Вечный жид, Агасфер, и три его главные воплощения: жид газетный, жид биржевой и жид политический

Как колоссальный спрут с огромными присосками, “вечный жид” распадается в наши дни на три разновидности: жид биржевой, жид газетный (der ewige Press‑Jude) и жид политический.

“Мир управляется совсем иными людьми, чем воображают те, кто не бывал за кулисами”[90].

Восполняя друг друга, эти разновидности Агасфера связаны неразрывно — до невозможности определить, где начинается одна и оканчивается другая. В частности же, иудейская пресса подтасовывает общественное мнение и фальсифицирует свободу, а еврейские банки служат крепостями, под огнём которых всемирный кагал мобилизи‑рует свои торжествующие батальоны, — “лучшие” шахматные фигуры в “игре” кагала с остальным человечеством.

Попытаемся в сжатой форме наметить сущность названных трёх присосков кагального спрута.

А. Жид газетный (Der ewige Press‑Jude)

Печатать всё — значит, сделать страну необитаемой.

1. “Дайте мне, — говорил, в конце XVIII века непримиримый враг первого министра лорда Порта благороднейший оратор Великобритании Шеридан, — свободу печати и оставьте министру, заседающему здесь, его раболепную палату лордов, продажную и развращённую палату общин; предоставьте ему раздачу должностей и милостей, равно как то господство, которое, обусловливаясъ подкупом голосов на выборах и обладанием государственной властью, способно уничтожить любых супостатов… При свободе печати всё это не страшно. С таким могучим орудием, как пресса, я сумею противостоять знаменитому лорду, подкопать воздвигнутое им чудовищное здание, разорвать сплетенные ими интриги и задавить его под этими развалинами”.

Рассуждая таким образом, Шеридан требовал свободы прессы во имя блага отечества, не подозревая, во что может превратиться пресса, и куда заведут эту свободу евреи.

Между тем, уже в сороковых годах прошлого столетия на совете раввинов некий Мошка Блюмберг, сделавшийся впоследствии сэром Мозесом Монтефиори, советовал “избранному народу”: “Смотрите на правительственные должности, как на ничто. Вздором считайте ордена, чины и почести. Махните пока рукой и на самые деньги. Прессу захватите, тогда всё остальное придёт к вам само собою!…”

И Блюмберг знал, что говорил. Не его вина, что, с позволения сказать, культурные народы отдали такому врагу, как всемирный кагал страшную, неодолимую силу печати, от яда которому нет противоядия. Удастся ли отвоевать её обратно, — большой, едва ли, не безнадёжный вопрос. Сейчас же, распологая прессой, еврейство не только властвует диктаторски, но и огнём своей всесокрушающей газетной артиллерии истребляет всякое сопротивление, в самом его зародыше.

“Четыре враждебные газеты опаснее 100.000 человек неприятельской армии в открытом поле”, — заметил ещё Наполеон. Но разве газеты того времени могут идти в какое‑либо сравнение с жидовскими ежедневными изданиями, расходящимися ныне по грошовой цене за ряд страниц в сотнях тысяч, а то и в миллионах экземпляров?…

“Nulle force, il faut Г avouer, n'est capable de resister a un dissolvant aussi energique que la presse”, утверждает мудрый в этом деле судья Эдуард Дрюмон.

Не далее, как чрез одно столетие после идеалиста‑арийца Шеридана в той же Англии главным образом чрез иудейские газеты, трубившие своему герою всесветные славу и хвалу, еврей д'Израэли не только сделался первым министром Великобритании, но и потребовал для своей, конечно, печати официального признания её всесокрушающей силы, равно как её господства de jure, исключительно, разумеется, во имя тирании “избранного народа”…

“Парламент, — говорит одно из действующих лиц в Конингсби, — не есть единственный и даже не самый полный представитель страны. Например, в данную минуту он не заседает, и, тем не менее, народ не остаётся без представительства, как в самых мелких, так и в наиболее возвышенных интересах своих. Сегодня утром, я прочитал, например, в газетах, как варварски обошёлся некий учитель с учеником. Теперь этот факт известен уже целой Англии. Не будем же терять из виду, что над нашей эпохой господствует принцип управления, безусловно, непонятный и Аристотелю, и лесам Тацита, и нашим саксонским Виттенагемотам, и даже парламенту Плантагенетов. Общественное мнение — теперь верховный повелитель, а говорит оно через типографию. Не очевидно ли, что представительство путём прессы совершается в наши дни несравненно полнее, нежели через парламент. Являясь продуктом времён более грубых, даже нуждам которых он отвечал едва ли удовлетворительно, и соответствуя периоду полуцивилизации, когда был только один класс народа, способный нести общественную службу, парламентаризм обнаруживает ныне целый ряд симптомов упадка. Над ним властвует представительство иного рода, более яркое, могучее и всестороннее. Оно завладевает его ролью, исполняет её целесообразнее и ведёт свои прения с неизмеримо большими законностью, глубиной и просвещением…”

2. Со своей стороны, мы восторгам д'Израэли противопоставляем факты, им скрываемые. Корпуса иудейской прессы стоят наготове, чтобы, получив надлежащую плату, выступать за всякое дело и против всякого дела.

Независимо от еврейских талантов к всякого рода факторству и помимо тех ресурсов, которые лишь сынами Иуды могли быть открыты в газете — реклама и шантаж, ложь и невроз, равно как подлог общественного мнения либо обрабатывание его на еврейский лад, две причины в особенности способствовали захвату всемирной прессы кагалом: а) в странах цензуры и административного усмотрения, нееврейский капитал избегал помещения в столь рискованное для честной редакции дело. Евреи же с их крайней пронырливостью и неразборчивостью в средствах коварно лавировали против цензоров и администрации, а с другой стороны, ухитрялись вести газету за счёт объявлений или же в неоплатный долг, т. е. на деньги, похищенные простой плутней либо наоборот, действовали сложным обманом, увлекая состоятельных, но одержимых самомнением гоев становиться издателями редактируемой еврейским “маэстро” газеты “во имя служения свободе”, а то и ради мнимой наживы — через объявления, которые прозорливо захвачены самим же кагалом, но при которых, собственно, и должна “содержаться” правоверная газета Израиля, и б) толпа жаждет скандала и сплетен, а в настоящее время требует новостей уже со всех концов мира; удовлетворить этому может только вездесущее и всезнающее еврейство, которому, сверх того, удалось завладеть как большинством газет, так и почти всеми телеграфными агентствами. Однако, для больших органов прессы необходимы и деньги не малые.

Вот почему газета сделалась акционерным и анонимным предприятием, что еврейству также выгодно, ибо в одном направлении это маскирует участие сынов Иуды, а в другом — устраняет конкуренцию гоев, которым надо остерегаться проникновения тех же евреев и крайне трудно договором установить в таком сложном деле, всё необходимое. Тогда как, наоборот, все евреи, при известных обстоятельствах думают одинаково и не смеют нарушать кагальной дисциплины. Провинившийся же еврей карается своим судом не за покушение на интерес соучастников предприятия и не в гражданском порядке, а за посягательство на единство Израиля, т. е. на самое основание величия иудейского, стало быть, как совершивший богохульство (ведь “Закон” избранности еврейского народа дан на горе Синае самим Иеговой), преследуется уголовным судом Израиля в качестве тяжкого государственного преступника, — понятно, что с ним уж не шутят!

