Масонство. — Дело Дрейфуса 6 page

Тринадцать раз отказывалось Учредительное собрание признать равноправие евреев, а если 28 сентября 1791 г., наконец, согласилось, то под гнётом масонства, куда сыны Иуды успели проникнуть, равно как, без сомнения, вследствие подкупа (между прочим, продались кагалу главные вожаки Собрания — аббат Грегуар, граф Клермон‑Тоннер, Дюпор, адвокат Годар, Робеспьер и Мирабо), частью же под влиянием еврейских “патриотических” демонстраций и уверений в том, что беспредельно благодарные иудеи ничего большего не желают, как стать французами и гордятся этим!

С провозглашением “равноправия” целые толпы сынов иуды сбежались во Францию из других стран, особенно на Рейн, и уж конечно не замедлили показать себя так, что и самого Наполеона приводили в отчаяние.

Да что Наполеона!… Вот как писал Конвенту Марк‑Антоний Бо‑до, представитель народа в армиях Рейна и Мозеля.

“Поставленное на один уровень с вьючными животными произволом тиранов старого порядка, еврейское племя должно бы, казалось, отдаться всецело защите свободы, поднявшей его до прав человека. Ничуть не бывало. Евреи изменяли нам неоднократно в городах и сёлах области Вейссенбурга и едва ли, с другой стороны, нашёлся бы между ними десяток патриотов на всём Верхнем и Нижнем Рейне. То же самое происходило в Байонне и Бордо. Повсюду алчность они ставили на место любви к отечеству, а смешные предрассудки свои — на место разума”.

Дальнейшей же иллюстрацией вопроса могут служить выходцы из улицы “Красного щита” (Rohtschild) в иудейском гетто Франкфурта на Майне.

Не длинен и не нов рассказ.

Основатель династии Мейер‑Амшель (без фамилии) Ротшильдом стал называться самовольно, заимствовав эту фамилию именно от красной вывески (roth Schild) в том переулке франкфуртского гетто, где проживал. С молоду он готовился быть раввином, т. е. усердно вникал в талмуд, а затем рассудил, что деньгами торговать выгоднее.

Означенное решение было, впрочем, не только естественным, но и не заключало противоречия с прежним, так как “святой” талмуд даёт деньги, а деньги едва ли удержаться без талмуда. В данном же случае общее положение подтверждается фактом, что вместо теоретической подготовки к торговле деньгами по талмуду, ребэ Амшелю Ротшильду удалось пристроиться к еврейскому банкирскому дому, т. е. изучить национальную премудроть практически.

С чего же он начал, когда открыл своё “заведение”?

Одной из чрезвычайно, можно сказать, исключительно доходных профессий “избранный народ” всегда признавал гешефты рабами. Родные братья продали Иосифа в рабство. Затем уже без всякого стыда на долгом пути веков, торгуя совестями, т. е. порабощая массы людей иноплеменных, еврейство извлекало свои выгоды, главным образом отсюда и на этом прежде всего строило своё могущество. Любопытные страницы могла бы дать проникновенная история настоящей темы вплоть до тиранизирования биржевыми иудеями своих шаббесгоев, “сильных мира сего” хотя бы игрой по счёту “on call”.. He следует забывать при этом, что те же сыны Израиля, как талмудические преемники энциклопедистов XVIII века, равно угнетали в своём универсализме не одних богатых и счастливых, а и бедных, сирых и обездоленных. В наше время коноводы социализма, иудеи, художественно ганделюют “сознательными пролетариями”, на правах рабовладельцев устраивая, инсценируя либо заказывая оптом и поштучно уже для собственной потехи на бирже забастовки, а то и целые рабочие бунты (вспомним о чудных “манифестациях” по поводу казни еврея‑анархиста Ферреро) наряду, конечно, со свирепыми карами штрейкбрехерами…

По завету предков дебютировал торгом людьми и Мейер‑Амшель при участии герцога Гессен‑Кассельского, который продавал Англии своих верноподданных для отправки в С. Америку, на усмирение восстания колонистов. Когда же не хватало своих, герцог поставлял “для Америки” чужих верноподанных, скупая их по сходной цене то у того, то у другого из мелких владельцев Германии, которые и при раскатах Марсельезы всё еще не забывали обычаев “великолепного” Людовика XIV. Само собой разумеется, что львиная доля барышей попадала в карман Мейера‑Амшеля, который состоял комиссионером герцога и, сверх того, уже за свой личный счёт, по монопольному порядку кормил, одевал и доставлял “воинов” на берег моря, т. е., в сущности — на смерть, откуда отправлял их далее на английских кораблях. Затем понемногу он стал давать деньги не одним частным лицам, а и небольшим государствам, как задорная, не по силам воинствующая Дания, например.

