Апрель – сентябрь 1989 года 8 page

– Три миллиона, вы сказали? Три жалких, несчастных миллиона на карманные расходы? Вы, должно быть, шутите… Нет? Ладно. Тогда позвольте мне привести кое‑какие факты. Если бы мы хотели создать маленькую фирму с ограниченным набором дорогих моделей готовой одежды, то я бы сказала, что это прекрасно. Трех миллионов хватит с лихвой. Но чтобы сделать то, чего мы хотим? Готовые бутики для магазинов и все остальное? Лучше налейте себе еще бокал этого замечательного вина, вам сейчас не помешает.

– Тогда какая, по‑вашему, начальная сумма была бы реальна? – поинтересовался он, наливая вино.

Она вздохнула.

– Кто знает? Мода – это отвратительный, грязный, непостоянный бизнес, и предсказывать в нем – все равно, что предсказывать, когда наступит конец света. Во‑первых, нам предстоит борьба, чтобы поставить бутики в магазины. Места для розничной продажи мало, им дорожат, а цены – где‑то под облаками. Не ожидайте ничего получить даром, особенно в престижных местах. Возможно, нам придется платить бешеные деньги за такую привилегию.

– О'кей.

– Во‑вторых, магазины скорее всего потребуют условия консигнации[10]вместо того, чтобы покупать товар не зарекомендовавшей себя фирмы. Может пройти вечность, прежде чем начнут поступать деньги, если вообще начнут. – Она сделала паузу.

– Я все еще „за".

– В‑третьих: вероятнее всего, рекламу и предпродажное создание благоприятных условий на рынке также придется делать нам.

– Продолжайте.

– И, в‑четвертых, самая большая проблема. Магазины могут захотеть… – и она тихо засмеялась, – нет, опять‑таки потребовать возмутительно большую скидку на все наши вещи, которые они реально продают. Но это не учитывает „в‑пятых": какого‑нибудь подонка – что отнюдь не редкость, – который может потребовать взятку. – И она откинулась на спинку, чтобы перевести дух.

Но Лео не выглядел обескураженным.

– Вы закончили?

– Пока – да, но только пока.

– Меня это устраивает. Понимаете, Эдс, несмотря на все, что вы только что рассказали мне, несмотря на все ваши старания разубедить меня и спасти от почти неминуемого краха… вы не поверите, но мне хочется начать это еще больше, чем когда бы то ни было. – Его глаза сияли.

– Правда?

– О, больше, чем когда бы то ни было! Во‑первых, не могу устоять и не принять вызов. И, во‑вторых, я искренне уверен, что, когда мы пройдем первую начальную стадию, мы уже сами сможем задавать тон. И вот тогда‑то и потекут большие деньги.

Она пристально взглянула на него.

– Мне нужна компания „Эдвина Джи".

– Хм‑м. – Он подумал, легонько постукивая по губам пальцем. – Звучит неплохо. Мне нравится.

– А мне нравится, как звучит вот это: ежегодно я хочу получать триста тысяч долларов с еженедельной выплатой.

– Согласен.

– Половина из которой должна автоматически вычитаться на выкуп тридцатипроцентного долевого участия в компании с правом голоса, – добавила она.

Он выглядел довольным.

– Что еще?

– Полная оплата медицинского обслуживания и зубоврачебных услуг, страховка и отчисления на пенсию.

– Прекрасно.

– И еще небольшое уточнение относительно распределения прибыли. Поскольку это новая компания, которая может обанкротиться, я хочу пять процентов от прибыли.

– Может, мне купить вам место в универмаге? На это она не обратила внимания.

– От общей, не от чистой.

– Общей… общей… – Казалось, его хватит удар.

– Общей, – сказала она прямо.

– А почему вы так уверены, что стоите всего этого?

– Потому что я нужна вам. Сами вы никогда не сможете начать все это и добиться успеха.

– А ведь вы действительно уверены в себе.