Рассматривая себя, как призванного управлять всем, современное еврейство в своей гордыне не утоляется владычеством денег. Оно желает господствовать над умами и в их сознании оправдать как свою власть, так и несравненное превосходство своё в нравственном и в интеллектуальном отношениях. Надевая намордник всякому супостату, кагал один желает говорить и этим, преимущественно, создавать собственную популярность, что в значительной мере уже достигнуто им, впрочем, главным образом, среди “либералов” в России, по исключительным, местным условиям. Считая евреев своими “естественными и весьма полезными” союзниками, либералы или ребячески заблуждаются в тиранических замыслах сынов Иуды, или же, с не меньшей ограниченностью надеются “обскакать” иудеев в дороге к “призовому столбу”, хотя на это не рассчитывал даже Иезуитский орден, безусловно, не допускавший членов “избранного народа” в свою среду.

Иначе говоря, кагалу необходимо извратить человеческую мысль, а для этого надо завладеть как устным, так и печатным словом.

Стремясь повелевать умами, иудаизм с дьявольской бесцеремонностью избрал к осуществлению своих замыслов все три пути, сюда ведущее: адвокатуру, прессу и университетскую кафедру. Жаждая безграничной власти, он двигается к своей тирании через растление масс. Либералы помогают ему по склонности или симпатиям, а то и вследствие более “звонких” причин, консерваторов же он угнетает и терроризирует “спасительным страхом”. В судах еврейские адвокаты по указке талмуда жонглируют законами; в университетах иудеи прежде всего, разумеется, продвигают своих либо на свой же лад фабрикуют остальное юношество, со временем призванное управлять страной, а назойливостью и цинизмом своей периодической печати они подделывают и деморализуют общественное мнение, развращают понятия, “маргаринят” идеи.

Говоря же о прессе, мы, как объяснено, рассматриваем хотя и важнейший, но лишь частный случай захвата евреями слова. Тем не менее, будет ли это трепетная речь оратора, лекция ли профессора модной кафедры, имеющая, например, в Германии столь своеобразное распространение или же более серьёзный, хотя и не столь видный труд политического либо религиозного автора, только в слабой разве степени достигающий утомлённого слуха толпы, — всё равно, дело сводится к тому ежедневному и барабанному эхо, которое придаёт им журналист, развивая или рекламируя каждый из прочих способов выражения мысли с целью погасить их блеск или же увенчать славой и осветить им дорогу “сверканием летящего метеора”.

В парламенте, на суде, в музыке или искусстве, на сцене или в научном ареопаге еврей через прессу раздаёт дипломы, украшает лаврами и гремит хвалу либо, наоборот, забрасывает всевозможной грязью, унижает и насмехается, шантажирует и развенчивает, а то и беспощадно гонит вон с общественного поприща в мрак неизвестности, стыда или бессильного отчаяния.

3. Весьма известно, что евреи — чистокровные либералы. Послушать их — окажется, что они даже монополисты либерализма.

Но не либерализм, а деспотизм господствующая черта иудейской природы. Да и как они могли стать либералами, руководствуясь тем главенствующим основным принципом, что весь мир принадлежит им одним, мы же — только их рабочий скот. Что гою стать евреем невозможно; что мы даже не люди, так как происходим лишь от прелюбодеяния Адама с чертовкой Лилит; что малейшее общение с гоем, хотя бы в пище, уже оскверняет еврея и что для него признать “равноправие” гоя значило совершить караемое смертью, тягчайшее из богохульств, так как Иегова заключил союз с одним Израилем, идолопоклонников же, каковыми являемся мы, повелел истреблять, а не брататься с ними.

Чтобы посмотреть иначе, надо раньше отвергнуть “Завет”, т. е. перестать быть евреями. Но сие, равным образом, невозможно, да и бессмысленно, потому что величие Израиля очевидно ещё не достигло своей кульминации, а что же, спрашивается, гои могли бы дать евреям взамен?!…

Во всём этом для еврейства нет и не может быть вопроса, а потому нельзя не удивляться наивности, чтобы не сказать больше, когда мы всё ещё поддаёмся “либерализму” сынов Иуды. Мыслимы ли надежды на иное будущее, когда идёт речь об избранном народе, который смотрит на нас так же, как смотрел на египтян, вавилонян и римлян, и так же точно требует себе монополий даже у престола Всевышнего, Отца всех людей, в настоящее время, как он приурочивал её одному себе 4.000 лет тому назад?!…

О каких же социальных переменах и о какой свободе политической возможно было бы толковать с евреями, когда из тысячи четырёхсот лет своей государственной жизни они тысячу лет провели в рабстве, а в искусстве возбуждать ненависть не имели соперников или тогда, утратив собственную территорию и прожиная лишь “в меблированных комнатах истории”, они тем не менее, сохраняют свою кагальную организацию как отечество и святыню, незыблемым же основанием собственного быта признают тиранию “талмид‑хахамов” или, что всё равно, аристократов‑ростовщиков всевозможных наименований.

Беспросветный деспотизм талмудистов остаётся неизменным на протяжении веков. И если даже Александр Македонский в Тире оказался вынужденным распять 800 фарисееь (“талмид‑хахамы” тождественны с ними) в один день, то и двадцать три века спустя Мардохей (он же Карл) Маркс, “творец” социал‑демократии и, разумеется, интернационалки, был, в конце концов, изгнан своими же единомышленниками именно как надменный деспот. На наших же собственных глазах многие евреи, в свою очередь, бегут сейчас от новоявленной, демократической тирании собственного “Бунда”, хотя и сознают великую важность услуг, оказанных им “равноправию” Израиля, т. е. разложению России…

Всё это не только наблюдается в иудейской среде, как логическая необходимость, но, без сомнения, не может не существовать.

Уже ради победы в той решительной борьбе, которую неустанно ведёт ненастное еврейство с гоями, суровая дисциплина неизбежна.

И действительно, у себя дома, т. е. внутри своих кагалов и прикагалков, иудаизм не терпит свободомыслия и “согнёт в дугу” любую индивидуальную независимость. Представляя смесь теократии и плутократии, талмид‑хахамы и богачи свирепо охраняют свою безграничную власть, немилосердно карая всякого еврея, который дерзнёт ей противиться. Парижский верховный кагал, “Alliance Israelite Universelle”, организованный из могущественных банкиров и коварнейших иезуитов‑талмудистов Европы, Азии и Америки, объединяет всех евреев мира, железной рукой направляя их гордыню, силы и средства к порабощению других народов — ad majorera Israeli gloriam. Вот почему “избранный народ” с таким упрямством выдаёт свою “Alliance” или “Хабура Коль Изроэль Хаберим” только за “благотворительное общество”, а на изменническую деятельность “Всемирного Еврейского Союза” взирает со злостным благоговением.

Непостижимо, во истину плачевно заблуждение иноплеменных “либералов”!…

Являясь пушечным мясом кагала, они же служат и пьедесталом ему.

Издевательство сынов Иуды над гоями при циническом гвалте “освободительной” прессы выразилось в наши дни и в совершенно нелепом результате. Захватывая одну за другой сферы наиболее лёгкой либо выгодной деятельности, поклонники талмуда не только отнимают у коренного населения средства пропитания, но и пресекают любую конкуренцию, пятная клеймом “черносотенства” малейшую попытку не восстания даже против жидовского ига, а хотя бы намерения приискать заработок там, где за счёт гоев же откармливается и плодится хищное еврейство!…

Еврей — либерал только в религии других и анархист лишь по отношению к социальному устройству гоев. Для себя он строгий консерватор и в религии, если так ещё можно называть учение талмуда, и в своих кагальных установлениях.