Своих колонистов Англия не одолела. Образовались Северо‑Американские Соединённые Штаты, и республиканцы‑евреи впервые проникли в Америку, так как прежде ради безопасности молодой колонии Англия туда их не пускала. С другой стороны, начались войны монархических коалиций против Франции и походы Наполеона. Здесь для Амшеля открылся уже богатейший, никогда раньше не виданный, золотой рудник операций по государственным займам на бездонные траты интендантов et tutti quanti… Смышлёный иудей вначале давал взаймы обоим воюющим сторонам, но вскоре же оказался, исключительно, банкиром коалиций.

Развивая и расширяя, таким образом, в лице новоявленной династии своей беспримерные дотоле гешефты, “избранный народ” богател, а, следовательно, размножался в то именно время, когда гои истреблялись взаимно и в страшных количествах. Подчас, как например, среди залитых кровью полей битвы у Маренго, на что горько жаловался сам Наполеон, целые полчища внезапно сбежавшихся отовсюду евреев грабили раненых и умирающих. Впрочем, то же самое сыны Иуды проделывали и на наших глазах, не далее, как в 1870 г. Мудрено ли, что, потеряв самый цвет своего населения ещё при Наполеоне, эта великодушная, но легкомысленная страна изнывает теперь под игом всё более и более многочисленных поколений “равноправных” евреев?!

Этим “избранный народ” начал мстить Наполеону за то, что разочаровавшись в смехотворной надежде “приголубить” евреев, император был вынужден принимать строгие меры против эксплуатации ими сельского населения, главным образом, там, где и тогда уже еврейство чрезвычайно изобиловало, т. е. в злополучных Эльзасе и Лотарингии. Но упомянутым месть не ограничилась. Ротшильды явились не только друзьями Англии (куда после совершенного изгнания в XIII столетии, они, как известно, вернулись при Кромвеле или Мардохее II), а и лютыми врагами Наполеона. Сын Амшеля, “гениальный” Натан даже переселился в Англию, где уже в лице своего внука Натаниэля стал лордом (через премьера д'Израэли), тогда как другой его сын, “красавец” Ансельм, обосновался в Париже, а его потомство захватило в долгую аренду сперва Banque de Franc, т. е. грозную монополию выпуска кредитных билетов, затем отказывало Франции в кредите даже в 1870 году и, наконец, поработило её всецело. Можно себе представить, какие симфонии, фуги и вариации шпионства разыгрывали братья Ротшильды при этих условиях, без сомнения, являясь агентами всего “избранного” народа. Здесь мы встречаем глубоко назидательный пример того, на что способно еврейство, как только оно перестаёт трепетать!…

Возобновив, как сказано, свою торговлю человеческим мясом и помогая задушить свободу в Америке, а затем и во Франции, сыны Иуды прежде всех, тем не менее, воспользовались успехом революции штатов Новой Англии и ещё в конце XVIII столетия через Исаака Лонга решили перенести сюда центральное управление масонством.

Приобретая достоинство французских граждан, те же евреи, особенно в лице Ротшильдов, снабжали деньгами монархические коалиции, преимущественно в их крайних усилиях задушить франзускую республику. В частности, Натан Ротшильд через талантливейших евреев, конечно, доставлял Велиштону в Испанию и Португалию английское золото и такие сведения, которых тот никак не мог бы получить иначе. А в заключение спектакля под Ватерлоо Натан подкупил маршала Груши, который, вопреки приказу Наполеона, уже разбившего армию Блюхера, “сбился с дороги” и вовсе не прибыл на поле битвы, а Блюхера не тронул, чем и дал ему возможность решить бой в пользу Велингтона. Этим же была несчастно и для России закончена величественная эпопея борьбы Наполеона с Англией, ибо вся дальнейшая коварная история великобританской политики, затем причинившей нам столько горя и стыда в случае победы Наполеона не существовала бы.

