Апрель – сентябрь 1989 года 4 page

Он довольно втянул носом воздух: от „феррари" пахло тонкой перчаточной кожей и высокооктановым бензином. Очень мужественный запах. Низкое сиденье позволяло смотреть на дорогу с особого ракурса – на уровне сигнальных огней.

У‑ух! Одно легкое касание педали газа – и, взревев, как тигр, автомобиль рванулся с места.

Волна эмоций, захлестнувших Дункана, была сравнима разве что с оргазмом. Мощь, сила, натиск, слившиеся воедино в стремительном броске.

Повернув направо, он двинулся в сторону Мэдисон‑авеню. Он физически чувствовал мотор, приводящий в движение безупречную ходовую часть, и широко улыбнулся. Его обычно мягкие, полные тепла глаза светились демоническим пламенем. Вот оно! Замкнутый в панцирь из стекла и металла, как в доспехи древнего рыцаря! Дункан воткнул в магнитофон кассету с песнями Дженис Джоплин.

На углу 72‑й улицы и Лексингтон‑авеню, пока он ждал зеленого огня светофора, какая‑то роскошная брюнетка, восседавшая на заднем сиденье стоявшего рядом такси, откровенно поедала его глазами. Он весело улыбнулся ей во весь рот, подмигнул и, в тот самый момент, когда свет сменился на зеленый, сорвался с места подобно ракете.

Джеки Стюарт с ума сойдет от зависти! Он весело подпевал певице, чувствуя себя королем улицы, властителем асфальтовых джунглей. Нет, все же нужно признаться: сидеть за рулем „феррари" – почти такое же наслаждение, как заниматься любовью.

Но только „почти"!

А может, я старею, мелькнула вдруг беспокойная мысль. Может, этот автомобиль – игрушка, которая необходима, чтобы справиться с кризисом среднего возраста? Стальной пенис?

А‑а, пусть все катится в тартарары! Он в восторге от этого автомобиля, а вся прочая ерунда, навороченная по этому поводу свихнувшимися аналитиками, его не волнует. Пусть нытики и зануды перебирают его по косточкам – он всегда жил своим умом. И вовсе не намерен меняться сейчас.

День и вправду выдался на редкость утомительным. Утром Ширли Силверстайн, она же Билли Дон, провела студийные съемки для рекламы нижнего белья фирмы „Мейденформ".

После обеда – съемки на открытом воздухе в Центральном парке для журнала „Вог" Затем Олимпия увезла ее на встречу с директором рекламного агентства „Финк, Сэндс энд Сэндерс", где присутствовал также Фриц Стайнерт, вице‑президент фирмы „Мистик косметикс".

В промежутке между этими мероприятиями ей пришлось встретиться с редактором журнала „Вог", а также с художником с какой‑то фабрики по производству кондиционера для волос.

Единственный отдых за все это время – те несколько минут, во время которых к месту съемок подъехал Дункан Купер. Вместо обеда за весь день – банка обезжиренного йогурта, проглоченного на ходу.

Ноги ее гудели – еще бы, провести на съемках весь день! Шея ныла от бесконечных часов, когда приходилось старательно вытягивать ее как можно больше, принимая ту или иную позу, губы сводило от чередования сияющих, во весь рот, улыбок, до обольстительных „губок бантиком".

Стоит ли удивляться, что Билли Дон едва держалась на ногах и все же не настолько, чтобы пренебречь свиданием с Дунканом Купером. Ничто – ну разве что взрыв атомной бомбы – не заставит ее отменить свидание! Располагающая внешность, сильный характер, эти влажные задумчивые глаза, крупная голова с очаровательными завитками упрямых светлых волос – да о чем еще может мечтать женщина! И все это природа совместила в одном уникальнейшем экземпляре! Уж если Дункан Купер не сказочный принц, тогда кто же? А если еще вспомнить, что прошлой зимой, когда она представляла собой разбитую и покалеченную куклу, именно он помог собрать ее воедино…

Рабочий день подошел к концу, и Билли Дон поспешно бросилась домой, в высотный дом на Восточной 60‑й улице.