Пора нам знать это и не служить для талмуда посмешищем…

Услуги, которыми лицемерный иудаизм обязан прессе, рисуются, между прочим, и в тех дифирамбах, которыми, например, Archives Israelites официальный орган всемирного кагала, ласкают обрадованный слух Израиля. Эти слова достаточно ясны, чтобы каждый из нас мог уразуметь их смысл. То, что евреи называют нетерпимостью и предрассудками, фанатизмом и варварством, — это самые основы верований и цивилизации христианских.

“Когда, — рассуждал Герман Кун, ещё в 1866 году, — благодаря еврейской прессе, которая отвергает всякий христианский принцип, не существует больше ни доброй совести, ни взаимного доверия в деловых отношениях, тогда пагубу этого рода нельзя лечить умилительной фразеологией или благочестивыми пожеланиями. Одна из общих венских газет (“Die Presse”), издаваемая и редактируемая евреями, взяла себе девизом — “равное право для всех”. Но признавать равноправие за людьми, которые слышать не хотят ни о нравственности, ни о долге христианина, значит превращать их в вампиров для тех, кто, наоборот, сдерживается именно христианскими принципами и кто лишён возможности следовать за вероломными изворотами направляемой талмудом и ничем не обуздываемой конкуренции”.

Отрицают ли это сыны Иуды? Пробуют ли, по крайней мере, смягчить свою игру с огнём? Нет, они в настоящее время совсем не находят это нужным. Наоборот, “подхватывая налету”, они возвращают его, но уже с дерзким цинизмом.

“В минуту покаяния”, лейб‑орган германского еврейства, — “Berliner Tageblat”, оповестил, что “намерен купить редакционные чётки”. Язвительным тоном высмеивая панамские, столь осквернённые участием евреев, скандалы во Франции. Ожидовелый “Times” о самом кагале помалкивал, но не мог на потеху детям Иуды не озаглавить этого позора — “gesta Die per Francos”!…

4. Впрочем, семитизм во все времена отличался искусством построения таких военных машин, которые более всего соответствуют обстоятельствам, а, будучи сооружаемы для разгрома и уничтожения, посевают вокруг лишь раболепие и тьму. Газета не только является одной из подобных машин, но и стоит во главе повсюду расставленных кагалом стадных ловушек, всего ближе гармонируя с иудейскими дарованиями.

Обоснованное на инстинкте, это средство чрезвычайно знаменательно. По своей природе, вкусам и расчётам сын Иуды только фактор и ничто иное, как фактор. Он олицетворяет собой анормальную картину целой расы, которая, не производя ничего, обогащается работой других.

Иудейская газета есть апофеоз талмудического фактора.

Подстрекать ненависть, пробуждать злопамятство, раздувать огонь неприязни, проводить коварные толкования и срамные инсинуации, преувеличивать действительность, извращая её подлогами и отравляя иронией, наконец, потаёнными кознями держать людей в состоянии недоверия и вражды, раздираемых подозрениями и взаимно удаляемых обидами; вообще, доводить их до готовности броситься друг на друга — такова “либеральная” стратегия еврейской либо жидовствующей печати.

И эта характеристика верна, всё равно — идёт ли у евреев речь о народах или о партиях, либо о частных лицах. Во всём, безусловно, ‑дух раздора, шипящее, упорное, хотя и прикрытое лицемерием, отрицание милосердия и любви господствует в названной прессе и руководит ею.

Для полноты впечатления следует помнить твёрдо, что, действуя предумышленно, лукаво и целенаправлено, сыны Иуды выбирают наиболее опасное место в кирасе врага и отравленным кинжалом наносят удары именно сюда. Таков, между прочим, захват милым еврейством изданий для “семейного” чтения. Изобилуя порнографией, они, во всяком случае, являются органами кагальной агитации, ядовитым глумлением над всяким противодействием власти, сатанинской иллюстрацией к афоризму: dot veniam corvis, vexat censura columbasl… Не позабудем для примера хотя бы о торжестве Израиля по поводу открытия главной синагоги в Петербурге, причём этот зловещий для нас факт был прославляем журналом Нива (издатель Шлема Маркс) именно как начало новой эры в России, как благодеяние для русских людей…

Но этим дело не ограничивается. Рассчитанные на массовое распространение и между невежественными либо наивными слоями общества, ребячески доверяющимися печатному слову еврейской макулатуры “для семейного чтения”, тем с большим глумлением над благодушием простецов подрывают любовь к родине и святости домашнего очага, сеют политические и религиозные смуты[91].

Мы это видим, и все молчим!…

“Нынче, — свидетельствовал в своё время ещё Фихте, — читают не те книги, а лишь то, что о книгах пишут в газетах, и это усыпительное чтение, отнимая всякую сообразительность, всякую мысль, наконец, выражается в том, что публика теряет способность понимать что‑либо”.

Даже еврей Лассаль проговорился однажды, заявив, до какой степени ничтожен интеллектуальный фонд тех, чьи понятия и убеждения фабрикуются газетами. “Для такого читателя нет уже надобности размышлять, учиться и вообще разыскивать какие‑либо сведения. Он готов судить обо всём немедленно и совершенно уверен, что господствует над всеми проблемами”.

Еврей всё это понимает отлично. Он знает, что в его руках газета станет каббалистической силой, которая даст ему все средства влиять на общество, переделывать его по своему и низводить к такому состоянию, когда, не имея других понятий, мнений и чувств, кроме тех, которые ему диктуются, исповедуя лишь то, в чём его уверяют, преклоняясь только перед тем, чем хотят удивить его, и презирая всё, что в его глазах делают ненавистным, общество впадает в безучастие и автоматизм сомнамбулы перед её магнетизатором.

При аналогии — даже в размере контрибуции, уплаченной еврейству деньгами, то же, что и Франция в 1870—1 году, пережила, в сущности, за 1905—6 годы от иудейской прессы Россия, начиная с момента, когда банкиры кагала домогались у американского статс‑секретаря Гея вмешательства в кишинёвский погром, где евреи были сами кругом виноваты[92]и куда, тем не менее, они собрали со всего света, по их же словам, более миллиона рублей, чего далеко не нужно было на помощь пострадавшим евреям (о пострадавших христиан и не подумали — по всему свету), но, несомненно, требовалось для подготовляемой уже с того времени (апрель 1903 года) “избранным народом” русской революции и вплоть до знаменательного ультиматума кагальных банкиров в Портсмуте о немедленном предоставлении сынам Иуды “равноправия”…

Столь беспримерное дерзновение рядом с коварным гвалтом сыновей Иуды на обоих полушариях и в параллель с фактом, что ещё весной 1903 г. всемирное еврейство знало о неизбежности для нас войны с Японией, не могут вновь не рассматриваться за доказательства того, что безобразия кагала по поводу событий в Кишинёве ничего, однако, экстраординарного не заключавших (бывали погромы вразумительнее), а также миллионный сбор, отсюда, тем не менее, проистекший, были устроены не только ради оплаты местных убытков иудейских, а с гораздо важной для Израиля целью — обеспечить предстоящее “освободительное движение” браунингами и бомбами, для забастовок, иллюминаций и экспроприации, вплоть до вооружённого бунта в Москве, равно как до образования евреями чуть ли не временного правительства, под видом “совета рабочих депутатов” в СПБ.