Само собой понятно, что Натан Ротшильд и себя не позабыл. Внезапно явившись из под Ватерлоо на фондовую биржу в Лондон, он произвёл там панику, распродавая по чём попало английские государственные процентные бумаги и даже, печальной внешностью своей делая вид, что сражение, где Британия, без сомнения, всё поставила на карту, проиграно. Когда же через сутки, истина открылась, все сожалели о Натане, а он, несчастный, между тем “заработал”, на разнице курсов, бешено полетевших вверх, около 10.000.000 р. Из этого “опыта экспериментальной физики” и пошло знаменитое объяснение Ротшильдом своего нынешнего богатства, достигающего уже 10.000.000.000 франков. “Мы всегда дёшево продавали и дорого покупали”, — говорят цари Израиля. Это значит, что они так именно действовали ad usu populi, а в то же время через своих подручных предательски поступали наоборот. Ведь и публика, и сами биржевики поддаются панике. В особенности, публика. Она неизменно покупает с повышением биржевых цен, а с падением их — продаёт. Таким образом, Ротшильды и К" ловят в мутной воде столько рыбы, сколько им понравится.

Что же касается их посредничества по обременению народов государственными займами, то здесь лишь с особой силой достигает очевидности афоризм: иудейский кредит также полезен всякому, как верёвка для повешенного!…

“С небольшим сто лет назад, — свидетельствует Дрюмон, — нищие и презираемые евреи пришли в нашу прекрасную и богатую страну. Сейчас одни евреи богаты в этой, уже презираемой ими и обнищалой стране”.

Да, за период только в сто лет, благодарный кагал отнял у французов всё.

“У ног дельцов, управляющих большими компаниями, — говорит Фурье, учёный исследователь железнодорожного дела во Франции, — мы видим парламентские, административные и судебные власти. Эти дельцы не довольствуются монополией железных дорог: они захватили путём хищения и мошенничества все другие прерогативы. Монополия телеграфных агентств, водопроводов, газа, омнибусов, пароходов, банков, — всё погребено в бездонном кармане этих пенкоснимателей. Миллионы людей состоят лишь под их начальством, и из конца в конец Франции нельзя пройти ни одной мили, чтобы не наткнуться на их рабов или не вступить в область их концессий. Откройте уставы анонимных обществ, захвативших оптовую торговлю при помощи учёта, мелкую торговлю посредством синдикатов, крупную промышленность при содействии ажиотажа, земельную собственность через закладные, транспортирование кладей — властью железных дорог, и вы найдете в этих уставах одни и те же имена нескольких еврейско‑немецких банкиров, которые оказывают постоянное воздействие на правительство, создают и свергают министров, проводят выгодные операции либо уничтожают системы, противные их финансовым интересам и постоянно налагают на государство неимоверные требования. В сущности, все экономические силы Франции сосредоточены теперь в руках нескольких евреев‑воротил, во главе которых стоит Ротшильд. Ротшильды!… Мы встречаем вас на каждом шагу в истории наших железных дорог как и в истории всех бедствий нашей страны!”

Придя в лохмотьях, евреи занимают теперь как принадлежавшие некогда крестоносцам замки в стране, ими сурово подавленной, так и роскошные дворцы в Париже. У них же и королевские охоты, и чудеса искусства…

Что же они дали взамен? Что сделали полезного?

Всё их владычество резюмируется современным положением вещей. Благородный и трудолюбивый народ доведён до отчаяния, потому что все источники идеала и энтузиазма в нём иссякли. Анархия вверху порождает и анархию внизу. Иудейская зараза разъедает организм Франции. Отпечаток еврейства заклеймил себя позором и стал воистину зловещим. Еврей нагло позабирал всё и вся, а взамен не принёс ничего, кроме опереток Оффенбаха, разумеется. Франция позабыла свои старые традиции, безкорыстие и великодушие для того, чтобы, отравившись еврейским взглядом на деньги, всё относить к деньгам же и из денег делать двигатель всего. Постепенно, но неуклонно Франция стремится воспринять и безжалостное еврейское сердце, то самое, что Виктор Гюго называл “ame sordide de juif” — гнусной душой еврея.