Еще открывая дверь, она услышала призывный трезвон телефона. Ну и пусть себе звонит – она никаких звонков не ожидает, к тому же включен автоответчик. Кто бы это ни был, придется ему оставить ей сообщение. У нее сейчас куда более важное дело – подготовиться к свиданию с Дунканом Купером.

Плавно прошествовав в ванную комнату, она с удовольствием занялась собой, жмурясь и мурлыча от удовольствия. Принимая душ, что‑то напевала себе под нос, продолжая мурлыкать какую‑то мелодию, сушила и укладывала длинные, до пояса, волосы. Что‑то весело насвистывая, шлифовала и покрывала лаком длинные, безукоризненно ухоженные ногти. И, лишь удаляя волосы с длинных стройных ног, сосредоточенно замолкла: процедура уж очень серьезная.

Кончив прихорашиваться, добавила к созданному образу последний мазок, слегка похлопав прохладными пальцами с нанесенными на них духами за ушками, а также в углублении между маленькими грудями. Внимательно оглядела себя в зеркало, прежде чем одеться. Как обычно, осталась слегка недовольна: уж слишком худощава. Покрутила головой, подумав, не сменить ли прическу. Застыла неподвижно, задумавшись: может, попробовать косметику поярче? В конце концов отказалась и от этой мысли и попыталась хоть как‑то отвлечься от предстоящего свидания… Куда там!

Все равно что выиграть „джек‑пот" в „Лотто", и тут же забыть об этом.

Глаза ее сияли, грудь вздымалась в волнении от предстоящей встречи.

Дункан Купер, доктор медицины – о‑о‑о… Господи, да что в нем такого, что при одной мысли о нем все в ней переворачивается, а по спине пробегает леденящая и одновременно обжигающая дрожь? Может быть, дело в его потрясающей естественности, в том, как умело справляется он со всем, что его окружает? Или в природном тепле, в той искренной нежности, с какой он смотрит на нее, заставляя думать, что она – единственная из существующих на земле женщин?.. А впрочем, какая разница? Важно одно – она готова раскинуть в стороны руки и кружиться, кружиться в танце, теряя голову… Господи, да есть ли кто‑нибудь счастливее нее?

В спальне, распахивая дверцы платяного шкафа, Билли вдруг почувствовала, как радостно‑приподнятое настроение покидает ее. Горы тряпья – чистого и отутюженного, чистого, но не отутюженного, просто несвежего – обрушились на нее, грозя завалить с головой. Охнув от неожиданности, девушка отскочила в сторону, спасаясь от тряпичной лавины, и теперь застыла в оцепенении, изумленно уставясь на нее. Ничего! Ничего, кроме груды металлических вешалок. Тревожно пустых вешалок. Да как же это возможно? Она ударила себя ладонью по лбу: вот ведь тупица! Все предыдущие дни она была настолько занята, что начисто забыла отправить в химчистку вещи! Собиралась сделать это изо дня в день, каждый вечер обещая себе: завтра непременно, и каждый день что‑то мешало, отвлекая.

И вот результат: оказаться в одном из самых дорогих ресторанов в таком виде, словно ее корова жевала! И это там, где яркий свет зажженных свечей выхватывает, подчеркивая, каждую морщинку на платье, складку или пятно! Дункан сочтет ее неряхой и будет совершенно прав!

Слезы готовы были вот‑вот брызнуть из глаз. Билли опустилась на колени и судорожно принялась разгребать груды одежды. Где‑то в этих завалах должно же быть хоть что‑то, что можно надеть! Она вытягивала одну вещь за другой – платья, юбки и брючки, но чем дольше копалась в них, тем сильнее становилась охватившая ее паника.