Когда “свободные” университеты окончательно перейдут во власть еврейства, и когда там будут открыты кафедры фабрикации общественного мнения, тогда, возможно, кишинёвский погром, его причины и результаты явятся образцом того, как в страшный, непоправимый вред стране, приютившей главные массы “избранного народа”, могут быть извращены либо злостно выдуманы в интересах кагала и международной клики пиратов‑“освободителей” с предумышленной целью осквернить истину и возвеличит ложь, унизить Россию в глазах других народов и обратить поклонников талмуда в неповинных страдальцев…

Nescis, mi fill, — quantula prudentia mundus regatur!

“Co времени Магомета, — говорил Вольтер, — евреи не составляют нации. Следя за нитью истории этого народца, видишь, что он и не мог закончить иначе. Он хвастается тем, что вышел из Египта, как шайка воров, унося с собой всё, чем по‑соседски снабдили его местные жители; он гордится, что в покорённых городах и сёлах не давал пощады ни старикам, ни женщинам, ни детям; он сам же начистоту выкладывает свою ненависть к другим людям. Восставая против всех своих властителей, он был упорно суеверен, жаден к чужому добру, жесток; он пресмыкается в несчастии, в счастье же зазнаётся. А если о характере народа можно судить по его молитвам, то и этим способом не трудно убедиться, что евреи были народом чувственным и кровожадным. Ясно, что если бы Господь Бог внимал их молитвам, то на земле не осталось бы никого, кроме евреев. Они ненавидели все народы и сами были презираемы ими. Непрестанно умоляя Бога об истреблении всякого, против кого они вознегодовали, подумаешь, что они просили именно об истреблении человеческого рода, за исключением себя самих, разумеется…”

Зная это не хуже нас, еврейство держит в своих руках прессу, явно торгует общественным мнением, везде и всячески затрудняет проникновение в печать чего бы то ни было себе враждебного. Конечной целью и блистательным идеалом такого чудного положения вещей явился момент “пяти свобод” в самой Москве, когда “по указу совета рабочих депутатов” решительно ничего не дозволялось печатать о евреях. Понятно, что это пока лишь pium desiderium. С окончательным триумфом иудейского “равноправия” мы вправе ожидать и полного осуществления предначертанной программы. Дабы не сомневаться, довольно почитать любую “освободительную” газету хотя бы в течении недели. Ни слова о евреях, а особенно об их проделках, и, наоборот, всё, что хотите о всём прочем. А уж какой‑нибудь Григорий Распутин — драгоценнейший клад для “свободолюбивых” шаббесгоев, для кагально‑кадетской “Речи” в особенности. Евреи не только ослабили, а в большинстве случаев уничтожили самую возможность разоблачений против себя и, одновременно, приобрели верное средство “начинять” умы гоев по собственному рецепту. Мудрено ли, что дирижёрство Иуды в прессе растёт с каждым днём, а публика, узнавая из газет лишь то, что выгодно кагалу, привыкает всё громче повторять: “однако, какие талантливые и прекрасные люди евреи?!”

Результаты, достигнутые еврейством по организации вооружённого бунта, устроенного во славу Израиля не где‑нибудь, а именно в Первопрестольной, отсюда, главным образом, проистекают.

Вместе с этим, так как самая низменная периодическая пресса располагает наибольшими массами читателей, то и во всех других отношениях владычество евреев расширяется не по дням, а по часам. А если кто‑нибудь дерзнул бы восстать против столь позорного рабства, голос “бунтовщика” или не будет услышан вовсе или же заглохнет в общем хоре жидовствующих либералов, бутербродных клеветников, подзаборных литераторов и всякого иного лакейства в “заведениях” сынов Иуды…

Принимая на службу христопродавцев, сыны “избранного” народа нередко ожидовливают их в такой мере, что подчас выдают им даже дипломы на звание “почётного обрезанного”, но неизменно презирают и, по возможности, держат их в чёрном теле.

Даже немецкие писатели жалуются, что чем дальше, тем, увы, всё более и более приходится им чувствовать гнёт еврейства. Тогда как начинающему иудейскому автору лежит скатертью дорога, немец видит, что для него литературное поприще становится всё уже и тернистее. Размножаясь неимоверно, еврейские редакторы, издатели и книготорговцы дают ход одним только своим соплеменникам, а немцев бьют и плакать не велят. Дерзновенный, осмелившийся пожаловаться или, что ещё ужаснее, неласково затронуть сам еврейский вопрос, подвергается херему, т. е. кагальному проклятию с тяжкими несчастиями, а то и с голодной смертью впереди. Та же участь грозит и всякому другому непокорному, будь это оперный певец, коммерсант или адвокат, одним словом, всякий, с кого еврейские факторство и газетный шантаж признают себя в праве требовать дани.

Не исключение и великие мира сего. Знаменитые люди и выдающиеся депутаты парламентов, министры и правители без замедления убеждаются, что чем выше поднимаются они по социальной лестнице, тем чаще и чаще перебегают им дорогу евреи. За примерами ходить не далеко.

Со своей стороны, мы припомним хотя бы столь раздутый еврейскими газетами юбилей Антона Рубинштейна и как‑то незаметно промелькнувший юбилей Глинки. На открытие статуи Рубинштейна в петербургской консерватории было совершено, между прочим, целое паломничество из московской консерватории во главе с её директором Сафоновым во главе и, наоборот, как скромно и уныло прошло открытие памятника Глинки!…

Чего же вы хотите, когда сам Рубинштейн Глинки не понимал?!… Но дабы вполне уразуметь, каков авторитет “самого” разве не достаточно иметь, например, в виду, что оперой этого еврея клятва Демона “не постигается” в свою очередь, и что, вообще говоря, стихи Лермонтова без музыки Рубинштейна неизмеримо прекраснее, чем с этой музыкой.

Не даром в главном зале той же московской консерватории, где собираются тысячи людей, всякому предоставляется собственными глазами убедиться, какова сила евреев в столице России. На самом верху арки, перед главной концертной эстрадой, блещет в золотой оправе горельеф другого Рубинштейна — Николая, а наш Глинка опять помещён лишь сбоку, с Моцартом, Бетховеном, Чайковским и другими гениями музыки, представляющими как бы лишь свиту помянутого сейчас крещёного иудея, хотя он гораздо больше прославился любовными похождениями и картёжной игрой, чем своей довольно обыденной игрой на рояле. Не худо спросить у евреев крещёных и некрещёных, дозволила бы иудейская пресса, скажем, в Иерусалиме, поставить Глинку на место Николая Рубинштейна?… А у нас, чего доброго, готовы превознести Надсона выше Пушкина и Лермонтова.

Сама судьба, повидимому, издевается над нами. Возьмите демонический облик мраморного Антона Рубинштейна, как его изобразил, сильно польстив этому, впрочем, действительно злому еврею, художник, и каким гостиннодворским лабазником выглядит на своём пьедестале глубокоскромный, но воистину великий русский человек Глинка!?…

Когда же в своём дерзком намерении повелевать всем иудейская пресса встречает мужественного противника, которого ни обойти, ни поработить не в силах, она заливает его помоями всяческой скверны, засыпает угрозами и зовёт проклятия не его голову. А если убедится, что и это не помогает, она берётся за наихудшее — замалчивает своего недруга, самую же полезную его деятельность окружает гробовым молчанием. Кто не покорен еврейству, тот не смеет идти на какое бы то ни было общественное поприще, а тем паче — на государственное, если не хочет отравлять жизнь самому же себе.

Объективное исследование темы и разыскание истины ни в каком случае не входит в задачу кагальной печати. Вот почему она низводит всякий вопрос на почву личностей и не успокаивается до тех пор, пока “не согнёт” по наущению талмуда “израильского супостата в дугу”. “Дорого стоящий друг и неудобный враг” — таков её девиз.

