Ноябрь – декабрь 1989 года 2 page

– Ах, в очереди стоять? – спросила Лидия с наигранным унынием. – Или бегать за нами с метлой?

– Какое необычное чувство юмора. – Анук сурово посмотрела на нее. – Просто помните, дорогие мои, за этим стоит очень доброе дело. Подумайте об этих несчастных невинных детях, родившихся со СПИДом. Именно для этого и собирают деньги.

– Она хочет, чтобы мы чувствовали себя виноватыми, – вздохнула Лидия.

– И травит душу, думает, что поможет, – согласилась Бу Бу.

– И ей это удается, – еще раз вздохнула Лидия. – Черт!

– Ну, нечего попусту тратить время! Идите! – И Анук грациозно взмахнула рукой. – Идите и… осмотрите все!

– Пошли, Бу Бу. Может, и переживем. Начнем… о‑ох… великий осмотр. – Взяв блокнот и кальки и в последний раз метнув на Анук уничтожающий взгляд, Лидия вынырнула из машины. Повернувшись к дому и склонив голову набок, она постояла так несколько минут, взирая на него с содроганием и чувством полной безнадежности. Если бы дом был одушевленным существом, она готова была бы поклясться, что он тоже смотрит на нее своими темными, как зловещее предзнаменование, пустыми окнами.

– Надеюсь, на нас там не набросится что‑нибудь клыкастое! – передернувшись, в тон ее мыслям, выдохнула Бу Бу.

– Если не ошибаюсь, днем вампиры спят у себя в склепах. А поскольку сейчас утро и светит солнце, то пока нам ничего не грозит. – Голос Лидии был наигранно веселым. – Со стороны вампиров, по крайней мере.

– Может быть. – Бу Бу незаметно огляделась. – Но в подвал заходить не будем, ладно? Я не собираюсь там никуда спускаться ниже первого этажа. Если у чего‑то больше, чем четыре ноги, то я этого не переношу, ты же знаешь, да и с четырьмя‑то ногами – не очень.

– Вы забыли! – послышался из машины голос Анук. Обернувшись, Лидия наклонилась и увидела, что та протягивает ей ключи.

– А ты? Разве ты не идешь с нами? Анук покачала головой.

Она очень удобно устроилась в машине, где был бар, холодильник и телевизор. К тому же она прихватила последний выпуск французского „Вога", а сотовый телефон и несколько книг и вовсе не располагали к экскурсии. Зачем?

– Нет, дорогая, идите вдвоем. Пустые комнаты – это ведь по вашей части? – И она позвенела ключами.

– Ну, хорошо, – махнула рукой Лидия, беря ключи. – Идем, Бу Бу. – Она осторожно заковыляла в белых босоножках из кожи ящерицы, каблуки тут же увязли в песке.

– Господи, и чтобы увидеть ЭТО, неужели надо было прилично одеваться? – ворчала ей вслед Бу Бу.

– Не знаю, как ты, а я бы с удовольствием надела сандалии, а еще лучше – кроссовки. А вообще‑то рабочие бутсы – самое подходящее.

– Конечно, мисс Робинсон. Мисс Шокросс говорила, что вы приедете. – Метрдотель слегка поклонился. – Она уже ждет вас за своим столиком. Пожалуйста, пройдемте со мной…

– Благодарю. – Эдвина последовала за ним через отделанный мрамором зал ресторана „Четыре сезона" – этого своего рода обеденного клуба знаменитостей нью‑йоркского мира прессы, чьи влиятельность и связи измерялись не только занимаемым столиком, но и тем, какой именно столик занимал человек каждый день.

Но табель о рангах соблюдался только в этом зале и только во время ленча, к большому залу с бассейном это не относилось. Позже, когда наступало время ужина и развлечений, огромный ресторан на Восточной 52‑й улице, вмещающий почти двести человек, который проектировали Филип Джонсон и Май ван дер Роэ и на стенах которого в строгих музейных рамах красовались оригиналы Пикассо, Раушенберга и Миро, становился просто дорогим рестораном, готовым принять каждого, кто был одет соответственно.