Отчаявшись, она присела на корточки и, горько закусив губу, задумалась. Что она наденет? Несколько разрозненных чистых вещиц, выуженных из этой груды, – вот и весь улов. Правда, то, что удалось откопать, относилось к одежде, которую Билли называла „и в пир, и в мир", – удобная, не требующая утюжки, которую она надевала, отправляясь на съемки, и которую в один момент могла скинуть с себя и тут же надеть снова. С другой стороны, эта одежда совсем не годится к сегодняшнему случаю свидание требует чего‑то более романтического! Нет, ни один из ее туалетов ее не устраивает. Чего уж здесь говорить о настроении… Несмотря на астрономически высокие доходы, которые появились у нее в последнее время, гардероб она порядком запустила. Нужно самым серьезным образом над этим подумать. Хотя чего ж удивляться, разве она так уж часто куда‑то выходит? Ну, бегала в кино, выбиралась изредка на какую‑то вечеринку, забредала иногда в ресторан по соседству… Вот и все развлечения. Так уж сложилось. К тому же, когда ты целыми днями занят примеркой и демонстрацией одежды, пусть даже самой прекрасной в мире, понятно, как хочется забыть об этой суете, придя домой. Дом – это место, где можно закатать рукава рубашки и штанины брюк и расслабиться. Сейчас, может быть, впервые задумавшись над этим, Билли вдруг поняла, что у нее совершенно особый подход к одежде. Каждый раз, переодеваясь, она ждет, чтобы ей за это заплатили. Или почти каждый…

Она с отвращением взглянула на скомканную блузку и швырнула ее в сторону. Если перефразировать старую поговорку, и есть куда пойти, да не в чем. Вот ведь незадача!

Билли с новой силой принялась разбирать груду одежды. Платья и юбки порхали в воздухе, перелетали через голову и бесшумно планировали на ковер. О Боже! Ну где же эта таинственная фея‑крестная из детской сказки? Сейчас, когда она нужнее всего, ее и нет! Неужели ее желание – получить в подарок один‑единственный нарядный туалет для выхода – так уж неисполнимо? Право же, Дункан Купер достоин того, чтобы на его руку опиралась прекрасно одетая женщина.

В конце концов она остановилась на узеньких зеленоватых брючках, коротком черном платьице с широкими бретелями на плечах, свободной тунике из лилового бархата, натягивающейся поверх, и удобных босоножках без каблуков.

Придирчиво оглядев себя в большое, во весь рост, зеркало, Билли решила, что выглядит не так уж и плохо, учитывая все обстоятельства. Да что уж там – нищие не выбирают. Хорошо ли, плохо ли – иного выхода у нее нет.

Остается только надеяться, что Дункан не будет слишком разочарован.

Раздался звонок – швейцар снизу докладывал ей о прибытии Купера, – и Ширли, подхватив по пути длинный, до щиколоток, лимонно‑желтый хлопчатобумажный пыльник, бросилась к лифту.

Спустившись в холл, нетерпеливо поспешила к навесу, куда ей указал швейцар: там уже поджидал ее, рыча от нетерпения, сияющий красный „Феррари‑тестаросса". Перегнувшись через переднее сиденье, Дункан Купер, заметив девушку, распахнул перед ней дверцу.

В одно мгновение все тревоги по поводу одежды и внешности отлетели прочь.

– Это ваш автомобиль? – выдохнула девушка, не сводя восторженных глаз со сверкающего красавца. – Вот это да!

Дункан, в свою очередь, не мог отвести от нее глаз. Либо он грезит, либо рядом с ним – самая восхитительная из всех женщин, которую он когда‑нибудь видел. Да‑да, именно так. Определенно, бесспорно, несомненно.

– Это я должен был ахнуть, завидев вас, – мягко заметил он, широко улыбаясь ей. – Ну? Так чего же мы ждем? Быстро в машину, красотка, и пристегните ремни!

Р.Л. Шеклбери предполагал, и не без оснований, что прием ему готовится не самый теплый. Черт, после фиаско с телефоном другого он и не заслуживал. Если Эдвина надумает выцарапать ему глаза – что ж, на то у нее полное право.