– Я также, – продолжала она спокойно, – хочу называться президентом корпорации и иметь письменное подтверждение, что все окончательные решения остаются за мной. Это включает прием и увольнение с работы, модели, производство, предпродажное создание благоприятных условий и взаимодействие с магазинами. И последнее, хотя и это еще не все: для того, чтобы выстоять в борьбе на том рынке, который мы хотим завоевать, вы должны увеличить первоначальную сумму с трех миллионов до – по крайней мере – пяти. Это относится только к первому году.

– А если я не соглашусь со всеми этими требованиями?

– Тогда я ухожу прямо сейчас, – ответила она коротко.

– Вы блефуете.

Эдвина пристально посмотрела на него.

Лео опустил глаза и несколько минут разглядывал свой нетронутый пирог с ревенем, затем, подняв взгляд, кивнул.

– Хорошо, договорились, – и, не отводя глаз, сказал: – Мои юристы сразу же начнут готовить все необходимые документы.

Эдвина улыбнулась такой ослепительной улыбкой, что перед ней не смог бы устоять даже сам дядюшка Скрудж.

– Тогда я бы сказала, что мы уже начали. Ну, чего же вы ждете, компаньон? Открывайте шампанское!

Сначала демонстрация проходила спокойно. Вот уже почти два часа протестующие, – а их было около пятидесяти человек, не спеша ходили по кругу перед домом 550 по 7‑й авеню. Но их словно подменили, как только подъехал лимузин и из него вышел Антонио де Рискаль, ни сном ни духом не ведавший, что они ждут именно его. В толпе раздался крик, люди бросились ему навстречу, и, не успев сообразить, что происходит, законодатель моды вдруг очутился перед разгневанной человеческой стеной.

– Извините, – пробормотал Антонио, пытаясь пройти.

Стена не шелохнулась. Он сделал еще одну попытку, но люди лишь сдвинулись плотнее.

От бессилия его лицо налилось кровью, а костяшки невольно сжавшихся в кулаки пальцев побелели. Некоторые размахивали плакатами с вызывающими негодование фотографиями агонизирующих животных, другие несли таблички с надписями: „МЕХ – ЭТО СМЕРТЬ" и „АНТОНИО ДЕ РИСКАЛЬ ТОРГУЕТ СМЕРТЬЮ". У многих в руках были стальные капканы, они трясли ими, производя неимоверный грохот. Несколько человек раздавали остановившимся поглазеть прохожим какие‑то листки. Затем один из демонстрантов закричал: „У‑бий‑ца! У‑бий‑ца!", и остальные, подхватив, принялись скандировать: „У‑бий‑ца! У‑бий‑ца!".

– Антонио де Рискаль только что приехал на 7‑ю авеню, 550, где проходит одна из многочисленных демонстраций протеста против использования мехов в одежде, – возбужденно говорила в микрофон женщина‑телерепортер, заранее предупрежденная о его приезде. – Мистер де Рискаль, как по‑вашему, отразятся ли выступления подобного рода на судьбе вашей будущей коллекции? Повлияет ли происходящее на ваши взгляды, и намерены ли вы и дальше создавать коллекции меховых пальто? – И она тут же сунула микрофон к его лицу.

Антонио отпрянул и увидел, что смотрит прямо в объектив видеокамеры. Поняв, что идет запись, он мгновенно придал лицу бесстрастное выражение.

– Фирма Антонио де Рискаля не покупает мехов, не выращивает животных, не продает их, – отрубил он. – Мы просто поставляем обладателям лицензий наши модели.

– А не могли бы вы назвать этих обладателей?

– Я… э‑э‑э… должен взглянуть в наши записи. Дело в том, что сейчас у нас более шестидесяти партнеров, а с таким их количеством трудновато упомнить, у кого… э‑э‑э… какая лицензия и на продажу какой именно коллекции, – и он обратил на репортера подобие холодной улыбки.

– Тогда, насколько я понимаю, такое название, как „Меховой салон", ничего не говорит вам? – настаивала та.