Когда Эдвина подошла к столику, Лайза Шокросс не встала со своего места. Улыбнувшись, она протянула руку.

– Наконец‑то мы встретились. Пожалуйста, садитесь и называйте меня Лайза.

Эдвина пожала протянутую руку и села. Приветствие Лайзы прозвучало так, словно она не могла дождаться этой встречи. Несомненно, результат статьи в „ВВД".

– В таком случае вы тоже называйте меня просто Эдс, как мои друзья.

– Значит, Эдс. Хотите коктейль? Я пришла раньше и уже заказала себе.

Эдвина взглянула на бокал Лайзы. Она также заметила, что на столе нет ни ведерка со льдом, ни завернутой в салфетку бутылки с шампанским.

Лайза засмеялась и подняла свой бокал.

– Имитация. Яблочный сок для цвета и шипучка. Если выпью за завтраком что‑нибудь спиртное, то уже не смогу толком работать. Алкоголь сразу ударяет в голову.

Эдвина с уважением посмотрела на нее.

– Я буду то же. Прекрасно понимаю, что вы имеете в виду.

Лайза заулыбалась.

– Принесите еще два, – сказала она ожидающему официанту, – и одно меню.

– Слушаю, мисс Шокросс.

– Я знаю это меню как свои пять пальцев. Слава Богу, что у них есть кое‑что диетическое. Если бы я постоянно не сидела на диете, я бы раздулась, как шар.

Они немного поболтали о пустяках, пока не принесли меню Лайза подняла бокал.

– За успех!

– За это я выпью, – согласилась Эдвина. И обе отпили по глоточку. Эдвина просмотрела меню.

– Закусок не надо, сказала она официанту, – только тушеное филе морской рыбы с папайей и луком‑пореем.

– А мне, как обычно, жареного омара и зелень. Ни соуса, ни масла и две порции лимона.

– Очень хорошо, мисс Шокросс. Я позабочусь, чтобы лимон завернули в салфеточки. – Поклонившись, официант исчез.

Сложив на столе руки, Лайза задумчиво разглядывала Эдвину.

– Говорят, вы восходящая звезда моды? Эдвина пожала плечами.

– Да, я собираюсь представить коллекцию моделей. Но звезда моды… – Она рассмеялась. – До этого еще далеко.

– Зачем же так принижать себя? Я слышала, вы очень талантливы.

Минуту Эдвина молчала.

– Посмотрим, когда я представлю коллекцию. У столика остановилась тележка с булочками.

– Это не для меня, – замахала руками Лайза. – Слишком много окислов, – и вопросительно посмотрела на Эдвину.

– Я тоже не ем.

Царственным жестом Лайза отослала разносчика.

– Лучший способ избежать соблазна – это прежде всего не иметь его перед глазами.

Кивнув в знак согласия, Эдвина отпила еще глоток.

– Вас не удивило, почему я изменила дату нашей встречи? – спросила Лайза.

– И да и нет, – честно ответила Эдвина. – Чего я не могу понять, так это почему?

– Вы только начинаете. Конечно, на 7‑й авеню много сиюминутного, проходящего. – Она слегка улыбнулась. – Модельеры постоянно появляются и исчезают.

– Да, мода капризна. И вкусы покупателей тоже. Лайза посмотрела ей прямо в глаза.

– Но только не маркетинг, – проницательно заметила она. – Или здравый подход к делу.

Эдвина подняла брови.

– Похоже, вы хорошо информированы.

– Быть в курсе – часть моей работы. На 7‑й авеню, как вам известно, почти нет секретов. Я знаю, кто с кем спит, у кого одна любовница или две, кто балуется кокаином. С гордостью скажу, что мне известно, чья звезда восходит, а чья – на закате. – Она внимательно наблюдала за реакцией Эдвины. – И мое внутреннее чутье подсказывает, что вас ждет удача. – Взяв бокал, она медленно поворачивала его. Вспениваясь, пузырьки газа поднимались на поверхность. – Не принимайте это как что‑то личное, но я навела о вас справки.