Чтоб этой Кэтрин Гейдж провалиться ко всем чертям! Да и ему самому тоже. Сколько же можно оставаться таким идиотом, потакающим похоти?

За несколько минут до того, как подняться на борт самолета в Бостонском аэропорту, он позвонил своей секретарше, попросив ее сделать заказ в цветочном магазине в Нью‑Йорке, чтобы каждый час Эдвине доставляли огромный, роскошный букет.

– Это как‑то связано с Кэтрин Гейдж? – спросила Сэлли многозначительно, как всегда, попадая в самую точку.

– Не суй нос в чужие дела, – отозвался он совершенно беззлобно. – Проследи только, чтобы цветы доставляли минута в минуту.

В меру удрученный, но одновременно лихорадочно придумывая, как бы вернуть расположение Эдвины, Р.Л., приземлившись в аэропорту Ла‑Гуардиа, по дороге дал порядочного крюка, попросив таксиста заехать в цветочный магазин, где скупил все выставленные за стеклом букеты.

– Все до последнего? – осторожно переспросил цветочник, собиравшийся уже закрывать лавочку и не верящий внезапно свалившемуся на него счастью.

– Все до последнего.

– Что ж, деньги ваши, – рассмеялся цветочник. Завалив заднее сиденье машины горой цветов, Р.Л. устроился на сиденье рядом с водителем. По крайней мере, он немного воспрял духом, да и настроение улучшилось. Теперь Эдвина может кидаться на него, сколько хочет. Какая разница? Рано или поздно ему удастся ее усмирить. Долго сопротивляться ему она не будет, а значит, снова станет его.

Вдохновленный этими мыслями о заключении мирного соглашения с Эдвиной, Р.Л. стремительно летел к Сан‑Ремо с застывшей на лице немного сконфуженной улыбкой. Улыбкой победителя.

Как она ни старалась, Билли Дон никак не могла отвязаться от звучавшей в ушах непрошенной мелодии. Мотивчик привязался к ней, едва они миновали 42‑ю улицу, и теперь, у перекрестка 34‑й и Федерального шоссе, загремел уже в полную мощь, напомнив даже и наполовину забытые слова песни! „Сердце Манхэттена".

Возможно, для певицы, чей голос звучал сейчас в ушах Билли Дон, прогулка в центре города означала возможность беззаботно провести время, забыв о невзгодах, для Билли же все было иначе. Прежде всего он связан для нее с рокерами. Грубостью. Страхом. Наркотиками. Борьбой. Изнасилованием.

Нет‑нет, эти воспоминания вызывали в памяти девушки не самые приятные чувства. Похоже, ей так никогда и не избавиться от этого…

Она заговорила, когда слева от нее проплыл сверкающий огнями комплекс Уотерсайда.

– Куда мы едем? – голос девушки звучал низко и робко. Она придвинулась к Дункану Куперу почти вплотную, насколько позволяло глубокое сиденье.

– В одно занятное местечко, – отозвался он таинственно. – Надеюсь, вам там понравится. А в чем дело?

На лице девушки мелькнуло страдание и беспокойство:

– Это… Это далеко?

– Не очень. – Уловив в ее голосе скрытое напряжение, Дункан быстро бросил в ее сторону беглый взгляд. – Мы уже почти приехали.

Она кивнула и вновь отвернулась к окну, вглядываясь в городские пейзажи в граничащем с ужасом оцепенении, впиваясь глазами в ожерелье рубиново‑красных хвостовых огней, пляшущих перед автомобилем.

Билли чувствовала, что Дункан то и дело пристально посматривает в ее сторону, но продолжала глядеть прямо перед собой. Напряженное лицо девушки то озарялось светом фар приближающихся машин, то вновь погружалось в темноту, когда встречный автомобиль, промелькнув, исчезал вдали.

– Э‑эй! – окликнул ее Дункан шутливо‑обеспокоенным голосом. – Вы здесь?

