Божена Витвицкая «Легенда» Л. Н. Толстого на Александринском театре[cccxxxvi] «Театр и искусство», 1918, № 13

Легенду Л. Толстого «Петр Хлебник» в московском театре Незлобина поставили в «иконописном» стиле.

Я не знаю, как была осуществлена эта постановка, и не производила ли она впечатления «церковности», которую Л. Толстой ни в коем случае не признавал проявлением религиозного сознания.

Как бы то ни было, в замысле театра Незлобина была и другая возможность — передать те примитивы, в каких народ рисует себе всякую легенду, сказание, житие святых. Быть может, эти примитивы воспроизводили испытанное художником чувство. И тогда цель представления была достигнута. Л. Н. Толстой оживал в тех отрывках мыслей и чувств, какие заключаются в его «Легенде».

Это и было все, что нужно. Другой цели этот спектакль преследовать не мог, ибо как о художественном произведении о «Петре Хлебнике» говорить не приходится.

Эти отрывки набросал человек с мировой душой, который объединял вокруг своего имени партии и народы, который понимал искусство как стремление к счастью, осуществляемому братством людей. В наши дни кровавого ужаса каждая нота из жизни такого человека, напоминая о величии его души, должна восстановлять грезы о мировой гармонии.

Если такими задачами руководствовались те, которые листики, найденные в наследстве Толстого, вынесли на сцену, то возражать против этого не приходится.

Но г. Мейерхольд, ставивший «Петра Хлебника» на Александринском театре, к таким задачам был совершенно непричастен.

Г. Мейерхольд, как известно, служит кумирам формы. Ради этого был, само собой разумеется, забыт Л. Н. Толстой и выдвинут на первый план колорит Востока, где проходит жизнь Петра Хлебника. Восток с его философским спокойствием, негой и сладострастием, {379} с пестротой костюмов и яркостью ландшафта, понятно, колоритнее, чем яснополянский старец, босой и в посконной рубахе. И г. Мейерхольд занялся Востоком. Причудливым сочетанием красок пестрели декорации Головина, солнечной ленью сомлели группы «живого товара», продавцов и покупателей на базаре, который г. Мейерхольд сделал центром постановки. Пластические движения, гордый презрительный взгляд невольницы (г‑жа Иванова) остались в памяти гораздо рельефнее, чем все то, что касалось Льва Толстого, что носило биографический оттенок.

Неодухотворенные, грубо физиологические люди двигались на сцене. Блекло и бездушно проходили те места текста, где отразилась бурная борьба страстей в самом авторе «Легенды», где отразилась трагедия его творчества и жизни.

А таких две сцены. Первая, когда Петр Хлебник мучится болезнью, неболезнью, вернее, кипением своей души, жаждущей новых праведных путей, но путей этих еще не познавшей.

Г. Уралов передает эту сцену с такими всхлипываниями и придыханиями и с таким отсутствием проникновения в смысл этой сцены, что попытку поставить «Петра Хлебника» на Александринском театре сразу нужно считать неудавшейся.

Второе место «Легенды», где опять мелькает святая святых души Льва Толстого, это разговор Петра Мытаря со слугой.

Семья моя не позволяет мне раздать последнее имение мое, говорит Мытарь. Не могу я идти против нее. В них я не волен, а в себе волен. Выведи же меня на базар, продай, а деньги отдай нищим.

Как мертво звучат эти слова у г. Уралова. А должны бы они взволновать артиста и вместе с ним и тех, кто слушал его в театре.

Очень резко и крикливо ведет свои обращения к Петру Мытарю его жена (г‑жа Данилова). Почему? Неизвестно.

По духу набросков Л. Толстого, разница между Мытарем и его женою в том, что он жаждет отдать все. Она же расчетливо разделяет между всеми излишек свой. Марфа, пекущаяся о хлебе насущном, и христианин в высоком проявлении этого понятия. О злобной и властолюбивой женщине в «Легенде» нет и помину…

Также не отвечает настроениям Толстого тот беснующийся исступленный нищий, которого изображает г. Пантелеев.

Г. Ге в роли врача говорит напряженным, искусственным голосом и вносит еще один диссонанс в это неудачное представление. Диссонанс выделяется тем рельефнее, что «Легенда» в большей своей части идет под музыку. Ближе всего к подлинному стилю «Легенды» г‑жа Корчагина-Александровская в роли Юродивой и г. Вертышев (раб Елизар).

{380} Уходя после этого спектакля, думаешь: почему это некоторым режиссерам автор представляется лишь тем топором, к которому можно прибавить любую приправу и изготовить из него любое кушанье по режиссерскому вкусу.