Рабочий вопрос есть проблема о превозможении капитала или, точнее, против превозможения капитала. Еврейский же вопрос — ничто иное, как именно такое превозможение в его чистейшем виде, отвлечённое от национальности и религии. Наоборот, коренная сущность еврейской национальности, и религии — капитал, и ничего больше. Ротшильд и Маркс — два полюса одного явления, капиталистический космополитизм vis a vis рабочего космополитизма, с подразумеванием или явным отрицанием чужих национальностей и религий, но с обоюдным стремлением превратить иноплеменные государства в свои орудия.

“Еврей царствует и управляет во Франции, — говорил Туссенель[77]ещё пятьдесят лет тому назад, — и, несомненно, станет завоевателем в других странах”.

Увы, его не хотели слушать, пока, наконец, европейские нации не унизились до того, что в наши дни уже никто из их премьер‑министров не осмеливался поднять голос на защиту своего народа от евреев, как ни один парламент не дерзает хотя бы затронуть эту ужасную проблему.

Когда в 1870 году, потеряв свои армии и выстрадав поражения под Сен‑Прива, Страссбургом, Мецом и Седаном, Франция истекала уже не кровью, а сукровицей, какому вопросу придал наибольшую важность её первый министр, еврей Адольф Кремьё, основатель всемирного еврейского союза[78]? Равноправию евреев в Алжире.

Но арабы под Виссамбургом, Марс‑ла‑Туром, Гравелотом, Сен‑Прива, Мецом и Парижем мужественно сражались за Францию и тысячами умирали за неё, в то время, как евреи на полях битвы грабили раненых и умирающих, обездоливали французские войска как поставщики или предавали собственную родину в качестве прусских шпионов. “Не к лицу арабам стоять ниже жидов!” — вне себя от гнева воскликнул Ахмет‑эль‑Мохрани, храбро служивший Франции арабский вождь, и, сорвав с груди орден Почётного Легиона, объявил себя врагом постыдно ожидовлённых французов. Однако, даже при столь тяжёлых условиях, Ахмет‑эль‑Мохрани поступил много благороднее наших революционеров. Восстание алжирских арабов началось не раньше, чем по окончании франко‑прусской войны. Факт, удостоверяемый документально тем писменным вызовом, который был отправлен арабами президенту Тьеру после подписания франкфуртского договора.

Правда, из потоков арабской крови, пролитой французами при усмирении восстания, евреи вновь добыли несколько десятков миллионов франков, но и арабы дали им себя знать… Затем, быть может, не далеко время, когда иной, более грозный вождь напомнит о себе и, позволительно думать, с большим счастьем. Должны же, наконец, получить возмездие и труды кагального масонства на погибель Франции!…

Невольно коснувшись в лице Кремьё первого еврейского триумвиратора на пути современной истории Франции, мы должны были бы рассказать кое‑что и об остальных двух триумвираторах — Гамбетте и Жюле Фавре. Причём, первый, подстрекая в иудейском самомнении на заведомо безнадёжное продолжение войны, доставлял своим единоплеменникам колоссальные барыши на подрядах и поставках, равно как на предательстве и займах, а второй довёл свои заботы по министерству иностранных дел до такого момента, когда, наконец, сошлись ещё два других еврея — Альфонс Ротшильд со стороны Франции и его бывший приказчик Сруль‑Мордка Блейхредер от Германии. Они назвали такую цифру контрибуции (5.000.000.000 франков), которой, даже откладывая по франку в минуту, нельзя было бы, по замечанию Тьера, сосчитать и со времени Рождества Христова. Когда на обморок этого старика‑патриота Бисмарк мог язвительно заметить: “Успокойтесь, г. Тъер. Я потому именно пригласил Блейхредера, что он считает от сотворения мира!..”

Нам следовало бы далее остановиться на “злодейских договорах”, через которые под предлогом якобы скорейшей уплаты своих огромных долгов французской государственной казне “большие железнодорожные компании” не только получили расширение и продление своих концессий даром, но рассчитались с той же казной за её собственный счёт, да ещё с невероятными, вдобавок, для неё же убытками… Не мешало бы привести на справку и последнюю, вероломно сокрушённую сынами Иуды попытку французов‑патриотов через “Union General” свергнуть иго еврейского капитала (дуэль Ротшильдов с Бон‑ту; см. роман Золя — “L'Argent”). Надлежало бы для полноты картины привести пример бескорыстия парижского парламента на “Панаме” при благосклонном участии второго, иудейского же триумвирата состоявшего, как установлено, из доктора панамских наук Корнелия Герца, Артона (Аарона) и Жака Рейнаха, который при содействии Лу‑бэ, как тогдашнего министра юстиции, успел отравиться, чем и спас цвет нынешних правителей Франции, но не преминул оставить ей в наследство своего племянника Иосифа Рейнаха, впоследствии начальника главного штаба Ротшильдов в инсценирования “Дрейфусиады”.