5. Наряду с “либерализмом”, у еврейской прессы есть и другая приманка, это лесть национальным иллюзиям.

Пресса не только ласкает их, нет, она старается пробудить, вызывая их к жизни и раззадорить их. Подделываясь под голос патриотизма и затевая всеобщую суматоху, она изощряется в том, чтобы тот или иной, ещё дремлющий или едва только нарождающийся, национальный самообман возвести в непоколебимое верование всех и освободить от каких‑либо возражений благоразумия. Просматривая иудейские газеты, можно подумать, что в них‑то и бьётся сердце народа, что лишь они одни являются знаменосцами его исторических задач, самых заветных его упований. Как и сам иудаизм, подчинённая ему пресса живёт замешательствами в обществах и анархизмом в идеях. Её прямая выгода поддерживать распри, волнения и беспорядок уже потому, что число подписчиков возрастает именно по мере развития социальных бедствий, а в особенности революций и войн.

Чужие слезы и кровь — благодать для еврейства.

Подбор “сотрудников”, как и другие технические подробности газетного дела не затрудняют иудея. Он сумеет вынимать деньги, пустив “заведение” в ход, разбарабанивать его в розницу, выжимать всевозможные выгоды; привлекать читателей, подзадоривать их любопытство; пропагандировать, одновременно презервативы и “правовой порядок”; раздувать свободу от совести, рекламу и шантаж; захватывать объявления, приобретать покровительство влиятельных лиц и срывать субсидии; утилизировать на пользу себе и соплеменникам общественные течения; подбрасывать пищу самым нездоровым капризам толпы, курить фимиам половым инстинктам… В одно и то же время он “допускает покупать себя” и сохранять ореол независимости. Не чужды ему, наконец, и тайны такого вероломства, когда он способен кадить одной рукой и заливать помоями другой. Одним словом, его опасаются и ему платят…

Жид брехнёю живе та все за нас тягне!

Разве франкфуртский еврей Мендель Кох, превратившийся в американца “Кука”, не “открыл” Северного полюса и, к справедливому возмущению Пирри, не принимал опереточного поклонения авгуров науки в Копенгагене?!…

С особой яркостью эта брехня олицетворяется в еврейском газетчике, всё равно, будь он главным редактором, которому доступны кабинеты министров, либо самым “лапсердачным” репортёром. Оба принадлежат к одной фауне и связываются родственными нитями. Различия, их отделяющие, ничто иное, как стороны одного и того же характера, проявления той же самой природы. Между олимпийской заносчивостью первого и лакейскими улыбками второго проходит двоякая, восходящая и нисходящая цепь. Удача, деньги и влияние быстро дадут грошовому репортёру надменную повадку, когда он “redacteur en chef”, и наоборот, при неудаче этот последний также скоропостижно вернётся к льстивым заискиваниям “лапспердачного” времени.

В своей же совокупности, евреи‑публицисты являют собой винегрет талмудического пролазничества, самомнения и шарлатанства, рассчитанных единственно на кутерьму балагана и на тупоумие жадности.

До какой же степени они сами принимают себя всерьёз?

Увы, самый внимательный анализ не дал бы ответа. Суетное безумие и дух лжи сопряжены в них столь неразрывно, что подчас нельзя определить, где кончаются галлюцинация и где начинается плутня. Но, живя в атмосфере обмана, они стараются симулировать действительное знание. Им известна вся подноготная государственных людей мира. Они стоят начеку в любых движениях партий и среди всяких колебаний общественного мнения. Они посвящены в тайны всех кабинетов земного шара, да и ничто вообще не может укрыться от безошибочности их сведений и неподражаемого апломба.

Не пытайтесь возражать, они закидают вас именами и цифрами с ловкостью ярмарочного фокусника и с точностью готского альманаха. Но и поостерегитесь доверять им, потому что вам же будет стыдно за наивность, с которой вы поддались мистификатору, излагающему свои имена и цифры наобум.

6. Не смотря, однако, на всё изложенное, иудейские журналисты, каков бы ни был их ранг, обуреваются странной, безумной идеей: они якобы уполномочены повелевать всем.

Сопротивляться им или же не испрашивать у них инвеституры ‑такое оскорбление их верховного права, которое пощады не заслуживает. И никогда самая ужасная бомбардировка и смертоноснейшие залпы митральез не сравняются с яростью жидовских чернил. Все животные дьявольской мифологии, от дракона с огненным хвостом до скорпиона с отравленным жалом, здесь принимают участие.

Последовательности для еврея не требуется. Логика пригодна разве для арийцев, а они, семиты, — существа высшего порядка, свободно парят над столь явно вульгарными требованиями. Они меняют алтари с изумительной развязностью, а самый переход совершается быстро, без ложного стыда и вне излишних нюансов. Да и к чему эта комедия?… Разве нельзя, когда понадобится, выдать новое за старое, а старое за новое?!…

А, может быть, евреи не так уж виноваты. Не сравнивал ли Пушкин, так называемую, публицистику с чисткой отхожих мест?!…

В глазах иудейских литераторов, газета есть отрицание нравственного воспитания общества. Не дружбу и согласие, а раздор и ненависть посевает она. Демоны разложения и погибели, евреи прикрываются контрабандным флагом либерализма, но фальсифицируют всякую свободу либо идею, к которой прикоснутся.

Напрасно стали бы вы ожидать от иудейской прессы благородства мнений, беспристрастия в оценке событий, спокойствия выводов, она обращается лишь к злостным вымыслам и самым отвратительным побуждениям. А когда еврейская газета пытается скрадывать саму себя, подделывать всеумеряющий разум или разыгрывать роль мудрости‑умиротворительницы, она запутывается в тенётах собственных хитросплетений и, вопреки всем изворотам, обнаруживает неизгладимые язвы разврата на своём лбу.

Приёмы её — пути обмана, а её искусство — свистопляска наглости. Она разлагает, разменивает на мелочь общественный разум; унижает беспристрастие, осмеивает справедливость; учит относиться презрительно к самым почтенным деятелям, разве они ей не по нутру; изгоняя у читателя здравую мысль и самосознание, она заменяет их наглым шутовством и маниакальным возбуждением, во всех сферах разливает беспокойство, нервирует, отравляет, сбивает с толку, сеет раздор и разврат.

Сам стиль еврея удивительно приноровлен к газете.

Надменное пренебрежение ко всему нееврейскому и при одном слове “чеснок” — лицемерные вопли о религиозном преследовании; напыщенность сарказмов и ядовитая горечь обид; преждевременность криков победы; заносчивые и нелепые утверждения; “открытия Америки” с ярмарочным треском и шумом; дерзость вымыслов, лакейская пошлость увёрток и ябедническое пройдошество; бешеное пристрастие к клевете, истерическое нахальство и шутовская дурь придают всему, что пишет еврей‑журналист, какой‑то осатанелый дух и вместе — опереточный блеск, нечто, надо сознаться, патологическое и заразительное.

Вообще же говоря, психология иудейской прессы может быть кратко выражена в трёх словах: ненависть, ложь и невроз.

7. Как же могло произойти, чтобы столь гордая и великая “шестая” держава продалась иудейству, попала в рабыни к кагалу?

Причина в том, что с одного конца Европы до другого неотразимо и во всеуслышание биржа и пресса обвиняются в сокровенной, но незаконной и вполне излишней близости, а если правда, что еврейство в своих сетях держит всё христианское общество, то, без сомнения, вина лежит в тех соблазнах, которыми иудейская рука “пускает зайчиков” перед глазами прессы, ставшей одним из неодолимейших агентов талмуда.

