Советское языкознание 1 page

§ 1. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ И ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ — ФИЛОСОФСКАЯ ОСНОВА СОВЕТСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

Уже в первые годы советской власти встал вопрос о методологи­ческих основах советского языкознания. В статье «О значении воин­ствующего материализма» В. И. Ленин писал: «...Без солидного фи­лософского обоснования никакие естественные науки, никакой мате­риализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания. Чтобы выдер­жать эту борьбу и провести ее до конца с полным успехом, естествен­ник должен быть современным материалистом, сознательным сторон­ником того материализма, который представлен Марксом, то есть дол­жен быть диалектическим материалистом»¹. Это ленинское положение относится в равной степени и к лингвистам, их методологии в области научно-исследовательской работы. Основой советского языкознания стала марксистско-ленинская философия.

Если языковеды прошлого были в большинстве своем эмпириками, стремились лишь к накоплению языковых фактов, но не пытались объяснять противоречивые факты языка, то марксистско-ленинская методология позволяет языковедам диалектически объяснять появле­ние или исчезновение любого языкового явления как закономерный прогресс развития языка.

К- Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин всегда проявляли интерес к вопросам языкознания, как в теоретическом, так и в практическом его значении. Классики марксизма-ленинизма, считая язык важней­шим средством идеологической борьбы, в своих работах установили два основных аспекта языка — коммуникативный и идео­логический. Определяя коммуникативный аспект языка, Маркс и Энгельс писали: «Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоя­тельной необходимости общения с другими людьми»². «Язык есть важ­нейшее средство человеческого общения»³,— так определил язык В. И. Ленин. Понимание языка как важнейшего средства идеологи-

¹ Ср.: В а х е к Й. Лингвистический словарь Пражской школы. М., 1964; X з м п Э. Словарь американской лингвистической терминологии. М., 1964.

¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 45, с. 29—30. ⁸ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 3, с. 2Э. ³ Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 25, с. 253.

ческой борьбы лежит в основе ленинской критики приемов либераль­ной буржуазии. Ленинский анализ нсевдореволюциониой фразеологии имел основополагающее значение для разработки проблемы социально обусловленных речевых стилей.

Подлинно материалистическое решение вопроса о соотношении языка и мышления дает ленинская теория отражения: «Иначе, как через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем»¹; «ощущение есть результат воз­действия материи на наши органы чувств»². Ленин четко определяет процесс познання: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике — таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности»³. Первой ступенью познания является чувственное восприятие. Воздействуя на наши органы чувств, внешний мир вызывает определенные ощущения (зрительные, слуховые и т. д.). Ощущения от предметов объективного мира представляют собой материал для мышления: у человека возникают представления о предмете и образуются понятия об этом предмете.

Ленин подчеркивает, что с чувственным восприятием внешнего мира теснейшим образом связано образование представлений и по­нятий и их наименование. Понятия в мышлении человека возникают благодаря отвлечению от тех или иных сторон действительности в процессе ее анализа. «Познание,—■ указывает Ленин,— есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цель­ное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов etc.»⁴. Абстракции дают нам то же отражение кон­кретных явлений, которое мы получаем в результате чувственных восприятий, только взятых в их общих, наиболее существенных свойствах. Как обобщенное выражение одинаковых свойств конкрет­ных явлений абстракция чувственно не воспринимаема, но это не значит, что она не связана с реальностью. Именно общее показывает нам действительность глубже, вернее, полнее, чем непосредственное чувственное восприятие или представление.

В процессе отвлечения от чувственного восприятия понятие обле­кается в чувственный образ, каким является слово. Ленин подчеркивал, что «всякое слово (речь) уже обобщает», что «в языке есть только обще е»^ъ. Говоря о том, что в языке есть только общее, мы признаем, что язык так или иначе участвует в выражении, закреплении мысли.

В тесной связи с вопросом о соотношении языка и мышления на­ходится проблема соотношения формы и содержания. Ленин указы­вает, что нельзя изучать язык в отрыве от мышления, форму — от содержания. Мышление отражает действительность, а язык выражает действительность только через социальную и познавательную дея­тельность люде!'!, которые, отражая действительность в своем сознании, воздействуют на нее как общественная сила. Форма и содержание

¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 18, с. 320.