Наконец, нельзя было бы, строго говоря, умолчать о мужественной, гордой и пророческой деятельности министра внутренних дел при Мак‑Магоне Марсера[79], который был очевидцем эпохи зарождения современного оффициального владычества евреев во Франции. Он ясно понимал, куда это клонится, предупреждал энергически и вовремя, но поделать уже ничего не мог против Гамбетты, бывшего диктатора и “спасителя свободы”, низвергнувшего при соучастии пресловутых 353 последнее истинно французское правительство маршала, чем и было увенчано блистательное торжество “избранного народа”…

К сожалению, для разработки одного этого материала, хотя бы в самых общих чертах, понадобилась бы нарочитая книга.

Таким образом, поневоле приходится сжимать объём и без того непомерно разростающегося исследования. К тому же, сказанного достаточно, чтобы не удивляться тем выводам, к которым ход событий нас неумолимо приводит.

Согласно с этим, нет надобности объяснять, что путём изложенного мы старались иллюстрировать лишь некоторые, мельком набросанные результаты иудейского равноправия во Франции. Но если и не в столь поразительных размерах, то их нельзя было, разумеется, не предвидеть вообще.

Действительно, не было недостатка в предостережениях у самого Национального собрания и в 1791 году.

“Назвать еврев согражданами, — вразумлял аббат Мори, — всё равно, что уверять, будто не переставая быть англичанином или датчанином, можно стать французом. Со времён Карла Лысого, который предоставил евреям гражданские права и, однако, евреем же Седекией, своим врачём, был отравлен, сыны Иуды были у нас изгоняемы и вновь призываемы семь раз. Справедливо заметил Вольтер, что корыстолюбие преследовало их, и оно же им покровительствовало. Восемнадцать столетий провели иудеи в Европе, отнюдь не смешиваясь с другими народами. Ничем иным не занимались они, кроме торговли деньгами. Угнетатели вообще, они в странах земледельческих являлись бичём трудящегося населения”. “От евреев народ приходит в ужас, — свидетельствовал нансийский епископ Ла‑Фар, — а в Эльзасе они по собственной вине становятся и жертвами народных движений. Тем не менее, они проникают повсюду и завладевают всеми. Стремясь обездолить тамошних крестьян, евреи за бесценок скупают рожь ещё на корню и доводят их до нищеты”. “Они так навострились захватывать всё и вся, что если бы нам пришлось, положим, лишиться вас, владыка, — заметил один из жителей этой несчастной страны, — то епископом нашим оказался бы, пожалуй, еврей”.

“Если мы и наследники революции 1789 года, — утверждает, в свою очередь, Эдуард Дрюмон, — то совершенно особого рода. Евреи поступили с нами хуже, чем хотя бы Иаков с Исавом. Они не только не дали нам чечевичной похлёбки, но отобрали и самое блюдо, предназначив его тоже себе для “казённого пирога”.

“Однако, свобода состоит не в том, чтобы властвовали одни евреи, когда, вдобавок, они бьют и плакать не велят. Равенство не заключается в том, чтобы на одного еврея, владеющего через обман и подлог тремя миллиардами, приходилось несколько миллионов честных труженников — не‑евреев, умирающих с голода. А если это братство, то уж, несомненно, каиново!…”

В самой Франции истинный властелин дом Ротшильдов и никто иной. Две буквы “R. F.”, которые вы встречаете на зданиях, щитах и транспарантах или же на гирляндах газа в дни торжеств означают не “Republique Francaise”. Нет. Это просто вывеска торгового дома. Отнюдь не выражают они собой и государственного разума великого народа. Нет. Они указывают только на социальное значение большого еврейского банка. “R. F.” — значит “Rodschilds Freres”.

