V. Гинцбургиада на Лене

I. Изумительна, непостижима в наше время даже не система воздействия, доныне отсутствующая, а хотя бы оценка самых тяжких событий, происходящих при благосклонном участии еврейства. Так, например, убийство П. А. Столыпина отразилось не на судьбе злоупотребляющих русским гостеприимством сынов Иуды, а на усиленной охране их же в Киеве от погрома. Равно как, с другой стороны, нарочитое расследование условий злодеяния обратилось главным образом к выяснению виновности должностных лиц, а не степени соучастия кагала… Точно также, за редкими и поверхностными изъятиями, всё, совершившееся на далёких берегах Бодайбо за период Пасхи 1912 г., не обусловило и в периодической печати, и в государственной думе пока решительно ничего, что здраво соответствовало бы действительному содержанию явлений во имя государственных интересов, которыми англо‑еврейская золотопромышленная компания причиняет нам столь важный ущерб.

Но если пресса, в большинстве иудаизированная, заслуживает здесь не упрёков, а иных мероприятий, то нельзя не заметить о государственной думе, что ни в одном из трёх её запросов не только ни слова нет об иудеях, столь прикосновенных к делу, а само имя директора‑распорядителя Гинцбурга оказалось ни разу не упомянутым…

Между тем, если бы и возможно было закрывать глаза пред той кровью, которой, вследствие созданных компанией ужасов, забрызгано достоинство России, то и тогда во имя государственной прозорливости надлежало остановиться по пути вопроса, до каких пор английские и наши евреи со своими шаббесгоями будут издеваться над русским народом? Куда это ведёт нас? Чем грозит закончиться? Увы, на эту, единственно подобающую почву, никто в государственной думе не становился. Сама система защиты от врагов родины, коварно именующих себя её представителями, велась только в отрицательном направлении, а какого‑либо, само собой напрашивавшегося требования отнюдь не заключала. Строго говоря, во всём составе этой нижней палаты “парламента”, как многие, особенно “либеральнейшие” из её мудрых членов, не прочь величать её, не обнаружилось и в проблеме столь поразительной важности ни одного воистину государственного ума. Обвинения против агентов правительства, да ещё в том содержании, как они были заявляемы, будучи, во всяком случае, лишь второстепенными, ни в какой степени даже не приближались к той сущности дела, о которой следовало внести запрос.

Если наступающая вновь избирательная борьба вызвала по трафарету “левых” необходимость атаки на представителей власти, то, без сомнения, она не могла казаться ни заманчивой в смысле популярности, ни целесообразной хотя бы в пределах дискредитирования режима, так как массы избирателей успели значительно развиться политически, а и наилучший режим сам по себе, т. е. без всенародной поддержки, не может рассчитывать на победу в бою с интернациональным, потаённым, жестоким и бесчестным заговором против любого правительства и всякого государственного устройства.

Наоборот, разоблачение его замыслов и указание приёмов не менее оригинальных, чем нов и во всём прошлом беспримерен сам факт такого заговора, являлось заслугой перед человечеством. Рассматриваемое на мировой сцене, оно мыслит не отвлечёнными идеями либо теоретическими выводами, а образами и картинами, убеждается не умозрительными методами, а тем более не туманными обещаниями или предсказаниями, а неоспоримыми данными, реальными событиями. Отсюда естественны жажда народных масс к разумным и беспристрастным указаниям на суть происшедшего и полное безучастие ко всякой мелодраме либо к трагическому, своекорыстному лицемерию.

Значит, и по отношению ко всему, что происходило во владениях ленского товарищества, жалкими и бесплодными останутся крокодиловы слезы над участью порабощенных им тружеников, столь вероломно проливавшиеся в государственной думе параллельно с возгласами из mou же среды “при чём здесь евреи?…” Нет, не этой дорогой придут к русскому сердцу его истинные друзья!…

II. Вникая в смысл явлений, трудно прежде всего не заметить беспросветных жестокостей на Лене рядом с уверенностью их авторов в безнаказанности. Помимо трусливых евреев, самим просвещённым мореплавателям, только что пережившим опаснейшую каменно‑угольную забастовку и не дерзнувшим, однако, прибегнуть к военной силе, к своей власти, метод обращения с рабочими, применяемый ими в России должен был внушить сознание крайних опасностей, из него же логически проистекающих. Тем не менее, мы видим, что ни евреи, ни англичане об этом не задумывались. Спрашивается, — почему?…

Ответ может быть предложен в следующем. 1905 год слишком свеж на памяти. Нельзя, а в особенности так скоро, допустить возобновление того, что происходило тогда при участии рабочих. Нельзя, стало быть, терпеть никакого проявления их самодеятельности. Напротив, при малейшей отсюда искре необходимо гасить её всеми средствами. Заключение, этим определяемое, достигает неумолимости при совпадении вероятия внутренних беспорядков с дипломатическими осложнениями, а тем паче — с нарушением английских интересов, Великобританией не дозволяемым. Насколько абстрактные посылки означенной категории могли бы оправдаться в действительности, мы пророчествовать не берёмся. Достаточно признать, что они могли иметь место. Но если отрицать сие бесполезно, то неизбежный вывод является таким. Призвав себе на службу в 1905 году “сознательных пролетариев” и причинив нам столько горя, а затем не переставая играть призраками “свободы” поныне, всемирный кагал, между прочим, рассудил, что власти в России окажутся на его стороне при всяком движении 6.000 рабочих на ленских приисках и, следовательно, остановят таковое при любых обстоятельствах. Иными словами, подстрекнув своих “пролетариев” хотя бы на “иллюминации” и даже из одного этого приобретя многие миллионы, членам ли “избранного” народа подобало засим стесняться в добывании золота какими угодно путями?… Они и стали вести себя по этой программе. А когда довелось покрыть содеянное кровью нескольких сот рабочих, то же еврейство через своих же ставленников в государственной думе попыталось обратить всю ответственность на русские власти, устранившие насилие, себя же ещё раз выдвинуло, как палладина тружеников и мстителя за принесённые ими для кагала кровавые жертвы… Это, разумеется, не исключает и впредь нового превращения сынов Иуды в ревностнейших охранителей “порядка” на своих приисках через ту же власть, распинать которую они собираются среди оркестрируемых кагалом “народных” протестов даже в С.‑Петербурге, равно как на пути избирательной в IV государственную думу трагикомедии вообще… Duobus litigantibus, tetrius gaudet!

Таково политическое “художество” евреев в данном случае.

Но мы уже. знаем, что иудейская политика неразрывно связана с таковыми же прессой и биржей. О кагалъной печати в “Гинцбургиаде” мы пока лишь упомянули, ниже постараемся добавить и ещё кое‑что. С другой стороны, мы не оставим, конечно, без внимания и биржевых талантов “избранного” народа, насколько через эту “музыку” они заявили о себе в захвате под свою тираннию огромной площади русской земли с богатейшими россыпями золота…

Сейчас, начиная, так сказать, увертюрой, мы, по горьким сведениям “Нового Времени” (8 апреля 1912 года, №12956) сперва лишь в общих чертах коснёмся “освободительной” деятельности Гинцбурга и К", определяемой девизом “Зарвавшиеся монополисты”:

“На глазей: министерства торговли и промышленности за несколько последних лет в монопольное владение ленского товарищества попал обширный золотоносный Витимский район. Постепенно более мелкие предприниматели сдали свои позиции, и где работало до 20 фирм, там безраздельно воцарилось товарищество, оперирующее на английские капиталы и щедро кредитуемое из средств Государственного Банка [108].

Правительственные агенты всячески содействовали успехам названного товарищества в деле закабаления края. Только местный горный инженер Тулъчинский пытался ограничить произвол товарищества в отношении населения и рабочих. Но его заботы систематически тормозились как Иркутским горным управлением, так и горным департаментом. В результате неравной борьбы создалось решительное подчинение как рабочих масс, так и местного населения всесильному товариществу. Атмосфера беспросветного недовольства сгущалась до крайних пределов.