'Там же, с. 52.

³ Там же, т. 29, с. 152—153.

«Там же, с. 163—164.

s T а м ж е с. 246, 249.

теснейшим образом связаны друг с другом. Внешние показатели, «если рассматривать их как формы, «отличные от содержания и лишь внешние ему»; неспособны охватывать истину»,— записал Ленин в конспекте книги Гегеля «Наука логики»¹. В лингвистическом плане это значит, что язык, яеляясь формой выражения мысли, имеет и свое содержание — объективный мир, отраженный в сознании. Диалекти­ческое единство формы и содержания не исключает их различия. Форма должна соответствовать содержанию, так как последнее. ее порождает, но, развиваясь и изменяясь, содержание постепенно пере­растает форму, начинается «борьба содержания с формой и обратно. Сбрасывание формы, переделка содержания»².

Признание первичности существования предметов и явлений объ­ективной действительности, существующих вне нас и помимо нас, отражение этих предметов и явлений в нашем сознании и обозначение их с помощью языковых средств составляет одну из характерных особенностей марксистского языкознания.

Диалектический материализм исходит из того, что движение че­ловеческого познания осуществляется через относительные истины к абсолютной истине. Это значит, что наши понятия и представления о связях и отношениях изучаемых нами явлений все время меняются, углубляются, уточняются во всей совокупности их закономерностей. В конечном итоге такой путь познания все больше приближает нас к проникновению во внутреннюю сущность изучаемых явлений. «В теории познания, как и во всех других областях науки,— писал Ленин,— следует рассуждать диалектически, т.е. не предполагать готовым и неизменным, наше познание, а разбирать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание становится более полным и более точным»³. Если применить это ленинское положение к языкознанию, то ясно, что изучение языка не может ограничиваться каким-либо одним методом, ибо исполь­зование одного метода не обеспечивает полной глубины и точного знания языковых явлений.

Положение диалектического материализма о взаимосвязи всех явлений в природе и обществе находит подтверждение и в науке о языке. В каждом из языковых явлений проявляются свои связи и закономерности. Наши понятия отражают общие, существенные сто­роны и связи явлений, но это общее «только и есть ступень к познанию конкретного, ибо мы никогда не познаем конкрет­ного полностью. Бесконечная сумма общих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте»⁴.

В языке мы также можем выделить общие свойства. Прежде всего общим признаком языка является его социальная функция — служить средством общения между членами языкового коллектива. В каждом языке имеется также звуковая материя, способная воплощать понятия

¹ Л е н и н В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 29, с. 85.

² Т а м же, с. 203.

³ Т а м же, т. 18, с. 102.
«Там ж е, т. 29, с. 252.

2G3

и по-разному организовывать эти понятия в суждения, и наконец, язык способен передавать из поколения в поколение результаты мы­слительной деятельности людей путем устной передачи или графиче­ского изображения. Глубокое изучение этих свойств языка ведет к познанию языка как объективно существующей материальной ре­альности.

С позиций исторического материализма решена и проблема соот­ношения языка и общества. Являясь важнейшим средством челове­ческого общения, язык не может существовать вне общества, поскольку он социально обусловлен как по происхождению, так и по назначению.

«Буржуазное общество,— писал Маркс,— есть наиболее развитая и наиболее многосторонняя историческая организация производства. Поэтому категории, выражающие его отношения, понимание его организации, дают вместе с тем возможность проникновения в орга­низацию и производственные отношения всех отживших общественных форм <...>. Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны» ¹. Это положение важно и для понимания социального функционирования и социальной дифференциации языка. Экономическая разобщенность и территориальная замкнутость, характерные для феодального общества, приводили к появлению территориальных и социальных диалектов. Характеризуя быт села Красного, Арзамасского уезда, Нижегородской губернии, Ленин писал: «Небезынтересно отметить здесь особый жар­гон красносельцев; это — характерная черта территориальной замк­нутости, свойственной мануфактуре. «В селе Красном фабрики по-матройски называются поварнями... Матройский язык принадлежит к числу многочисленных ветвей офеньского, из.которых главных три: собственно офеньский, употребляющийся преимущественно во Влади­мирской губернии, галивонский — в Костромской и матройский —■ в Нижегородской и Владимирской губерниях» («Труды куст, ком.», V, стр. 465). Только крупная машинная индустрия вполне разрушает земляческий характер общественных связей и ставит на их место национальные (и интернациональные) связи»².