Эдвину это не удивило.

– Я сделала то же самое. Попросила моих сотрудников дать больше информации о вас.

В свою очередь это не удивило и Лайзу.

– Поэтому я и думаю, что вас ждет удача. Вы не полагаетесь на „авось".

– Очевидно, и вы тоже, – сухо ответила Эдвина.

– Говорят, вы уже начали подбираться к должности Анны Винтур из „Вог". А ведь вы только начали работать в „Шик!". Насколько я помню, вы приехали из Англии немногим более года назад!

Теперь настала очередь Лайзы поджать губы.

– Это лишний раз доказывает то, что я уже сказала: похоже, в этом бизнесе нет секретов.

Эдвина улыбнулась.

– Я тоже так думаю. Итак, почему же вы ускорили нашу встречу?

В ответ Лайза тоже улыбнулась.

– Я хотела встретиться с вами лично и сделать предложение. Думаю, мы сможем помочь друг другу.

Эдвина удивилась.

– Возможно, вы сможете помочь мне, но почему вы думаете, что я в состоянии что‑то сделать для вас?

– Вы, конечно, человек прямой, и это хорошо. Я тоже. Я открою свои карты, а вы, если захотите, свои. Не секрет, что „Шик!" в Америке сейчас журнал мод номер два. – Она сделала паузу, и в ее глазах появился металлический блеск. – Я хочу сделать его журналом номер один.

– Но зачем, если вы нацелились на „Вог"?

– Очень просто. – Тут Лайза скромно улыбнулась.

– Издательское дело во многом сходно с телевидением. Например, вещательная сеть А под руководством мистера Икс занимает по рейтингу первое место. Тогда сеть Б переманивает его к себе, чтобы с его помощью захватить это место. И если это происходит, то сеть В в свою очередь перетаскивает его к себе, чтобы он также вывел их в лидеры.

– И в процессе таких перемещений влиятельность и зарплата мистера Икс очень сильно возрастают, – с расстановкой продолжила Эдвина, – и, когда ему уже больше некуда перемещаться, он возвращается обратно на сеть А, но получает при этом уже в пять – десять раз больше, чем когда он там работал.

Лайза улыбнулась.

– И с каждым скачком и перемещением становится все более и более влиятельным. – Она помолчала. – Теперь мне наверняка известно, что вы знаете, где скрыты большие деньги в нашей области и что вы намерены отрезать солидный кусок от общего пирога.

– Вы действительно добросовестно выполнили домашнее задание.

– Знание – это власть. – В этот момент официант принес заказанные блюда, и Лайза замолчала. Убедившись, что им больше ничего не требуется, он отошел, и Эдвина, отрезав тонкий ломтик папайи, вновь взглянула на Лайзу.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос. Почему вдруг я так понадобилась вам и „Шику!"?

– Вы будете делать основную рекламу, – выжимая лимонный сок на омара, ответила Лайза. – Такие фирмы, как „Эспри", „Лиз Клэрборн" и „Джордж Марциано" ежемесячно тратят на рекламу сотни тысяч долларов. Вам тоже придется это делать, и немалая часть осядет в „Шик!".

– С каких это пор редактор опускается до таких земных дел, как реклама? У вас для этого целый отдел.

– Да, конечно, но одежда продается не только с помощью рекламы, – и, откусив микроскопический кусочек омара, она многозначительно посмотрела на Эдвину. – Мы говорим о представлении коллекции и об освещении ее в прессе. Хорошо, когда одежда продается и так, кто спорит?

Эдвина отрезала кусочек рыбного филе, затем тонкий ломтик папайи и задумчиво отправила их в рот. Нежное мясо в сочетании с тропическим фруктом давали восхитительный вкус. Божественно!

Лайза бросила пробный шар.