Товарищество прежде всего приняло все меры к тому, чтобы уменьшить количество подъёмного золота.

Пока существовала конкуренция среди предпринимателей, рабочие на приисках широко пользовались правом выбирать самородки из породы и сдавать их владельцу прииска по установленной цене.

Ленское товарищество, очутившись в положении монополиста, почти уничтожило возможность рабочим пользоваться подъёмным золотом. До чего выгодно выбирать самородки, можно судить хотя бы по тому факту, что за впуск ночью в шахты сторожа брали по пятисот рублей с человека. Теперь товарищество строго оградило свои права собственника. Однако, по заявлению главного управляющего прииска г. Белозерова, подъёмного золота поступает всего на 800 т. р., тогда как прежде одни рабочие на этом золоте зарабатывали около 2.000.000 р.

Отсюда понятно и требование рабочих о компенсации в виде увеличения заработной платы на 30%. Платят за такое золото по 3 руб. 60 коп. с золотника вместо 4 руб. 44 коп. Золото, поднятое в виде самородков, сдаётся в опечатанные кружки, и стоимость его уплачивается артели. Таким образом, у рабочих порознь отнята надежда на внезапное обогащение. Между тем, эта‑то надежда и позволяла рабочим массам мириться с крайне тягостными условиями работы и самой жизни на приисках, заброшенных в глухую, холодную тайгу.

Наряду с этим, ревниво оберегая свои прерогативы, как собственника каждой крупицы золота, а в другом направлении пользуясь своим положением монополиста, ленское товарищество лишило рабочие массы фактической возможности защищать свои права, выработанные, однако, местными обычаями на протяжении почти целого столетия.

Труд, правда, оплачивается сравнительно высоко. Годовой заработок рабочего колеблется между 500 и 600 руб., но почти не стало слышно, как раньше, о рабочих, уносящих тысячи рублей и десятки тысяч. Главная приманка, своего рода лотерея, исчезла. Всё урегулировано, и масса уже этим самым фактом чувствует себя обиженной. Прежде “фарт” (выручка от самородков) делился между предпринимателем и рабочим. Теперь “фартовый” заработок всецело выпадает на долю счастливого владельца акций ленского товарищества. Рабочая масса видит, как непропорционально затрачиваемому капиталу обогащается владелец предприятия. Она слышит, что управляющий на сверхсметной добыче золота наживает сотни тысяч рублей. Но все эти блага идут мимо работающих. Создаётся опасное настроение против алчных монополистов, не желающих делится дарами природы с теми, кто их открыл и добыл.

На приисках к тому присоединяется тягостное чувство порабощения всех и каждого деспотическому товариществу. Почти все жители города Бодайбо находятся в подчинении “хозяину”, все являются лишь подрядчиками у него. В виду этого, раз администрация товарищества признаёт чьё‑либо пребывание вредным, то опальный рабочий, не поладивший на приисках, не может выступить хотя бы в роли старателя, т. е. самостоятельного, мелкого предпринимателя‑рабочего. Стоит администрации под рукой объявить кому‑нибудь отлучение, и такой рабочий не получит нигде кредита. В буквальном смысле слова, он окажется лишённым крова и пищи. Вот почему общая зависимость от товарищества создаёт враждебную ему атмосферу.

Она сгущается и тем, что более мелкие служащие далеко не всегда остаются на высоте положения. Власть, сознание могучей силы хозяина опьяняет исполнителей среднего и мелкого калибра. Поэтому очень часты случаи нетактичного отношения мелкой администрации к отдельным рабочим. Обиженный встречает, конечно, огромное сочувствие в сотрудниках, понимающих, что каждый из них не застрахован от подобной участи. Фактическое бесправие массы вызывает ощущение неуверенности в завтрашнем дне. Между тем, эта неуверенность не имеет противовесом прежней надежды на возможность быстрого обеспечения. Сама высшая администрация прекрасно сознаёт необходимость выдержанного отношения к запросам и интересам массы. Тем не менее, на каждом шагу исполнители велений начальства выступают в роли насильников.

Создаётся такое положение, при котором фактически упраздняются все юридические и правовые нормы. Казалось бы, что право иска по нарушенному договору является неотъемлемым у каждого лица. Между тем, среди требований, выставленных рабочими, фигурирует именно признание за ними “права предъявлять иски товариществу о нарушении договора”. Несомненно, что никто юридически не в состоянии лишить рабочих права на иск. Но, в действительности, рабочему даже проживать негде после расчёта, чтобы вести процесс с товариществом по нарушению им контракта. Всякая же юридическая помощь на месте отсутствует. Тот факт, что рабочим по иску, ими предъявляемому, пришлось обратиться к иркутским адвокатам, красноречивее всяких слов свидетельствует о совершенной беззащитности рабочих в золотоносном районе. Крепостническая зависимость рабочих от администрации приисков вызывает то, что на деле не может быть осуществлено право каждого назначить плату за сверхурочные работы по соглашению. Засим, как видно из требований рабочих, они фактически лишены возможности привлекать лиц из приисковой администрации к ответственности за оскорбление, настаивать на регулярной уплате денег за дни, пропущенные по болезни и увечью, приключившемуся по вине товарищества и т. д. Не обеспечены правильность расчёта, выдача на руки расчетных книжек да и самая оплата труда деньгами, а не талонами.

Об обстановке, в которой живут рабочие ленских приисков и совместной жизни семейных с холостыми говорить не приходится… Ужасы казарменной жизни рабочих были описываемы на страницах “Нового Времени”. Очевидно, что создание полного и беспредельного порабощения товариществу толкнуло, наконец, рабочих, решительно не склонных поддаваться агитации, на мысль о необходимости объединённому образу действий товарищества противопоставить объединённое же выступление рабочих масс.

Не надо забывать, с другой стороны, что нравственную поддержку рабочие встречают во всех слоях местного населения. Против товарищества настроены мелкие золотопромышленники, выбитые из колеи непосильной конкуренцией, против него же и многочисленные поставщики, работающие на ленцев, но всегда сожалеющие, что те диктуют им цены, какие угодно.

Круговая кабала в районе объединяет всех на чувстве недовольства вообще, а в частности, и на глубине ненависти к отдельным лицам, из состава его администрации. Слишком очевидна для всех общая подчинённость, заставляющая 25‑тысячное население покорно уступать львиную долю извлекаемых богатств в руки пришлых иностранцев и евреев. Неимение выхода, отсутствие других предприятий, куда могли бы передвигаться элементы, возмущённые действиями товарищества, всё делает обстановку подобной той, которая создалась бы в котле, лишённом предохранительных клапанов…

Заправилы ленского товарищества настолько привыкли к атмосфере беспрекословного подчинения всех и каждого, что уже сама попытка рабочих восстановить свои попранные права вывела “хозяев” из равновесия.

Ленцы неотступно требовали от представителей власти крутых мер. Непокорных протестантов предполагалось выселять зимой, т. е. обрекать на все невзгоды странствий в дикой тайге, по морозу и пешком. Между тем, один выход из тайги в заселённую местность обошёлся бы бедному рабочему при этих условиях в 80—100 руб.

Колебания местной администрации в деле немедленного выселения вызвали жалобы ленцев на агентов правительства. Не довольствуясь сказанным, товарищество первым делом потребовало отправки войска. Это обстоятельство ещё более возбудило рабочих, в начале даже склонных охранять шахты от затопления водой. Арест стачечного комитета без повода к тому с его стороны, а затем и коварное стремление ленской администрации придать стачке присущий ей политический характер, запутали все отношения.

Губернские власти, естественно, потеряли голову, и в результате ‑пролитая кровь!…

Как всегда, собственные важные недочёты пробуют теперь прикрыть вероломными криками о политическом выступлении. Свою бесцеремонность в обращении с правами населения и рабочих масс маскируют возгласами о подрыве основ!… Между тем, единственным коренным выходом из создавшегося положения является уничтожение монополий ленцев, закабаливших весь край, благодаря бездорожью и трудности проникновения в район, нередко и совсем отрезываемый от мира.