– Здесь… – слабо отозвалась девушка. – Не беспокойтесь, док. – Она еще какое‑то время следила за дорогой, затем повернулась и посмотрела на него. – А можно не углубляться в этот район очень уж далеко, док? Мне не очень хочется…

Он нахмурился, снова стрельнув в ее сторону глазами, сверкнувшими в темноте. Когда он заговорил, голос его звучал тихо и понимающе.

– Конечно, малышка. – Дункан включил сигнальные огни и оглянулся назад, прежде чем перестроиться в другой ряд. Резко вывернув вправо, он направил машину к развязке на 14‑й улице. Когда они пересекли 5‑ю авеню, быстро свернул к обочине, оставив мотор работать вхолостую.

Повернувшись к Билли, Дункан в свете бледных отблесков уличных фонарей пристально всматривался в лицо девушки.

– Билли, с вами все в порядке? Девушка напряженно молчала, боясь шевельнутся; проклятая мелодия никак не оставляла ее, грозясь разорвать барабанные перепонки. Дункан различил донесшиеся из‑под капюшона тихие всхлипывания, заглушаемые шумом машин, со свистом проносящихся мимо, когда водители, чувствуя нутром, что вот‑вот зеленый свет светофора сменится красным, жали на педаль, чтобы успеть проскочить.

Медленно повернувшись к нему, Билли судорожно вздохнула.

– Я… Со мной все в порядке, док, – мужественно произнесла девушка.

– Нет, не в порядке. Совсем не в порядке… Почему вы не хотите сказать мне, что вас беспокоит? – Не дождавшись ответа, он потянулся к ней, сжал ладонями ее лицо, и глядя ей прямо в глаза, сказал: – У меня достаточно крепкие плечи, Билли. Вы можете рассказать мне все. На моих чувствах к вам это не отразится, – добавил он мягко.

Она смотрела на него, не отводя глаз.

– Я, наверное, кажусь вам истеричкой, док. Ненормальной. Она грустно, с горечью, рассмеялась. – И, знаете что? Так оно и есть.

– Вы ошибаетесь, Билли, у меня и в мыслях этого не было.

Она опять взглянула на него. – Тогда зачем же мы остановились? – Освободившись из его рук, она снова устремила взгляд в никуда, словно увидела что‑то недоступное другим за выпуклым стеклом автомобиля. – Вы остановились, поскольку поняли: что‑то не так. И вы правы. – Глаза девушки медленно наполнились слезами. – Это правда.

– Вы не хотите поговорить со мной об этом? – мягко спросил Дункан.

– Хочу, но… – Она упрямо глядела в одну точку прямо перед собой. – Но не могу. Я и правда хочу, док! Ужасно хочу! Но это выше моих сил… – Она обернулась к нему, губы ее дрожали, голос упал до хрипловатого шепота. – Вам… Вам лучше бы не связываться со мной, док…

– Кто это сказал? – требовательно спросил он.

– Это я говорю, – прошептала девушка.

– А может, проще будет, если я сам решу, что для меня хорошо, а что плохо?

– Но я же… я боюсь причинить вам неприятности!

– Да какие же неприятности, Билли? Откуда? С вами же все в порядке.

– В порядке? Да это обман, это же только внешне! Его глаза вспыхнули такой нежностью, теплом и добротой, что сердце ее сжалось.

– Док, вы имеете хоть какое‑то представление, на что вы себя обрекаете?

– Меня это не волнует, – заявил он решительно.

– Это вам сейчас так кажется, – ответила девушка. – Но придет время, и вы передумаете.

– Уверен, что вы ошибаетесь. Вас что‑то путает, но вы не хотите об этом говорить. Но разве же это означает, что так будет продолжаться целую вечность? Что вы будете в этом состоянии всегда? Я вижу, вы убеждены, что не стоит обременять другого своими проблемами. Что даже если рассказать о своих тревогах, ни к чему хорошему это не приведет. Но и это неправда! Первый реальный шаг к выздоровлению – разделить с кем‑то другим свой гнет, рассказать, что вас угнетает…

– От кошмаров не вылечиваются… – прошептала Билли сдавленно.