Примером диалектического подхода к установлению связей между языковыми явлениями и вызвавшими их социальными причинами является работа Энгельса «Франкский диалект». В ней Энгельс пока­зывает социальные причины второго передвижения согласных в гер­манских языках. Наличие звуковых закономерностей в истории каж­дого языка он считает не проявлением слепой необходимости природы, как младограмматики, а результатом определенного периода исто­рического развития языков, когда эти звуковые процессы совершались. Энгельс проводит мысль о том, что второе передвижение согласных (известное как древневерхненемецкий перебой согласных) происхо­дило в диалектах племен, расположенных по крупнейшему торговому пути — по Рейну. И сначала передвижение согласных затрагивало лишь слова, так или иначе связанные с торговым обиходом. Это на­блюдение указывало на связь языковых изменений с конкретными

особенностями общественной жизни носителей этого языка в опре­деленную историческую эпоху.

С позиций исторического материализма классики марксизма-ле­нинизма дали четкий ответ на вопрос, к какой стороне жизни обще­ства — материальной или идеальной (духовной) — относится язык, потому что от правильной позиции в решении этого вопроса зависит многое в понимании природы языка и разработке теоретических про­блем языкознания. В языке есть и идеальная сторона (опосредованное через мышление выражение в языке предметов и отношений объек­тивного мира), и материальная сторона (звуки). Маркс писал, что «словесное наименование лишь выражает в виде представления то, что повторяющаяся деятельность превратила в опыт, а именно, что людям, уже живущим в определенной общественной связи {это — предположение, необходимо вытекающее из наличия речи}, опреде­ленные внешние предметы служат для удовлетворения их потребно­стей»¹. Из этого положения следует, что язык относится к области духовной культуры.

В разработке марксистской лингвистической теории в истории советского языковедения, особенно в период его становления, были упрощенческие подходы, вульгаризаторские толкования некоторых положений классиков марксизма-ленинизма. Но в дальнейшем по­ложения диалектического и исторического материализма советские языковеды применяли для познания гносеологических сторон языка и методов и приемов его анализа.

§2. ЯЗЫКОЗНАНИЕ В 20-Е ГОДЫ. Н. Я. МАРР

После Великой Октябрьской социалистической революции в нашем громадном многонациональном государстве впервые в мире стала претворяться в жизнь подлинно гуманная идея братства и равенства народов. Каждый народ Советского Союза получил возможность строить свою собственную культуру, социалистическую по содержа­нию, национальную по форме. Это возложило на языковедов задачу первостепенной важности — помочь ранее бесписьменным народам соз­дать письменность на родном языке. Кроме того, лингвисты чувствовали острую необходимость в критическом пересмотре своих теоретичес­ких позиций. И в этом отношении особую решительность проявил Н. Я- Марр (1864—1934), один из крупнейших русских лингвистов.

Марр родился в г. Кутаиси. С отличием окончив кутаисскую клас­сическую гимназию, где были особо отмечены его отличные способ­ности к языкам, Марр в 1884 г. поступает на факультет восточных языков Петербургского университета, где занимается грузинским, армянским, семитскими и кавказскими языками. С 1901 г. Марр — профессор Петербургского университета, а в 1912 г. его избирают действительным членом Академии наук.

Великая Октябрьская социалистическая революция, установившая новые общественные отношения, требовала нового содержания и от

'Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 12, с. 731. ² Л е н и н В. И. Поди. собр. соч. Изд. 5, т. 3, с. 392.

'Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 19, с. 377.

общественных наук. Практическая деятельность советских лингвистов была направлена а*первую очередь на изучение и описание неиндоев­ропейских языков различных народов и народностей Советского Союза. И не случайно работу по пересмотру теоретических установок в науке о языке возглавил не индоевропеист. Именно представителю кавказского и семитского языкознания было легче всего увидеть и ощутить кризисное состояние господствовавшего в то время индоев­ропейского языкознания с его сравнительно-историческим методом. Марр признавал заслуги индоевропеистики в развитии научной линг­вистической мысли, но справедливо считал, что эти заслуги целиком и полностью относятся к прошлому. На современном этапе индоев­ропейское языкознание, обязанное, как говорил Марр, в конечном счете, породившей его буржуазной идеологии, зашло в тупик, по-

I скольку занималось изучением вымышленного, никогда не существо-

I вавшего праязыка.

