Глава двадцать пятая. – Дэннис, я говорю тебе в десятый раз, сядь на свое место, – сказала Энн с большим раздражением, чем обычно себе позволяла

– Дэннис, я говорю тебе в десятый раз, сядь на свое место, – сказала Энн с большим раздражением, чем обычно себе позволяла.

Ее стратегией поведения с пятиклассниками был постоянный самоконтроль. Недопущение того, чтобы они заметили, что она потеет. Сегодня ее не спасал даже антиперспирант.

Она была рада видеть Дэнниса Фармана в классе – это означало благо для него и избавление ее от необходимости общаться с его отцом. Она пыталась говорить с ним в парке о теле, которое было найдено там, но он не горел желанием ничего ей рассказывать. Как не обратил никакого внимания и на то, что она говорила ему все утро.

Он сидел на коленях, наклонившись над своим столом, и сосредоточенно рисовал что‑то в тетради, которую прикрывал рукой. Дэннис должен был читать двенадцатую главу по американской истории, как и все остальные. Но все глаза в классе были устремлены на него – особенно глаза тех, кто нашел труп вместе с ним.

Вэнди бросала на него недовольные взгляды. Томми смотрел украдкой, притворяясь, что совсем не смотрит, чтобы не привлекать внимания. А Коди, бледный и напряженный, сидел, уставившись в книгу, но за пятнадцать минут не перевернул ни страницы. Дэннис сидел сразу за ним и, изредка протягивая руку, легонько стучал его по голове ручкой, как кот, играющий с напуганной мышкой.

Энн поднялась из‑за стола и двинулась по проходу. Все глаза теперь устремились на нее. Нетерпение росло. Она остановилась около стола Дэнниса Фармана.

– Дэннис!

Он не поднял головы. Вместо этого пукнул, чем вызывал шквал нервного смеха. Несчастная девочка, приговоренная сидеть за ним, откинулась на стуле, скривив лицо. Зловоние было ужасное.

– Фу! Меня сейчас вырвет.

– Пересядь на другой ряд, – сказала ей Энн. Остальным она велела: – А вы сидите и читайте. Днем вас ждет тест.

По классу прокатился недовольный вздох.

Энн присела на корточки рядом со столом Дэнниса Фармана и посмотрела ему в лицо. Он по‑прежнему сидел, нагнувшись над тетрадью, и притворялся, что не замечает ее. Он прищурился, а губы сосредоточенно поджал. Выглядел злым. Мальчик перевернул страницу и стал что‑то рисовать на чистой, вдавливая свою ручку так сильно, что побелели костяшки.

– Дэннис, – сказала она тихо. – Есть причина, по которой ты сегодня не можешь нормально себя вести?

Он не стал ей отвечать, но его щеки вспыхнули, и в глазах неожиданно появились слезы. Он ткнул ручкой в бумагу с такой силой, что страница порвалась.

Энн вспомнила прошедший вечер, когда она была в доме Фарманов, и обещание Фрэнка, что он разберется с Дэннисом. Она посмотрела на часы и встала.

– Ну вот что, класс. Тихо идите и выстройтесь в очередь в коридоре к обеду.

Дэннис сорвался с места. Энн положила руку ему на плечо.

– А ты нет.

Он простонал и сбросил ее руку, будто она обожгла его.

Класс стал выходить, но любопытные головы поворачивались. Теперь пойдут споры о том, что же будет с их главным возмутителем спокойствия.

– Последний, кто выйдет, закроет за собой дверь, – сказала она.

Напряжение в тишине после того, как дверь закрылась, было похоже на воздушный шар, все надувавшийся и надувавшийся, пока не пришла пора взорваться. Энн взяла стул Коди Роча и села.

– Тебе влетело за то, что ты вчера не пришел в школу?

Дэннис отвернулся от нее, и его лицо стало еще пунцовее.

– Ты знаешь, Дэннис, если ты будешь держать все в себе, ничего хорошего не выйдет. Если ты злишься, так и скажи. Мы разберемся вместе. Я не смогу помочь тебе, если ты не поговоришь со мной.

Он крутанулся на своем стуле, и она увидела его спину. Энн ничего не говорила, не зная, что делать дальше. У нее возникло нехорошее подозрение насчет того, что могло случиться накануне. Она осмелилась противостоять Фрэнку Фарману. Он мог воспринять это как унижение. И выместить свое зло на Дэннисе.

Ее отец никогда не поднимал руку ни на ее мать, ни на нее, зато Энн знала множество других видов наказания, которые мог придумать рассерженный мужчина с уязвленным самолюбием. Сколько раз он своими жестокими словами доводил ее мать до такого состояния, что она превращалась в скорбный рыдающий комок. Сколько раз он проделывал то же самое с ней самой.