Степени падения, сознательно или бессознательно, здесь могут быть весьма различны, но в общем это не изменяет вопроса.

И если уже пятьдесят лет назад “Journal des Debats” был официальным представителем биржевого феодализма, изрекавшим номинальному правительству Франции волю еврейства, то что же сказать о настоящем “купоно‑обрезывательном” времени?!…

Цинически посягая на другие религии и их священнослужителей, а в особенности не зная меры презрения к христианству, кагальная пресса никогда не заикается, однако, ни о воровских проделках “старейшин многострадальной синагоги”, ни о талмудической профессии раввинов. Параллельно с ним, напрягая весь яд своей “раздавленной желчи” против всякого непокорного еврейству, а также на гибель государственного строя и лиц, его оберегающих, жидовские газетчики почитают учреждением для себя священным исключительно биржу и упорно замалчивают самые вопиющие злоупотребления общественным доверием со стороны банкиров, как и совершаемые ими подчас денные грабежи.

Наряду с этим мелкая пресса Израиля живёт порнографией и рекламой, а газетные удавы промышляют шантажом, иной раз оплачиваемым в скандальных размерах, как это бывало спорадически по Панамскому делу, равно как при колоссальных плутнях учредительства в Германии за счёт французской контрибуции, на пути добывания концессий либо устранения выкупа железных дорог в казну и хронически при заключении государственных займов, да ещё отнюдь не одними только “экзотическими” странами.

Независимо от сего, и малые, и большие органы иудейской либо иудействующей печати служат, преимущественно, загонщиками “дичи” для биржевых “охотников”, по “звонким”, разумеется, мотивам, содействуя как при учредительстве новых предприятий и выпуске дополнительных акций для расширения старых, так равно для осуществления других гешефтов, а засим и в интересах биржевой игры вообще. Обманы этого рода, воочию направленные на обездоление многих людей одновременно, к сожалению, за редкими исключениями остаются без наказания. Боязнь повредить бирже, ставшей чуть ли не высшим государственным установлением, наряду с трудностью уловить и доказать преступление, являются тому обыденными причинами. Проистекающая отсюда деморализация, как результат потери уважения к честному труду и смешения понятий о правом и неправом, захватывая всё более широкие круги общества, выражается в безнадёжности и варварстве, на почве которых расцветают отчаянные учения нашего времени. Конечные же результаты должны быть, со временем, настолько грозными, что, невзирая на весь ужас переживаемых событий, едва ли могут быть теперь предопределены.

8. Дочь обмана и лести, реклама есть одна из первооснов еврейского могущества. Гений рекламы кажется ещё более присущ израильтянам, чем гений лести. Во всяком случае, они подняли её на степень совершенства. В том виде, как её применяют евреи, реклама есть искусство овладевать мыслью через глаза и уши, подавлять разум назойливостью и гвалтом, сбивая с толку сообразительность, вообще огорошивать неуловимыми сочетаниями в калейдоскопе лукавства.

Многошумная и увёртливая еврейская реклама подчиняется, однако, трём принципам. Надо, во первых, трезвонить во всю; затем надо бить ударом за удар, не переставая, и, наконец, необходимо колотить с разных сторон одновременно.

Что же касается методов и средств, то разнообразие исключает самую мысль о их перечислении. Как бы то ни было, финансист, купец, медик, изобретатель et tutti quanti обязаны ей каждый своими лучшими успехами и главной добычей золота, которое ухитрились собрать.

Впрочем, реклама — не последнее слово газетной премудрости.

За рекламой следует высший курс, именуемый шантажом.

Трусы, низкие интриганы, вообще те, кто ещё плавает мелко, те действительно живут рекламой. Нахалы же, вполне освободившиеся от стыда, отважные евреи кормятся шантажом.

“Один издатель большой газеты, — рассказывает Дрюмон, — из почётной фамилии, блестящий собеседник и умница радушно принимаемый в салонах, любил иногда в кругу приятелей поболтать о своём житье‑бытье. Есть две системы, — говорил он, — реклама и шантаж. С своей стороны, я считаю унизительным и постыдным злоупотреблять доверием публики посредством лживых реклам и разорять отца семьи, полагающегося на то, что я пишу. Что же касается шантажа, то он совсем не внушает мне такого отвращения. Я нахожу вполне естественным заставлять пиратов делиться со мной их призами”.

И наш герой поступает, как говорит. Это именно он (редактор “Temps” — Гебрар) оборудовал дельце, ставшее притчей во языцех. Он сорвал с “Панамы” 160.000 франков, так сказать, одним махом…

“Евреи, — продолжает Дрюмон, — завели у нас нравы бедуинов, и если вы хотите уразуметь положение нынешней прессы, то необходимо вообразить себе ряд сцен, которые могли бы составить изрядную пантомиму для театра “Chat Noir”.

Благодаря лживой рекламе, вовлекшей ротозеев в западню, биржевик, учиняя баранту, “перехватил у своих ближних малую толику барашков”. И вот он идёт в путь‑дорогу со своей добычей, однако же, не без оглядки, так как ему предстоит ещё миновать теснины Атласа, то бишь, линию блестящих бульваров (где, главным образом, помещаются в Париже редакции газет, в большинстве, разумеется, еврейских). Здесь он и даёт выкуп…

И так реклама предшествует, а шантаж следует за счастливым финансистом.

Но и сами банкиры не дремлют. Особая, прирученная, биржевая пресса трубит им хвалу, заранее провозглашая победу. Другие газеты, “псковичи”, сгоняют на бойню дичь, наконец третьи, друзья Haute Banque, “подмадеривают” предприятие и рекомендуют своим клиентам не прозевать подписки…

А он — дирижёр трагикомедии, капельмейстер спектакля что делает, где пребывает?! Поспевая всюду, он управляет манёврами; с решимостью главнокомандующего, обнимает весь ход операций и поспевает всюду, обо всём заботится, один словом, его деятельность затмевает на время всё вокруг…

9. Картина пустозвонства и всезнайства, во всяком случае, изменяется, когда речь заходит о наживе сынов Иуды за счёт легковерия гоев.

Здесь мы уже встречаемся с художественным творчеством кагала. Здесь раскрывается в особенности тот факт, что когда правоверный талмудист мошенничает “не за страх, а за совесть”, он тратит столько же любви, как и птица, вьющая гнездо. Здесь наблюдается воочию трогательное единство всех трёх разновидностей “вечного жида”.

Что же касается существа “операций”, то, будучи рассчитываемы на ограблении масс и, тем не менее, являясь для уголовного суда недосягаемыми, они служат образами ненаказуемого мошенничества точно так же, как безнаказанной остаётся направляемая к деморализации тех же масс чрез отраву их духа, кагальная либо шаббесгойская печать, пособничество которой на указанной территории необходимо. Наряду с неизменностью существа пребывают, в свою очередь, тождественными способы и приёмы, разве слегка интонируемые по отношению к обыденной публике, с одной стороны, и народам либо правительствам, с другой.

Пример Франции ясно показывает, что чрезмерная задолженность государства влечёт его под власть евреев, а в частности, больших банкиров Израиля (Haute Banque), владык денежного рынка. Правители и политические лидеры вынуждены считаться с ними. Государственный долг стал в наши дни одним из важнейших факторов политики, а биржевая знать считает себя вправе говорить на равной ноге с каким бы то ни было правительством. Если владыки биржи ещё не диктуют своих законов стране, то они тем паче не принимают велений от неё. Малейшая же размолвка сделала бы их опасными. В несколько дней, например, понижение ренты предупредило бы правительство о необходимости вернуться к “исполнению долга”. И едва ли потребовался бы второй урок, так как и сама публика не замедлила бы пристать к банкирам.