I "" Марр также видел, что индоевропейское языкознание, каким оно было в начале века, являлось в значительной степени опорой реак­ционной теории расового неравенства народов и вытекавшего из этой теории положения о разной степени ценности различных языков. Дей­ствительно, некоторТые^'редставителй старого индоевропейского язы­кознания пытались доказать, что так называемые индоевропейские народы были исконно связаны узами кровного родства и явились твор­цами и носителями самой высокой культуры в мире, что в силу своего расового и духовного превосходства эти народы подчиняли другие племена и народности и, становясь господствующей социальной силой, приобщали их таким образом к более высокому материальному и культурному уровню. Все достижения человеческого общества так или иначе приписывались индоевропейскому комплексу народов, исторической миссией которых, с точки зрения некоторых ведущих представителей индоевропеистики, являлось принятие на себя роли вершителей судеб неиндоевропейских народов, якобы не способных в силу своих расовых особенностей ни к государственному строитель­ству, пи к осуществлению общественного прогресса. Индоевропейские народы объявлялись дзижущей силой исторического развития об­щества.

Подобные идеи были несовместимы как с идеями интернациона­лизма, братской солидарности всех народов, так и с материалистиче­скими воззрениями на сущность исторического процесса. Поэтому вполне естественным является бескомпромиссное неприятие индоев-ропеизма, которое наиболее ярко выразилось в марровском направ­лении языковедческой работы начала 20-х годов.

Выход из теоретического тупика, в который попала наука о языке, могла, по мнению Марра, обеспечить в данный период развития язы­кознания только «яфетическая» лингвистика, выросшая позднее в «новое учение о языке». Именно изучение яфетических (кавказских) языков, с точки зрения Марра, дает материал для по­нимания языковых процессов в системе различных языковых семейств, которые когда-либо находились в контакте с яфетическим миром Кавказа.

Основные положения «нового учения о языке» сводятся к следую­щему. Язык, считает Марр, «есть надстроечная категория на базе про- 4? изводства и производственных отношений, предполагающих наличие трудового коллектива», это «такая же надстроечная общественная ценность, как художество и вообще искусство»¹. Из представления о языке как надстроечной категории Марр сделал ряд выводов:

1) языковые состояния сменяются в результате смены обществен* ных формаций (учение о стадиальности языка): «...Так называемые семьи языков <...> представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в дру­гую»². Таким образом, переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в дру­гое, причем эта смена языковых состояний сопровождается коренной ломкой одной структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы, но сохраняющей много элементов старой. Так, изолирующий строй языка являлся якобы языковым отражением первобытнообщинной формации, агглютинирующий строй соответ­ствовал, по мнению Марра и его приверженцев, родовой организации общества, а флектирующие языки — формациям классового общества;

2) пути развития всех языков едины (теория единства глоттогони­ческого процесса); *

3) исключительно большое значение в формировании отдельных, особенно индоевропейских, языков имеет языковое скрещивание. В скрещивании языков Марр видел главный"~фактор, обусловивший расхождение близкородственных диалектов;

4) поскольку всякой идеологической надстройке присуща классо­вая сущность, то и язык, будучи надстройкой, тоже является класс о­вым (учение о классовости языка).

В связи с созданием «нового учения о языке» возникла настоятель­
ная потребность в таком лингвистическом методе, который бы в корне
отличался от традиционного сравнительно-исторического и позволил
бы свободно оперировать разноязычным лексическим материалом без
учета действия звуковых законов. И вот Марр предлагает ч етыре х-
элементный анализ, принципы и техника которого остались шГШШми
ни для последователей ученого, ни, видимо, для него самого. Марр
считал, что первоначально существовали четыре первичных элемента
(scd, ber, yon, ros), которые встречаются во всех языках. Исходя из
этого, он произвольно манипулировал лексическими элементами раз­
ных языков вместо установления точных звуковых соответствий
сравниваемых языков. i

«Новое учение о языке» господствовало в начальный период раз­вития советского языкознания. Учение Марра было попыткой, пусть несовершенной и неудачной, ответить на запросы эпохи. Оно вдох­новлялось правильной в своей основе идеей: революционная страна

¹ Цит. по кн.: Звегинцев В. А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. 2, с. 287.