– Ну, от кошмаров не гарантирован никто. Ни во сне, ни наяву. Конечно, вовсе не каждому довелось пережить то, что выпало на вашу долю, но у каждого есть что‑то свое, что пугает, преследует. – Дункан говорил очень тихо и спокойно. – Нельзя просто прятать старые шрамы, Билли. Разве вы не понимаете? Если продолжать в том же духе, они попросту испепелят вас изнутри.

– Но то, что случилось…

– Что случилось, – быстро перебил он ее, – это не ваша вина! И выкиньте из головы эти дурацкие мысли раз и навсегда!

– Я… я плохой человек, док… Вы же не знаете, что случилось прошлой зимой. С приличными девушками подобное не происходит.

Он почувствовал, как грудь защемила внезапно нахлынувшая ярость.

– Да вы же оказались жертвой, черт побери! Вы же не напрашивались на то, что с вами сделали!

– Но как вы не поймете, док, – я же их знала! Я жила с ними!

– И что же? Разве это может оправдать насилие или перекладывает вину на вас?

– Пожалуйста, – взмолилась девушка, – давайте сменим тему! Поговорим о чем‑нибудь еще, а?

– Освободитесь от этого, Билли! – настаивал Дункан. – Не держите в себе! По крайней мере, что касается меня, я не позволю больше, чтобы повторилась ситуация, которая так встревожила вас сегодня вечером.

Она взяла его за руку.

Вы так добры ко мне, док! Вы и вправду заслуживаете другой девушки, куда лучше, чем я, – выдавила она, и голос ее сорвался.

– Ерунда! – вскипел Дункан. – Да прекратите наконец втаптывать себя в грязь!

– Док!..

Внезапно его осенило.

– Значит, все, что случилось, произошло в этом районе, так? Вот почему вы вдруг поддались воспоминаниям! Вот почему вам не хочется ехать дальше!

– Да… Это случилось… на Хьюстон‑стрит…

– О черт! Мне нужно было подумать об этом! Тогда я бы не привез вас сюда. Но, Бога ради, Билли, вы ни в коем случае не должны держать в себе эти воспоминания, позволять этому котлу кипеть внутри вас. Если не спустить пар, котел взорвется. А если это произойдет, то не поздоровится никому. Так что весь секрет – время от времени уметь понемногу выпустить пар. Тогда и давление в котле останется в норме.

– И взрыва не будет, – подняв голову, она робко улыбнулась в ответ.

– Ну вот и умница! Наконец‑то начала понимать!

– Послушать вас, док, – все так просто…

Он покачал головой.

– Это не просто, Билли. Не исключено даже, что эта самая трудная задача из тех, что вам предстоит решить. Но вы не должны позволять, чтобы прошлое разрушило вашу жизнь, – добавил он мягко. – Этот мир полон чудовищ, но в то же самое время он богат и милыми, добрыми, любящими людьми. Неправильно, если то, что случилось с вами зимой, затмит для вас все остальное.

– Вы думаете… – начала было девушка запинаясь. На мгновение опустив голову, она глубоко вздохнула, затем подняла глаза. – Вы думаете, я смогу… вы знаете… – Голос ее снова прервался, а глаза полыхнули отчаянием.

– Боюсь, вам придется объяснить мне чуть конкретнее, о чем речь, Билли… – Он легко улыбнулся, чтобы смягчить слова. – Вы же понимаете, я не психиатр.

Она отодвинулось в сторону.

– Любовь… – пролепетала она чуть слышно. – Мне не хотелось этого… с того самого случая… Что, если я никогда…

Он резко остановил ее.

– Не смейте даже думать об этом! Билли, любовь не имеет ничего общего с тем, что произошло в декабре. Случившееся нельзя даже назвать сексом. Это чудовищное непростительное насилие! Самое гнусное из всех видов насилия, известных человечеству. – Он яростно сжал в руках рулевое колесо, устремив взгляд перед собой сквозь стекло. – Для таких преступлений не придумано даже соответствующего наказания!