– Это название известно всем. – Антонио уже начинал терять терпение. – Как я уже сказал, мне надо свериться с записями.

– Ну а если „Меховой салон" все‑таки является обладателем вашей лицензии? Вы будете или нет продолжать сотрудничество с ним?

– Я не могу сейчас думать над этим.

– Означает ли это, будто вы не знали, что группы, выступающие против использования меха, постоянно обвиняют „Меховой салон" в особой жестокости, какой подвергаются животные на принадлежащих ему зверофермах?

– Мне ничего не известно о подобных заявлениях, но я обязательно займусь этим.

– Сейчас, когда по всей стране ширится и набирает силу движение протеста против использования натурального меха, не заставляет ли вас данная демонстрация задуматься над тем, стоит ли продолжать деловые контакты с подобными партнерами?

– Извините, но я сейчас не готов ответить и на этот вопрос. А теперь…

– Еще один вопрос, мистер…

Но Антонио уже отвернулся от микрофона. Протестующие вовсе и не подумали расступиться, и ему пришлось расталкивать их, чтобы пройти в здание.

Сзади репортер продолжала тараторить в микрофон:

– Как видите, сбитый с толку и потрясенный Антонио де Рискаль приехал в свой главный офис на 7‑й авеню в разгар довольно бурной демонстрации протеста против использования меха. Но только время покажет, смогут ли подобные манифестации поколебать отношение этого и других дизайнеров к данной проблеме…

Пока Антонио дожидался лифта, он буквально клокотал от возмущения, почти полностью растеряв свое хваленое самообладание. Никто даже не потрудился предупредить его о демонстрантах, о том, что они пошли в атаку на „Меховой салон". Почему, почему его не предупредили заранее? Лиз Шрек или Клас Клоссен сто раз могли позвонить ему домой или в машину. Наверняка они в курсе того, что происходит. Неужели никто из них не следил за ситуацией? Ну хорошо, он им выдаст, врежет как надо, будьте уверены.

Когда четырьмя минутами позже он, стараясь прошмыгнуть как можно незаметнее, добрался наконец до своей приемной, его розовое лицо стало багровым, а руки дрожали от ярости.

– Лиз! – произнес он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Подойдя к столу секретаря, он уперся в него обеими руками и наклонился.

– Какого черта мне не позвонили и не предупредили, что… что там внизу беснуются эти шуты гороховые? – Его белые блестящие зубы были оскалены, а глаза превратились в щелки.

С нарочитой неторопливостью Лиз Шрек вынула неизменную сигарету. Ее подбородок атакующе вздернулся, так что задрожали тугие завитушки ярко‑рыжих волос. Выдохнув ему прямо в лицо облако синего дыма, сквозь прищуренные веки она метнула на шефа негодующий взгляд.

– К вашему сведению, мистер де Рискаль, – ядовито парировала Лиз, – последние два часа я только и делала, что отбивалась от прессы. И не только я. Телефонистку буквально изнасиловали эти защитники животных, они звонили по всем номерам, так что мы вообще не могли выйти в город ни по одной линии. Мистер Клоссен заверил меня, что он спустится вниз и позвонит вам из автомата.

– Он не сделал этого, черт побери!

– Тогда почему бы вам не излить все это на него, а? – огрызнулась секретарь и принялась рыться в бумагах.

– Где он?

– А где, по‑вашему, он может быть? Для начала можете зайти в его кабинет. Или в мужской туалет.

От ярости Антонио даже оцепенел. Затем он так саданул кулаком по столу, что Лиз подскочила.

– Да кто вы такая? – заорал он. – Начальник? А сейчас слушайте, и слушайте хорошенько! Или вы измените свое отношение к своим служебным обязанностям, или…

Отъехав на стуле, Лиз пристально посмотрела на него и спокойно спросила:

– Или что?

Антонио выпрямился.

– Увидите, что.