– Что вы скажете на то, если на обложке „Шик!" будет одна из моделей вашей самой первой коллекции? – И она с улыбкой отрезала еще кусочек омара. – Ну, скажем… если ее представит Билли Дон?

Эдвина чуть не раскрыла рот.

– Извините, – тихо произнесла она, чувствуя, что ей надо собраться с мыслями. – Я, наверное, ослышалась.

– Нет, не ослышались. Просто вам трудно в это поверить.

– Вы правы, черт возьми. В таком случае, почему бы вам заодно не спросить, хочу ли я, чтобы мне опять было двадцать лет?

Лайза улыбнулась.

– Потому что я предлагаю только то, что могу. Но я могу спросить и больше.

– Больше?

– Больше, – кивнула Лайза. – А что вы скажете, если я предложу вам в том же выпуске цветной разворот ваших моделей на восьми страницах? И тоже с Билли Дон? Сегодня она самая лучшая манекенщица.

Эдвина отложила нож и вилку. Она не могла, ну просто не могла больше есть. Да и возможно ли, после того как тебе предложили солнце, луну и еще звезды в придачу? Весь мир, не многовато ли? Нет, надо ущипнуть себя.

– Эдс! – весело окликнула ее Лайза. – Где вы?

– Разве сегодня Рождество? А может, русская Пасха? Или Ханука? – Она глотнула из бокала и тихо сказала: – Просто так подобных предложений не делают, – и внимательно посмотрела на Лайзу, ища подтверждения.

Та ответила ей ласковым взглядом.

– Иногда – нет, иногда – да.

– Давайте напрямик. Что конкретно вы хотите за свою роль феи‑волшебницы?

Лайза посмотрела на нее в упор.

– Эксклюзивности.

Эдвина нахмурилась.

– Вы хотите, чтобы только „Шик!" имел право публиковать мои модели? – Она покачала головой. – Это невозможно, и вы сами это знаете.

– Нет. Эдс, эксклюзивное право для „Шик!" быть первым журналом, который представит самую первую коллекцию „Эдвины Джи". – На ее лице появилась легкая улыбка. – Вы можете рекламировать свою коллекцию в любом журнале в любое время после того, как выйдет „Шик!". Но я хочу иметь месяц форы, всего лишь один месяц, чтобы представить коллекцию. Эдвина глубоко вздохнула.

– Восемь страниц, вы сказали? Плюс обложка? – Она помахала возле лица ладонью, чтобы прийти в себя. Невероятно: Лайза Шокросс и „Шик!" фактически обеспечат „Эдвине Джи" твердое положение в мире моды – и одним махом.

– Но последнее слово относительно публикуемых вами моделей остается за мной?

– Если они представляют широкий спектр и являются законченными ансамблями – да. Но аксессуары выбирают наш главный художник и модельер.

– А можете вы также, – теперь Эдвина говорила очень, очень медленно, – гарантировать мне выбор фотографа?

– Теперь я вижу, – бросила Лайза сухо, – что вы действительно считаете, что наступило Рождество.

– У меня лишь одна цель: представить коллекцию наилучшим образом.

Лайза вздохнула.

– Хорошо. Кого вы хотите? Гельмута Ньютона? Скребнески? Франческо Скавулло?

– Никого из названных, – улыбнулась Эдвина. Лайза удивилась. Как? Она не хочет самых дорогих и самых лучших? Кого же ей тогда надо?

– Чем же вас не устраивают эти? Я думала, что вы будете добиваться именно кого‑то из них.

– Поймите меня правильно. Все они – фантастические фотографы. Но мне нужен Альфредо Тоскани.

Лайза нахмурила брови.

– Какая‑то особая причина?

– Первая причина: я знаю, что он может передать образ „Эдвины Джи". Вторая: мне нравится, как он работает. Кроме того, он почти так же престижен, как и другие, и капельку дешевле. – И самый близкий мне человек после отца, подумала Эдвина, не собираясь, однако, раскрывать перед Лайзой любопытные подробности своего детства.