Приходится пожалеть, что, благодаря проискам города Иркутска, вопрос о соединении судоходной части р. Лены железной дорогой с Сибирской магистралью отложен до осени. Каждый год промедления отдаёт край в безраздельное господство монополистов, очевидно потерявших меру в своих притязаниях и не останавливающихся, для защиты своих привилегий перед пролитием крови рабочих, в жесточайшей, каторжной обстановке создающих им колоссальные богатства…”

III. Установив путём изложенного магистральные линии вопроса, нельзя не перейти к его анализу, разумеется, сжатому. Материалом служат данные, опубликованные в печати и прения в государственной думе.

На первом плане необходимо ознакомиться, по крайней мере, с главными из действующих лиц и прежде всего остановиться на фамилии Гинцбургов.

Основателем её, увы, зловещего для России благоденствия является Иевзель Гинцбург, занимавшийся винными откупами, равно как казёнными подрядками и поставками, особенно же снабжением войск по наставлениям талмуда в Крымскую войну. Но, сколь бы они ни были вразумительны, гешефты Иевзеля Гинцбурга в кровавую эпопею Севастополя, строго говоря, выходят за пределы нашей задачи. В виду этого, ограничиваясь ссылкой на данный факт и пологая, что он достаточно говорит сам за себя, мы отметим лишь, что плодам своих благодеяний, оказанных русской армии, Гинцбург не давал, конечно, оставаться втуне. Нет, он для них нашёл блистательное помещение как в денежном, так и в политическом смысле. Превратившись в барона и открыв банкирский дом в самом Петербурге, он не замедлил принять участие, без сомнения, иудейское, и в освобождении крестьян… Грандиозность финансовой операции правительства по выпуску 5% билетов Государственного Банка в уплату помещикам за наделяемые крестьянам земли, была немедленно учтена международным еврейством, представителем которого в С.‑Петербурге оказался тот же Гинцбург. Сперва совместно с сыном, Гиршем, переименовавшим себя в Горация, а после своей смерти уже в лице его одного, основатель фирмы начал скупать 5% билеты у крупнейших рабовладельцев. В этом направлении были одновременно достигаемы две цели. Через еврейскую стачку цена 5% билетов была понижена в среднем процентов на 20 против номинала[109]. Когда же Гинцбург выезжал на гастроли в Ниццу, Ментону, Канн либо Монте‑Карло для “воспособления” неунывающей российской аристократии, то эта цена низводилась им, по мере нужды “клиентов”, даже на 30, а временами и на 40 процентов. Ясно, какие отсюда проистекали барыши…

Но Гораций Гинцбург этим не довольствовался. “Помогая своему счастью”, он во славу Израиля умножал знакомства и завязывал связи сильных мира сего, пока не сделался в петербургских сферах persona gra‑tissima, используя своё положение как посол всемирного кагала. Между прочим, ему удалось с чрезвычайным торжеством и в присутствии высших должностных лиц русской администрации открыть вновь сооружённую кагалом синагогу в Петербурге, причём иудеи встречали его, как нового Моисея, нисходящего с горы Синая, а издатель журнала для семейного чтения, еврей Маркс, на страницах своей “Нивы”, возвестил об этом событии, даже как о неизречённой благодати и о залоге новой эры в России… И стал Гораций Гинцбург, как некогда Мадрохей, “великим у сынов Иуды и любимым у множества братьев своих, ибо искал добра народу своему и говорил во благо племени своего”. Чрез него на горе нашему отечеству проводились всякого рода еврейские дела, под его покровительством быстро размножались и усиливались иудеи в Петербурге, при его же содействии проникали они в высшие правительственные учреждения и ему, наконец, мы больше всего обязаны кадетскими, а то и прямо еврейскими депутатами в государственной думе от первенствующей русской столицы… Гинцбург был действительным главнокомандующим русского еврейства и, концентрируя его силы против нас, являлся в течение долгих лет для собратий своих незаменимой опорой. А для того, чтобы составить себе решительное понятие о степени нашей близорукости, укажем, в заключение, на столь поразительный факт, как принадлежность того же еврея Горация Гинцбурга к “Священной Дружине”, организованной важнейшими русскими сановниками для охраны Государя Императора Александра III, после злодеяния 1 марта 1881 года[110].

Расширяя кагальное господство, Гораций Гинцбург направил свою деятельность в сторону драгоценнейших металлов — платины и золота. Месторождения платины на земном шаре редки. Посему Урал, как её важнейший источник, должен был оказаться в отношении платины монополией одного из сыновей Горация Гинцбурга — Александра. Из 450 пудов ежегодной добычи этого незаменимого в электротехнике металла больше половины захватывается именно на Урале анонимной компанией, во главе которой стоит барон Александр. Скупая, в частности, всю вообще платину у графов Шуваловых, князей Сан‑Донато и других известных промышленников, еврей Александр Гинцбург держит в своих руках не только платиновое дело всей России, а и целого света. Разбогатев за счёт русского народа и у нас же безмерно обогащаясь вновь, барон Александр, тем не менее, как еврей и ставленник иностранных сынов Иуды, ведёт, конечно, на Урале непримиримую борьбу с русской частью предпринимателей, средних и мелких геройски отбивающихся от окончательного закабаления иностранцами и еврейством. Увы, они едва ли могут питать какую‑либо надежду… После трёхлетних усилий, совету съезда представителей уральских золотопромышленников удалось, наконец, добиться внесения в государственную думу законопроекта об урегулировании платинового вопроса в Империи. И что же?… Александр Гинцбург выступил в совете съезда представителей промышленности и торговли с докладом о вреде этого законопроекта. С другой стороны, были найдены ходы в одну из комиссий государственной думы, и та согласилась с мнением барона…

Наряду со сказанным, не излишне, пожалуй, указать и на следующее. Русская золотопромышленность имеет в Петербурге свой орган, именуемый постоянной совещательной конторой. В его работах принимают участие и представители местных съездов. Однако, по странной иронии судьбы большинство членов конторы евреи. Председатель — Грауман, члены — Оссяндовский, Захер, Литауэр и т. п. Сверх того, эти евреи являются, повидимому, лишь ставленниками иудейской же затеи, “Лензото”, иначе говоря, “ленского золотопромышленного товарищества”.

“Оно родилось на свет 29 марта 1896 года, — говорит Марков 2‑й в государственной думе, — ну, разумеется, преемником его был никто иной, как министр финансов Сергеи Юльевич Витте, а в столь полезной деятельности ему содействовал и тогдашний министр земледелия г. Ермолов. Громадные золотоносные владения отдавались новым учредителям, каковыми объявлялись барон Гораций Иевзелев Гинцбург и торговый дом “Мейер и К'”, т. е. махровый жид и коллективный жид. Далее, хотя в Сибири жиды не имеют права и проживать, особым законом того же 1896 года двум названным жидам, коллективному и единоличному, были отданы громадные сибирские земли с разными иными недвижимостями и, сверх того, предоставлено приобретать столько земель, сколько заблагорассудится. И они своим правом воспользовались… Теперь даже ораторы из кадетской партии, правда — сибиряки, на собственной шкуре испытывающие эту прелесть, заявляют, что чуть ли не вся Лена с Вилюем и Витимом принадлежат тем же жидам без остатка. В параллель со сказанным трудно не напомнить, что русское благородное дворянство и до сих пор не может настоять на исполнении священной воли Императора Александра III, повелевшего отводить в Сибири необходимые угодья дворянам, нуждающимся в земле…”

Надо ли прибавлять, что в защиту русских рабочих от еврейской эксплуатации, а также и вообще о рабочем законодательстве в горнозаводской промышленности С. Ю. Витте отнюдь не заботился, ни будучи всесильным министром финансов, ни в качестве премьера даже в 1905 году…

С этой точки зрения, следует привести жалобы в государственной думе сибирского депутата Чиликина.