– Тогда уж и вы хорошенько послушайте меня. Я работаю в этой психушке уже тринадцать лет и не потерплю, чтобы со мной разговаривали в таком тоне, – никто, даже вы. – Она встала, вытащила из‑под стола пластиковую хозяйственную сумку, расписанную желтыми маргаритками, и поставила ее на стул. Затем один за другим начала выдвигать ящики стола.

– Что это вы делаете?

– А как по‑вашему? Освобождаю рабочее место. С этого момента меня уже здесь нет. Бухгалтерия может прислать мне расчет на домашний адрес.

– Как хотите, только выходного пособия не ждите.

– А вы слышали, чтобы я о нем просила?

Они стояли, свирепо уставясь друг на друга, и ни один не хотел уступать.

– Я могу продолжать собирать свои вещи, или у вас ко мне что‑то еще? – зло выпалила она.

Антонио был слишком взбешен, чтобы спорить с ней или, упаси Бог, уговаривать остаться.

– Нет, – с дергающимся от ярости лицом он резко повернулся и вышел, направляясь в кабинет Класа.

Билли Дон только что подъехала к 7‑й авеню, 550. Подхватив с сиденья огромную сумку, она выскользнула из арендованного лимузина и, поблагодарив шофера, в изумлении смотрела на демонстрантов. Ее глаза остановились на плакатах и отвратительных увеличенных фотографиях. Когда кто‑то сунул ей в руку листовку Лиги защиты животных и она быстро пробежала ее глазами, ей показалось, что ее вот‑вот стошнит.

Снимки агонизирующих норок. Лисы, бьющиеся в капканах. Детеныши котиков, забиваемые на глазах у матери. Сотни енотов в переполненных клетках. До смерти перепуганные, изувеченные животные. Газовые камеры для быстрого умерщвления. Целые поточные линии с конвейерами, где животные вспарываются и освежевываются. Фотографии зверей, отгрызающих себе лапы, чтобы вырваться из капкана.

Она стояла, не в силах двинуться с места от подступившей тошноты. Массовое убийство. Лагерь смерти симпатичных пушистых зверьков.

Все необходимое, чтобы люди могли укутать свои телеса в меха.

– Подожди, Том, – сказала интервьюировавшая Антонио тележурналистка своему оператору, который уже начал закрывать камеру. – Думаю, мы еще не закончили. Здесь манекенщица Билли Дон. Хочу узнать, что она думает по этому поводу. – Годы работы по освещению столичных сенсаций настолько обострили ее чутье, что она знала, где можно снять материал, еще до того, как что‑то произойдет.

С оператором, который шел позади нее с включенной камерой, она подскочила к Билли Дон и, остановившись, обернулась к объективу.

– Рядом со мной вы видите супермодель Билли Дон, которая только что приехала на место сегодняшней демонстрации. Билли, – она встала в полоборота к девушке, – я не могла не заметить вашего интереса к происходящему. Вы не хотите сказать нам, что лично вы думаете относительно использования натуральных мехов в одежде? – и протянула Билли микрофон.

Та посмотрела в камеру долгим напряженным взглядом, затем резко откинула длинные волосы.

– Да, хочу! – заявила она, сдерживая гаев. – Это отвратительно! Боже мой, бедные животные! Вы только посмотрите на это! – она потрясла листовкой. – Я понятия не имела, что с ними так обращаются!

– Тогда, как я понимаю, вы – на стороне защитников животных? – предположила репортер.

– Вы еще спрашиваете! – ответила Билли с негодованием. – Мое агентство направило меня сейчас к Антонио де Рискалю. И знаете зачем? На съемку его меховых моделей! Могу сказать одно: именно на эту съемку я не пойду!

Репортер еле сдерживала радость.

– Благодарю вас, Билли Дон, – и, повернувшись в камеру, закончила: – 7‑я авеню, 550. С вами была Марсия Родригес, „Новости", четвертый канал. – Сделала паузу, похлопала оператора по плечу. – Пошли, Том. – Они поспешили к машине прессы. – И что ты об этом думаешь? – весело спросила она. – Разве это не горячий материал? Быстрее в монтажную! Нажмем, чтобы его вставили в шестичасовые новости. Кто знает, а вдруг удастся выйти на общенациональную сеть?