– Прекрасно, Тоскани так Тоскани.

– Я выпью за это!

И они откинулись на спинки, довольные тем, как все обернулось.

К столику неслышно подошел официант и посмотрел на почти нетронутую тарелку Эдвины; по его виду можно было сказать, что он воспринял это словно личное оскорбление. Подняв одну бровь, он спросил:

– Мадам что‑то не понравилось?

– Мадам считает, что это было просто чудесно, – заверила его Эдвина.

Официант грустно взглянул на тарелку.

– Тогда можно унести?

– Да, пожалуйста.

– Может быть, принести десерт?

– Мне не надо, – тут же сказала Эдвина.

– И мне тоже, – сказала Лайза, но заказала кофе. – Капуччино.

– И мне чашечку, – попросила Эдвина. Не важно, ела ты, или нет, но выпить кофе – вполне приемлемо.

Лайза потянулась было за сумочкой, но вдруг заколебалась.

– Вы не против, если я закурю?

– Могу ли я быть против? – изумилась Эдвина. – Бог мой, Лайза, после всего, что вы мне предложили, курите хоть целый блок!

Сами не отдавая себе в этом отчета, Лидия и Бу Бу начали постепенно заводиться. Дух творчества не просто тлел в них, он бурлил.

– А знаешь, – с расстановкой сказала час спустя Лидия, после того как, попутно делая заметки, они осмотрели дом до последнего закоулка, – внутри все…

– … не так пло‑о‑охо, – закончила Бу Бу.

И они посмотрели друг на друга. Комнату эту с высоким потолком в задней половине дома, где они остановились, заливал солнечный свет, а большие окна выходили на песчаный океанский пляж.

– Для отделки этой комнаты идеально бы подошли Марк Хэмптон или Марио Буатта, – мечтательно произнесла Бу Бу. – Разве ты не видишь? Все в теплых тонах, присобранный вощеный ситец, домашний английский стиль?

– К черту Марка и к черту Марио, – рявкнула Лидия. Она прищурила глаза, зорко оглядываясь вокруг. – Эта комната моя!

Бу Бу растерялась.

– Лидия! – воскликнула она с упреком.

– Да что ты все – „Лидия, Лидия"! – И, энергично жестикулируя, она возбужденно прошлась по комнате.

– Мне нравятся эти пропорции. Так величественно… так по‑барски. – Она остановилась посередине, уперев одну руку в бок, другую подняв кверху. – Как же можно ошибиться? Бу Бу! Ну неужели ты не представляешь? Все обито панелями и окрашено в блестящий, глубокий синий цвет… с ним очень будут гармонировать каминные доски белого мрамора на каминах напротив… черепахового цвета жалюзи за шторами… огромная антикварная люстра из меди над задрапированным столом в центре?

Бу Бу перебила ее.

– Ты забиваешь эту комнату для себя?

– Да, – резко ответила Лидия. – Она моя. Бу Бу, ведь за дом отвечаем мы, правильно? А если мы, то за нами и первый выбор, значит, мы снимем сливки, – победно закончила она. – В конце концов, разве мы это не заслужили?

Бу Бу со вздохом отвернулась. Она невольно прищурилась из‑за яркого, отраженного океаном, блеска солнца, бившего сквозь окно. Она слишком хорошо знала этот тон Лидии – решительный и ожесточенно‑упрямый.

– Не совсем уверена, что это справедливо… – медленно сказала она, поворачиваясь к ней. – Мы должны подобрать и скоординировать действия дизайнеров и выделить им соответствующие комнаты.

– Бу Бу, в любви и войне справедливо все, а отделка демонстрационного дома и есть война! Или ты хочешь, чтобы за это дело взялась какая‑нибудь другая фирма? И потом… – Лидия вздернула голову. – Если уж нам придется отвечать за этот жуткий проект, то я считаю, что за наши усилия мы заслуживаем право первого выбора. Вот это справедливо, если тебя интересует мое мнение.