Ма р р Н. Я. Избр. работы, т. 2. Л., 1936, с. 72.

.10 Зэк. 169

должна иметь революционную общественную науку. Антирасистская направленность, внимание к мелким и мельчайшим, бесписьменным и неизученным языкам, содействие их разработке — Бсеэто полностью отвечало революционному мировоззрению и немало способствовало популярности «нового учения о языке». Боевой дух и пафос преобра­зования советской эпохи пронизывают деятельность Марра с первых дней революции. Он убежден, что новое общество, которое создается в России, требует нового содержания всех общественных наук, в том числе и языкознания. «К сожалению, реализация правильных в основе / идей оказалась крайне неудовлетворительной. Сказался недостаток / философской подготовки, а также отсутствие настоящей лингвисти-i ческой школы (Марр был больше филолог, чем лингвист). В резуль­тате — упрощенное, вульгарно-социологическое истолкование слож­ных явлений и процессов языкового развития. Такие положения, как надстроечность и классовость языка, единство глоттогонического процесса, теория стадиального развития, носили декларативный характер и не получали серьезного обоснования»¹.

Однако абсолютизация «нового учения о языке» сужала творче­ские возможности советских языковедов. Поэтому 30-е годы харак­теризуются поисками компромисса в преодолении вульгарно-материа­листических схем этого учения.

§3. ГРАММАТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ И. И. МЕЩАНИНОВА И ПРОБЛЕМЫ СИНТАКСИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ ЯЗЫКА

Стремление соединить отдельные положения «нового учения о языке» с самостоятельными лингвистическими взглядами проявляется в работах одного из ближайших учеников Н. Я- Марра видного со­ветского языковеда И. И. Мещанинова (1883—1967). Окончив юри­дический факультет Петербургского университета, Мещанинов сна­чала заинтересовался археологией Древнего Востока. Затем, по совету Марра, он слушает лекции по грузинскому и халдскому (урарт­скому) языкам и с 1922 г. сам начинает читать курсы по халдоведению. В 1929 г. Мещанинов впервые выступает как лингвист-теоретик, он занимается преимущественно сравнительно-типологическим описанием грамматических форм разносистемных языков. Лингвистическая кон­цепция Мещанинова нашла отражение в таких его работах, как «Но­вое учение о языке. Стадиальная типология» (1936), «Общее языко­знание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения» (1940), «Члены предложения и части речи» (1945), «Глагол» (1949) и др. Наряду с интенсивной научной деятельностью Мещанинов вел большую научно-организационную работу: он был директором Ин­ститута языка и мышления им. Н. Я. Марра (ныне Институт языко-• знания АН СССР), академиком-секретарем Отделения литературы и языка АН СССР (1939—1950) и т. д.

¹ А б а е в В. И. Лингвистический модернизм как дегуманизация науки о языке,— «Вопросы языкознания», 1965, № 3, с. 23.

Восприняв идею Марра о единстве глоттогонического процесса, 1 Мещанинов творчески ее переработал, создав синтаксическую > стадиальную теорию. Он считает, что языки проходят в своем развитии три синтаксические стадии в зависимости от грам­матического оформления подлежащего в предложении: пассивную, эргативную и активную. Первоначально Мещанинов приурочивает эти "стадии к сменам общественного строя. Затем он предлагает изу­чать основные категории синтаксиса в языках разного типа в связи с проблемой развития мышления и средств его языкового выражения. Для пассивной стадии характерны инкорпорирующие языки (языки американских индейцев, чукотский и др.), которые не различают слова и предложения. Например, чукотское ты-ата-каа-нмы-ркын — «Я жирных оленей убиваю» в остов корпуса ты-нмы-ркып инкорпорирует каа — «олень» и его определение ата —«жир»; иное расположение в чукотском языке невозможно. «Характерной особен­ностью мышления этой стадии,— пишет Мещанинов,— является кол­лективное восприятие, ведущее к объединению (обобщению) существ и предметов по группам, каковым в лингвистической литературе обычно присваивается наименование «классов»¹.