Успех бывает тем более блестящим, чем шире иудейские финансисты двигают в дело свои международные ресурсы. Много воды утечёт, пока люди поймут, что в Гобартстоуне (на Вандименовой земле) и в Архангельске, на островах Тристан д'Акунья и в Москве, в Берлине и в порте Елизабет (Бердичев на юге Африки) кричит через газеты, хотя и на разных языках, но один и тот же еврей, как и вообще говоря, нет двух либо нескольких или многих евреев, а существует именно и только один еврей, но лишь отпечатанный в миллионах экземпляров. Вот почему теперь так удачно, без промаха охотятся биржевые удавы и акулы во многих странах попеременно. Большая, рассчитанная на сенсацию, передовая статья венской газеты и такая сокрушительная телеграмма из Лондона, которая сводит с ума биржу в Париже находятся в столь же неразрывной связи, как и всевозможные другие иудейские проделки, неизменно концентрируемые в одну точку, под гнётом которых обманутый и задавленный общественный разум уже не в силах противиться, и сам сдаётся в плен. Правда, банкир‑победоносец, как “добрый хозяин”, сам окажет “милость” и выпустит пленника на свободу, но, конечно, взыскав свои “убытки”.

Никак ведь отрицать нельзя, что где на первом плане евреи, там и наибольшая испорченность. Это основной факт всякой истории и любой географии. Разумеется, можно было бы спросить себя, каким же образом и в духовной и в материальной жизни всё это может так долго продолжаться, а нередко и торжествовать? Но среди лжи и предательства, как учит и область естественной истории, в борьбе за существование почти всегда одерживают верх более крупные, злостные и дерзновенные плутни. Да и на земном шаре дело неизменно обстояло так, словно сам дьявол сеял негодные, ядовитые травы. Причём, если их не пропалывать вовремя, они повсюду распространяются быстрее полезных…

10. “Как только эмансипация была добыта, — свидетельствует Марр, — инстинкт предписывал упрочить и укрепить её. Это могло быть сделано только путём газет и митингов. По обоим направлениям жидовство хлынуло, как бурный поток. Оно сразу показало себя свободным от всяких предрассудков. Евреи доходили до саркастической над самими собой иронии, но не разрешали этого гоям… Забирая в свои руки печать, иудаизм постепенно закрепощал и людей мысли. Ежедневная пресса не замедлила сосредоточиться в руках евреев, а они сделали из неё предмет спекуляции и промышленности. Еврейский же индустриализм этого рода превратился в самый тривиальный из сортов торговли. Спекулируя на страсти толпы к сплетням и скандалу, сыны иуды нашли многочисленную публику уже “препарированной” к ожидовлению. Почва была подготовляема целыми веками еврейского реализма. Таким образом, жидовство стало диктовать общественному мнению христиан. Никакой взгляд, отличный от жидовского, не находил места в печати. Мы можем глумиться над папой либо острить вовсю над протестантизмом, как и над собственным правительством, но одного термина “пейсы” довольно, чтобы обвинить нас, немцев, в религиозной ненависти… Когда, с позволения сказать, разразилась “культурная борьба” (Kulturcampf), еврейство ещё в 1848 г. отрешившее германский народ от печати, не только вмешалось в нашу конфессиональную распрю, но забрало её в плен целиком. Ушатами выливались еврейские помои на улътрамонтан. Тем не менее, кагал запрещал даже враждебные католикам статьи, коль скоро они затрагивали сынов Иуды…”

“ В награду за равноправность, дарованную нами еврейству, — в свою очередь, заметил при всеобщем одобрении с парламентской трибуны известный депутат Рейхеншпергер, — мы, германцы, встретили лютую вражду и преследование со стороны тех же евреев. Иудейская печать во всех сферах превзошла всякую меру оскорблений, нанося их нам с адским цинизмом и преднамеренно сосредоточивая против наших священнейших чувств и интересов”.

Но дело обстоит так, без сомнения, не в одной Германии.

Параллельно с изложенным, кампания немецко‑иудейской печати на погибель Франции в ужасающий год (1870), “annee terrible” — второй бесподобный пример.

Какой ураган презрения, диких сплетен и всякой скверны был изрыгаем кагалом по заказу Германии?… Кто нарисует картину горя, издевательств и оскорблений, нанесённых пресмыкающейся гадиной? Кто опишет весь смрад биржевой клеветы?!…

11. Действительно, величайшей, быть может, неправдой на памяти истории представляется монополия в обработке еврейством прессы. Открыв колоссальные фабрики по производству общественного мнения, сыны Иуды нагло перевернули понятия людей вверх дном. Истину они выдают за ложь и провозглашают ложь истиной. Принуждая своих противников стать немыми, они либо гробовым молчанием окружают опаснейших из своих супостатов, либо свирепо и бесчестно затравливают их.

Завладев телеграфными агентствами и конторами объявлений, евреи повелевают круговоротом как нравственных, так и материальных ценностей и в самом корне подрывают существование враждебных себе газет.

Наряду с этим, еврейство само стало “делать историю”. Во всех центрах Старого и Нового Света: в Петербурге, Берлине, Вене, Париже, Лондоне, Риме, Токио, Нью‑Йорке и т. д., международный газетный кагал образовал свои отделения, именуемые “союзами иностранных корреспондентов”. Они заполняются и управляются сынами Иуды. Функции этих подотделов всемирного кагала заключаются в том, чтобы скрывать события и течения, вредные для иудейской политики, и в то же время создавать фикцию повсеместного торжества антигосударственных, антихристианских и антимонархических идей. Для иллюстрации возьмём хотя бы такой факт. Проект так называемого “Dreikaiserbund” или “Союза трёх Императоров”, о котором еврейская пресса говорит пока лишь под сурдинку. Тем не менее, он является настоящим пугалом, нарушающим сон и покой иудео‑масонского мира. Никогда ещё подозрительность и ненависть международно‑кагальной печати к будущему союзу не достигала таких размеров, как в настоящий момент. Боязнь, чтобы нынешний союз, за выходом из него радикально‑социалистически настроенной Италии, действительно не превратился в столь опасный еврейству Союз трёх Императоров, могущий положить предел анархо‑коллективизму и реставрировать монархический принцип в Европе, заставила интернационально‑жидовскую печать мобилизовать все свои силы с целью дискредитирования и предотвращения роковой для сыновей Иуды комбинации.

Сама внешность, придаваемая политическим событиям иудейской прессой, чрезвычайно своеобразна. Впадая под еврейским пером в состояние какого‑то нервного маразма, политика кажется управляемой как бы лихорадочными ударами бича. Эпилептическая, точно одержимая конвульсиями, израильская печать будто едва успокаивается от одного действительного или выдуманного ею же кризиса до другого единственно для того, чтобы собраться с силами для новой суматохи.

И какие всё кризисы! Какой азарт! Сколько зловещих туч на горизонте!…

Подумаешь, вот‑вот грозный вулкан разверзнется и в невиданном крушении исчезнет целый мир…

Но вот наступает утро, и всё миновало… Сияя от радости, те же самые жиды‑газетчики трубят, что никогда ещё мир не был так обеспечен, а стада читателей, которых не далее, как вчера еврейские вопли ужаса приводили в беспамятство с наслаждением взирают, как горизонт светлеет, тучи рассеиваются и буря уходит прочь…

Таким образом, в балагане человеческого легковерия, кагальная пресса играет роль колдуньи, изменяющей течение времён по своему произволу, вызывающей громы и молнии, когда ей понравиться, или приказывающей им умолкнуть, когда она пожелает.