– Конечно, ты права, – Бу Бу заметно просветлела. – Но тем не менее возникнет недовольство, – задумчиво произнесла она, нахмурившись. – Может, лучше все‑таки тянуть спички?..

– К черту спички, Бу Бу! Главное, какие комнаты выбирать? А?

– Кроме этой? Ну, гостиные, кабинеты, спальни.

– Правильно. Но столовые с точки зрения их расположения слишком просты, это неинтересно, а детские всегда настолько милы, что даже противно. А что хуже всего для дизайнера?

– Кухни и ванные, – без запинки ответила Бу Бу.

– Естественно. – На лице Лидии появилось самодовольное выражение. – Значит, ты хочешь тянуть спички и вытянуть кухню? А еще хуже – ванную? Ну? Хочешь?

– Так, как ты все изложила, честно говоря, нет. Но если эту комнату делаешь ты, то я… сейчас подумаю… Библиотеку? Бр‑рр… – И она с отвращением передернулась. – Полки, полки, километры полок. Все эти книги… Лучше я сделаю основную спальню. Весь комплекс. Но только, – и тут она помрачнела, – не его‑и‑ее ванные.

– Прекрасно! Договорились!

– А кто тогда возьмет гостиную? А курительную? А… Лидия! Ты хоть примерно представляешь, сколько здесь комнат? Мы прошли сорок или пятьдесят!

– Ближе к Шестидесяти, но не волнуйся, дорогая! Ты ведь знаешь, сколько в Нью‑Йорке декораторов. Больше, чем клиентов. В любом случае я представляю все так: наши друзья, те, кому нужна конкуренция, и люди, которым мы обязаны, получат хорошие комнаты.

– А тем, кто нам не нравится, достанутся комнаты неправильной формы со всеми этими нишами и идиотскими углами, да еще ванные и кухни! – довольно закончила Бу Бу.

– Точно! – весело откликнулась Лидия.

– Но самое главное, у меня есть список декораторов, кто плохо обошелся со мной, когда я только начинала. Настало время отдать должок! – пропела Бу Бу.

– А помнишь, как Роберт и Винсент отговорили ван Даймонтса? И это после того, как мы столько времени потратили на его дом? Да они просто украли его! – напомнила Лидия.

– Еще бы! Вот они‑то и получат ванную без окон.

– Если повезет. А вспомни, как Хуан Пабло прямо из‑под носа увел у нас тот столовый гарнитур в стиле Регентства?

Бу Бу кивнула.

– За это он получит длинный, унылый, темный коридор.

– А два года назад, когда Альберту дали ту спальню в демонстрационном доме в Коннектикуте, которую хотели сделать мы? Помнишь, как ты страдала?

– Я как страдала! Да ты сама чуть не плакала. Но поскольку он партнер „Пэрриш‑Хадли", а сестра Пэриш все еще старейшина в нашем деле и с ее влиянием надо считаться, то с ним надо обойтись хорошо.

– Знаю. Жалко, правда? Но мы хорошо обойдемся только с теми, с кем надо. Договорились?

– Решено! – воскликнула Бу Бу. – Ну разве не интересно?

– Изумительно интересно! – радостно вторила Лидия. – И все как раз увидят, что происходит…

– … и что получается, – с довольным видом закончила за нее Бу Бу.

– А теперь уходим. Я вся в пыли, и изжарилась на солнце, и вообще хочу есть.

– А мне хочется выпить. Давай еще до города остановимся у почты. Это самое маленькое, что Анук может для нас сделать, как считаешь?

Начать близкие отношения с Дунканом Купером означало для Билли Дон первый шаг на пути к выздоровлению. Массовое надругательство, которому она подверглась у Воинов Сатаны, произошло почти год назад. Душевные шрамы останутся навсегда, но то, прошлое, казалось, было с ней в какой‑то другой жизни.

