще не уехала из Парижа, иначе она бы зашла в общежитие за чемоданами. Матье вынул из кармана письмо и изучил конверт: отправлено из почтового отделения на улице Кюжа, но это еще ничего не доказывало.

– Куда едем? – спросил шофер.

Матье неуверенно посмотрел на него, и вдруг его осенило: «Чтобы так написать, нужно быть не в себе. Она определенно напилась».

– Послушайте, – сказал он, – поезжайте медленно по бульвару Сен‑Мишель, начиная с набережной Я ищу одного человека, мне нужно осмотреть все кафе.

Ивиш не было ни в «Биаррице», ни в «Ла Суре», ни в «д'Аркур», ни в «Биар», ни в «Пале дю кафе». В «Ка‑пуладе» Матье заметил китайского студента, который знал Ивиш. Он подошел. Китаец пил портвейн, взгромоздившись на табурет подле бара.

– Извините, – начал Матье, приблизившись к нему. – Мне кажется, вы знаете мадемуазель Сергину. Вы ее сегодня видели?

– Нет, – ответил китаец. Он говорил с трудом. – С ней случилось несчастье.

– С ней! Несчастье! – закричал Матье.

– Нет, – пояснил китаец, – я спрашиваю, не случилось ли с ней несчастье.

– Не знаю, – отмахнулся Матье, повернувшись к нему спиной.

Он больше даже не мечтал защитить Ивиш от нее самой, у него была лишь острая и болезненная необходимость увидеть ее. «А что если она попыталась убить себя? У нее на это ума хватит», – в ярости подумал он. Помимо всего прочего, она может быть просто где‑нибудь на Монпарнасе.

– На перекресток Вавен, – сказал он.

Он снова сел в такси. Руки его дрожали: он засунул их в карманы. Такси сделало вираж вокруг фонтана Медичи, и Матье заметил Ренату, итальянскую подругу Ивиш. Она выходила из Люксембургского сада с портфелем под мышкой.

– Остановите! Остановите! – закричал Матье шоферу. Он выпрыгнул из такси и подбежал к ней.

– Вы не видели Ивиш?

Рената сурово посмотрела на него.

– Здравствуйте, месье, – сказала она.

– Здравствуйте. Вы видели Ивиш?

– Ивиш? – переспросила Рената. – Конечно.

– Когда?

– Приблизительно час назад. – Где?

– В Люксембургском саду. Она была в странной компании, – немного натянуто пояснила Рената. – Вы знаете, что ее не приняли, бедняжку?

– Да. Куда она пошла?

– Они хотели пойти на танцы. По‑моему, в «Тарантул».

– Где это?

– На улице Месье‑ле‑Пренс. Вы увидите, там магазин грампластинок, а танцзал в полуподвале.

– Спасибо.

Матье сделал несколько шагов, потом вернулся.

– Извините. Попрощаться с вами я тоже забыл.

– До свиданья, месье, – ответила Рената.

Матье вернулся к машине.

– Улица Месье‑ле‑Пренс, это в двух шагах отсюда. Езжайте медленно, я вас остановлю.

«Хоть бы она была еще там! Я обойду все танцульки Латинского квартала».

– Остановите, это здесь. Подождите меня немного.

Матье вошел в магазин грампластинок.

– Где «Тарантул»? – спросил он.

– В полуподвале. Спуститесь по лестнице.

Матье спустился, вдохнул прохладный и заплесневелый воздух, толкнул створку обитой кожей двери и вздрогнул, будто его ударили под ложечку: Ивиш была там, она танцевала. Он прислонился к дверному косяку и подумал: «Она здесь».

Это был пустой вычищенный подвал с ровными стенами. Яркий свет падал из‑под промасленных бумажных плафонов. Матье увидел полтора десятка покрытых скатертями столиков, затерянных в глубине этого мертвого светового моря. По бежевым стенам расклеены куски разноцветного картона с изображениями экзотических растений, но картон коробился из‑за сырости, кактусы надулись пузырями. Невидимый проигрыватель играл пасодобль, и эта скрытая музыка делала зал еще более пустым.