“В прениях о ленских событиях осталась не освещённой одна сторона. Дело в том, что в самой основе событий лежит отсутствие рабочего законодательства по отношению к рабочим, занятым в горных промыслах. Такое отсутствие попечения государства о жизни, здоровье и положении рабочих, занятых золотопромышленностью, и явилось главным побудителем к тому, что ленские рабочие взялись за столь бедственное орудие в борьбе с предпринимателями, как стачка. Между тем, уже 7 лет назад правительство признало невозможным охранять существующий порядок во взаимных отношениях рабочих с золотопромышленниками, а в 1908 г. министерством торговли и промышленности был разработан целый ряд проектов о рабочих на горных промыслах. Но эти проекты так и остались не внесёнными в думу, не смотря на то, что съезд золотопромышленников проектировал даже создание особых промысловых судов из рабочих и предпринимателей, и примирительных камер. Когда же депутат Волков сам внёс предложение о распространении закона о страховании на Сибирь, государственная дума по настоянию Литвинова‑Фалинского отклонила его предложение, хотя съезд золотопромышленников ещё в 1907 г. признал возможным распространить этот закон на Сибирь. Ныне от имени сибирских депутатов я предлагаю думе принять следующую формулу перехода: “Принимая запрос, государственная дума считает необходимым внесение правительством проекта, устанавливающего правила о найме рабочих на золотые и платиновые прииски, нормирующего рабочее время и жилищные условия на этих приисках, а также распространение на приисковые районы в Сибири законов о страховании от несчастных случаев, болезней, инвалидностей и т. д.”.

Директором‑распорядителем в “Лензото” состоит, разумеется, другой сын Горация Гинцбурга — Альфред. Что он мало способен к делам вообще, а к этому в частности, и что он больше занимается прожиганием жизни, нежели чем‑либо иным, это вовсе не мешает ему быть владыкой 6.000 рабочих, порабощённых ленским товариществом. Барону Альфреду достаточно носить фамилию Гинцбурга для того, чтобы повелевать неограниченно. Da schweigt alles!… Само собою разумеется, что как и барон Гораций, Альфред и Александр Гинцбурги являются, прежде всего великими во Израиле и в этом качестве состоят членами духовного правления Петербургской синагоги… Впрочем, черезполосность кагальной власти с правлением ленского товарищества, неизбежная, так сказать, теоретически, раскрывается и соучастием в обоих учреждениях кроме самих Гинцбургов ещё таких “золотоносных” иудеев, как Мейер, Мориц и другие. Столь же логическим результатом является как назначение высшим представителем товарищества на месте приисков иностранца Теппана, так и переход в товарищество со службы Правительству окружного инженера Амурэ. Не взирая на страшное впечатление кровавых событий 4 апреля по всей России, слуги Гинцбурга Амурэ и Теппан, стали вновь требовать у власти энергического воздействия на рабочих, а инженер Теппан даже заявил публично в присутствии окружного инженера Александрова, что нечего останавливаться на полумерах при защите интересов такого крупного, мирового дела как ленское предприятие… Возможно ли сомневаться, при этих условиях, что среди упомянутых вселенских забот чужеродцам аккомпанируют и доподлинные евреи? Действительно, подготовляя выступление на данную сцену англичан или, выражаясь проще, английских евреев, подкреплённых несколькими шаббесго‑ями‑лордами, занимался оборудованием драгоценнейшего Феодосиевского прииска еврей же, инженер Гассовер, а главным инженером товарищества и доныне оказывается Гирш Дувидов Гершберг, самое имя, отчество и фамилия которого лучше свидетельствуют, чем любое жизнеописание!…

Тем не менее, всё это — сравнительная мелочь. Главными поддужными Альфреда Гинцбурга являются два особых, русских шаббесгоя — Белозеров и Тимирязев.

Глубоко прозорливым являлся старый русский закон, которым бывшему крепостному, хотя бы и достигшему дворянства, запрещалось владеть своими бывшими односельцами, как и крепостными людьми.

Такой закон необходим и по отношению к бывшим рабочим, сколь бы они ни были воспеваемы биржей. “Трясётся земля и не может носить раба, когда он сделается царём!” (Притчи Сол., XXX, 21 и 22). Члену правления синагоги Альфреду Гинцбургу этот текст не может быть неизвестным. Ясно, что, назначая вершителем судеб приискового населения одного из бывших “старателей”, Белозерова, барон Альфред понимал, что делал. И мы видим, что непомерное возвышение размера “уроков”, наряду с принудительным понижением заработной платы и ухудшением всех условий жизни тружеников на приисках, отказы даже в медицинской помощи, удаление всякого из служащих, как только он дерзнёт выразить симпатию к рабочим, вообще крайняя жестокость их эксплуатации, выработанная его собственным опытом, как рабочего, проистекали от Белозерова. Увеличивая, стало быть, барыши товарищества, он не только приобретал репутацию “дельца” и непререкаемый авторитет на собраниях акционеров, но и, получая жалованья до 150.000 руб. в год, находил возможным переноситься с печальных, слезами и кровью залитых берегов Бодайбо, на Cote (L'Azur и целыми месяцами наслаждаться в Ницце, либо Монте‑Карло. Англо‑еврейская кампания, добывавшая груды золота из промёрзших ленских песков, ставила труд рабочих в крайне тяжёлые условия. На это указывали и правительственные обследования. Министерство торговли, к которому обращались руководители золотого дела во главе с Гинцбургом, советовало, к сожалению бесплодно, улучшить положение рабочих, пойти на встречу их материальной нужде…

Между тем, цены на ленские акции росли с головокружительной быстротой; на покупке и продаже этих бумаг наживались в короткое время миллионные состояния.

На бирже “Лена” оказалась сказочным талисманом, позволяющим извлекать золото шутя, играя в жмурки. Мри этих чудесных превращениях все, конечно, забывали о песках Бодайбо, мёрзлой пустыне, в которой создавались сказочные богатства. Тяжкий грех г. Гинцбурга и прочих заправил компании лежал в пренебрежении к тому фундаменту, на котором они возводили своё колоссальное золотое сооружение. Всё их внимание было обращено на лицевую сторону здания, а то, что совершалось в его отдалённых углах, они скрывали, пользуясь недоступностью края.

Для полноты же картины остаётся, разве, привести следующую выдержку из “Земщины”, обоснованную на сведениях “Нового Времени”.

“Непосредственное распоряжение всеми делами приисков возложено на некоего Белозерова, который является настоящим “царём тайги”. Хотя сам он вышел из простых рабочих, но их интересами не занимается, а хищнически эксплуатирует силы рабочих и всех причастных к делу.

Такие встречи и проводы, какие делаются Белозерову при его приездах и отъездах с приисков, устраиваются в России только членам Царской семьи. Флаги, триумфальные арки, венки, транспаранты, гирлянды зелени и сотни электрических ламп пестрят и сверкают на пути полновластного распорядителя судеб целых тысяч людей. Чиновники пред ним молчат, его служащие благоговеют. Умный, хитрый, прекрасно знающий местные условия, а главное характер местных людей, сибиряков, до мозга костей — в смысле эгоизма и настойчивости, он властной рукой ведёт ленское т‑во, заставляя всех подчиняться своей воле.

Тройка из такого Колупаева, Гинцбурга и “просвещенного” Тимирязева дружно “работала”, но и не менее дружно вела рабочих к взрыву… Кулак, жид и ка‑дэк — компания восхитительная!