С тех пор немало воды утекло. Было много хорошего: Олимпия Арпель, взяв ее под свое крыло, стала ей не только боссом и наставником, но и преданным любящим другом, хотя временами они ссорились, потому что Билли отказывалась от некоторых съемок: она стала более независима, у нее появилась уверенность в себе и другие интересы, как, например, к защите животных; профессия манекенщицы принесла ей славу и деньги, она не сходила с обложек ведущих журналов мод. Но самое главное – теперь у нее был постоянный друг. До сегодняшнего дня их связывали платонические отношения, но для нее это был не только человек, который испытывал к ней глубокое чувство и готов был целовать землю, по которой она ходила, это был человек, который спас ее лицо. Она словно обрела ангела‑хранителя.

Но было в жизни и плохое. Сознание, что Змей где‑то рядом, грызло, как червь, а зверское убийство Оби Кьюти потрясло девушку до глубины души.

Ее неотступно преследовала мысль: а ведь на месте Оби могла быть я. Что, если бы я не поехала на съемку?

После убийства Оби она больше не смогла находиться в квартире, и, когда Дункан предложил переехать в его городской дом, так как там есть свободная спальня, она с радостью воспользовалась этим. Не для того, чтобы заманить Дункана: в глубине души она уже знала, что он принадлежит ей. Просто она чувствовала, что рядом с ним ей будет безопаснее всего.

Но после того страшного события жизнь Билли осложнилась: она стала бояться одна выходить на улицу и делала это, только если было уж совсем необходимо.

Она никуда не ходила пешком, никогда не ездила ни в метро, ни в автобусах, даже в такси; по настоянию Олимпии пользовалась машиной, которая отвозила и привозила ее. Все остальное время она сидела, запершись в доме.

Дом стал ее крепостью и добровольной тюрьмой.

Постепенно жизнь возвращалась в привычное русло; но даже когда она хотела побыть на свежем воздухе, то выходила только в сад позади дома.

Дункана беспокоил такой нездоровый образ жизни, не жизни – существования. Он старался убедить ее, что она не может вечно оставаться взаперти.

– Выходить каждый день, только чтобы поехать на работу, – нездорово ни физически, ни морально, – как‑то утром заявил он. – Сегодня суббота, прекрасная погода, и у меня нет никаких планов. Наденьте свое лучшее платье и давайте поедем куда‑нибудь. Пройдемся по магазинам, пообедаем, потом опять посмотрим что‑нибудь, а затем поужинаем.

Она возражала. Но он настаивал.

– Вам необходимо выйти. Я буду с вами неотлучно. Поверьте, я сделаю все, чтобы с вами ничего не случилось. – Затем добавил: – Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.

Ну как она могла отказать? Она любила, даже если между ними не было физической близости.

– Могу сказать одно: вы так легко не сдаетесь, – прошептала Билли и улыбнулась, втайне очень довольная. – Кто вы? Мой защитник?

– Все, – ответил он убежденно. – А теперь, хватит болтать. Даю вам двадцать минут.

Билли действительно хотела поехать, и на сборы ей потребовалось рекордное время – четырнадцать минут.

Они решили „прочесать" сначала Лексингтон‑авеню.

– Потому что все идут на Мэдисон и Коламбус, – объяснил Дункан.

Этот день она запомнит навсегда. Солнечно и свежо – словно специально для прогулки. Удивительно, как она смогла столько времени просидеть взаперти!

Пешком они обошли все магазины между 60‑ми и 90‑ми улицами. В „Филипп Фарли" они побывали на всех четырех этажах – самый лучший антиквариат и гобелены. В Галерее народного искусства Лесли Айзенберг любовались произведениями мастеров американского континента – от индейского ящика для сигар и великолепных головных уборов из перьев до деревянных фигур со старых кораблей. В „Эйджес паст", несмотря на протесты Билли, Дункан купил ей пару исключительно дорогих, стэффордширского фарфора, фигурки борзых.