Изумляться нечему. В Сиаме есть лютый змий — гамадриада, из породы удавов. Он столь ядовит, что его укус через пять минут для слона смертелен. Туземцы боятся гамадриады больше, чем тигра или чёрной пантеры. Тем не менее, было бы смешно негодовать на змия. Естествоиспытатель должен изучать его, а не сердиться.

Так и поступал в своём мудром запросе ещё в 1895 году[80]доблестный депутат Дени, требуя ответа на тему: “что думает предпринять министерство в виду систематического ожидовления французского правительства?”

“Чему вы удивляетесь, против чего негодуете? — говорил Дени. — Еврей чем‑нибудь, но неизменно торгует, что‑нибудь да продаёт. Виноват ли Дрейфус, когда, в известную минуту, у него не случилось ничего иного для продажи, и он был вынужден продать свое отечество?”…

Обратившись к иудаизации правительства, Дени напомнил, как французские министры закатывались от смеха, слушая рассказ наивного депутата, будто в Англии пойманные на взяточничестве министры умерли от стыда… “Действительно, у нас не умирают от стыда, — заметил Дени, — а живут им!”…

В заключение, обращаясь к бешеной скачке курсов, даже во время инциндента с Фашодой, дени воскликнул:

“Следовало пойти на биржу именно в этот момент, чтобы сподобиться, к нашему ужасу, омерзительного зрелища, от которого душу воротит. Всякий раз, когда Франция в опасности, когда кровь заливает ей лицо, а слезы текут из глаз, тысячи хищных тварей кидаются на неё со всех сторон и своей гнусной алхимией спешат её кровь и слезы превратить в золото. Научите меня ради Бога, из каких вертепов, каких банков, каких острогов, каких незапертых, — по злоумышлению, гетто сбегаются эти презренные?!…”

XXVI. Установив предыдущее, не трудно уже провести магистральные линии “скандала скандалов”, известного под скромной, но многозначащей кличкой “L'Affaire” (“Дело”). На весь мир ошельмованный Дрейфус остаётся, тем не менее, “героем во Израиле” и беспримерным на пути веков монументом всемогущества кагала.

Никогда раньше ничто подобное не представлялось мыслимым. Только биржа и пресса способны были дать сынам Иуды да ещё после 1870 года и на почве государственной измены прежде невиданный, совершенно невероятный триумф, и не где‑нибудь, а как раз в самой Франции — провозвестнице иудейского патриотизма, а следовательно, и “равноправия”…

Непостижим, безотраден и поразителен этот страшный урок истории…

Но если иудейская биржа давала деньги без счёта, то результат был достигнут “избранным народом” преимущественно через прессу.

Именно она привела сбитое с толку “культурное” человечество не только к тому, что для спасения “невинного страдальца” (точно не бывало других) пожертвования собирались в Японии и на Мысе Доброй Надежды, в Ванкувере и Сингапуре, в Марьиной Роще — под Москвой и на Вандименовой Земле; не только под гнётом общего неистовства военный следователь полковник Пати дю Клам оказался в том самом каземате, куда осмелился заключить изменника, а и сам предавший Дрейфуса суду, военный министр генерал Мерсье, лишь каким‑то чудом спасся от каторжных работ в Новой Каледонии, т. е. от рабства у Ротшильдов же, арендующих там копи никеля и труд ссыльных, но и целая французская армия стала притчей во языцах, жертвой срама и отчаяния, не взирая на то, что среди крушения всего прочего она до процесса являлась излюбленным детищем всей Франции, её цветом, радостью и надеждой, и что при всей тяжести тамошних налогов, парламент ничего для своей армии не жалел. Ассигновки же, открываемые без прений, достигли с 1871 года колоссальной суммы в 35.000.000.000 франков!…

Никто, быть может, лучше Дюринга (см. его “Еврейский вопрос”) не нарисовал по этому поводу картины необузданного террора иудейской свистопляски в наши дни.

“Если король крыс еврейской прессы с миллионами своих хвостов когда‑нибудь играл всесветную роль и жесточайшим образом морочил народы, издеваясь над ними с дьявольским бешенством, то это было в данном процессе и среди его воистину смехотворных откликов на обоих полушариях. Дело Дрейфуса показало воочию, до какой степени и в каких размерах усовершенствовалась воспитанная кагалом солидарность евреев по всем социальным слоям иудаизма, главным же образом в его классах — интеллигенции и публицистике, и как вредоносно умеет она разрастаться, обманывая всё и вся ради своих целей. Франция, а за нею все народы, куда только досягал газетный благовест, должны были затянуть песнь песней о том, чего от них требовал иудейский унисон.