Мудрено ли, что и деяния их кровавые…”

Но, поручив такое амплуа Белозерову, “директор‑распорядитель”, равным образом, не мог не сознавать надобности и в “заслуженном” агентстве среди петербургских сфер. Стремясь по иудейскому обыкновению к тирании и безнаказанности, барон Альфред должен был охранять как надлежащие условия положения в ленской тайге, так и гарантии их незыблемости. А что там проделывалось, тому показателем служит хотя бы следующее:[111]

“Здесь, только что, один из сибирских депутатов читал выдержку из газет о том, каково положение товарищества, положение совершенно исключительное, облеченное всеми атрибутами власти, которые должны быть только у правительства. Моё внимание остановила и перепечатка из “Сибирской Жизни”, воспроизведённая “Речью” в №95, от 8 апреля. Да, действительно, там сказано всё то, что нам здесь читали:

Ленское товарищество доставляет средства на содержание мировых судебных установлений, горно‑полицейской стражи, личного состава почтово ‑телеграфных учреждений, горных исправников и их канцелярий, квартирного довольствия чинов горного надзора; на оборудование Бодайбинской тюрьмы, на квартирное довольство чинов местного тюремного управления и надзора. Вся эта масса правительственных чиновников, за получением жалования, вынуждена обращаться в кассу ленского товарищества.

Возмутительное положение! Но ведь, господа, оно создалось не со вчерашнего дня. Ведь это — положение, установленное законом. Почему же до сих пор молчали гг. сибирские депутаты? Почему они ждали расстрела, чтобы заговорить об этих безобразиях”.

Наряду с такой картиной, знаменателен и дальнейший вызов “Земщины”.

Корреспондент “Нового Времени” также рисует порядки, воцарившиеся на ленских приисках. Указав на громадное государственное значение приисков, являющихся важнейшим колонизационным пунктом Сибири, он говорит, что вся власть над экономической жизнью его была сосредоточена в руках товарищества.

Правительственные учреждения города Бодайбо завалены исключительно делами, касающимися так или иначе ленского товарищества.

Все должностные лица, имеющие по закону право на получение определённых пособий от съездов золотопромышленников, получаю! таковые от товарищества, так как оно одно фактически представляет собой весь съезд. Даже местная, бодайбинская воинская команда, и та не избежала влияния всесильных ленцев. Часть этой команды отдельно проживает на Надеждинском прииске, при главной промысловой конторе, будучи занята охраной запасов ленского золота и сопровождением его, при перевозках с приисков в гор. Бодайбо, для сплава. Привлечение воинской команды к несению обязанностей охраны золота началось в период экспроприации, но продолжается и до нынешнего дня…[112]

Вполне очевидно, что столь безжалостная и, как об этом ныне кричат уже воробьи на крышах, опасная для спокойствия не только на приисках, а и по всей России, эксплуатация трудящегося населения иудейством обусловливала необходимость призвать на стражу его мероприятий в Петербурге, по крайней мере, бывшего министра. Честь этого рода выпала на долю В. И. Тимирязева, наперсника и креатуры Витте. Чтобы составить себе о нём понятие, необходимо прежде всего, остановиться на его письме в “Новое Время”, где министр ci‑devant, между прочим, говорит:

“По поводу событий на ленских приисках были в печати и в государственной думе высказаны резкие суждения о моей будто бы причастности к этим горестным событиям. Моё место — место председателя лондонского правления английского о‑ва “Lena‑Goldfields”, которое было основано лет пять назад, когда финансовое положение ленского т‑ва пришло в упадок, с единственной целью обеспечить русскому т‑ву лёгкую и постоянную форму кредита для оборотного капитала и вообще для развития дела, равно как содействовать при помощи английских инженеров более успешному изучению золотоносных площадей и их разработке. К самому управлению промыслами лондонское правление никакого отношения не имело, никаких вопросов из этой области к рассмотрению не принимало и никаких указаний не давало. Английское о‑во никогда не возбуждало ходатайства о допущении его в Россию, где оно являлось лишь простым акционером русского о‑ва. Я отнюдь не удивляюсъ тому, что без доказательств моей причастности ко всему, что происходило на приисках, даже без расследования дела, надо мной совершают моральную казнь. Мы живём в такое печальное время классовой ненависти и жестокого сведения счетов, что нравственный расстрел человека незапятнанной репутации, ни в чём не уличённого, никого как будто не смущает!… Но содеянное со мною является в сущности повторением приёма о стрелочнике, на которого стараются поскорей, не разобравшись в деле, свалить чью‑то вину. А это обстоятельство имеет уже более серьёзное значение, так как сенсационными, беспочвенными выпадами против меня только затемняется суть крайне серьёзною вопроса, и, быть может, внимание отклоняется в сторону от тот пути, на который его следовало поскорее направить для тщательного, беспристрастного и всестороннего выяснения обстоятельств глубоко прискорбного события”.

Таким образом, мы с утешением должны видеть, что г. Тимирязев — не более, как стрелочник в грандиозной ленской катастрофе. Но ведь и любой стрелочник способен причинить крушение неправильным переводом стрелки… С другой стороны, пословица “моя хата с краю, — я ничего не знаю”, не уместна, в данном случае, хотя бы потому, что сказки на эту банальную тему утратили даже свою новизну. Правда, наивная элементарность приёмов доброго старого времени отошла в вечность. Лихоимственность изворотов и ябедническое коварство стали в нынешние дни анахронизмами. Теперь в “священных”, глубоко таинственных областях Haute‑Banque всё, как всякому известно, совершается “на точном основании существующих узаконений”, т. е. по внешности ‑неуязвимо. Чтобы не ходить далеко за примерами, укажем хотя бы на маскарад с переодеваниями анонимных электрических сообществ, оперирующих в самом Петербурге, или на бухгалтерские опыты высшей магии датско‑шведско‑русского телефонного предприятия в Москве, у которого, как сейчас только обнаруживается, есть богатейшие монопольные права, но нет никаких обязанностей, потому что никакого имущества не имеется, вся же многомиллионная видимость ему не принадлежит, так как формально является собственностью других, в свою очередь, безымянных же заведений, либо в Швеции, либо в Дании.

Умывая руки в гибели нескольких сот человек на приисках ленского товарищества, г. Тимирязев, несомненно, забывает, что 75%, т. е. три четверти акций, а значит, и барышей сего последнего, принадлежат той же самой компании “Лена‑Гольдфильдс”, лондонское правление которого содержит, однако, его же, Тимирязева, своим председателем именно в Петербурге… Готовый, повидимому, расплакаться над залпами 4 апреля, Тимирязев повествует о ходе событий так, как будто он только что упал с Луны. Что же касается кредита, которым англичане по протекции бедного “стрелочника” благодетельствуют Россию, то и в этом направлении, поперёк дороги г. Тимирязева становится, как объяснено ниже, не одна операция с выпуском “малой Лены” — именно 14 апреля текущего же года, т. е. всего десяток дней после ужасов на р. Бодайбо, а и та же биржевая свистопляска, которой акции “большой Лены” были взмываемы раньше до десяти — и даже до одиннадцатикратной стоимости их номинала. С другой стороны, не совсем приличествует девичья скромность и самому председателю лондонского правления, когда, вопреки русскому закону, доставшиеся “англичанам” 75% акций “большой Лены” оказались, по крайней мере, на значительные суммы, для вовлечения в игру и мелкого люда в России, разбитыми на “шэры” — по одному фунту стерлингов, то есть, лишь по десяти рублей номинальных, причём их биржевая цена доходила до 50 руб., да и сейчас стоит не ниже 40 руб. за штуку. Игнорировать появление шэров г. Тимирязев не мог, а умалчивать о них теперь невправе, особенно в виду своих же ламентаций на тему, что “ни одно доброе дело безнаказанным не остаётся…”

По отношению к роли Государственного Банка, “воспособлявшего” ленскую игру, г. Тимирязев, равным образом, не может быть менее сведущ, чем М. О. Меньшиков из “Нового Времени”. А между тем, вот что повествует мужественный публицист:

“Опытные люди утверждают, что все явления нашей экономической жизни имеют паразитный в отношении государства характер. Биржевая спекуляция держится и теперь в значительной степени, как 30—40 лет назад, на участии Государственного Банка. Почему‑то считается полезным для страны давать евреям (в частности — еврейским банкам) дешевый кредит, который они превращают в дорогой кредит для обыкновенной публики. На разнице этих кредитов наживаются колоссальные состояния, уже не нуждающиеся затем в казенной поддержке для дальнейших ростовщических операций. В общем выходит так, что, взимая с евреев небольшой процент, государство как бы отдает им страну на откуп. За часть добычи уступается посредникам остальная часть. Эта недостойная государства зависимость от нехристианского народца, внедрившегося всюду в качестве паразита, заставляет смотреть на его губительные операции с терпимостью, ничем не оправдываемой. Как было бы хорошо, если бы гекатомба русских рабочих, принесённая в жертву еврейскому золоту, заставила, наконец, обратить серьёзное внимание и вообще на биржевой ажиотаж, свирепствующий в последние годы”.