– Что такое деньги? – таков был его ответ. Нагруженные двумя коробками, они решили сделать перерыв и зашли перекусить в дорогой испанский ресторан. Там они взяли по чашке капучино и восхитительно вкусный торт с прослойками из крема мокко, шоколада, взбитых оливок и орехов.

Потом они отправились в закрытый каток на Ист‑Сайде; мастерства им явно не хватало, зато смеха и веселья было в избытке. Таким образом Дункан и Билли „спустили" все лишние калории, поглощенные вместе с тортом.

Вскоре с непривычки заболели ноги, и, с радостью избавившись от коньков, они опять пошли по магазинам. На улице многие откровенно смотрели на Билли, особенно женщины, некоторые даже оборачивались. Очевидно, они узнавали ее по обложкам.

Дункан улыбался.

– Моя девушка – знаменитость. Приятно, когда вас узнают?

Билли вскинула голову и отбросила назад длинные шелковистые волосы.

– Честно говоря, даже сама не знаю. Но вообще это смущает, мы оказываемся в неравном положении: они знают, кто я, но я не знаю их.

– Привыкнете, – рассмеялся он. – Известность имеет свои преимущества.

И, завернув за угол, они нырнули в магазин деликатесов, потом заглянули в огромный магазин кукол, а оттуда – в „Иль Папиро", где Билли купила для Дункана календарь в обложке ручной работы, расписанной под мрамор. В галерее „Ловелл" Дункан купил редкую копию первого оттиска рекламного плаката, и, когда продавец, аккуратно завернув его, положил в картонный тубус, сказал:

– Для моего офиса.

Они только что вышли из магазина и остановились на тротуаре у светофора, когда две женщины без всякого стеснения уставились на Билли.

– Это Билли Дон? – спросила первая. – Боже мой, Этель! Это она! Манекенщица Билли Дон! Прямо здесь!

Губы Билли чуть покривились.

– В жизни вы еще красивее! – захлебываясь от восторга, воскликнула женщина. – Не могли бы вы… ну, в общем, мы из Чикаго… и у меня с собой последний номер „Харперс базар". Вы не дадите автограф?

– Конечно. – Билли принужденно улыбнулась и поставила на обложке свою подпись. Через секунду зажегся зеленый, и Дункан вовремя пришел ей на помощь.

Билли в замешательстве посмотрела на него.

– Вы видели, как они смотрели? Можно подумать, что я – Элизабет Тэйлор! Представляете? Кто‑то просит у меня автограф!

– Вы стоите двадцати Лиз Тэйлор, и к тому же красивее.

– Правильно, продолжайте, – поддразнила она, сияя глазами. – Продолжайте портить меня.

– Испорчу вконец! – улыбнулся он. – Обещаю. Засмеявшись, она сжала его руку.

– Для этого вы и есть. – Дразняще качая головой и поцокав языком, она добавила: – Бедный док! У вас будет столько работы!

Через несколько минут они подошли к ресторану „Джино", где Дункан решил поужинать.

– О, док! – выдохнула она, обведя зал долгим восхищенным взглядом. – Здесь просто изумительно!

Она была права. Зал сиял белоснежными скатертями, и, как брызги этой белизны, на темно‑красных обоях с ними перекликались скачущие зебры, на столах китайский фарфор с глубоким бордовым обводом. Избранная, постоянная публика.

Наметанным глазом метрдотель сразу же заметил их. Ничто так не украшает зал ресторана, как знаменитость, особенно если она сразу бросается в глаза и так сногсшибательно красива. Подойдя и почтительно поклонившись, он произнес:

– Пожалуйста, следуйте за мной, – и повел их к лучшему, на самом виду столику. Галантно отодвинув стул для Билли, он, щелкнув пальцами, подозвал маленькую армию официантов и их помощников.

– Вот видите? – сказал Дункан. – Что я говорил вам? Знаменитость обладает привилегиями.

– По крайней мере, одной, – засмеялась она, глядя поверх меню своими огромными глазами, – без предварительного заказа можно получить хороший столик.