– Я не хочу мести, док. Я просто хочу чувствовать себя нормальной и здоровой. Разве это так уж много?

Девушка произнесла эти слова с такой тоской, что он инстинктивно придвинулся поближе к ней.

– Обещаю вам, все будет нормально, Билли. Но на это потребуется время.

Она с сомнением усмехнулась.

– Я еще молода, у меня впереди целая жизнь, так?

– Он не ответил.

– Без сомнения, я еще сделаю счастливым какого‑нибудь человека… Вот уж точно! Могу себе представить! Фригидная жена…

– Билли… – умоляюще произнес он.

– Не нужно ничего говорить, док! – Слезы градом полились из глаз девушки. – В конце концов, это не имеет значения, ведь правда? То есть я хочу сказать, что и так ни один мужчина не захочет жениться на мне. После всей… всей этой грязи… Голос ее словно сломался на этом слове.

– Я захочу, – мягко произнес он. – Я хочу этого, Билли.

Она вздрогнула, словно ее ударили.

– Не нужно издеваться надо мной, док, – прошептала она. Пожалуйста, не нужно!

– У меня и в мыслях этого нет, Билли. Я люблю вас. И мне совершенно безразлично, сколько потребуется времени или терпения, чтобы помочь вам забыть случившееся. Пройдет время, и это произойдет. Кроме того, – добавил он, стремясь придать своим словам легкую насмешку, – секс – это, в конце концов, не самое главное.

– О, док, – простонала девушка, укоризненно покачав головой, словно осуждая подобную беспечность.

– Бедный‑несчастный вы человек! Вы даже не представляете, во что себя впутываете!

Широкая улыбка словно осветила его лицо.

– А вот тут вы ошибаетесь. Поймите, я прекрасно понимаю, во что я себя впутываю, как вы заметили. И ради чего я это делаю. На долгую жизнь, в богатстве и бедности, болезни и здравии, и тому подобное…

– Что вы сказали, док? – Глаза девушки распахнулись, дыхание участилось.

– То, что вы слышали, – блаженно ответил он. – Ну, а теперь будьте умницей и утрите слезы. Надеюсь, возражений не будет, если отныне мы начнем действовать быстро и для начала вернемся в верхнюю часть города?

– Я… мне все это кажется просто восхитительным, – пробормотала она чуть слышно; его неожиданная торжественность, это внезапное объяснение в любви словно вливали в нее необходимую ей силу, ввергая в лавину новых чувств и переживаний.

– Отлично. Тогда двинулись! – Он устроился поудобнее на сиденье, оглянулся через плечо и, заметив „окошко" в потоке машин, осторожно вписался в него.

Билли, сидя рядом, утирала со щек последние следы слез. Уверенность понемногу возвращалась к ней, медленно, но верно. Сердце Манхэттена постепенно отдалялось, превращалось в приглушенный шум, оставшийся где‑то позади.

Р.Л. терпеливо ждал, пока носильщики Сан‑Ремо перетащат цветочные заросли из такси к порогу квартиры Эдвины. Закончив работу, они подошли к нему: не будет ли еще каких поручений, но Р.Л. отрицательно качнул головой.

– Это все, джентльмены. – Он щедрой рукой вручил каждому по новенькой хрустящей банкноте и улыбнулся.

Джентльмены уставились на деньги, не веря своим глазам.

– Ну и ну, – охнул один их них. – Да это же сотенная! – И добавил со скрытым страхом: – Вы не ошиблись, сэр?

– Нисколько.

– Премного благодарны! – В радостном хоре голосов потонул вздох облегчения, и носильщики поспешили убраться восвояси, дабы щедрый гость все‑таки не передумал.

Теперь, оставшись один, Р.Л. поглядывал на дверь Эдвины с заметным беспокойством. Если она не захочет его принять, винить он должен только себя. Но ему совершенно необходимо увидеться с ней – объяснить случившееся, попытаться испросить прощения.