Ивиш положила голову на плечо своему партнеру и тесно прижималась к нему. Он хорошо танцевал. Матье узнал его: тот высокий молодой брюнет, который сопровождал вчера Ивиш на бульваре Сен‑Мишель. Он вдыхал запах волос Ивиш и время от времени целовал их. Бледная, закрыв глаза, она отбрасывала волосы назад и смеялась, в то время как он шептал ей что‑то на ухо; они танцевали одни. В глубине зала четыре молодых человека и сильно накрашенная девушка хлопали в ладоши и кричали: «Давай!» Высокий брюнет подвел Ивиш к их столику, обнимая ее за талию, студенты суетились вокруг нее и весело приветствовали; у них был странный вид, одновременно фамильярный и чопорный; они обволакивали ее на расстоянии округлыми и нежными движениями. Накрашенная женщина держалась сдержанно. Она стояла, тяжелая и вялая, с неподвижным взглядом. Потом она закурила сигарету и задумчиво сказала:

– Давай!

Ивиш рухнула на стул между молодой женщиной и маленьким блондином с круглой бородкой. Она безумно смеялась.

– Нет! Нет! – кричала она, размахивая руками перед лицом. – Нет алиби! Не нужно алиби!

Бородач услужливо уступил стул красивому брюнету: «Дальше некуда, – подумал Матье, – за ним уже признают право сидеть рядом с ней». Красивый брюнет, казалось, считал это совершенно естественным; впрочем, он единственный из всей компании выглядел довольным. Ивиш показала пальцем на бородача.

– Он убегает, потому что я обещала его поцеловать, – смеясь, сказала она.

– Позвольте, – с достоинством молвил бородач, – вы мне не обещали, вы мне этим грозили.

– Что ж, я тебя не поцелую, – сказала Ивиш. – Я поцелую Ирму!

– Вы хотите меня поцеловать, моя маленькая Ивиш? – удивилась польщенная молодая женщина.

– Да, давай. – Ивиш властно потянула ее за руку.

Остальные изумленно расступились, кто‑то сказал мягко и укоризненно: «Послушайте, Ивиш!» Красивый брюнет смотрел на нее с тонкой усмешкой; он ее подстерегал. Матье почувствовал себя униженным: для этого элегантного молодого человека Ивиш была только добычей, он ее раздевал опытным и чувственным взглядом, она была уже голой перед ним, он угадывал ее грудь, бедра, запах ее тела... Матье резко встряхнулся и на ватных ногах подошел к Ивиш: он заметил, что в первый раз постыдно желал ее через желание другого.

Ивиш сделала множество гримас, прежде чем поцеловать свою соседку. В конце концов она взяла ее голову двумя руками, поцеловала в губы и сильно оттолкнула.

– От тебя пахнет аптекой, – сказала она укоризненно.

Матье стал у их столика.

– Ивиш! – позвал он.

Она посмотрела на него, открыв рот, он не был уверен, узнает ли она его. Ивиш медленно подняла левую руку и показала ему ее.

– Это ты, – сказала она. – Посмотри.

Она уже сорвала повязку. Матье увидел красноватую липкую корочку с маленькими пузырьками желтого гноя.

– А ты свою повязку оставил, – разочарованно сказала Ивиш. – Ах да, ты же осторожный.

– Она ее сорвала, хотя мы пытались ее остановить, – извиняющимся тоном сказала женщина. – Она просто чертенок.

Ивиш резко встала и мрачно посмотрела на Матье.

– Уведите меня отсюда. Я унижаю себя.

Молодые люди переглянулись.

– Знаете, – сказал бородач, – мы ее не заставляли пить. Скорее мы пытались ей помешать.

– Это правда, – с отвращением сказала Ивиш. – Маменькины сынки, вот кто они такие.

– Кроме меня, Ивиш, – возразил красивый танцор, – кроме меня.

Он заговорщицки посмотрел на нее. Ивиш повернулась к нему и сказала:

– Да, кроме вот этого наглеца.

– Пойдемте, – мягко сказал Матье. Он взял ее за плечи и увлек за собой; он услышал за спиной ошеломленный ропот.