„Одну понюшечку – чтобы взбодриться…"

Осторожным постукиванием пальца Клас Клоссен насыпал немного белого порошка на тыльную сторону ладони. Поднес к носу. И втянул ее в одну ноздрю долгим, шумным, удовлетворенным вдохом.

„… и еще капельку – для хорошего настроения…"

И он высыпал еще немного из маленькой, темного стекла пробирки. Уже начал подносить к носу, как вдруг…

Без стука дверь в его кабинет с треском распахнулась, и неожиданный сквозняк сдул кокаин, превратив его в белое облачко.

– Какого черта… – начал было Клас, но тут же закрыл рот.

В дверях, подобно Божьему гневу, стоял Антонио. Но немая сцена длилась недолго.

– Чем ты, мать твою, занимаешься? – загремел он. Его налитое кровью лицо еще больше побагровело, на шее вздулись вены.

– Ты всегда врываешься вот так, без стука? – обиженно просопел Клас.

Антонио не мог вымолвить ни слова. „Господи! – думал он, видя, как Клас, еще больше подливая масла в огонь, смотрит на него своим неизменно снисходительным взглядом. – Неудивительно, что все идет к чертям собачьим! Да я был просто идиотом, считая, что на работе Клас воздержится от наркотиков! Эдвина, черт возьми, кругом оказалась права!"

В бешенстве Антонио прошел в кабинет и, остановившись перед Класом, вперил испепеляющий взгляд в его расширенные зрачки. Так, уставясь друг на друга, они стояли добрых полминуты, причем ярость Антонио все росла и росла. Наконец он выбил пробирку из пальцев Класа; кружась в воздухе и рассыпая порочное содержимое, она отлетела в другой конец комнаты.

Клас вспыхнул.

– К твоему сведению, ты пустил на ветер двести пятьдесят долларов!

– Что? Что?! И это все, что ты можешь сказать?

– А что я должен сказать?

– А как ты объяснишь, почему не предупредил меня об этой демонстрации внизу? А может, ты еще и отпуск попросишь, чтобы полечиться от наркоты и привести себя в порядок?

– Почему это я должен приводить себя в порядок? У меня нет такой проблемы.

– Нет, у тебя есть проблема! Это я тебе говорю, черт побери!

Клас ухмыльнулся.

– Тогда это твоя проблема, не так ли?

Лицо Антонио исказилось от ярости, и от него потребовалось все его самообладание, чтобы не ударить Класа. Он сделал глубокий вдох, выпустил пар, и, когда заговорил снова, голос его был до странности вкрадчиво‑спокойным.

– Ты что, действительно думаешь, что тебе все сойдет с рук?

Клас молчал, но продолжал смотреть на Антонио со столь же величественным видом, как и раньше, – уж это‑то он умел делать.

– Я очень, очень сожалею, что ты получил эту должность. – Голос Антонио опустился почти до шепота. – Ты даже не представляешь, как я жалею об этом. С Эдвиной у нас не было бы и половины тех проблем, что мы имеем сейчас. И заказы от магазинов не сократились бы так резко.

– Да, конечно, но, когда Дорис Баклин застукала тебя с голой жопой, – перебил его Клас с самодовольной улыбкой, – Эдвину нельзя было бы сделать козлом отпущения, не так ли? – И он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Ах ты подонок! – Антонио схватил его за руку и рывком повернул к себе. Это была последняя, самая последняя, завершающая капля. – Да как ты смеешь поворачиваться ко мне спиной, ты, сучонок паршивый! Я сыт тобой по горло! Ты уволен!

– Уволен? – он насмешливо поднял брови. – Стало быть, все узнают о том, что увидела Дорис? Да ладно, Антонио, не смеши меня!