Но, и помимо всего уже изложенного, “лондонская” экстерриториальность новоявленного стрелочника мало гармонирует с его петербургским антуражем. Разве не председательствует тот же Тимирязев в Русском банке для внешней торговли, где директорами состоят два Рафаловича, Гаммель, Гротек, Поммер, Банг, Пинхус, Таубвурцель и Юргенсон? Разве не сидит ещё раз тот же Тимирязев председателем в “Саламандре”, где директорами Каплан, Мориц, Мейер из ленского товарищества, и Гротек из Русского банка для внешней торговли?…

Правда, ка‑дэки Некрасов, Скороходов, Аджемов etc. преисполнены негодованием. Но разве вся прогрессивная компания, заседающая в ленском золотопромышленном деле, не связана прочно и крепко с целым рядом столь же “культурных” и “прогрессивных” предприятий? Разве капельмейстером не является бывший министр Тимирязев, о пламенно‑освободительных взглядах которого знают и грудные младенцы? Разве, наконец, не в бытность его же, Тимирязева, русским министром торговли и промышленности проводился и преуспел новый устав ленского товарищества именно в виду его слияния, говоря просто, с “Леной‑Гольдфильдс”?!…

Sapient sat!

Посему только ради апофеоза мы по одной из московских газет возобновляем следующий вопрос, разрешению которого до сих пор, очевидно, помешала лишь неизречённая скромность доблестного “стрелочника”.

“Позвольте напомнить обществу о следующем.

Не далее, как в октябре 1911 годя, В. И. Тимирязев, полемизируя с гр. С. Ю. Витте, печатно заявил, что оставил его кабинет “вследствие чрезмерного расширения военно‑полевой юрисдикции”. В апреле 1912 года, на ленских промыслах, застрелено 150 человек. Это довольно чрезмерное расширение военно‑полевой юрисдикции. Министром торговли В. И. Тимирязев получал 18.000 рублей в год. Тогда он ушел, не стерпел расстрелов. Сейчас в качестве заправилы ленского товарищества он получает 50.000 рублей в год.

Уйдёт ли он из ленского правления, не стерпев расстрелов, или “стерпит”?…

IV. Не напрасно акулы и удавы “Большой Лены” именуют своё дело мировым. Действительно, если бы с количеством добываемого здесь золота могли покушаться на сравнение прииски в Северной Америке либо в Трансваале, то не иначе, как отметив, что тамошние добычи требуют соучастия целых синдикатов, между тем как нет нигде компании, кроме ленской, которая самостоятельно промывала бы 1.000 пудов золота ежегодно. Её владения — крупное государство, а одно наименование её приисков вызывает напряжение памяти. Таковы: Андреевский, Утёсистый, Александровский, Прокофьевский, Васильевский, Личаевский, Покровский, Ильинский, Надеждинский, Феодосьевский… и т. д. Et ubi solitudinem fecerunt — pacem appelant. Внутри никто пикнуть не смеет, кругом безграничная, ледяная тайга. До ближайшего уездного городка Киренска 300 верст, до Иркутска — почти 2.000 верст, до Петербурга — 8.000 верст. Временами же, например, при разливе рек, это государство отрезается от всего мира. Владычество иезуитов некогда в Перу — ничто перед самовластием евреев на Лене. Единичных жалоб нет и быть не может под страхом изгнания на голодную смерть. Местные власти зависят от товарищества. Белозеров знает, кого и как среди рабочих согнуть в бараний рог. В Петербурге, бывший министр оплачивается товариществом же десятками тысяч рублей жалованья…

Помещения для рабочих грязны, недостаточны по объёму, сыры, даже неосвещенны. О соглашении между рабочими и хозяином говорить смешно. Потеря рабочего времени на переходах между приисками не считается вовсе. Задание “уроков” и самый заработок преданы на произвол администрации товарищества. Труд рабочих опасный, каторжный — либо в мёрзлой от века земле, либо в воде по колена. Медицинская помощь мнимая, ибо нельзя же считать двух врачей там, где и шестерым не управиться, ведь рабочих несколько тысяч человек. Болезнь, увечье, инвалидность рабочего влекут за собой изгнание. Пища неимоверно дорога, а подчас и отвратительна. Мука с отрубями, непросеянная. Мясо часто несвежее, а то и гнилое. Деньгами товарищество не платит, а выдаёт талоны[113]на свои же склады, помимо которых деваться некуда, если не считать винных лавок того же товарищества, где рабочим предоставляется пропивать остатки заработка, какие не были отняты раньше грабительскими ценами за провизию. Ростовщичество достигает пышного расцвета тем безжалостнее, чем дерзновеннее удерживаются товариществом их платы рабочим триста и даже четыреста тысяч в год. Чтобы выслать денег для уплаты податей на хлеб семье, рабочему надо продать талон, гиены же и шакалы во образе местных иудеев — “благодетелей” отнимают в свою пользу 50, а то и 75 процентов номинальной цены талона…

От всесильного же товарищества в этом царстве еврейского золота зависят чины всех ведомств, начиная с мировых судей или горного надзора и до почтальона либо урядника включительно. Разве это не государство в государстве? Разве мыслимо было мириться со столь безобразным положением вещей?…

Какова при обыденных условиях могла быть защита рабочих у приисковых властей, можно сообразить по тому, что учинялось ими, когда терпение униженных и оскобленных, наконец, истощилось и, когда осмотрительность повелевалась сугубо. Мировой судья Хитуп постановлял выселять рабочих в тайгу под предлогом нарушения договора даже вопреки иркутскому горнозаводскому управлению, которое, согласно с истиной, признавало, наоборот, что договор нарушен товариществом. Только благоразумием губернатора исполнение таких решений, а значит, и сопряженных с ним беспорядков было предотвращено. В пояснение же сего, правительственный инженер Тульчинский 17 апреля телеграфировал горному управлению, что расследованием установлены пока в общих чертах такие противозаконные действия ленской компании. Нарушение в договоре пункта одиннадцатого, расплатой вместо денег товарами из, магазина даже и не по таксе; пункта девятого — несоблюдением дней отдыхов; нарушение правил 8 декабря 1897 г. о продолжительности рабочего времени, равно как обязательных постановлений 12 июня 1908 г. и 18 марта 1910 г., а также выдачей талонов на магазин для получения товаров в счёт заработка наряду с отпуском плохого мяса и непросеянного хлеба.

С другой стороны, отсутствие политических тенденций в среде рабочих и вынужденность забастовки экономической тиранией ленских заправил наряду с мирным характером течения забастовки удостоверяются: а) фактом, что, имея возможность одним лишь пассивным бездействием затопить шахты, то есть нанести товариществу огромные убытки, рабочие до принятия крутых мер им во вред продолжали откачивать воду, б) отзывами иркутских губернатора Бантыша и генерал‑губернатора Князева.