Посреди лестницы она стала тяжелее.

– Ивиш, – умоляюще сказал он. Она весело тряхнула волосами,

– Я хочу сесть здесь, – сказала она.

– Прошу вас, пойдемте.

Ивиш, давясь от смеха, подняла юбку выше колен.

– Я хочу сесть здесь.

Матье поднял ее за талию и понес. Когда они оказались на улице, он ее отпустил: Ивиш больше не отбивалась. Она сощурилась и с мрачным видом огляделась.

– Хотите вернуться к себе? – предложил Матье. – Нет! – во весь голос крикнула Ивиш.

– Хотите, отвезу вас к Борису?

– Его нет дома.

– Где же он?

– Черт его знает.

– Куда вы хотите поехать?

– Откуда я знаю? Вам решать, вы же меня увели. Матье немного подумал.

– Хорошо, – сказал он.

Он поддерживал ее до такси и сказал шоферу:

– Улица Югенс, 12.

– Я вас везу к себе, – сказал он. – Вы сможете прилечь на моем диване, а я заварю вам чай.

Ивиш не возражала. Она с трудом забралась в такси и рухнула на заднее сиденье.

– Вам плохо?

Она была мертвенно бледна.

– Я больна, – сказала Ивиш.

– Я попрошу его остановиться у аптеки, – предложил Матье.

– Нет! – выкрикнула она.

– Тогда вытянитесь и закройте глаза, – сказал Матье. – Мы скоро приедем.

Ивиш слабо застонала. Вдруг она позеленела и высунулась через окно наружу. Матье увидел, как ее узкая худая спина сотрясается от рвоты. Он протянул руку и вцепился в ручку дверцы: он боялся, что дверца откроется. Через некоторое время приступ прекратился. Матье быстро откинулся назад, взял трубку и сосредоточенно набил ее. Ивиш упала на сиденье, и Матье положил трубку в карман.

– Приехали, – сказал он.

Ивиш с трудом выпрямилась.

– Мне стыдно! – простонала она.

Матье вышел первым и протянул ей руки. Но она их оттолкнула и легко спрыгнула на мостовую. Он поспешно заплатил шоферу и повернулся к Ивиш. Она безразлично смотрела на него: кислый запах рвоты исходил у нее изо рта. Матье жадно вдохнул этот запах.

– Вам лучше?

– Я больше не пьяна, – мрачно сообщила Ивиш. – Но у меня башка трещит.

Матье осторожно повел ее по лестнице.

– Каждый шаг отдается в голове, – враждебно сказала она. На второй площадке она ненадолго остановилась, чтобы перевести дыхание. – Теперь я все вспомнила.

– Что именно?

– Все. Я разъезжала с этими подонками и выставляла себя напоказ. И я... я провалилась на экзамене.

– Пойдемте, – сказал Матье. – Остался только один этаж.

Они молча поднялись. Вдруг Ивиш спросила:

– Как вы меня нашли?

Матье наклонился, чтобы вставить ключ в скважину.

– Я вас долго искал, – объяснил он. – А потом встретил Ренату.

Ивиш бормотала за его спиной:

– Я все время надеялась, что вы придете.

– Прошу, – посторонясь, пригласил Матье. Она слегка задела его, проходя, и у него появилось желание обнять ее.

Ивиш сделала несколько неуверенных шагов, вошла в комнату и с мрачным видом огляделась.

– Это ваша квартира?

– Да, – сказал Матье. Он впервые принимал ее у себя. Матье посмотрел на свои зеленые кожаные кресла и на рабочий стол: он их видел глазами Ивиш, и ему стало за них стыдно. – Вот диван, – показал он, – прилягте.

Ивиш, не говоря ни слова, бросилась на диван.

– Хотите чаю?

– Мне холодно, – пожаловалась Ивиш. Матье принес плед и накрыл ей ноги. Ивиш закрыла глаза и положила голову на подушку. Она страдала, на лбу, у переносицы, прорезались три вертикальные морщины.

– Хотите чаю?