– Да уж не угрожаешь ли ты мне?

В глазах Класа не было и тени испуга; молодой развратник был слишком в себе уверен.

– Может быть. А может, ты опять все не так понимаешь.

С возрастающим удовлетворением Антонио процедил:

– Ты не ослышался. Тебе больше не удастся заткнуть мне рот этой Дорис Баклин. Не выйдет.

– Да что ты говоришь? Неужели?

– Ты, вероятно, так нанюхался, что потерял чувство реальности. Это случилось так давно, что быльем поросло. Даже если попытаешься вытащить это на свет, то напрасно – устарело, Клас. Никого не волнует.

– Давай попробуем, кто знает? – Но Клас уже явно блефовал, и они оба понимали это. Несмотря на действие кокаина, в темных глазах Антонио Клас увидел гнев, презрение и ненависть. И какая‑то странная неуверенность появилась в его взгляде.

– А в самом деле, – предложил Антонио, – почему бы тебе и не попробовать? С удовольствием посмотрю, как ты утрешься. Давно заслужил. А что касается того, для чего тебя взяли, ну… теперь ты уже просто балласт.

– Не смей так со мной разговаривать! – прошипел Клас.

– Да что ты говоришь? Неужели? Или ты действительно уже в таком кайфе, что мне надо каждое слово произносить по слогам? Ты у‑во‑лен. А теперь, Клас, пожалуйста, ключи от кабинета, – и Антонио протянул раскрытую ладонь.

Клас бросил ключи.

– Можешь не трудиться и не убирать со стола. В бухгалтерию тоже можешь не заходить. И забудь о зарплате. – Голос Антонио оставался ровным, но в нем явно слышались властные нотки. – Просто убирайся к черту с глаз долой, пока я не вызвал полицию!

– Вы можете снять это уже сейчас.

Голос женщины‑администратора гулким эхом отдавался в пустых комнатах.

– Если это то, что вам нужно, то советую сделать это побыстрее. Несколько других фирм уже выражали свой интерес к этому офису.

Эдвина кивнула, задумчиво переходя из одной комнаты в другую.

– Как видите, небольшая кухня, оборудованная предыдущим съемщиком, осталась как есть, и, кроме того, имеются два отдельных туалета, что очень необычно при такой площади.

– Какова цена одного квадратного метра? – спросила Эдвина, проходя в большой угловой кабинет.

– Шестьдесят долларов. По такой сдается. Эдвина снова кивнула и подошла к одному из окон.

С высоты семнадцатого этажа она увидела 7‑ю авеню с ее безнадежными транспортными пробками. 7‑я авеню… самая желанная для нее, не говоря уж о том, что она – одно из семи чудес света.

– Так сколько здесь? Тысяча квадратных метров?

– Девятьсот пятьдесят общая площадь. Но, если цена слишком высока для вас, у нас есть еще одно помещение тут же, в соседнем квартале.

– Но это уже не 7‑я авеню, 550?

– Нет.

Уперев руки в бока, Эдвина медленно ходила кругами, задумчиво оглядывая офис. Если она возьмет эти комнаты, – а все говорило ей, что так и произойдет, то этот большой угловой кабинет будет ее.

Представляю, я снова на 7‑й авеню! Но только на этот раз как глава собственной компании. Да, эта площадь стоит далеко недешево, ну и что? Чтобы сделать деньги, их надо потратить, разве не так? А находиться в этом здании, самом эпицентре моды, где рождаются новые веяния, которые потом подхватывает вся страна, – ради этого стоит потратиться. И еще. Эдвина Дж. – здесь, и пришла она не для того, чтобы уйти.

– Как видите, проводка сделана под напряжение как 110, так и 220 вольт, – продолжала женщина‑администратор. – И даже телефонные розетки установлены. Все, что остается – только обставить комнаты, и уже можно работать. – Она сделала паузу, проницательно глядя на Эдвину. – Мы готовы подождать с оплатой в течение… ну, скажем, трех месяцев – дать вам время на обустройство.