Из‑за того что Энн абстрагировалась от него еще в детстве, его тирады не действовали на нее так, как на ее мать, которая любила его. Но Энн были хорошо знакомы те гнев и возмущение, которые помогли ей выстроить внутри кирпичную стену. Она нашла способы, как справиться с этим, как спустить пар. Дэннис – нет.

– Ты злишься на меня? – спросила она.

Тело мальчика было напряжено от гнева, как струна. Его начало трясти, когда он попытался сдержать его, но не смог. Он повернулся к ней с широко распахнутыми глазами.

– Я ненавижу вас! – закричал он. – Я ненавижу вас! Чертова сука!

Энн оказалась не готова к такому взрыву эмоций. Она отпрянула, сидя на своем стуле, и ее сердце застучало, словно молот, когда он накричал на нее.

Он обрушивал свои кулаки на стол снова и снова.

– Я ненавижу вас! Я ненавижу вас! Чтоб вы сдохли!

«Ну, что теперь, мисс самозваный детский психолог?»

Она открыла дверь и выпустила демона. Что ей теперь делать? В буквальном смысле схватить его? Дать его ярости вылиться до конца? Сказать, чтобы он перестал говорить гадости, и снова упрятать его назад в футляр с теперь уже сломанными петлями?

Пока Энн размышляла, как поступить, Дэннис обрушился на стол и принялся рыдать взахлеб.

«Ну не сиди же сиднем, идиотка».

– Прости, Дэннис, – сказала она слегка дрожащим голосом. – Прости, что втянула тебя в неприятности. Я не хотела. Я пришла к тебе домой, потому что переживала за тебя.

Она понятия не имела, правильно ли поступает. С другой стороны, она не знала, слышит ли он ее – так сильно он плакал. Несмотря на его словесное нападение, у Энн сжималось сердце. Он был ужасной занозой в заднице, которая мешала ей каждый день, но она понимала, что это не его вина. Прежде всего перед ней был маленький напуганный мальчик, который не знал, как справиться со своими чувствами. И напуган он был не меньше, чем зол.

Энн подалась вперед и протянула руку, чтобы погладить его по голове.

– Прости меня, Дэннис. Ты можешь злиться на меня. Мы справимся с этим. Я помогу тебе, если у меня получится.

И как, интересно? Если даже она и вытянет из него, что произошло, что тогда? Если, как она подозревала, отец избил его так, что он не может спокойно сесть, что тогда? Она заявит о Фрэнке Фармане властям и тем только создаст проблемы Дэннису и его семье.

– Здесь ты в безопасности, Дэннис, – мягко сказала она. – Я хочу, чтобы ты это знал. Ты можешь прийти ко мне и рассказать все, что хочешь, все‑все. Я не стану на тебя злиться. Я не стану тебя наказывать. Я только выслушаю, а потом мы вместе подумаем, что можно сделать.

Его рыдания стихли и перешли в икание и сопение. Он вытер нос рукавом своего грязного свитера. Теперь ему было не по себе. В одиннадцать лет – он был годом старше всех остальных ее подопечных – он уже скатывался в эту непонятную ему пропасть между детством и отрочеством, в запутанные, сложные чувства.

– Все в порядке, – успокоила его Энн. – Все останется между нами. Если кто‑нибудь спросит тебя, что тут было, когда остальные выходили, скажи, что я накричала на тебя и задала кучу домашней работы. Это похоже на план?

Он не посмотрел на нее, но кивнул. Энн поднялась и задвинула стул за парту Коди.

– Ну и хорошо. А теперь иди в туалет и умойся, а потом на обед.

Его агрессию как рукой сняло. Он сунул свою тетрадь назад в парту и ушел.

Пока она оставит все как есть, решила Энн, наблюдая, как он выходит. Не будет форсировать события. Может быть, он обо всем подумает, решит довериться ей и выдаст всю историю, когда будет готов.

Или это великий план, или она просто трусиха. Она точно не знала. Что, если у нее ничего не вышло, если он ничего не скажет ей в следующий раз, когда отец изобьет его за что‑то?

Она хотела, чтобы Мендес ответил на ее звонки. Тогда он мог бы заняться Фрэнком Фарманом, а она умыла бы руки.

Опомнившись, она посмотрела на парту Дэнниса. Ее охватило чувство вины, но она подняла крышку парты и заглянула в тетрадь Дэнниса, все еще открытую на последней странице, на которой он рисовал.

Бумага была закапана слезами, чернила немного размазались на рисунках, похожих на толстые зловещие молнии. Когда она перевернула страницу назад, над которой он трудился все утро, кровь застыла у нее в жилах.

Своей детской рукой он изрисовал почти всю страницу голыми женщинами, в грудь которых воткнуты ножи.

Date: 2015-08-24; view: 350; Нарушение авторских прав