Она не ответила. Матье взял электрический чайник и пошел наполнить его из крана. В буфете он нашел высохшую половинку лимона, почти остекленевшую, но, если хорошо нажать, может, удастся извлечь из него слезинку‑другую. Он положил его на поднос с двумя чашками и вернулся в комнату.

– Я поставил чайник, – сказал он.

Ивиш не ответила: она спала. Матье пододвинул к дивану стул и бесшумно сел. Три морщинки Ивиш исчезли, лоб был гладким и чистым, она улыбалась с закрытыми глазами. «Как она молода!» – подумал Матье. Всю свою надежду он вложил в этого ребенка. Она была такой слабой, такой легкой на этом диване: она никому не могла помочь; наоборот, нужно было ей как‑то помочь жить. А Матье помочь не мог. Ивиш уедет в Лаон, там она одичает за зиму или две, а потом появится какой‑нибудь субъект – молодой, конечно, – и уведет ее. «А я женюсь на Марсель». Матье встал и бесшумно пошел посмотреть, не кипит ли чайник, затем вернулся и сел рядом с Ивиш; он нежно глядел на это маленькое больное и оскверненное тело, которое оставалось во сне таким благородным; он подумал, что любит Ивиш, и был удивлен, что любовь его не ощущалась так, как ощущается особое волнение или какой‑то другой радостный порыв: нет, это скорее было предвестие несчастья, неподвижный знак проклятия на линии горизонта. В чайнике закипела вода, и Ивиш открыла глаза.

– Я вам готовлю чай, – пояснил Матье. – Хотите?

– Чай? – недоуменно спросила Ивиш. – Но вы же не умеете готовить чай.

Она ладонями надвинула волосы на щеки и встала, протирая глаза.

– Дайте пачку, – распорядилась она, – я вам приготовлю чай по‑русски. Но для этого нужен самовар.

– У меня только чайник, – сказал Матье, протягивая ей пачку.

– Э‑э, еще и чай цейлонский! Тем хуже.

Она засуетилась вокруг чайника.

– А заварной?

– Минуту, – сказал Матье. И помчался в кухню.

– Благодарю.

По‑прежнему мрачная Ивиш несколько оживилась. Она налила воду в заварной чайник и через несколько минут села.

– Пусть настоится, – решила она.

Наступило молчание, затем Ивиш снова заговорила:

– Мне не нравится ваша квартира.

– Я так и думал, – ответил Матье. – Но когда вы немного придете в себя, мы сможем выйти.

– А куда идти? – удивилась Ивиш. – Нет, мне приятно быть здесь. Все эти кафе мелькают перед глазами, там везде люди, это какой‑то кошмар. Здесь некрасиво, но спокойно. Не могли бы вы задернуть шторы? Мы зажжем эту маленькую лампу.

Матье закрыл жалюзи и развязал шнуры. Тяжелые зеленые шторы медленно сомкнулись. Он зажег лампу на письменном столе.

– Ночь...– зачарованно проговорила Ивиш.

Она откинулась на подушки дивана.

– Как уютно, такое впечатление, что день кончился: я хотела бы, чтоб было темно, когда я выйду отсюда, я боюсь снова увидеть снаружи день.

– Вы останетесь, сколько захотите, – сказал Матье. – Ко мне никто не должен прийти. Даже если кто‑то и придет, мы не откроем. Я совершенно свободен.

Это было неправдой: в одиннадцать часов его ждала Марсель. Он злобно подумал: «Ничего, подождет».

– Когда вы уезжаете? – спросил он.

– Завтра. Двенадцатичасовым поездом.

Некоторое время Матье молчал. Затем сказал, следя за своим голосом:

– Я провожу вас на вокзал.

– Нет! – отрезала Ивиш. – Ненавижу эти дряблые прощания, они тянутся, как резина. К тому же я буду подыхать от усталости.

– Как хотите, – сказал Матье. – Вы телеграфировали родителям?

– Нет. Я... Это хотел сделать Борис, но я ему помешала.

– Но тогда вам самой нужно известить их.

Ивиш опустила голову.

– Да.

Наступило молчание. Матье смотрел на поникшую голову Ивиш и ее хрупкие плечи: ему казалось, что она мало‑помалу покидает его.