Тем не менее, вопреки государственной прозорливости, судебный следователь заключил под стражу до 70 выборных рабочего населения на приисках по обвинению в деянии, предусмотренном 125 ст. Угол. Улож., хотя закон этот едва ли относится к делу. Результаты же отсюда не трудно было предвидеть на всём пространстве России. Возможно, конечно, что сосланные по уголовным приговорам и оказавшиеся risum teneatis среди выборных евреи (участник латышской революции Думке и член “бунда” Индрик Розенберг) старались использовать замученную их же соплеменниками рабочую массу, однако, судебная власть повинна была не спешить, в особенности, когда на удовлетворение большинства заявленных рабочими требований товариществом было изъявлено согласие и дело стало налаживаться к миру. 1905 год должен был кое‑чему научить. Нельзя было не предусматривать, особенно в настоящую — предвыборную эпоху, что в связи с ленскими, беспорядки возникнут и в других местах, как бывало раньше. Ведь уже Аристотель заметил, что человек есть животное стадное, а для кого же в настоящее время это ещё может быть тайной?!…

Действительность не замедлила сказаться вслед за событиями 4 апреля 1912 г. близь Феодосийского прииска.

Рутиной отличаются и стачки рабочих. Один за другим забастовывают в том же апреле сперва маленькие, а затем и более крупные заводы за несколько тысяч вёрст, в самом Петербурге. Общее же число бастующих поднимается до многих десятков тысяч. Забастовали заводы Розенкранца и Эриксона, Крейтона, Нобеля, Пинша, Круга, Шове, Чешера, Леснера, Коппеля, Кирхнера, Кана. По обилию таких, чисто‑русских, фамилий приходишь к гипотезе, не лишенной вероятия: одни ли рабочие бастуют и нет ли в этом отношении “директив” со стороны инородческой администрации петербургских заводов? Полиция, как и Плеве, делает своё дело, т. е. опять арестовывает уличных агитаторов, производит обыски, отбирает “нелегальную литературу” и “шапирографы” (аппарат для прокламаций, изобретенный Срулем Шапирой)…

Рутинерам правится, что и нынешние беспорядки идут по установившемуся шаблону. Рутинеры из рабочих и учащейся молодёжи страшно гордятся своими репетициями буква в букву того самого, что проделывали “товарищи” эпохи Сипягина и Плеве… Они выкрикивают те же самые лозунги, поют те же давно составленные песни: “Мы жертвою пали…”, “Вставай, подымайся” и т. п.

Одним словом, как всегда, когда жизнь принимает толповой характер, исчезает творчество и устанавливается своего рода староверие…

Не мешало, далее, властям на Лене памятовать, что в своей дьявольской ма'аруфии[114]сыны Иуды постараются все ими же содеянное направлять во вред правительству, а себя стушевать. Так и случилось. Единомышленные с евреями революционные партии в гос. думе — и разумеется, кадеты обрушились как раз в эту сторону, а связанные с банками и биржей октябристы не осмелились даже назвать Гинцбурга. Этого мало. Как бы случайно, но именно в Киеве, оставшееся безнаказанным за смерть П. А. Столыпина, еврейство поспешило выдвинуть ряд кагальных агитаторов, а иудейская пресса не упустила момента на свой лад позабавиться над ним, как явствует хотя бы из следующей заметки в “Земщине”:

“Жидовские (а таких у нас, как известно, большинство) газеты старательно замалчивают о том, что может повредить иудейству во мнении читателей. Недавний пример. Телеграмма с.‑петербургского агентства: Киев: Задержаны 17 агитаторов‑евреев, подстрекателей к забастовкам. Большинство из них социал‑революционеры. При обыске найдены прокламации Бунда”.

Издающийся же в Вильне иудеем Адамовичем “Северо‑Западный Телеграф” передаёт эту телеграмму так: “Киев. Задержаны 17 агитаторов‑подстрекателей к забастовкам. Большинство из них социал‑революционеры. При обыске найдены прокламации”!

Со своей стороны, Альфред Гинцбург в беседе с корреспондентом “Нового Времени” не затруднился уверять, что характер забастовки политический, а руководит де ею член первой думы. В свою очередь Меньшиков раскрыл еврейские карты, правда в форме вопроса, но достаточно вразумительно: “Из публики мне пишут, что забастовка на Ленских приисках подготовлялась ещё в прошлом году, и вот почему. В панический на бирже день 19 сентября, г‑да Гинцбург и К" распродали свои акции по высокой цене, нажив до 9 февраля сего года более 10.000.000 рублей. Начиная же с 9 февраля, пошли дурные слухи, что на приисках готовится что‑то неладное. С 29 февраля, появились первые известия о рабочей забастовке. Не вызвана ли эта забастовка искусственно, через евреев же провокаторов? У еврейской и еврействующей компании уже не было акций и было важно уронить их, чтобы начать новую биржевую потеху. На этой неделе готовится последний понижательный натиск на “ленские”. Публика в панической растерянности отдаст их по дешевой цене, и тогда, помимо прибыльного возврата прежних, счастливая компания приобретёт ещё новые акции, подписка на которые лишь до 14 апреля. После этого акции снова будут раздуты, а игра в общем даст “золотопромышленникам” прибыли не менее 50.000.000 рублей…”

Неужели это похоже на правду?

Впрочем, пока что, а трусливый еврейский барон столь растерялся, что начал городить несомненный и уже совсем наглый вздор.

Этим, вероятно, обусловливается и заметка в “Биржевых Ведомостях” на тему “своя своих не познаша”.

“Как известно, директор‑распорядитель ленского товарищества барон Гинцбург заявил, между прочим: “Рабочие требовали повышения платы на 30%. Это явилось бы увеличением расхода на 1.300 тысяч рублей, что значило бы “закрыть прииск”. На самом же деле, увеличение расходов хотя бы на 1.300 тысяч вполне явно и совершенно исключает необходимость закрыть предприятие, ибо одной казне товарищество платит большие налоги на доход. Но, и независимо от этого, при исчислении прибыли товариществу следует помнить, что биржевая ценность акции 450 рублей повышалась до 6.000 рублей и почти постоянно держится на уровне около 4.000 рублей, т. е. в 9 раз выше номинальной стоимости. Чистая прибыль в последний операционный год, не смотря на увеличение капитала с 6 до 11 миллионов, определилась в 55% на капитал, т. е. в 5.650 тысяч рублей. Если из этих 5.650 тысяч отнять 1.300 тысяч рублей на удовлетворение требований рабочих, то на долю акционеров осталось бы 4.350 тысяч, что на капитал в 11 миллионов составит без малого 40%. Это, без сомнения, понизит расценку акций, но всё же они будут примерно раз в шесть дороже номинальной цены. Однако, именно страх перед понижением биржевой расценки акций сыграл решающую роль в упорстве центральной администрации, которая и не осмелилась пойти на уступки требованиям рабочих”.

V. Выстрелы, раздавшиеся 4 апреля на берегах Бодайбо, являлись неизбежными, если бы даже, надвигаясь на военный отряд только в НО штыков, толпа рабочих в несколько тысяч человек не имела в руках, как говорит Тульчинский, ни камней, ни поленьев. Вез стрельбы, требуемой в данном случае законом (ст. 30 прилож. к ст. 316 Общ. Учр. Губ.) незначительный военный отряд был бы смят толпой, а она, обезумев, натворила бы таких бед, пожалуй, и себе же самой, что и количество жертв превысило бы нынешнее. По сему вопрос заключается не в действии охранявшей порядок военной силы, а имеет совершенно иной центр тяжести. Посему, далее, не взирая на ярые припадки политической ненависти, разыгравшейся в гос. думе, равно как па содержание её запросов, личный её состав обязан понимать, что в этом деле он действует не в защиту русского народа, а на тяжкий ему вред, играя на руку предательскому кагалу и создавая для нашей родины новые опасности.