В роковые же моменты истории, например, в дни войн и революций, свистопляска её преобразуется уже в настоящий шабаш ведьм. Тогда целые потоки лавы изливаются за пределы кратера, все преграды рушатся, и волны океана смывают всё живое!…

12. Оперируя с художественной законченностью, еврейство по мышляет уже не о тирании исключительно экономической, а о всесто ронней и безграничной, но при этих условиях оно не может не созна вать того, что если подобное владычество и мыслимо, то разве через захват социальной сферы в полном объёме, от одного её полюса до дру гого наряду с монополией господства умственного и политического. Лишь материально повелевая богатыми и бедными одновременно и рас полагая как источниками питания общественной мысли, так и теми средствами обуздания, которые даются властью, иудейство в состоянии рассчитывать на действительность и безопасность своего деспотизма. Таким образом, биржа, пресса и политика, переплетаясь взаимно, долж ны все вместе принадлежать Израилю.

Отсутствие между ними размежевания, черезсполосность и даже превращение одной в другую — неизбежные элементы иудейского триумфа.

Изложенное очевидно, а потому не требует дальнейшего анализа.

Позволительно, однако, сделать ещё некоторые замечания.

Как нами уже замечено выше, корпуса еврейской прессы стоят наготове, чтобы за надлежащую плату выступить за всякое дело и против всякого дела. Иноплеменники вправе знать единственно то, что дозволяется кагалом. Истина есть всё, что выгодно евреям и только пока выгодно; остальное ложь.

Иудейская пресса непогрешима, а потому непререкаема.

Нет власти, которая требовала бы более беспрекословного повиновения. Наряду с кагальными политиками, иудейские газетчики почитают себя недосягаемыми избранниками. Приурочивая своим талантам государственное провидение высшего порядка, они являются и существами необыкновенными. С их точки зрения, они лишь диктуют свою волю миру, а оба полушария обязаны им повиноваться. Па своём троне гордыни сам Сатана едва ли окружает себя большим величием и, пожалуй, взирает на вселенную с меньшим пренебрежением.

13. Размышляя об иудейской прессе, Евгений Дюринг приходит к следующим выводам.

“Наравне со многими иными, скромные евреи задумали прежде всего использовать великую французскую революцию и даже саму идею о правах человека в целях кагальной безопасности. Свободу в той мере, какая стала им доступной, они ограбили для расширения собственного господства. Какую бы роль ни приходилось играть им в этой области, неизменным ядром их деятельности было факторство в иудейских видах. Афишируя либерализм и равноправие, они ввели в публицистику ганделъ политическим и социальным идеям, творцами которых были другие. Проникая на службу партий, они разносили чужие пароли и распространяли программы, взятые напрокат. А где им удавалось выступать деятелями, например, в функциях представительства, там они вели переговоры и относились к правам общества, как будто совершали вексельные сделки. Но эти векселя были выдаваемы не иначе, как под условием хорошего гешефта, и пока эгоистические выгоды еврейства требовали серьезной оппозиции, поведение сынов Иуды ещё кое‑как согласовалось с действительными требованиями свободы. Здесь и лежит корень того, что само арийское общество временно пленилось этим жидовским служением ей. Но истинному благу народа и решительным стремлениям к справедливости иудаизм оставался неизменно враждебным, а в итоге разрушал все партии, которым вешался на шею.

Посему и разочарование арийцев наступало быстро. Десятилетия 1860—1880 гг. представляли уже яркую картину. Укоренившись, сыны Иуды не замедлили показать себя ревностными агентами и песнопевцами политического рабства. Сейчас они и сами чувствуют, что слишком раскрыли свои карты. Им хотелось бы предать столь недавнее прошлое полному забвению, а следовательно, чтобы оно замалчивалось и гоями. Кагалу было бы в особенности приятно, чтобы о его членах перестали говорить, как о жидах…

Дать надлежащую оценку всему испорченному евреями, хотя бы за означенные десятилетия, возможно, лишь обратив внимание на два обстоятельства. Во‑первых, пресса всё очевиднее делается орудием политики, притом не одной политики партии, чем она была всегда, а и политики правительства. Во‑вторых, евреи стали обладателями газет и вообще всякой периодической печати, посредством которой, большей частью незаметно, они руководят и опекают публику.

Газеты — род биржевого дела. Они перешли к евреям не только в целом, но стали предметом купли‑продажи и в подробностях услуг. Газетное ремесло, как легчайшее, повсюду привлекало к себе иудейскую расу ещё потому, что ближе подходило к её дрянным качествам и пошлым запросам. Испорченность — магнит, который неизменно притягивает к себе еврея. Но порча, которую сыны Иуды создают сами, охватывает лишь часть того, что, примыкая к уже загнившей среде, они усиливают и доводят до невиданных прежде размеров. В прессе мы наблюдаем, быть может, опаснейшее проявление факта, что вмешательство иудеев в обман или плутню производит такой же эффект, как влияние тропического климата на полярную растительность.

Кагал управляет этой прибыльнейшей “собственностью”, применяясь к обстоятельствам и положению рынка. Раз является требование на безнравственные услуги прессы, евреи открывают настоящие скачки, и спросу начинает быстро отвечать предложение. В награду одному Израилю достаются пальмы, или, говоря не столь экзотично, крупные барыши. А уж он по команде своих “мудрецов” готов на всё, ибо рабья служба окоченелому авторитету есть древнейший элемент иудейского строя, настолько же древний, как и неудержимое у евреев стремление к золоту и серебру египтян. Alliance Israelite немедленно образует цепь кагалъных сообществ, которые дают всеобъемлющему и всеобвивающему гению еврейства такое направление, чтобы восторжествовали затеи лишь его собственной расы.

Если бы не встречалось руководителей государственной политики, которые, ангажируют евреев, заказывают им “работу”, то было бы невозможным и такое явление, когда сыны Иуды дают тон почти всей печати. Так нами же самими созидается иудейская эра с фальшивой внешностью либерализма. Но пользоваться еврейскими газетами, словно каким‑то оспопрививанием, дабы сделать в народе господствующим то, что хотелось бы видеть — недобросовестная и опасная игра. Раз фабрикация общественного мнения, т. е. хазука направляющих сил в обществе, являются замыслом и самого Израиля, не дело государственной власти оказывать ему покровительство”.

14. Таково общее положение вещей. Сознавая, что проблема о еврейской и шабесгойской печати изложенным только намечена и при том единственно в общих чертах, мы, тем не менее, вынуждены оставить её и перейти к дальнейшим предметам исследования согласно плану работы, задача которой исключает более продолжительные остановки на темах для нашей цели второстепенных. Как бы, однако, ни было, мы, не рискуя сделать ошибку, можем сделать, по крайней мере, два существенных вывода в экономической и политической областях неразрывно связанных в наши дни.

И в прессе, и в политике евреи обнаружили только одно искусство — направлять массы гоев для подчинения их маневрам крупных монополистов в Израиле, акул и удавов биржи… Отсюда понятно, что и сам песнопевец тайны Азии (Asian mistery) д'Израэли в конечном счёте, отдавал предпочтение такому государственному строю, где роль парламента, а стало быть и его власть, перешли бы к прессе, еврейской, само собой разумеется…

Date: 2015-08-24; view: 387; Нарушение авторских прав