Эдвина слегка нахмурилась.

– Мне нужно пять.

Женщина вздохнула.

– Не пойдет. Три с половиной. Это все, что я могу.

– Пусть будет четыре, и считайте, что мы договорились.

– Вы жестко торгуетесь. Но площадь, так и быть, ваша. – Улыбнувшись, женщина протянула руку. – Поздравляю. Как только вернусь к себе, сразу же начну готовить документы. Прислать вам или вашему юристу?

– Моим юристам. – Эдвина достала из сумочки визитку юридической фирмы Лео.

Администратор взглянула на нее, и было видно, что карточка произвела впечатление. Фирма входила в пятерку лучших юридических контор.

– Если у них возникнут вопросы, пусть звонят прямо мне. Именно это и входит в мои функции. А сейчас мне пора возвращаться. Вот ключи. Оставайтесь, сколько захотите.

Поблагодарив, Эдвина проводила ее до двери. Как только та вышла, Эдвина с силой взмахнула руками, зажмурилась и, издав победный крик, подпрыгнула от радости.

Она с трудом верила, что это свершилось.

Мечта наконец становилась реальностью. Подумать только, прямо в яблочко! Она здесь, и начинает править в своем собственном маленьком королевстве, в самом сердце индустрии моды!

Неужели чудеса продолжаются? Хорошо бы.

Итак, у нее есть офис, теперь предстояло собрать команду талантливых первоклассных профессионалов, знающих все ходы и выходы. Но в первую очередь – секретарь, помощник и администратор. И это – он или она – должен быть кто‑то, кто уже все знает, знает эти джунгли, где каждый готов съесть каждого… знает всех оптовых продавцов… кто‑то напористый, жесткий, надежный… и прежде всего преданный.

Она вздохнула.

Одним словом – брильянт. Вот, что она хотела. Но брильянты на дороге не валяются. Как же найти такой? Да, это уже проблема.

Все еще раздумывая, она вышла из офиса, заперла дверь и вызвала лифт.

Когда он подошел, в нем был только один человек. С мрачным выражением лица в углу стояла Лиз Шрек с сумочкой из крокодиловой кожи через плечо, рядом на полу – набитая пластиковая хозяйственная сумка.

– Боже мой, Лиз! – радостно воскликнула Эдвина, входя в кабину. – Какая приятная неожиданность! В этом здании вы – первый человек из старых знакомых, кого я встретила и кому рада.

Лиз криво улыбнулась.

– Боюсь, что в последний раз.

– Не понимаю, – нахмурилась Эдвина.

– Я только что ушла.

– Ушла? Что вы имеете в виду? Не от де Рискаля же?

Лиз угрюмо кивнула.

– Впервые за тринадцать лет буду топтать асфальт.

– Я… Думаю, что в этом не будет необходимости.

Вздернув голову, Лиз подозрительно уставилась на нее непонимающим взглядом. Эдвина просто сияла.

– Видите ли, Лиз… На ловца и зверь бежит! Вы случайно не верите в высшую предопределенность?

– Пре‑ что?

– Не важно. Если я говорю, что это наша удача, просто верьте мне. Послушайте. Почему бы нам не посидеть внизу за чашечкой кофе? Дайте мне пять минут, и у вас будет все. Ну, может быть, не совсем все, но я сделаю вам такое предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Олимпия бушевала.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – кричала она. – Совершаешь профессиональное самоубийство и лишаешь меня дела? – Дымя новой сигаретой, она разгневанно мерила шагами свой суперсовременный кабинет. Затем, с отвращением ткнув окурок в гигантскую пепельницу, она опалила Билли Дон негодующим взглядом. – Не считая всего остального, именно мне придется отмываться от грязи, милочка. Мне, не тебе. Именно мне!

Билли Дон спокойно сидела в кресле дизайна самого ван дер Роэ, скрестив свои бесподобные ноги.