– Ну, старик, – обратился он к самому себе, потирая взволнованно руки, – давай вперед. Вот тебе подходящий случай употребить в дело все свое ирландское красноречие. Так что действуй, флаг тебе в руки. – С этими словами, отодвинув в сторону высокий тонкий стебель какого‑то тропического цветка, он разгреб горы тюльпанов и, проложив путь сквозь царапающиеся ветки цветущей айвы, едва дотянулся до звонка.

Дверь открыла Руби.

– Ну ты подумай только… – начала она было, ухватив краем глаза цветочные заросли. Потом, увидев Р.Л., выпрямилась, уперев руку в бок. – Вы! – воскликнула она, скорее обвиняя, чем спрашивая, и ее огромные карие глаза сузились.

– Так точно, я, – проговорил он сладчайшим голосом Кэри Гранта. – Привет, Руби.

– Хм! И вам привет! – фыркнула женщина, не сводя неодобрительных глаз с очередной партии цветов.

– Вы часом не свихнулись?

– Никогда не чувствовал себя более здоровым. – Р.Л. наградил ее бравой улыбкой, изобразив непонимание и невинность. Пространство за спиной Руби, весь холл‑прихожая, повторяли сейчас в точности картину перед дверью снаружи: тропические джунгли в пору цветения. Сэлли выполнила его указания в точности.

Руби возвела руки к небу в нарочитом ужасе.

– Цветы, цветы, а тут еще и вы с цветами, – пробормотала она осуждающе. – Вы не задумывались, случаем, какой от них стоит дух по всему дому?

– Как на Ривьере? – предположил Р.Л., пробираясь сквозь цветочные композиций, блокирующие подступы к двери.

– Я бы сказала, как в похоронном бюро, – буркнула Руби, сурово погрозив ему указательным пальцем.

– Я получила приказ не пускать вас на порог. Несмотря на бесконечное ворчание и недовольство, Руби обожала его, и Р.Л. отлично понимал это. Пожалуй, в этом доме Руби – его самый мощный союзник, всегда готовый принять его сторону. Проницательная и мудрая от природы, она порой лучше самой Эдвины понимала, что для нее хорошо, а что плохо. Преданность Руби Эдвине не знала границ, а потому не было предела и ее настойчивости, с которой она стремилась разрешить назревший конфликт.

– Ну? – вопросительно взглянул на нее Р.Л.

– Что „ну"?

– Разве же это не романтично? – Он обвел рукой сваленные повсюду цветы. – Признайся, разве нет?

– Вы что, серьезно? По‑вашему, это романтично? – донесся откуда‑то сверху удивленно‑насмешливый голос Аллилуйи.

Слова эти раздались так внезапно и прозвучали так близко и громко, что Р.Л. вздрогнул от неожиданности. Слегка откинув голову, он изумленно взглянул вверх и едва не поперхнулся. Лицо девочки приходилось прямо над его головой. Зацепившись ступнями за поручни лестницы второго этажа, она свисала оттуда вниз головой, подобно летучей мыши.

– Аллилуйя Купер, сию же секунду слезь с перил! – завопила Руби, гневно сведя к переносице брови. – Если твоя мать застанет тебя за этим занятием, трепки тебе по заду метлой не избежать!

– Ну, Руби! – укоризненно‑беспечно отозвалась девочка. – Ты же знаешь, ма меня даже пальцем не тронет!

– Спорим, что тронет!

Аллилуйя с интересом присматривалась к Р.Л.

– Похоже, у вас здорово рыльце в пушку, раз вы решились приволочь сюда весь ботанический сад. – Она ослепительно улыбнулась ему. – Ну и что вы натворили? Дали левака и вас застукали?

– Немедленно спустись вниз! – еще раз попыталась вмешаться в разговор Руби.

– Ты хочешь сказать, поднимись, правда? – Немедленно!..

Со вздохом закатив глаза, Аллилуйя проделала для начала парочку акробатических трюков, от которых замирало сердце, после чего, независимо задрав голову, удалилась с поля сражения.