Вне всякого вероятия, нарастала масса чудовищной лжи, чтобы подтасовать так называемое общественное мнение, — в смысле, угодном кагалу. Что народ Иуд, хищное племя предателей, производит из своих недр повсюду изменников и, защищая этих изменников всякими средствами, даже выдаёт их за мученников милитариского и шовинистского судопроизводства, это, в виду еврейских традиций, вещь совершенно понятная. Но для арийских народов не может не считаться позором безнаказанность попустительства в столь ожидовелом способе действий и в глупой наглости евреев, доведённой ими до таких омерзительных форм. С манерами тявканья и божбы торгующего в разнос жида. Там, где прежде слышалось только задорное пение галльского петуха, там под иудейскими носами стала изрыгаться злоба и хула на весь мир.

Одновременно с газетами грязнейшие литературные задворки с нравственной заразой своих лакейских романов были поставлены на ноги, чтобы скрыть Иудино предательство и спасти кагалъный престиж. Жидки сумели эту золаированную Дрейфусиаду вспучить не просто в государственное, а в главное мировое дело прямо так, как бы случай их первородного греха вышел в этом fin de siecle новым, дополненным изданием в роскошном переплёте и с золотым обрезом. Под всемирным пресс‑папье. Этот золотой обрез новомодные Маккавеи повсюду и во всех углах совали в ничего не ведающие или не защищённые глаза. Лицемерное гуманничание вместе с притворной и сентиментальной филантропией явились тем, что в соединении с фальшивой игрой равенства там, где его не было и быть не могло, выразилось в добровольном бессилии арийских народов и открыло евреям возможность натянуть всем нам нос.

Процесс Дрейфуса показал, что раз еврея влекут на суд, иудаизм может вести себя с таким нахальством, будто оно ни что иное, как важнейшее и самодержавнейшее государство, а потому вправе укрывать своих сочленов от юрисдикции других, народов. В отпор столь “избранной” заносчивости уместны и отборные же, конечно, средства. Посему необходимо прежде, всего подавлять иудейскую уверенность, будто свобода состоит в произволе еврея совершать преступления, ибо в противном случае наряду с саморазложением государств будет воздвигнут только один верховный политический принцып — Vetat s'est le juif…

Между тем, средства устрашения и воздания считались, уже. со времён Синая наиболее приличествующими по отношению к этой национальности в её собственных рамках. Почему же иным, лучшим народам следовало бы остерегаться такого образа действий, которому в видах пользы для самих евреев должны были следовать их собственные вожди?!…”

Параллельно со взглядом Дюринга нельзя не упомянуть и о наделавшей столько шума брошюре Либкнехта. Оба автора — немцы, и оба категорически утверждают, что Дрейфус изменил Франции. Это очень важно по делу, где миллионы людей оказались шутами “всемирного кагала”…

Среди означенных условий вполне естественно, что на Западе уже появились “научные” руководства для фабрикации общественного мнения. Дело Дрейфуса — назидательное тому доказательство. Внимательно ознакомиться с ним — долг государственного человека. В России же необходимо как можно ярче просветить на этом пути и всенародное сознание[81].

Мы не предполагаем, разумеется, переходить к подробностям сказанного “Affaire”, а остановимся только на двух обстоятельствах.

Создавая новую Транс‑африканскую империю от Каира до мыса Доброй Надежды и встретив поперёк своей дороги в Фашоде Францию, Англия стала грозить войной, хотя и не серьёзно, а в действительности, быстро произвела другой, но мастерской шахматный ход. Через масонов был поставлен на сцену пересмотр дела Дрейфуса. Раздираемая усобицей, Франция не замедлила покинуть Фашоду. Но евреи и масоны не удовольствовались этим. Дважды осуждённый военными судами за государственную измену, еврей на глазах у всего мира разыграл, тем не менее, свою трагическую оперетку и дождался “дрейфусаровского” же министерства, а в апофеозе, по докладу единоплеменника своего Галифэ, как военного министра был помилован столь заслуженным панамистом, каким является адвокат Ротшильдов и по их же милости президент французской республики Лубэ‑Позор (Loubet la Honte)…