– Против использования мехов! – Олимпия произнесла это, как самое мерзкое ругательство. Ее глаза горели яростью. – Меха! Если сегодня ты откалываешь такие номера, что же будет завтра? Марш протеста к штаб‑квартире „Ревлон"? Будешь брызгать краской на норковые шубы прохожих? Посылать в конвертах пластиковые бомбы в химические лаборатории меховых фабрик? – Обессиленно плюхнувшись на стул, она уронила голову на руки. – Ну почему? – застонала она. – Почему ты хотя бы не предупредила меня заранее? Или просто не отказалась от этой чертовой съемки. Какой черт в тебя вселился, что ты по телевидению выступаешь против клиента?

– Олимпия, я не хотела проблем. Честно. Я понимаю, что вы расстроены…

Олимпия медленно подняла голову.

– Ты по…ни…ма…ешь? – прошептала она, медленно беря пачку, вынимая и зажигая сигарету трясущимися пальцами. – Да что ты понимаешь? Ты лишаешь меня одного из лучших и самых давнишних клиентов! Ты хоть имеешь представление, чему равняется сумма ежегодных счетов, которые де Рискаль оплачивает этому агентству?

– Нет, не представляю, – спокойно ответила Билли. – Но я понимаю вот что. Вот. Почему бы вам не взглянуть самой? – И она положила перед ней листовку Лиги защиты животных. – Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Сдаюсь, – вскинула руки Олимпия, посмотрев на стол. То, как сразу застыло ее лицо, сказало обо всем. Она была потрясена.

– Теперь вы понимаете?

Олимпия вздохнула.

– Ну хорошо, на этот раз, но только один‑единственный раз, я повторяю – один‑единственный, тебе это сойдет. Но в будущем я больше не хочу никаких неприятных сюрпризов. – Если тебе что‑то не нравится, или у тебя какое‑то особое мнение, сначала скажи мне. Прежде чем говорить с прессой. Это понятно? – Билли кивнула. – А теперь уходи. – И забери свою листовку. Мне еще предстоит все уладить и дать кучу объяснений.

Встав, Билли тихо вымолвила:

– Я благодарна вам за то, что вы все понимаете.

– Поэтому мы и вместе, – буркнула Олимпия, одной рукой надевая очки, а другой потянувшись к телефону. Она вопросительно взглянула на Билли.

– Ты что, так и будешь здесь стоять весь день?

– Насчет вашего норкового манто…

– Нет. – Голос Олимпии принял угрожающие интонации. – И не смей испытывать удачу. – Она указала пальцем на дверь. – Вон! Вон и еще раз вон. Пока ты здесь работаешь, мне не нужна лишняя головная боль!

Билли тихо закрыв за собой дверь, слегка улыбнулась. Для начала неплохо, подумала она, все еще впереди. Постепенно, медленно, потом пойдет лучше. Она готова была заключить пари, что к концу года норковое манто Олимпии будет лежать в нафталине.

– Хорошо, дорогой, – спокойно сказала Анук. – Еще рано паниковать, давай пока разберемся с этим. И в порядке важности.

Антонио, сидя против нее за столиком в ресторане „Кот Баск", тихо выругался.

– Все важно, и ты это знаешь.

– Антонио, – продолжала успокаивать его Анук, – позволь мне самой судить. В конце концов, – и тут она улыбнулась, – ведь я специалист по улаживанию, n'est‑ce pas?

Одним глотком выпив полбокала „Шато Лафит", он откинулся на спинку и задумался. Давно у него не было такого злосчастного утра. Сначала нарвался на эту демонстрацию, потом со скандалом ушла Лиз, потом уволил Класа. И вдобавок ко всему Билли Дон не явилась на съемку, а затем позвонила Олимпия и сообщила самую потрясающую новость: телеинтервью Билли Дон. О да, все вместе – сильно для одного дня, а еще не прошло и половины.

Date: 2015-08-24; view: 287; Нарушение авторских прав