В таком состоянии логический субъект и объект сливаются в речи и представляются пассивными, так как человеческое сознание якобы создает мифологический субъект, действующий через человека. На пас­сивной стадии глагол (основная категория языка) не знает переход­ности и непереходности действия, а словесный комплекс, представляя единое целое, включает в свой состав различные части. Аналогичные образования встречаются не только в чукотском, алеутском, нивхском и других инкорпорирующих языках, но и в индоевропейских языках [ср. рус. перекати-поле — «растение», гуляй-город — «боевое соору­жение в русской армии XV в.».). Подобные факты языка заставляют задумываться: либо наличие одинаковых конструкций, зафиксирован­ных на пассивной стадии синтаксического развития и встречающихся в разносистемных языках, является общеязыковой тенденцией, либо это языковая случайность.

За пассивной стадией следовала эргативная стадия, синтаксической основой которой являлась эргативная конструкция. В этой конструкции, характерной для иберийско-кавказских языков (грузинского, абхазского, адыгейского, лезгинского и др.), баскского и некоторых языков народов Азии и Америки, субъект действия стоит в особом, эргативном падеже, а объект — в именительном падеже. На­пример, в предложении Человек приобрёл дом слово дом ставится в име­нительном падеже, а человек — в эргативном. В эргативной стадии, указывает Мещанинов, «ослабляется, а затем и вовсе исчезает инкор­порирование, <...> и само реально действующее лицо, сначала пони­маемое лишь в роли выполнителя деяния, а затем осознанное как тако­вое, выносится наружу, утрачивая свое прежнее пассивное содержание и разбивая фразу-слово на ее составные части. Выделяется логический

¹ Мещанинов И. И. Новое учение о языке. Л., 1936, с. 162.
10* ²⁷³

субъект и его противоположность — объект»¹. Промежуточное поло­жение этой стадии подтверждалось материалом картвельских языков, в которых употребление эргагивной конструкции было уменьшено в результате развития синтаксической структуры в сторону сближения с индоевропейскими языками.

И наконец, последней стадией синтаксического развития является активная, в которой ведущим синтаксическим признаком явля­ется именительный падеж (номинатив) в качестве единственной фор­мы подлежащего, вне зависимости от переходности или непереход­ности глагола. Номинативная конструкция, типичная для активной стадии, характеризует индоевропейские, урало-алтайские и семито-хамитские языки.

s В дальнейшем Мещанинов ставил под сомнение стадиальный харак­тер синтаксических типов. Однако в то время идея проведения синтак­сических исследований, построенных на типологическом сопоставле­нии родственных и неродственных языков, была новой для советского языкознания. Подобные синтаксические исследования содействовали преодолению привычного для сравнительно-исторического языкозна­ния сопоставления только родственных языков; впервые для сравнения стали привлекаться языки иных структурных типов — кавказских, палеоазиатских и др. Поэтому Мещанинов может быть назван осново­положником типологического изучения языков в советском языко­знании. Кроме того, своими трудами он способствовал включению в общетеоретические и сравнительно-типологические исследования бесписьменных и малоизвестных языков народов Советского Союза, стимулируя их конкретное изучение.

Учение Марра о ведущей роли семантики в работах Мещанинова переросло в учение о понятийных категориях. Под понятийны­ми категориями Мещанинов подразумевает понятия, сущест­вующие в данной общественной среде (понятия субъекта, предиката, предметности, рода и т. д.). Эти понятия не описываются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом строе. Те понятийные категории, которые получают в языке свою син­таксическую или морфологическую форму, становятся грамматиче­скими понятиями. Например, деление на мужчин и женщин остается в русском языке различением понятийным; эти понятийные категории проявляются в лексике, в соответствующей семантике слов (ткач — ткачиха). Понятийная категория атрибутивности передается грамма­тической категорией прилагательного. По мнению Мещанинова, поня­тийные категории, встречающиеся во всех языках, носят универсаль­ный характер, но различаются по внешнему выражению.

В 40-х годах Мещанинова начинает интересовать проблема единст­ва человеческого сознания, которое определяет общность понятийных категорий, лежащих в основе структурного разнообразия внешних форм. Таким образом, постепенно он отходит от тех позиций, которые традиционно связывались с именем Марра, и вырабатывает свою линг­вистическую концепцию.