Между тем, у думы была другая, несравненно благороднейшая задача. Как это ни странно, а именно кадету Маклакову пришла в голову верная мысль. Он напомнил, что расследование по убиению царевича Дмитрия надлежало производить не в Угличе… Точно также, не приведет к цели и следствие на месте событий 4 апреля, ибо не там их источники. Доказательством служит местное производство по убийству П. Л. Столыпина. Серьёзность факта и те результаты, которые из него добыты еврейством, достаточно показывают, что изыскания не должны были ограничиваться действиями чинов охраны. Всемирный кагал заслуживает большей проницательности следователей и высшего государственного кругозора. Сообразно с этим, вопрос о мероприятиях ленского товарищества необходимо рассмотреть во всей его глубине. Ключ же событий, как правильно и заявил лорд Гарри‑сон, находится даже не в Лондоне, а в Петербурге. Необходимо, во всяком случае, отметить, что здесь ещё в начале 1911 года было известно о трёх требованиях рабочих, причём два из них были правительством признаны справедливыми, и по настоянию ленским товариществом удовлетворены. Тогда и надлежало произвести расследование на месте. Если этого не сделали вовремя, то уже никак нельзя было медлить в конце февраля, а особенно в начале марта текущего года, когда из самого содержания телеграммы рабочих явствовало, что дело принимает суровый оборот.

Примеры Франции и Англии убеждают, что без участия правительства и даже без личной энергии премьер‑министра подготовляемые и обострившиеся отношения между хозяевами и рабочими не могут быть ликвидированы благополучно. Заразительность социальных движений категорически требует нейтрализовать их как можно ближе к началу. Эти общие указания современной истории подтверждались в данную минуту тем, что опьяненно безнаказанностью своей тирании, ленское товарищество не шло ни на какие улучшения быта рабочих, а домогалось лишь строгих распоряжений властей и прежде всего — отправки на свои прииски военной силы. Рота пехоты и была прислана из Киренска, но не следовало этим ограничиваться. Беспомощность приисковых рабочих в случае изгнания являлась незаменимым вспомогательным фактором, особенно при наличности войска. Возник, значит, момент, когда доброжелательное посредничество органов государственного управления должно было повести к успокоению. Нельзя поэтому не пожалеть, что на это не было обращено внимания и что, наоборот, центральная администрация товарищества продолжала пользоваться доверием. А между тем, она не сумела этого оцепить. Страсти же разгорались. Кризис наступал и не мог не разразиться печально…

Две следующие телеграммы “Нового Времени” рисуют происшедшее с достаточной полнотой. Обосновываясь на фактах, они раскрывают твёрдую почву для суждений. Всё дальнейшее лишь иллюстрирует и разъясняет, ничего, в сущности, не добавляя.

Таким образом и во избежание бесцельных подробностей, мы этими телеграммами свой материал исчерпываем.

“Иркутск. В настоящее время, здесь имеются следующие официальные сведения о событиях в Бодайбо.

В виду затяжного характера стачки, был из Петербурга в конце марта командирован в Иркутск представитель ленского товарищества Солодилов для выработки условий, на которых рабочие могли бы возобновить работу. После ряда совещаний у местного губернатора, Солодиловым от имени товарищества были сделаны следующие уступки рабочим: 1) заработная плата в поисковых партиях, при разведках, а также в зимние праздники — полуторная; 2) бесплатный проезд до Устькута с содержанием рабочих, прослужившим не менее трёх лет; 3) выдача платы ежемесячно при условии заключения контракта на один месяц; 4) бесплатное освещение казарм общего пользования; 5) сменная работа в шахтах; 6) сверхурочные работы по добровольному соглашению; 7) отмена талонов; 8) оплата времени хода на отдельные прииски, как за саму работу; 9) размещение семейных отдельно от холостых; 10) непринуждение к работе женщин; 11) назначение работ по специальностям; 12) выдача квитанций в выработке и 13) присутствие депутата при выдаче припасов.

Отвергнуты были требования: об общем увеличение платы, о 8 часовом рабочем дне, об уплате за забастовку, об увольнении рабочих только летом и с ведома комиссии, о плате больным, кроме увечных, и об увольнении служащих по требованию рабочих.

Эти условия были сообщены Солодиловым по телеграфу управляющему приисками Теппану с приказанием прекратить выдачу припасов продолжающим бастовать и принять меры к выселению их из занимаемых квартир.

Всё было объявлено рабочим утром 4 апреля. Между тем, взволнованные произведённым предыдущей ночью арестом лиц, стоявших во главе забастовки, рабочие не пожелали спокойно обсуждать предложенные условия. С другой стороны, категорическое требование товарищества очистить квартиры и прекращение выдачи продуктов внесли ещё большее волнение.

Толпа в три тысячи человек с Нижних приисков направилась к народному дому, где предполагала соединиться с толпой в две тысячи человек с Одосеевского прииска. В народном доме находились лица администрации приисков, окружной инженер Тульчинский, прибывшие из Иркутска товарищ прокурора Преображенский и жандармский ротмистр Трещенко, а также воинская команда в 110 нижних чинов с двумя офицерами. Последняя при приближении толпы была выведена из народного дома и выстроена наперерез следованию рабочих.

Ротмистр Трещенко, предвидя неизбежность кровопролития, послал стражника Китова объявить толпе, что если она не остановится или не свернёт, то будет открыт огонь. Предвидя, что едва ли рабочие послушаются стражника, окружной инженер Тулъчинский сам бросился на встречу толпе, умаляя её свернуть с дороги. В этот момент она находилась на расстоянии 160 шагов от воинской команды.

Первые ряды готовы были повиноваться Тульчинскому, но задние надавили, и расстояние от команды быстро сократилось до 106 шагов, что вынудило открыть огонь. Тотчас же вся толпа прилегла к земле, а с нею и инженер Тулъчинский, который по прекращению огня оказался среди убитых и раненых рабочих”.

“Иркутск. Окончательная проверка факта катастрофы в Бодайбо из достоверного источника выясняет, что 4 апреля в 8 час. утра возле конторы прииска Феодосеевского собралась толпа в 2.000 человек, требуя освобождения арестованных, расчёта и выдачи продуктов жёнам и детям. Тотчас же, была вызвана команда войск и рабочих предупредили, что если они не разойдутся, то будут рассеяны воинской силой. В ответ рабочие вытребовали горного инженера Тулъчинского, который, без замедления прибыл. По его просьбе войско было уведено. H этот день собрания рабочих происходили на всех приисках. В три часа дня соединённые прииски образовали толпу в 4.000 человек и в четыре часа двинулись на соединение с рабочими прииска Феодосеевского. Начальник полиции ротмистр Трещенко вследствие отказа разойтись вызвал воинскую силу. В этот же именно момент Тулъчинский вошёл в толпу и просил послушаться. Толпа находилась в расстоянии 160 шагов от военного отряда. После некоторого перерыва Трещенко передал власть начальнику команды, который после трёх сигналов на трубе дал в толпу залп из боевых патронов. Толпа тотчас легла на землю, и огонь был прекращён. Придя в себя, рабочие поднялись и с криком 4ура” пытались броситься на войска, которые вновь дали три залпа. Всё время, до конца смятения, Тульчинский был в толпе. В результате: убитых 107, умерших от ран 74, тяжело раненых 209, между которыми амбулаторных 81; всего жертв 390 человек. Раздражение рабочих было вызвано арестом стачечного комитета тем более несвоевременным, что за последние три дня переговоры возобновились.

Обычного залпа холостыми патронами не было”.

Ubi facta loduuntur, non opus est verbis!…

Вглядываясь в события с точки зрения государственной, мы на их пути старались лишь разъяснить внутренний смысл явлений. И ныне, завершая повествование, мы не хотим сгущать красок. Согласно с сим не входит в нашу задачу ни описание потрясающих картин скорби при погребении жертв катастрофы, ни тех страшных условий, какими окружены рабочие теперь. Не станем мы задаваться и предсказаниями о результатах народного волнения пред итогом мероприятий ленского товарищества. С надеждой на будущее мы ожидаем выводов расследования. Но мы невправе умолчать о биржевой стороне проблемы.

VI. При учреждении ленского предприятия его акции были выпущены по 450 руб. за штуку номинальных. Затем последовал второй выпуск, но уже только по 300 рублей, а всего оба выпуска на 6.000.000 рублей.

Средняя добыча золота не превышала двух или трёх золотников на сто п

Date: 2015-08-24; view: 406; Нарушение авторских прав